Переплетено

— Вот скажите, — начинает очередной комик, вцепившись пальцами в стойку для микрофона, — а вас тоже бесит… Арсений закатывает глаза и дальше не слушает: слишком избито. — Дешевый ход, — фыркает Антон с соседнего стула, потянувшись за бутылкой пива, которую только что принес бармен. — С языка снял. Антон кидает лукавый взгляд, дергает бровью: мол, опять твои пидорские шуточки, да? С того-самого-разговора ему везде видится гейство, и он как подросток радуется новому полю для подъебок — считай, нескончаемый ресурс. Однако поле до сих пор минное, они оба вальсируют на нем, играя в саперов: «Всё нормально, я не перегнул?» В общем, два долбоеба. Некоторые в зале смеются. Наверное, парень с микрофоном не так уж и плох. Арсений всё равно туда не смотрит: зачем пялиться на сцену, если можно пялиться на Антона. Сегодня на нем бежевая рубашка с рукавами до локтей — расстегнутая, навыпуск (строгую классику он не признает), черная футболка и серебряный медальон на длинной цепочке. Пальцы с кучей колец сжимают бутылку из темно-зеленого стекла; когда Антон делает глоток, кадык характерно двигается вверх-вниз. Вторая рука согнута в локте, ладонь свисает с барной стойки. Красивый. В этом факте нет ничего нового, но сердце сжимается от трепета. Так всё и началось чуть больше года назад: Арсений внезапно заметил, что Антон привлекателен до абсурда. Ладно, пиздеж. Началось всё с Иры, точнее, с ревности, причину которой он не мог понять. Даже, грешным делом, подумал, что запал на девушку друга. Лучше бы так и было. Осознание своей ориентации не принесло ничего, кроме боли в груди и постоянной паранойи (и еще с десяток оргазмов, но это уже детали). Если отодвинуть в сторону патетику, Антон — далеко не первый парень, которого Арсений счел красивым, просто доходило долго. Можно упрямо кричать, что ты как истинный человек искусства склонен видеть в людях красоту вне зависимости от пола, но если при взгляде на мужскую задницу у тебя иногда привстает, то хорошо бы задаться логичным вопросом «какого хуя?». Помогите Даше-следопыту обнаружить самонаебщика. О, да вот же он: сидит в баре на «Открытом микрофоне» для местных стендаперов, влюбленно пялится на своего лучшего друга. — Арс, — зовет Антон, — ты чего завис? — Думаю о том, что на сцене должен стоять ты, а не вот эта блеклая пародия на Джимми Карра. Он даже не врет: его вера в комедийный талант Антона вполне искренняя. Тот, правда, до сих пор не может побороть стеснительность, хотя продолжает накидывать шутки в заметках телефона. В половине случаев они делают это вместе. — Спасибо, — Антон запускает пальцы в кудри, будто получится унять взрыв на макаронной фабрике. Спойлер: не получится. — В следующий раз точно запишусь. Арсений закатывает глаза: он слышал это минимум трижды. Но сейчас нет никакого желания спорить, особенно когда за их спинами раздается веселый голос Иры: — Эй, ребята! — Они оборачиваются, чтобы увидеть её по ту сторону барной стойки. — Ну, как вы тут? Не скучаете? На ней рабочая форма: узкая черная рубашка, застегнутая на все пуговицы, а на груди небольшой бейджик, на котором напечатано «администратор». Белокурые волосы собраны в строгий хвост. Неделю назад ее повысили, и она до сих пор сияет, как новенький четвертак. — У нас всё отлично, — Арсений улыбается, по привычке глуша неприязнь. Объективно — Ира ему нравится. Она забавна и довольно умна (не так, как сам Арсений, конечно, но до этой планки не каждый дотянет), и самое главное: она делает Антона счастливым. — А ты как? Освоилась в новой должности? Ира отмахивается: — Я уже два месяца все обязанности выполняю, просто теперь за это начали платить. — Ее босс — жадный мудак, — поясняет Антон, пока Арсений изо всех сил не замечает, как тот тянет руку, чтоб сжать девичью ладонь. — Тут многие работают за десятерых, а он делает вид, что так и надо. Хочет и рыбку съесть, и на хуй сесть. — Грустно, но… — вкусно, — к сожалению, типично. — Ладно, бог с ним, вы пришли не для того, чтобы поносить мое начальство, — Ира улыбается: — Это мы можем сделать и дома. Еще усерднее, чем поглаживание рук, Арсений не замечает, как резануло по ушам «мы» и «дом». Антон пока не заикался на тему совместного жилья, но… рано или поздно этот день всё равно настанет. Лучше поздно. — Как вам ребята? — она кивает в сторону сцены. Антон пожимает плечами: — Было парочку забавных, но последний совсем слабенький. Шутки у него мерзотные, сплошной сексизм. — А-а-а, — тянет Ира. — Ты, наверное, про Ваню. Он иногда жестит, да. — Вы знакомы? Она улыбается, теребя его за щеку: — Не ревнуй. Он просто уже не первый раз выступать приходит, вот и разговорились. Самое странное, что Антон, и вправду скорый на ревность, звучал так, словно ему ничего крамольного даже в голову не пришло. Добрался до той стадии отношений, где доверие побеждает загоны? Так и до переезда недалеко. Или, прости господи, до свадьбы. Здорово, ага. — Ир, прекрати, — он хмурится, ускользая из-под ее руки. — Это неприятно. — И будто на всякий случай добавляет: — Я про щеку, если что. Арсений выгибает бровь (хватать друг друга за щеки — буквально их фишка), но решает не лезть. Ира, судя по лицу, тоже удивлена. — Молодые люди! — раздается сбоку, отчего Антон вздрагивает, чуть не пролив пиво. — Оу, черт. Прошу прощения, не хотел напугать. Перед ними парень лет тридцати: высокий, с ежиком темных волос на голове и модным фотоаппаратом в руках. — Как насчет пары снимков, дабы замечательный вечер запомнился назло алкоголю? — О, привет! — Ира улыбается, явно отодвинув на задний план странную реплику Антона. Ее можно понять: сейчас работа на первом месте. — Ребята, познакомьтесь, это Руслан, наш новый фотограф. Тот поднимает уголки губ. У него зеленые глаза, но не такого насыщенного цвета, как у Антона: словно в небесной канцелярии не хватило чернил, бледная ксерокопия. Однако он всё равно симпатичный. Просто… холодный с виду. То ли уставший, то ли злой. — Привет, — кое-как получается нацепить на лицо фальшивую улыбку. — Я Арсений. — Привет, — Руслан кивает, но явно не настроен на общение. — Так… что насчет фото? Мы после каждого «Открытого микрофона» альбом в ВК делаем, сможете там себя найти. Арсений человек довольно простой (нет): ему предлагают встать перед объективом — он соглашается. — Давай. Антон на соседнем стуле закатывает глаза, но всё равно по-доброму фыркает. Они садятся в одну линию, Ира остается позади (не