Confetti — Ghost
— Чу-уя! — раздался звонкий девичий голос в телефонной трубке. — Ну ты чего, спишь? Не могла до тебя дозвониться! — Ты звонишь всего лишь второй раз. Минуты не прошло с предыдущего звонка, — юноша улыбнулся, прикрыв глаза. — Не успел взять. — Ой, счетовод! Вечно ты так! — Чуя поспорить готов, что девушка на том конце закатила свои необычного, словно розоватого, цвета глаза. — Для меня уже целая вечность прошла, пока для тебя — всего лишь минута. — Ладно тебе, я же не на защиту диплома опоздал. Что ты хотела? — Судя по тому, что ты не успел взять, ты, наверное, занят, так что… — Я не занят. Просто был в другой комнате, — Чуя отвечает мягко, не обижаясь на капризы. — Юан, что ты хотела? — Тогда замечательно! Не хочешь прогуляться? — Можно. Какое-то конкретно место или- — Парк аттракционов! — перебивает девичий голос. — Ширасэ говорил, что американские горки наконец-то отремонтировали. Пригласил меня, а я тебя. Без тебя совсем не то! — Ага… Шира-кун пригласил, значит, — хорошо, что девушка не видит, как Чуя в неловкости потирает шею рукой. — А если бы я был занят, ты пошла бы с ним вдвоём? — Хм… Не знаю, не знаю, — если бы у современных мобильных телефонов были провода, девушка стопроцентно крутила бы его на пальце. — Наверное, пошла… Но была бы очень расстроена, что тебя с нами нет. — М-да, чувствую, надо было врать, что я всё-таки занят. — Ты что, жалеешь о том, что согласился?! — Нет-нет, ты не так поняла, — Чуя неловко усмехается, будучи рад, что Юан не может видеть его лица в данный момент. — Не хочешь со мной видеться? Всё с вами, мужчинами, понятно! — Да что же такое! Юан! — юноша немного повысил голос, но так, беззлобно, дожидаясь, пока девушка на том конце прекратит ломать комедию. — Я пойду с вами, всё хорошо. Где встречаемся? — Так-то лучше, — девичья интонация сразу сменила гнев на милость. — Думаю, в парке, как обычно. У нашего дерева! — Как скажете, шеф, — Накахара в инстинктивном жесте прикладывает ладонь ребром к виску, делая отмашку. — Минут через… двадцать пойдёт? — Я уже почти готова, между прочим. — А ты накрашена? — Нет, но я в процессе. Вот с тобой говорить закончу и сразу начну. — Значит, минут через тридцать. — На что это ты намекаешь? — Никогда не намекал, а говорил прямо, что красоту ты наводишь долго. — Ой, ну и пожалуйста. Всё для вас, мужчин! — Юан наверняка вздёрнула нос, забавно морщась, а потом, выждав паузу, многозначительно добавляет: — И для тебя в том числе. — Хорошо-хорошо, я понял. Мы с Широй будем ждать тебя у нашего дерева через полчаса. За тобой, может, зайти? — Ширасэ уже предлагал, но я отказалась. Сама дойду, не маленькая. И светло ещё к тому же. — Ну, раз Ширасэ предлагал, а ты в отказ, то у меня явно нет шансов. — Как будто ты не знаешь, что если бы ты предложил, то я и не подумала отказывать, Чуя. — Так за тобой зайти или нет? — Нет, всё, поезд уехал, — Юан хихикнула в трубку. — Ждите меня, мальчики! Постараюсь не задерживаться. Чуя молча положил трубку, долго смотря в экран. Юан была его лучшей подругой с первого вузовского курса. Не сказать, что она была чрезмерно прилипчивой или навязчивой… Она была хорошей и приятной в общении девочкой, познакомившейся с Накахарой первой. Ещё тогда, на самой первой неделе, когда первокурсники слоняются от кабинета к кабинету, как стадо баранов, и не понимают, где вообще находятся, она подошла к Чуе как к старосте и попросила добавить в общий чат всей группы в мессенджере, назвав номер телефона. Самопровозглашением Накахара не занимался, естественно, но складывалось ощущение, что только его самоуверенная походка и нахождение в первых рядах сподвигнули новую группу спихнуть все обязанности на него. Ну и ладно, он не против. В дальнейшем должность старосты приносила только полезные плюшки — преподаватели ведь, судя по практике, лучше всего только старост и запоминают, старостами ведь дураков не назначают! Чуя, конечно, круглым отличником не был, но и до удовлетворительных баллов не скатывался. По крайней мере, когда наступала какая-то запара в конце года, у Чуи всегда был вариант положиться во всём на своего лучшего друга и заместителя старосты впоследствии по совместительству — Буичиро Ширасэ. …С Ширасэ Чуя был знаком ещё с начальной школы. Как-то так вышло, что среди всей крепкой мужской кодлы мальчишек они вдвоём, сев за соседние парты, притёрлись друг к другу лучше всего — так бывает, ничего необычного, с кем-то больше общаешься, с кем-то меньше. Учился Ширасэ хуже, но не потому, что забивал на предметы, а потому, что какие-то области наук давались ему с трудом. Он старался, много старался, но… Но иногда Чуе приходилось ему помогать. Ширасэ не настаивал! Да, порой он просил помощи, но и Накахаре никогда не отказывал. Всегда в одной команде на физкультуре, всегда в одной паре на лабораторных работах, всегда на прогулках вместе. Погонять мяч? Пробежать кросс? Поучаствовать в соревновании? Мы с Ширасэ ходим парой, и только так. Пожалуй, спортивная сфера была единственной, в которой Чуя и Ширасэ были равными. Парни, что с них взять! В старшей школе Ширасэ превратился в Ширу-куна или просто Ширу — один раз Чуя его так назвал чисто случайно, второпях, а дальше пошло как по накатанной. Не разлей вода, два сапога пара и всё такое — это про них. Они доверяли друг другу практически всё. По крайней мере, Ширасэ одним из первых был посвящён в семейную беду друга, когда у Чуи в результате падения с высоты на работе погиб отец. Накахара же никогда не отказывал товарищу в прогулке по скверу или сидении в беседке на площадке во дворе, когда мать Ширы запивала и собирала в доме балаган, а сам Шира уходил в тишину. Когда Ширасэ узнал, на какую специальность и в какой вуз собирается поступать его лучший друг, ему пришлось здорово поднапрячься, чтобы поступить туда же. Хотел ли он дальше обучаться высшей математике? Ширасэ и сам не знал. Но рядом был Накахара, который всегда готов был помочь, как и Ширасэ — ему, потому всё остальное становилось неважным. Главное ведь — поддержка! Чуя вёл за собой, Шира-кун не отставал. Если Чуя был лидером, Шира-кун всегда прикрывал спину. А потом появилась Юан и, словно молнией, разбила металлический пласт, надёжно сваренный дружбой вьюнош за многие годы общения друг с другом. Чуя долго смотрел в экран телефона. Он думал. Вспоминал… Когда новая одногруппница замаячила на горизонте, Накахара не воспринимал её никак иначе, кроме как одногруппницы — и всё. Она крутилась вокруг ровно столько же, сколько и остальные новые люди, с которыми предстояло учиться пять лет; со старост всегда спрос больше, они ведь становятся этакими Моисеями для своего угнетаемого народа — ведут за собой в нужные аудитории, расталкивают другие группы в поточках, указывают рукой, куда можно притулиться. Да, Юан подсаживалась рядом, Шира-кун говорил, что девчонка постоянно посматривает на Накахару. Почему говорил Ширасэ? Накахара даже внимания на это не обращал. Не замечал. На него с такими же глазами смотрели, например, судьи на спортивных соревнованиях, девушки-болельщицы из команды поддержки или преподаватели, которым незнакомые люди среди огромного количества первокурсников приносили пофамильные листы групп с присутствующими. Все эти косвенные «контакты» замечал только Ширасэ, и со временем о них стал задумываться и Чуя, проверяя, провоцирует ли товарищ или говорит правду — и нет, Шира-кун Чуе не лгал. К концу первого курса Юан оказалась вполне себе приятной в общении девушкой, одной из самых активных в группе, звонких и не раздражающих. Она была красива, но так, как красивы примерно все люди, на которых смотришь и думаешь, что их лицо весьма приятно и ухожено. Как… Как картина в галерее музея или шедевр искусства в Лувре. Фотографии в её профиле были хорошо обработаны. Чуя не знал, что таким положено ставить оценки «нравится» в виде пальца вверх — это Юан в конце первого курса с дружеским возмущением спросила, чего это Чуя-кун не оценил её стараний! Накахара извинился и поставил. Ширасэ тогда усмехнулся и сказал, что Чуя совершенно не адаптирован к общению с противоположным полом — это ведь элементарные знаки внимания! «Я нажал на это сердечко ещё с самого начала, как только мы попали в общий чат, — говорил он, когда после сессии парни шли домой. — Мне кажется, судя по количеству оценок под её этой фотографией, ты единственный из всей нашей группы этого не сделал». Девушка была стройной, звонкоголосой активисткой, при этом хорошо она училась только выборочно — каким-то одним ей известным методом определяла конкретные дисциплины в группу тех, в течение которых будет вкалывать, как не в себя, и вытягивать автоматы, а на какие-то забивала вплоть до нескольких посещений за семестр. Собственно, на таких ненужных для неё предметах ей помогало только то, что на нужных ей дисциплинах она была круглой отличницей. Её длинные волосы, выкрашенные в приятный розовый и не меняющиеся цветом уже который год, всегда легко находились в любой толпе. Чуя не отличался ростом, чтобы выискивать своих знакомых по головам сверху, потому чаще ориентировался на голос или на знакомый цвет волос. По крайней мере, когда он так пошутил при разговоре с Юан, она засмеялась и ответила, что у них полгруппы так делает — ориентируется на яркую рыжину их старосты, чтобы собраться в одном месте. Зуб за зуб! Со второго курса группа сплотилась. Не такая большая, как в школе, и разбиться на «кружки по интересам» уже не получалось — все общались друг с другом на равных. Чуя и вовсе поневоле был сердцем всей толпы. Изменилась в нём лишь длина волос, хотя лучше бы, конечно, увеличился рост. Нет, не сказать, что Чуя не был общительным!.. Просто чрезмерные контакты выматывали. Хорошо, что группа ещё с самого начала уяснила, особенно парни, что шутки по поводу роста могут дорого обойтись — Накахара привык, что все вокруг быстрее понимают не через слова, а через кулак в живот или челюсть. Это девочки решают все проблемы разговорами!.. Парням один раз достаточно подраться, чтобы потом стать лучшими друзьями. А вот между парнями и девушками ни тот, ни другой способ, как выяснилось, не проходит — драться с девочками нельзя, а устная речь через рот не клеится. По крайней мере, с помощью слов происходит практически всё — обмен какой-то повседневной информацией, шутки и оскорбления, — но не то, что хотелось бы сказать. Там либо язык не поворачивался, либо смысл не доходил верно. До этой мысли Чуя, как выяснилось, действительно не дошёл сам. Он вообще не задумывался ни о чём вокруг себя в каком-то ином смысле. Он хотел доучиться и выйти в люди, чтобы не подвести мать. Мама не взваливала на него никакой ответственности, Накахара сам так решил — выучиться и зарабатывать так много, чтобы мочь обеспечивать мать всю жизнь. Уже несколько лет он был единственным мужчиной в их маленькой семье и хотел быть для матери верной и надёжной опорой. Он, естественно, никогда и никому об этом не говорил. Просто иногда уходил в себя и мрачнел, думая о чём-то. Что означает это его состояние, знал только Ширасэ. Накахара вообще стал более задумчивым и серьёзным после того… момента его жизни. Юноша многое перестал замечать в человеческом мире — намёки и тонкий юмор, например. Технарь до мозга костей, ему нужно было предоставлять всё на блюдце с голубой каёмкой либо с аргументами в доказательстве. Именно поэтому, когда Ширасэ предположил, что Юан так много времени и внимания уделяет Чуе на учёбе, просто потому что тот ей нравится, Чуя был искренне удивлён, чуть не подавившись тогда газировкой из стаканчика. «С чего ты взял?» — Накахара с неподдельным изумлением посмотрел на друга, а Ширасэ рассмеялся, хлопнув Чую по спине рукой. «Ну ты и чудной, Чуя! — он утирал слёзы. — Серьёзно не шутишь? Да как это можно было не понять? Она же тебе чуть ли не прямым текстом говорит об этом с недавних пор! Я думал, ты просто талантливо френдзонить умеешь, а ты…» Накахара тогда не то чтобы смутился. Он долго раздумывал над этим, логикой обосновывая практически все моменты из памяти, связанные с Юан. Если честно, если бы Шира-кун так прямо ему не сказал, он бы даже не подумал… На третьем курса девушка стала неотъемлемой частью их компании, превратив дуэт в неразлучное трио. Чуя, не изменившийся ростом, зато за лето отрастивший из своих патл волосы, некоторыми прядями спадающими на лицо и его обрамляющими, до своеобразного маллета, который можно было убирать в короткий хвост, вёл себя как обычно даже тогда, когда Юан обнимала его за руку, что-то увлечённо рассказывая, а он, улыбаясь и глядя в телефон, кивал на её вопросы, слушает ли он вообще. «О чём же я говорила только что?» — с подозрением, щуря глаза, спрашивала она. «Твоя подруга разошлась с тем козлом, который ей изменил…» — Накахара потирал шею, якобы вспоминая, при этом цитируя девушку, и та смеялась в ответ. Чуя обладал чертовски хорошей памятью даже в те мгновения, когда, казалось, уходил в себя и не слышал ничего вокруг. Ширасэ порой даже удивлённо спрашивал: «Ты с ней поговорить не хочешь об этом? Вас все вокруг уже парой считают!» Накахара тогда выронил кипу студенческих книг из рук. Что?! Кто?! Кто посмел?! Он ведь ничего не проявляет к ней! Нет, безусловно, Юан хорошая и приятная, и Чуе она нравится… как друг. Вот точно так же, как Шира, разве что подраться с ней по-дружески нельзя. Верная и надёжная. Лёгкая на подъём. Дама слова! Сказала — сделала. Вихрь. Ураган! Ей стоило только руки в боки поставить в деканате и пять минут побеседовать о чём-то на повышенных тонах с тамошними обитателями, чтобы потом гордой выйти и сказать, что с расписанием она всё решила и неудобное окно им уберут. «Да уж… С такой не поскандалишь даже, — Ширасэ, наблюдая за этим рядом с Чуей, мог присвистнуть. — Не успеешь по столу кулаком ударить — сковорода в лицо прилетит». Юан, смахивая розовую прядь с плеча за спину, часто сама говорила, что единственная плита, у которой она после вуза будет стоять — это «твоя могильная». И никто ей не мог ничего ответить против — Накахара привык защищать своих и мог сначала ударить, если Юан с жалобами бросалась обнимать его за руку, а уже потом начать выяснять, кто был зачинщиком и что вообще произошло. Всё лето Чуя работал. К третьему курсу он ушёл на вечернюю работу или удалёнку — что под руку подворачивалось. Пропускать пары он не позволял сам себе — для блестящего аттестата нужна была безупречная репутация. Опаздывать — ладно, но не пропускать! Главным было отметиться присутствием. Вздремнуть положенный час можно было и на лекции. Всё равно Шира-кун рядом или кто-то из одногруппников запишут весь материал или на край сфотографируют, если нужное есть на слайдах презентации на огромном экране в поточной аудитории. Правда, Чуя не учёл одного — организм такую нагрузку выдерживать перестал, и уже через два месяца такого беличье-колёсного кручения между учёбой, работой и отсутствием сна здоровье сдало. Накахара просто не пришёл в один прекрасный день, отписавшись Ширасэ, что он теперь временно исполняющий обязанности старосты. Высокая температура, головокружение, слабость… Чуя не мог делать ничего. Он вообще этот короткий период своего третьего курса не помнил. Всё прошло в какой-то горячечной агонии, сменяющейся сном целыми сутками и периодическим приёмом пищи. О домашних заданиях речи, конечно, не шло. Потом наверстает. Не зря же он так долго добивался признания преподавателями себя отличником и умницей, на которого можно положиться!.. Так прошло около двух недель. Или больше. В общем, Накахара не появлялся в вузе практически месяц. По началу Ширасэ ему писал, интересовался самочувствием и даже порывался прийти проведать, может, что-то купить, но Чуя не пускал. «Шира, я еле до двери доползаю… А если подхватишь от меня что-нибудь ещё и ты, группа нам не простит», — отвечал он сообщением, потому что голосом ответить не было сил. Потом писала Юан с тем же вопросом. Юан вообще писала часто, скидывая Чуе его долги списком и интересуясь параллельно, как юноша себя чувствует. Чувствовать себя некомфортно или неловко от вопросов интересующейся им девушки у парня не было сил, поэтому он отвечал максимально прямо или коротко, а то и каким-нибудь смайликом вроде улыбающегося лица в двоеточие и скобочку или большим пальцем вверх. «Чуя, спасай! Т_Т — писал ему Ширасэ. — Я больше не могу сдерживать Юан собой! Она рвётся к тебе тараном, чуть ли стены не сносит перед своим лицом… Напиши ей уже что-нибудь!» Накахара только качал гудящей головой, кое-как днём поднимаясь на постели. А потом Шира пропал. Просто перестал писать. Ну, или прямо-таки коротко и раз в день, когда уже Чуя писал ему и спрашивал, где его носит. «Болею», — скромно отписывался ему товарищ. Накахара верил на слово и не переспрашивал. Он только потом, когда уже немного отошёл от своей невмоготы, позвонил ему и поинтересовался, что там с ним и не помер ли вообще. «Да живой я, живой, куда денусь, — низким и хриплым, каким-то разбитым голосом отвечал Ширасэ, натужно усмехаясь в трубку. — Просто плохо себя чувствую…» Накахара по опыту своему знал, как тяжко разговаривать в таком состоянии, потому затягивать телефонный разговор не стал. По окончании своего больничного, неожиданно появившись на пороге вуза и став невероятной отрадой для глаз одногруппников, он столкнулся с помрачневшей Юан, которая при его виде мгновенно расцвела и бросилась обнимать, чуть не снеся с ног. Чуя с улыбкой поймал её, выстояв и невольно обнимая за спину в ответ. «Чу-уя! Я так беспокоилась за тебя! Наконец-то ты вернулся! — звенела девушка. — Обещай больше спать и отдыхать! Как я без тебя?» Накахара только неловко усмехнулся, отвечая что-то про то, что расписание работы нужно скорректировать. Ну, или позволять себе высыпаться на первых парах… «А где Шира?» — спросил он тогда, когда не дождался друга на начале лекции. Юан как-то помрачнела вновь, на секунду замявшись и отведя взгляд, а потом, вновь напускно повеселев, улыбнулась: «Он говорил, что плохо себя чувствует. С ним всё в порядке… наверное. Но на твоём месте я бы сходила его проведать». Накахара не был экспертом в человеческих отношениях, но суть уловил. В его отсутствие между Юан и Ширасэ что-то произошло, что они, естественно, от него скрыли и оба не горели желанием об этом рассказывать. Ла-адно… Разберёмся. Не то чтобы Накахара чрезмерно беспокоился или чувствовал себя обязанным, но… Когда у Чуи погиб отец, мир рухнул. Жизнь тогда перевернулась, когда Коё выронила телефон из рук прямо у Чуи на глазах. Накахара не помнил, что происходило тогда. Мозг удалил воспоминания, оставил абстракцию. Были похороны, много слёз и тишина. Квартира опустела. Опустело всё внутри. Отец остался только на их общей фотографии, стоящей на комоде в коридоре. В пустоте, тишине и темноте Накахара проводил недели. Сначала он не ходил в школу, потом ходил на автомате, забывая менять выражение лица. Затем возвращался домой — и сидел в пустоте, тишине и темноте. Он просто не мог поверить, что второй единственный ему близкий человек больше не вставит ключ в замочную скважину и не раскроет двери, негромко окликнув в коридор: «Я дома». Иногда Чуе казалось, что он даже слышал, как кто-то неловко тычет ключом в дверь с её изнанки, но дверь молчала, а коридор не озарялся светом. Чуя стоял в тёмном коридоре и смотрел в прихожую. Иногда посматривал в глазок. Может, это всё было кошмарным сном, а отец сейчас вернётся с работы, как обычно, и всё вернётся на круги своя… Но отец не возвращался. А пустота, тишина и темнота не уходили. Чуя в первую неделю не выходил на связь и не появлялся на уроках, не открывал двери и не отвечал ни на сообщения, ни на звонки. Ширасэ тогда подумал, что если ему сейчас классный руководитель не скажет, что случилось с учеником его класса, то он украдёт из магазина альпинистского снаряжения кошку и заберётся к другу через окно. А классный руководитель, вздохнув, сказал. И Ширасэ как молотом по голове ударило. Он не знал, что делать. Это такое горе… Но горе не его. Как чувствует себя Чуя? Как поддержать? Какие сказать слова? Нужен ли ему кто-нибудь рядом?.. По крайней мере, юноша думал об этом, шагая привычной дорогой к их общему двору, поднимаясь по лестнице и стуча в дверь. Естественно, ему тогда никто не открыл. И Ширасэ сел в парадной, прислушиваясь к тому, что происходит в квартире. Ему казалось, что он слышит, как за дверью кто-то не то ходит, не то ворочается, не то вздыхает. И парень начал говорить. Просто рассказывать, что происходило на улице и в школе. Просто рассказывать, что понимает его чувства и не хочет лезть к нему, если Чуя не хочет ничьего общества, но оставить вот так, в пустоте, тишине и темноте, не может. «Ты можешь и не открывать, я не настаиваю, — Шира вытянул на каменном полу ноги, — да и я вообще не уверен, что не разговариваю сейчас со стенами и мне просто кажется, что меня кто-то слушает и слышит, — он прислонился затылком к двери, — но я буду здесь сидеть, пока ты не покажешься мне и я не увижу тебя живым, окей?» Ширасэ открыли через час, и он подскочил на ноги, заглядывая во тьму. Чуя напоминал труп без блеска в глазах, но всё ещё стоявший на ногах. Они несколько минут смотрели друг на друга: у Накахары не было ни сил, ни желания говорить, а Ширасэ не знал, что сказать. Он вытащил Чую тогда в ночь. Они молча сидели на лавочке друг рядом с другом. Днём Накахара всё ещё не появлялся в школе, но по ночам Шира стал стабильно приходить и вытаскивать скорбящего проветриться. Чуя молчал, но периодически останавливался, задирая голову кверху и вдыхая чистый ночной воздух. А потом, спустя ещё несколько ночей, Накахара впервые проронил первые слова в ответ на рассказ Ширасэ… о чём-то. Никто уже не помнил, о чём, да и неважно это было. Омертвевшая душа, впавшая в холодную спячку, начала понемногу шевелиться. Без эмоций и чувств, но шевелиться. А потом, спустя месяц, Накахара появился в школе. Полностью ударился в учёбу и без слов давал товарищу списывать, если видел, как тот затрудняется, хотя Шира не налегал и не просил — видел, что Чуе нужно много, много времени, чтобы прийти в себя. Накахара вообще мало тогда говорил, только на уроках отвечал порой, если спрашивали. Но с каждым днём он разговаривал всё больше и больше. Понадобилось около полугода, чтобы рыжий более-менее оклемался. Наверняка что-то внутри него затвердело и стало камнем, но, по крайней мере, он перестал напоминать мертвеца. Когда он впервые за долгое время засмеялся какой-то шутке, у Ширасэ от сердца отлегло. Его друг возвращался к жизни. Пережил и вернулся. А все его, Ширы, проблемы — ничто. Он как-нибудь сам постоянные пинки от жизни переживёт. У него вот, например, хотя бы никто не умер. Всё устаканилось в зимний месяц. Ширасэ по обыкновению своему сидел в тёмном ночном дворе одинокой фигурой в домашней футболке, скрестив руки на груди и начиная задрёмывать, когда ему на плечи неожиданно приземлилась чья-то куртка. Он вздрогнул, вскакивая на ноги, а за спиной стоял Чуя. Он склонил голову к плечу и махнул рукой к парадной: «Пойдём». — Всё в порядке, Чуя, — Ширасэ, не замечая, что челюсть стучит, держался за края куртки. — Я скоро вернусь к себе домой. Просто попозже. — Пойдём, — повторил Накахара, слегка нахмурившись. Рыжий цвет его волос словно немного потускнел, но в свете дворового фонаря всё также, как и прежде, пылал разгорающимся пламенем. — У мамы ночная смена. …Накахара не боялся матери Ширасэ. Если, когда они оба были детьми, она ещё могла представлять им обоим опасность под алкоголем, то с возрастом боязнь и настороженность перешли в презрение. Шира порой говорил в моменты, когда Чуя ещё в школе составлял ему компанию во дворе, как завидует ему — у друга были любящие родители, а он, мол, никому и никогда не был нужен. «Повезло тебе, Чуя, — горько усмехался он, сидя на лавочке под светом фонаря. — Твоя мама так нежно к тебе относится… Даже ко мне, а я ведь просто твой друг. Хотел бы я чувствовать хоть каплю такого отношения от своей». Накахара вздыхал, не зная, что ответить, и держал свою руку у друга на плече. Сколько Чуя себя помнил, Шира всю жизнь жил… вот так. Когда его мать не пила, была ещё сносной. В начальной школе даже встречала его со школы. А потом Чуя помнит, как увидел друга одинокой фигуркой в тёмном дворе, когда случайно выглянул в окно. Естественно, он тут же выбежал, пока отец и мать наблюдали за ним из светлого окна. Мальчишка был в растерянности и не знал, с чего начать, когда Накахара внезапно появился рядом. Его мать вечером «странно себя вела», а затем и вовсе на него замахнулась, когда мальчишка справедливо удивился, какого чёрта их входная дверь открыта и их квартиру наполняют неизвестные ему мужчины. Собственно, в тот вечер Чуя впервые утащил своего друга ночевать к себе, а на следующий день после школы проводил до дома. Как ни странно, его мать была вполне обыкновенной, а никаких посторонних людей в квартире не было, был только бардак в коридоре и комнатах, особенно кухне. Отец Чуи потом объяснил сыну, опираясь на его рассказ, что бывают люди, у которых от пристрастия к горячительным напиткам случается «странное поведение», в котором они могут не узнавать даже своих родных и из-за которого от них нужно держаться подальше. Чуя справедливо не понимал своим детским несформированным сознанием, как так можно. Неужели не у всех родители, как у него? Лучшим другом Ширасэ быть не перестал, наоборот — Накахара старался больше с ним быть и просил звонить, если понадобится помощь. Со временем просьбы посидеть с ним во дворе или прогуляться стали обыденностью — раз в неделю, а то и два, и три. Иногда парни уходили в так называемое их место. Относительно недалеко, в пятнадцати-двадцати минутах пешего хода от их домов располагалась роща с рекой. Они обнаружили песчаный бережок, не тронутый человеческими следами, к концу средней школы; к рыбалке оба не были склонны, а вот искупнуться в жару или просто посидеть — за милую душу. Деревья нависали над песчаным куском берега, люди часто проходили мимо, хоть и от тропы место не было далеко — там просто негде было развернуться. Бывало, что мальчишки разводили там костёр, а бывало, что учили заданные по литературе стихотворения. Накахара обладал хорошей памятью, как выяснилось, и огромную поэзию мог выучить за час, а Ширасэ… Чуя страдал вместе с Ширасэ после школы до темноты, сначала помогая в обнимку с книгой и следя по строчкам там, а потом уже по памяти. В итоге на уроках Шира, как бы ни старался и как бы блестяще ни выучивал стихотворение прошлым днём, всё равно перед учителем волновался, запинался и получал стабильные «удовлетворительно». «Ну и ладно, — отмахивался он, — вряд ли буду поступать куда-то, где понадобится литература…» Чуя только качал головой. Вот ведь! Разве хорошая учёба не доставляет удовольствия и поднятия самооценки? Но иногда Ширасэ пропадал, и ни во дворе, ни дома, ни в школе его не было. Первые разы Накахара паниковал, а потом стал сразу уходить в рощу — и действительно, Ширасэ сидел на их берегу, обняв колени и смотря куда-то вдаль. В тишине чирикали птицы, вода лизала песчаный берег, шелестела листва под лёгким ветром. Чуя проходил и молча садился рядом с ним. «Снова мать фокусы выкидывает?» — аккуратно спрашивал рыжий, не смотря на друга. «Ты потрясающе проницателен», — Ширасэ как-то горько улыбался. Об этом «их» месте никто не знал. На все вопросы Чуя отвечал, что просто гулял по городу или зависал на местном стадионе. А что? Не проверят же! А Ширу никто и не спрашивал. Он мог вернуться через несколько дней… А мать только удивлялась: «Ого, тебя что, не было? Я и не заметила». Шира ничего не отвечал, только запирался у себя. Он привык. С возрастом, понятное дело, знаний об окружающих людях в мире стало больше, как и восприятия реальности. И страх, подозрительное отношение ко взрослым, водившим дружбу с алкоголем или марихуаной, переросли в пренебрежение и брезгливость. Ширасэ вообще, на удивление, плохо о своей матери не отзывался, стараясь избегать этой темы в разговорах с другими и отшучиваться. Чуя всего раз видел, как друг не сдержал слёз в один из таких вечеров, когда из парадной вышла Коё и пригласила обоих в квартиру, мол, ужин готов, переночуете вместе, ничего с вами не случится, потеснитесь. Это было уже в старшей школе. «Я с тобой, — сказал тогда Чуя, обняв друга за плечи с одной стороны. — Пойдём, уже холодает, а ты без всего вышел». Ширасэ не отвечал на звонки и в сеть не заходил, и Чуя принял решение сходить напрямую к нему домой. Открыли ему далеко не сразу, но и Накахара никуда не торопился — он просто в раздражении зажал кнопку звонка, ожидая, когда дверь откроется. На пороге стояла осунувшаяся, невысокого роста женщина со спутанными волосами, и по лицу в морщинах её было видно, как по нему грубой подошвой прошлась сапогом жизнь. Тогда, в детстве, она ещё не была такой, но Чуя безошибочно узнал в хозяйке квартиры мать Ширасэ. Она была ещё молодой, всего на два года старше его собственной, Чуи, матери, но дурного качества лицо со следами долголетней выпивки и странная наследственность в виде рано седеющих волос делали из неё не менее дурного качества полустаруху. «Ширасэ-кун дома?» — без приветствия бросил Накахара, стоя в двух шагах от двери и от женщины соответственно, иначе его бы снесло запахом перегара. Женщина провела рукой по лицу, растирая один из заспанных глаз, а затем осипшим низким голосом нараспев произнесла, к чему-то улыбнувшись: «А он неделю назад вещи собрал и куда-то съехал… или две недели назад… не помню». На справедливый удивлённый вопрос Накахары о местонахождении Ширасэ женщина только пожала плечами, понятия не имея, куда съехал её собственный сын. Ну да, с таким к нему отношением всю жизнь вообще неудивительно, что она не поинтересовалась… Больше Чуя ничего спрашивать не стал и зашагал на выход, не дожидаясь даже, что женщина закроет дверь. Прекрасно! И где этого дурня искать теперь?! А нашёл Чуя его к вечеру по наводкам одногруппников. Те, что жили в общежитии, сказали, что Ширасэ, оказывается, дней десять назад съехал к кому-то в комнату в этом самом общежитии; неофициально, конечно, но вещей, во-первых, у него было котомка да вошь на аркане в кармане, а во-вторых, у кого-то койкоместо на третьем этаже пустовало, вот он туда в обход вахтёрши и пробрался. А также Накахара услышал неутешительную добавку к этой информации — Ширасэ пил. Уже довольно долго, почти неделю. Около двенадцати часов дня той даты, когда друг решил нарушить собственный запрет и впервые прикоснуться к алкоголю, Чуя ему как раз звонил и спрашивал, всё ли в порядке… А вечером, получается, друг не выдержал и ушёл в страну забвения. Если Ширасэ прикоснулся к вещи, которую ненавидел всю жизнь и от которой его воротило, значит, произошло что-то совсем из ряда вон выходящее, что-то, что его окончательно сломало. Но что? Весь короткий пятиминутный путь от вуза до общежития через дорогу парень, запустив руки в карманы брюк и задумчиво смотря себе под ноги, хаотично раздумывал. Неужели мать что-то учудила такое, что Ширасэ растерял остатки терпения и сбежал? Но он ведь в этом жил и давно привык, наверное, к разного рода закидонам родительницы? Или произошло что-то, пока Накахары не было в вузе, о чём Ширасэ рассказал Юан, но не рассказал ему? Не зря же Юан так странно отреагировала! А дома не было сил больше быть, вот и сбежал в одиночку… Но Чуя ведь думал, что Ширасэ делится своими проблемами только с ним, как и Чуя — с Широй. На подходе к общежитию смутная догадка внезапно ударила в голову, и Накахара замер с одной ногой на ступени, а другой — на тротуаре. Что если Ширасэ и Юан… Нет, он бы знал. Чуя бы знал об этом. Ширасэ обязательно бы ему рассказал! Накахара встряхнул головой и зашагал к двери. Вахтёрша Чую знала по его достижениям в вузе, потому пропустила, ему, мол, заболевшему одногруппнику задание отнести нужно, а на звонки он не отвечает. По сути, так и было, Накахара даже не соврал, только о некоторых деталях умолчал. Чуе не стоило усилий найти друга среди миллиона однотипных комнат. Сарафанное радио действует в таких местах быстро, и стоило лишь спросить про приблудившегося неделю назад беспризорника, как Чую сразу отправили на третий этаж. Чуя стучался долго, и открыл ему незнакомый парень, заспанный и встрёпанный, с филологического факультета, кажется. «Здравствуй, я ищу своего товарища, мне сказали, что он прибился к тебе…» — начал было Чуя, как парень тут же кивнул и раскрыл дверь шире, приглашая внутрь. Накахара сразу же увидел забросанную бутылками и вещами постель, которая, видимо, до Ширасэ пустовала, и спящего на ней нового хозяина, укрытого своей курткой. Чуя покачал головой и извинился перед официальным хозяином комнаты, проходя внутрь и тормоша Ширасэ. Шира-кун выглядел хреново, но, скажем, не так плохо, как его родная мать, просто немного схуднул и побледнел, а под глазами появились тени. Просыпаться он не хотел, и Накахара, злясь, попросил у парня с соседней койки какой-нибудь стакан. После воды, налитой Чуей в этот стакан на общей кухне и выплеснутой Ширасэ в лицо, Шира-кун тут же очнулся. Когда взгляд сфокусировался на хмуром лице Чуи перед ним, Ширасэ мгновенно поднялся, а затем от резкого выпрямления его тут же стошнило на пол — Накахара успел отпрыгнуть на подоконник. «Шира, блядь!» — только и смог выкрикнуть Чуя, когда парень утёр рукой рот и зажмурился, не понимая, что происходит и где он находится. Но как бы Накахара на Ширу тогда не злился… Тот взгляд, направленный на Чую. Взгляд, в котором прочиталось всё — боль, отчаяние от чего-то страшного, окончательно сломавшего друга, усталость и измученность… Чуя не смог повысить голоса. Извиняясь перед хозяином комнаты, мгновенно проснувшимся от такого фонтана, Накахара побежал за тряпками и чистящими средствами. Ширасэ порывался встать и помочь, но был оставлен рукой Чуи. «Сиди», — сказал он лишь, продолжая убираться. А потом Накахара вытащил Ширасэ на ступени общежития поговорить. Ширасэ, умывшийся и более-менее пришедший в себя, выбросил за собой все бутылки, говорил тяжко, хрипло… Но причину так и не рассказал. Затронул лишь, что домой больше не вернётся. Ширасэ в жизни не использовал нецензурную брань, как и не пил, но в тех сумерках произнёс: «Я в рот ебал эту жизнь, Чуя… Я устал. Извини, что тебе приходится на это смотреть». Накахара не пытался добиться правды насильно и настойчиво. Если бы Ширасэ хотел, он бы сказал, но он либо молчал в тот вечер, либо отшучивался и отрицательно качал головой. «Ты не против, если я расскажу тебе как-нибудь потом?» — спросил наконец Шира, впервые за вечер посмотрев Чуе в глаза. И Накахара кивнул: «Ты только не пей больше, окей? Я подзаебался бегать и искать тебя по всему городу». Ширасэ улыбнулся. Он сжал пальцы в кулак, протянув руку Чуе, и Чуя, усмехнувшись, отбил своим кулаком в его кулак. Не было смысла не доверять Шире. Парни никогда не выкладывают своих проблем вот так сразу даже своим друзьям. Чуя и не настаивал. Но то, что в этом состоянии Ширы была каким-то образом замешана Юан, голову Накахары не покидало. Он попытался как-то спросить у неё, не знает ли она, что послужило причиной болезни Ширасэ, вы же были тогда одни, без меня почти месяц, мол, на что ответом послужило короткое: «Ничего такого, не забивай голову». И Чуя понял тогда окончательно, что правды не добьётся точно, пока ему не расскажут прямым текстом. Второе полугодие третьего курса шло своим чередом. Накахара больше не болел. Когда зимой простыла Юан, он брал с собой Ширасэ и ходил к подруге с дружеским визитом — отнести конспекты лекций да апельсинов с чем-нибудь сладким из магазина. Шира, правда, остался у подъезда, сказав Чуе подниматься к девушке самому. Чуя, раньше не придававший этому значения, снова вспомнил о событиях начала года, но вслух об этом говорить не стал. Сессия была закрыта более-менее успешно, хвосты подчищены, и Накахара вновь окунулся в работу, вечерами порой зависая в компании Ширасэ, Юан и некоторых других одногруппников. Горечь прошедших событий почти забылась: Ширасэ, съехав в общежитие и к новому курсу выбив себе там официальное место в связи с неблагополучным жизненным положением, и вовсе снова стал улыбаться и смеяться. Смена обстановки здорово помогла ему восстановить душевное равновесие. А Юан перестала быть холодной в общении с ним. По крайней мере, когда Чуя был в компании, никто из этих двоих не смотрел друг на друга волком. Предпоследний курс встречал бывших первокурсников уже взрослыми и серьёзными людьми. Кто-то нашёл постоянную работу, как Чуя, и стал хорошо зарабатывать, не забывая и про учёбу; кто-то объявил открыто о своих отношениях; кто-то вовсе женился или вышел замуж. Спустя месяц после начала учёбы одна девушка в группе пригласила всех своих одногруппников на свадьбу — сошлась с парнем с филологического факультета. Каким же было удивление Чуи, когда женихом оказался тот самый сосед Ширасэ! Бывают гости со стороны жены или мужа, а Накахара оказался гостем с обеих сторон. Он не пил много, аккуратно опустошил только бокал после крика: «Горько!» синхронно со всеми остальными гостями. Впервые вся группа видела друг друга, наверное, в рубашках и костюмах или платьях, если речь шла о девушках, хотя некоторые также обходились блузами и брюками. Умники шутили вокруг, что не узнают «вас в гриме». Чуя тоже впервые тогда, наверное, убрал длинные рыжие волосы в низкий хвост, достающий до лопаток. Как он заметил, Ширасэ вообще к алкоголю не прикасался, а Юан всё щебетала под ухом, вздыхая, какое красивое платье у невесты и что она хотела бы себе такое. «Ну, тебе бы пошло, я думаю», — обронил Чуя, не задумываясь, и только после метнувшегося в его сторону взгляда Ширы рядом понял, что словно гранату бросил. Твою мать… Но реакция Юан не была взрывной. Граната оказалась бракованной — не разорвалась. «Я обязательно приглашу тебя на примерку, оценишь, нравится тебе или нет, своим мужским взглядом, — усмехнулась она, положив голову на его плечо. — Хотя… вряд ли тебе можно будет смотреть…» Чуя и Ширасэ неловко переглянулись. Тут уже только тупой не поймёт. В тот вечер Юан, подвыпив немного больше, чем надо, чтобы оставаться в более-менее трезвом состоянии, позвала Чую поговорить в подсобку — там никого не было, да и не зашёл бы никто, если закрыть дверь. По дороге туда Чуя понимал, что именно ему доставлять девушку домой, но он и не был против — всё равно завтра был выходной. А потом произошёл обух по голове едва ли не в буквальном смысле, когда девушка посмотрела Чуе в глаза и взяла его за руку. — Чуя… Не думаю, что мне нужно это озвучивать, — Накахара внимательно слушал, мысленно догнав сам, что́ сейчас прозвучит — то самое, чего он так старательно избегал и думал, что всё пройдёт само собой. — Но… Ха-ха, благодари моё храброе состояние и то вино на столе. Ты мне нравишься. Одна проблема: по твоему поведению я совершенно не понимаю, взаимно это или нет, — Накахара почти не изменился в лице, лишь немного сдвинул к переносице брови. Его голубые глаза почти не светились в темноте от полоски света, проникающей сюда из-за приоткрытой двери, зато глаза Юан блестели ещё как — всему виной, наверное, вино. — Разреши мне только сделать одну вещь, хорошо? А ответишь мне… потом. Отвечать Накахара ничего не стал, да и не успел — девушка приподнялась на носки, взяв Чую за воротник рубашки обеими руками, и прикоснулась губами к его губам. Поцелуй был недолгим, на который Чуя отвечать сдержался; да и Юан сама не затягивала — тут же отпустила и вышла, выглядя совершенно нормально, а румянец щёк смахивая на выпитый алкоголь. Она ушла к компании своих подружек, заливисто смеясь и тут же вливаясь в разговор вместе с невестой во главе. Чуя, задумчивый и хмурый, вышел следом, тихо закрывая подсобку и внезапно обнаруживая за дверью Ширасэ. Он молча смотрел Чуе в глаза, и Накахара, замявшись, отвёл взгляд и растёр шею рукой в короткой перчатке, скрывающей одни пальцы. Они поняли друг друга без слов. Чуя чувствовал себя неловко и некомфортно, мысли метались в голове. С одной стороны, он был благодарен Юан, что она не стала дожидаться его ответа, а с другой… может, всё б и закончилось так же быстро, как он выпалил бы долгожданный ответ. Ширасэ слегка прищурился, а затем залпом опустошил бокал шампанского и отвернулся. Несколько дней парни не разговаривали по какому-то немому согласию друг с другом. Накахара не решался подойти, не зная, о чём вообще можно заговорить, а Ширасэ не порывался нащупать почву в ответ. Спустя эти дни всё вернулось на круги своя. И словно ничего не было. Юан вела себя как обычно, будто ничего и не было в той злополучной подсобке. Чуя тешил в себе надежду, что она ничего не помнила. Четвёртый курс тянулся дольше обычного. Не то в голову уже не шли никакие знания, не то не доставало мотивации — учёба происходила по инерции. Кто-то продолжал делать задания и писать курсовые по привычке, на остаточном дыхании, а кто-то совсем растерял силы и искал любые способы сделать нужное, лишь бы не собственными руками. В тот год Юан и Ширасэ всё чаще и чаще зависали вместе с Чуей, порой Чуя звал домой, когда мать была на работе, а Коё на работе была всегда. Уходила рано утром, возвращалась поздно вечером, почти под ночь. Чуя не обижался на неё. Последний раз, когда женщина приходила домой раньше шести, а то и пяти вечера, был, когда отец был ещё жив. С того момента Коё с головой ушла с работу. В каком-то смысле Накахара её даже понимал — забить голову и руки абсолютно любой деятельностью, лишь бы не думать о том, что разрывает изнутри на части. Чуя тогда сам попробовал так сделать, только не с работой, а с учёбой — и у него вышло. Без эмоций, без излишнего участия где-либо, он делал всё домашнее задание в те же дни, а если мог, то и наперёд, лишь бы руки держали ручку, а голова думала о параграфах. Эту привычку он перенёс с собой в вуз. По крайней мере, соглашаясь помогать с курсовыми или чертежами архитектурных проектов, он не чувствовал давления или отягощения. Ему казалось, что чем больше он занят, то тем больше у него не остаётся сил и времени на обдумывание ненужных сентиментальных вещей. Юан этого не знала. Ширасэ знал, но, естественно, девушке не рассказывал. А Чуя и вовсе считал эту свою особенность обыденностью. Мысли о чувствах Юан к нему порой проскакивали в голове, но в глубину сердца не попадали. Он с детства, на самом деле, ощущал обыкновенные человеческие отношения по-другому, просто смерть одного из двух самых близких людей в жизни показала, насколько все эти заморочки не играют в ней роли. С пятнадцати лет Чуя даже не вспоминал об этом. Давно забытые размышления всколыхнулись, когда подвыпившая подруга призналась ему в чувствах. И Чуя не знал, что с этим делать. Он даже не знал, с кем может об этом поговорить, чтобы начистоту. Коё некогда, да и к чему ей заботы взрослого сына? А Ширасэ не поймёт. Больше особо и не с кем. И Накахара упорно продолжал держать нейтралитет. С сессией на конец года пришлось потрудиться — Накахара упустил желанные автоматы из-за пропусков в связи с работой и пришлось сдавать экзамены, Юан бегала разбираться с физкультурой, ведь за прошлый год ей не проставили зачёта и теперь её мучал с этим деканат, Ширасэ нещадно зубрил материал, привыкнув стабильно сдавать все экзамены, в отличие от Чуи, который часто получал автоматы. По её окончании многие из группы разъехались, да и праздновать окончание года уже не хотелось так бурно, как на третьем курсе — всё устали и предвкушали последний год учёбы. Чуе получилось выбить себе отпуск в две недели, вот он и лежал в тот день в постели. Когда зазвонил телефон, он даже не сразу поднял его. Звонила Юан… И перед этим Накахара мысленно успел помолиться, лишь бы не было серьёзного разговора. Прозвучавшее предложение прогуляться в парк аттракционов стало облегчением этого дня. А что? Он всё равно свободен. …И вот теперь он стоял в парке под деревом, листая ленту в телефоне. Когда его окликнул знакомый голос, то это оказался Ширасэ, стукнувший ему кулаком в плечо. Чуя усмехнулся и извернулся схватить его за шею, растрепав отросшие до плеч седые волосы-солому. Дурная наследственность от матери — не более. — Я уж думал, ты там сдох в своей общаге, — Чуя отпустил, когда ему упёрлись ладонью в лицо. Ширасэ встряхнул головой, радостно щурясь. — А я иду, смотрю — девушка красивая стоит, хотел уже присвистнуть, а это ты, — Шира рассмеялся, когда Накахара отвесил ему лёгкого подзатыльника. — Да ладно тебе! Косичку ещё заплети, совсем за рыженькую леди сойдёшь. — Не думаю, что у девушек возможен мой голос. — Ну… На немую девушку. И со спины. И если отойти метров на двадцать назад… — Ты прямо-таки разбираешься. — А то! — Мальчики! — раздался голос недалеко, и оба синхронно повернули головы на оклик. Юан махала рукой, стоя в начале аллеи, и Накахара помахал в ответ, мол, давай сюда. Ширасэ улыбнулся, когда девушка подошла и обняла Чую за руку. — Ну что, мальчики, кто сегодня устраивает банкет? — замечая, как парни переглянулись, Юан засмеялась. — Шучу я! Могу себе позволить раздельный счёт. Но Чуя и Ширасэ встряхнули кулаками, играя в камень-ножницы-бумага. Цу-е-фа! Оба, как и положено, в первый выброс показали ножницы, а во второй… Во второй у обоих были камни. Оба нахмурились, сделав выброску ещё раз — и оба снова выкинули ножницы. Да что же такое? Фыркнули и выбросили руки ещё раз… Обоюдная бумага окончательно вбила гвоздь в гроб спора. — Видимо, мы сегодня по очереди, — Накахара с неловкой улыбкой растёр шею. Шира ничего не ответил, он молча, видимо, согласился. Юан шла посередине, и парни, как конвой, шли по обе стороны от неё. Что-то шутили, разговаривали, только Ширасэ был каким-то задумчивым, периодически отключаясь от Чуи и Юан, и если девушка практически не переставала щебетать о делах насущных, то Чуя сразу подмечал молчание друга и посматривал на него, вскидывая бровь в немом вопросе, если удавалось пересечься взглядами. Шира встряхивал головой и улыбался, мол, ничего страшного, всё в порядке. Парк аттракционов встречал шумом закатного вечера. Разговаривали люди, смеялись дети, пахло попкорном и сладкой ватой, вокруг нет-нет да маячили воздушные шары. Стоило лишь завидеть колесо обозрения, Юан чуть ли не затряслась, схватив обоих парней за руки и потянув к очереди. Очень уж девушка любила высоту! Ширасэ обронил тогда, что, мол, слава богу здесь нет возможности прыжка с какой-нибудь вышки или моста на верёвке, а то подруга бы и без неё сиганула. Накахара от высоты в восторге не был, но не боялся, тем более кабинка была закрытой; а вот Шира на самой высоте закрыл глаза — он готов нырнуть на глубину, но небо его вовсе не манило. Юан смеялась и говорила, что парни — тру́сы, спокойно ходя по кабинке и заглядывая в окна, разглядывая землю и ма-а-аленьких людей внизу. Чуя махнул рукой: «Мне, знаешь ли, с моим ростом непривычно быть даже на высоте двух метров, о чём ты…» Шира и Юан от неожиданности вздрогнули и синхронно с удивлением посмотрели на Накахару. Накахара с не меньшим удивлением посмотрел на них, мол, что? А потом эти двое расхохотались — Чуя не любил шуток про свои сто шестьдесят сантиметров роста, а тут он сам внезапно заискрил юмором. Чуя улыбнулся. На американских горках, о которых говорил Ширасэ, больше всего пугали мёртвые петли. Накахара только глаза прищурил, понимая, на что согласился. Ширасэ нервно сглотнул, стараясь держать на губах нервную улыбку — сам же предложил. Аттракцион возвышался над ними высоченной тенью… Одна Юан сначала радостно засверкала глазами, а потом, посмотрев на парней, тяжко вздохнула, драматично приложила ко лбу ладонь тыльной стороной и полуобморочным голосом сказала: «Такие высокие горки, а мне так хотелось на них прокатиться… Вот бы со мной было хотя бы двое крепких мужчин, способных меня поддержать!» Ни Чуе, ни Ширасэ дважды повторять не надо — они прекрасно поняли, что претензия швырнута им в лицо. Пожалуйста! Они же джентльмены! Оба взяли в кулак свои… души, покупая билеты. Юан «в полуобморочном состоянии» потащила Накахару за руку в самый первый вагончик, Шире же оставалось лишь сесть сзади. Во взгляде обернувшегося Чуи читалось: «Предатель». Ширасэ только головой покачал: «Она ведь решила, не я». Одна Юан вслух рассмеялась: «Поймаете меня, мальчики, если что! Постараюсь не вылететь вперёд!» На мёртвых петлях девушка веселилась одна. Чуя предпочитал зажмуриться, намертво вцепившись в поручень. Согласился на свою голову… Правда, в какой-то момент ему показалось, что кто-то сверлит его взглядом в спину, но, обернувшись после преодоления виража, он обнаружил лишь Ширу, удивлённо на него взглянувшего, мол, чего? После смертельных виражей хотелось выпить, чтобы успокоиться. Жаль только, что мороженого с бренди не продавалось, иначе Чуя бахнул бы, не почувствовав вкуса. Он просто хотел взять какое-нибудь из ларька, не смотря на то, какое выбирает, и парень-продавец, видя, что парни пришли с одной девушкой, подмигнув, протянул и Чуе, и Ширасэ двойной фруктовый лёд с двумя палочками, который друг от друга нужно отломать. У Ширасэ была невнятная реакция, а вот Накахара даже не задумался, когда разорвал упаковку и потянул две палочки в разные стороны. Одна льдинка, конечно, оставила свою верхушку на верхушке своей ледяной подруги, но Чуя не придал этому значения, протягивая кусок побольше Юан, а себе оставляя то, что осталось от первой льдинки. Ему хватит. Шира, глядя на это, сдавленно усмехнулся, ломая своё мороженое практически точно так же и протягивая сломанную первую льдинку без верхушки Накахаре — на вот, мол, собрали тебе мороженое целиком. Юан, увидев это, хихикнула: «Ну сразу видно — не разлей вода и не раздели мороженое!» Они сидели на лавочке, когда Юан неожиданно увидела в одной из палаток-тиров большую игрушку рыжего кота с синими глазами. Она чуть льдинку из руки не выронила, подскакивая и гипнотизируя игрушку взглядом. Парням ничего не сказала, умчавшись к палатке и протягивая свою мелочь из карманов, не желая отдавать купюрой. Нужно было стрелять по мишеням, как Чуя увидел. — Может, ей помочь? — Ширасэ вскинул седую бровь, сложив руки локтями на свои колени. — На твоём месте я бы не лез к ней, когда в её руках подобие травмата, — Накахара грыз зубами одну из палочек. Но Юан злилась и психовала у палатки, когда патроны кончились, а мишени, видимо, не упали. — Да как же так! Я же целилась и попадала, это вы просто жульничаете! — возмущалась она. — Я посмотрю, что там, — Ширасэ прищурился и встал. Чуя только глаза закатил, встав и последовав за ним. Он подошёл только тогда, когда у друга осталось несколько последних выстрелов, а мишень, в которую, кажется, били целенаправленно, не поддавалась. Юан встала на носки, осторожно держась за плечо Ширасэ за его спиной и внимательно смотря за тем, как алюминиевые пули попадают в мишень, но не роняют её: «Ну же! Ну! Постарайся! Да как же так! Она вот-вот упадёт!..» Последний выстрел прозвучал по деревянному основанию, но цель не упала. Парень-разводила за прилавком палатки развёл руками, улыбаясь, мол, не судьба! Ширасэ нахмурился, со стуком вернув ненастоящее ружье на прилавок: — Я, конечно, не эксперт, но, по-моему, этот аттракцион нужно назвать не тиром, а наебаловом, — без стеснения произнёс он, глядя разводиле в глаза. Юан, прекрасно видевшая собственными глазами, что потерпела неудачу не потому, что сил не хватило или промахивалась, а потому что кое-кто из двух сторон игрока-продавца жульничает, агрессивно сжала руки в кулаки. Она была готова перепрыгнуть через прилавок, словно влететь в деканат, и разложить по полочкам аргументы, факты и чьи-нибудь оторванные конечности. Но из троицы остался один, кто не поучаствовал в «лохотроне», и это был Накахара, не терпящий обманов и объятый сейчас словно мрачной аурой. Он молча положил на прилавок купюру, с серьёзным лицом взяв ружьё в руки и по-снайперски сложил на деревяшку прилавка руки, целясь чуть ниже мишени в её деревянное основание. Выстрелы звучали без звонков-ударов по нужной цели, и продавец уже было замешкался, почуяв неладное, но предпоследний выстрел в щепки снёс предательскую палку, держащую одну из последних мишеней так, чтобы она не падала, а последний успел пробить отлетевшую в сторону мишень насквозь точно в яблочко. Накахара, хмыкнув, выпрямился и вернул ружьё на место. Юан ликовала, чуть ли не выдирая плюшевого рыжего кота с голубыми глазами из рук продавца, втянувшего голову в плечи и не смевшего ничего сказать. Ширасэ с улыбкой похлопал Чую по плечу: — Молодцом! Красиво разрулил. Юан, прижимая к груди мягкую кошку, подозрительно кое-кого напоминавшую цветовой гаммой, едва ли не светилась, щебеча: — Чу-уя, ну какой ты молодец! Спасибо тебе большое! Этот кот такой хороший, я как увидела — влюбилась сразу! И посмотри, как на тебя похож! — а затем она повернулась к Шире, остановившемуся в шаге от них за их спинами, и прижала кота боком морды к щеке Чуи, не особо активно сопротивляющегося девичьему порыву любви. — Эй, Ширасэ! Взгляни, как похожи! Я назову этого кота в честь Чуи! — Да ладно тебе, Юан, обычная игрушка, просто совпало так, — Накахара неловко растёр шею, усмехнувшись. Ширасэ, не изменившись в лице, как-то тяжелее обычного буркнул: — Действительно… одно лицо. Небо темнело, когда троица возвращалась домой. Юан рассказывала-рассказывала-рассказывала Чуе о чём-то, на что тот устало и односложно отвечал. Ширасэ угрюмо плёлся сзади, на один-единственный вопрос к нему от Накахары ответив, что он просто вымотался. У парадной в дом Юан Ширасэ остался один, сказав, что подождёт Чую. Правда, Чуи не было минут десять, и, когда он вернулся в чистый ночной воздух, Шира-кун нахмурился: — Ты что, уснул там где-то по дороге? — Извини, — Накахара зевнул, присаживаясь на парапет рядом с парадной. — Юан заболтала. Ты же знаешь, она как что-то вещать начнёт, так не отпустит, пока не закончит. — Стесняюсь спросить, что за лекцию она тебе там провела, — Ширасэ склонил голову к плечу, хрустнув шеей. — По матанализу? — Десять раз, ага. Вспомнила про свадьбу одногруппницы и пустилась в рассуждения, что платья — это, конечно, здорово, но свадебные женские костюмы тоже крутые. — Они идут в комплектах с мужскими платьями, видимо? — Да кто их знает, — Чуя, сидя в свете ночного фонаря, встряхнул головой, смотря, как наверху в закрытый свет столба бьётся одинокий мотылёк. Его желание быть ближе к лампе, такой близкой, никак не может исполнить жёсткий плафон. И мотылёк бьётся, бьётся, бьётся, наивно полагая, что с каждым следующим ударом он этот плафон сможет разбить и прикоснуться к своему свету. Накахара насекомых не любил. Ширасэ, стоящий в тени, тоже смотрел на несчастного ночного крылатика, чьи стуки о плафон яркого фонаря в ночной тишине были отчётливо слышны. Когда мимо проехала машина, сверкнув фарами, мотылька сдуло порывом ветра. Чуя моргнул, растерев глаз. — Чуя, — негромко позвал Ширасэ, и парень обернулся с вопросительным взглядом. Ширасэ мялся, отвернувшись, словно хотел что-то сказать, но не мог собраться с силами. Накахара выждал несколько секунд, уже открыв было рот, чтобы поинтересоваться у друга, что не так, как Ширасэ глубоко вдохнул и выпалил: — Мне нужно с тобой поговорить кое о чём. Накахара, слегка сдвинув брови к переносице, тут же спрыгнул на тротуар, подходя к Ширасэ. По натуре своей друг обычно скрывал все свои проблемы за шутками и улыбками, достаточно редко откровенничая. Когда он становился таким, его стопроцентно что-то тяготило. Он и сегодня периодически впадал в задумчивость… Когда Чуя положил Шире руку на плечо, тот вздрогнул и криво в неловкости улыбнулся, отводя взгляд. — Что-то случилось? — Я… да нет, просто поговорить хотел… — Шира осторожно взял руку Чуи, убрав со своего плеча. — Пойдём. — Куда? — этот вопрос не плавал на поверхности, на самом деле: Накахара, подозревая всё что угодно, ждал, что Ширасэ ответит, что ни в коем случае не в его родной дом. — Просто куда-нибудь. Не хочу, чтобы кто-то мог услышать. — Можем дойти до нашего места, — Накахара, не сводя глаз с Ширасэ, убрал руки в карманы чёрных штанов. — Там точно никого нет. Ширасэ молча кивнул. Он был чем-то взволнован, периодически озираясь по сторонам, словно бы за ним мог кто-то красться, и Накахара, заметив это, решил ничего не спрашивать, тоже несколько раз оглянувшись за спину. Может быть, Шира куда-то вляпался? Выглядело так, что он боялся преследования. Чёрт возьми, остался совсем без присмотра в своей общаге — и уже во что-то влез! Чуя старался об этом не думать, встряхнув головой. Всё-таки догадки и намёки не были его сильной стороной. Сейчас придут на место и поговорят. И ни о чём догадываться не придётся. Луна светила ярко. Серебряные пряди плясали на волнах тёмной реки. Вместо птиц стрекотали сверчки, но, в целом, вокруг царила тишина — казалось, даже обычный голос уничтожит её. Накахара, ступив на песок, глубоко вдохнул ночной воздух и огляделся, потянувшись руками вверх. После дневной жары ночная прохлада приятно обнимала за руки и гладила лицо и голову. Осмотревшись, Чуя, раскопав носком обуви песок, передумал садиться чистыми брюками на влажную землю и остался стоять, прислонившись спиной к стволу одного из деревьев. Ширасэ нервно растирал предплечье, всё также озираясь по сторонам, а затем, замерев и глубоко вздохнув, присел на мокрое бревно и закрыл руками лицо. С минуту пробыли в молчании, пока Чуя наконец не заговорил негромким голосом: — Что случилось, Шира? О чём ты хотел поговорить? Парень долго молчал, не то собираясь с силами, не то формулируя фразу. А затем, вздохнув снова, он покачал головой и, сложив руки локтями на колени, поднял на Чую тяжёлый взгляд. — О тебе, Чуя. Я хотел поговорить о тебе. — В смысле? — Накахара вопросительно вскинул бровь. — В прямом, — Ширасэ понизил голос, хоть и чувствовалось, что он ещё немного подрагивает. — Давай только быть откровенными, хорошо? Без всякого вокруг да около. Ты нравишься Юан, она любит тебя и ждёт, когда ты ей наконец ответишь. Что тебя останавливает? Все прежние догадки Накахары рухнули. На мгновение его взгляд расфокусировался, и он, проморгавшись, но не изменив позы, посмотрел в сторону, анализируя сказанное. Даже как-то странно слышать подобный вопрос в лоб. Подумав немного, он вдруг улыбнулся уголком губ и прищурился. — А, я вас понял, — Чуя смотрит прямо на Ширу, — вы с ней сговорились, да? Она устала ждать ответа от меня и решила узнать через посредника. У тебя телефон включен, да? Или диктофон? Я вас раскусил, так не пойдёт. Но Ширасэ не изменился в лице. Он только поморщился и покачал головой, и спасительная улыбка с губ Чуи исчезла. Рыжий прочистил горло, отведя взгляд на воду. М-да… Действительно, если бежать от чего-то долгое время, оно всё равно рано или поздно настигнет, ещё и врасплох возьмёт. Утерев щёку, он посмотрел себе под ноги, а затем отнялся спиной от дерева и прошёл к мокрому бревну, на котором сидел друг. Тень Чуи закрыла Ширасэ, а луна ярко блеснула в рыжих волосах. — Я… Я не могу просто так взять и сказать ей «нет», Шира, — оба парня не смотрели друг на друга. — Она хорошая девушка и просто замечательная подруга, но я не чувствую к ней ничего, кроме дружеских чувств. Я боюсь разбить ей сердце. — Думаешь, этим своим отношением к ней ты этого не делаешь? — Не знаю. Не думал. Не хотел думать, — Чуя упёрся локтем в колено и подпёр лоб ладонью, смотря в песок под ногами. — Просто привык как-то. На самом деле, надеялся, что она сама вскоре поймёт и перестанет… ну, добиваться меня, что ли. — Херово поступаешь. — Знаю. — Она тебе не нравится, я верно понимаю? Чуя отрицательно покачал головой, на мгновение взглянув Ширасэ в глаза. Что-то тяжёлое промелькнуло во взгляде друга, и Накахара, растерев переносицу, вдруг замер. Пазл в голове сложился, и рыжий с широко раскрытыми глазами вновь посмотрел на Ширу. — Подожди, она что, нравится тебе? Ширасэ выдержал взгляд Чуи, подперев подбородок кулаком, а затем, зажмурившись, горько, как-то зло рассмеялся. Накахара почувствовал себя неловко, когда тот поднялся на ноги, вцепившись пальцами в свои белые в лунном свете волосы. — Господи, Чуя, какой же ты счастливчик! Мудак и счастливчик… Я просто поражён тобой. Нет, правда, искренне поражён, — Ширасэ заходил из стороны в сторону перед Чуей. — Хотел бы я перебирать на своём пути теми, кто так меня любит! Того люблю, того не люблю, тот нравится, тот не нравится… А ещё знать, что ты нравишься всем априори. Господи, как бы я этого хотел! Хоть каплю. — Шира, о чём ты? — у Чуи нехорошо бьётся сердце. Он своими глазами видит, как Ширасэ перед ним начинает окончательно ломаться, а в его голосе проскальзывают истеричные нотки. Накахара поднимается на ноги, но не приближается. — О чём я, Чуя?! О чём я? Да ты издеваешься! — Ширасэ вдруг смеётся, но смех этот напускной, плохой. — У тебя с детства, с детства всё было, Чуя, как ты не понимаешь? Любящая семья. Любящие мать и отец. Тёплый дом. В голове у тебя изначально всегда было светло и ясно! Тебе всё давалось легко. Любовь окружающих? Пожалуйста. Верный и преданный друг? Пожалуйста! Да даже… Твоя мать относилась ко мне лучше, чем моя собственная. Даже девушка потом, любящая тебя точно так же, как и все вокруг, и жаждущая твоего внимания. А ты? — у Ширасэ сверкнули его светло-зелёные глаза, когда он посмотрел на Чую. — А ты перебираешь, хренов ты аристократ. К чему тебе любовь матери, лучше удариться в учёбу и работу, чем уделить внимания ей. К чему тебе любовь девушки, лучше опять же заниматься всем подряд, но только не уделять ей и толики твоего времени! — Ширасэ сделал шаг вперёд, ткнув Чуе пальцем в грудь. — Хотел бы я быть таким же избалованным симпатией окружающих людей, господи, какой же ты счастливчик, как же тебе повезло… — Ширасэ, я- — Ты даже не подозреваешь, каково это — добиваться чьей-то любви! Хоть от родителей, хоть от девушки… Ты даже не подозреваешь, каково это — всю жизнь быть в чьей-то тени, потому что светишься настолько ярко, что не замечаешь ничего вокруг. Накахара нахмурился, внимательно следя за тем, как Ширасэ мельтешит перед его глазами. Эти обвинения… Они звучали надрывно. Словно Шира и не хотел ничего этого говорить сейчас, но крышу уже сорвало. Чуя сжал руку в кулак, не перебивая. — Господи, как же я завидовал тебе всё время, Чуя! Ты даже не представляешь! — Ширасэ остановился к нему спиной, ссутулившись и зарывшись пальцами в белые волосы. — Ты при рождении вытянул выигрышный лотерейный билет, а про меня словно все забыли. Про меня забыла даже моя родная мать, не говоря уже о том, что второй человек, которого я искренне полюбил, дал мне от ворот поворот, ведь ты ей милее. Счастливчик, Чуя, ты даже не ценил то, что у тебя есть! Память агрессивно вывернулась вспять. Накахара вспомнил тот день, когда Ширасэ пропал. Накахара ведь догадывался, что что-то между Ширасэ и Юан тогда произошло! Но чтобы… чтобы это? Выходит, в отсутствие Чуи Шира решил действовать, но Юан оказалась неприступной. Вот почему он тогда сорвался. Второй человек, которого он искренне полюбил… Вот оно что. Чуя прикрыл глаза рукой, ладонью скользнув вверх и зарывшись пальцами в свои волосы, а второй упёршись себе в бок. — Ширасэ, ты… Ты такой идиот, ты бы знал, — Накахара усмехнулся, смотря в сторону. — Почему ты мне ничего не говорил? Ты же сам прекрасно знаешь, как у меня плохо с этими тонкостями человеческих отношений. Да и… Я бы тоже тебе всё рассказал тогда и про себя, и про моё отношение к Юан, — Чуя покачал головой, смахнув рыжий хвост с плеча за спину. — Если уж ты условился на откровения в начале, тогда выслушай меня. Просто, видишь, мне кажется, что я- Что-то ярко сверкнуло на периферии зрения. Чуя даже внимания не обратил бы на это, — мало ли, какой-то посеребрённый принт на одежде или ночная влага на каком-нибудь листке дерева, — ноострая боль пронзила тело.
Накахара осёкся. Ширасэ был совсем близко. Сердце забилось в истеричном ритме, когда Чуя с широко раскрытыми от непонимания и боли глазами встретился сначала ими со взглядом Ширы, резко изменившимся со злости и раздражения на испуг, а затем глянул вниз. Из его живота торчала рукоять перочинного ножа, которую держал руками его единственный друг. Ширасэ отшатнулся, с испуганным лицом и влажным хлюпающим звуком вынимая нож из тела своего единственного друга. А Накахара покачнулся, ладонью зажимая кровоточащий разрез. Футболка стремительно намокала, окрашиваясь чёрным в темноте ночи. Из уголка рта потекла кровь, и на губах чувствовался вкус металла. — З-за что? — глухо произнёс Чуя, не сводя взгляда со своего живота и пытаясь сделать шаг, но от боли и бессилия сгибаясь в ногах, падая на песок. Внутрь словно раскалённого железа залили — от боли немели кончики пальцев, кружилась голова и путались мысли. Последним, что слышал Накахара, перед тем как провалиться в небытие, было неаккуратно брошенное ему: «Я не хотел!» и быстро удаляющиеся шаги. От боли быстро наступили пустота, тишина и темнота.***
— Ты не должна любить другого, нет, не должна! — Дадзай раскрыл рот не сразу, сидя на подоконнике ногами в квартиру и издевательски начав напевать. — Ты мертвецу святыней слова обручена! Призрак, ожидая какой угодно реакции, метнул на экстрасенса злобный взгляд голубых глаз. — Увы, твой страх, твои моленья — к чему оне? — Осаму, улыбчиво щурясь, посмотрел на духа рядом с собой на подоконнике, а затем в драматичности момента приложил ладони к своей груди. — Ты знаешь, мира и забвенья не надо мне! Мори вздрогнул, Атсуши вскрикнул, а Рюноскэ лишь повернул голову, когда за окном пролетело что-то громоздкое с восклицанием: «Это несправедливо!» и мешком рухнуло на газон, подняв в воздух травинки и веточки.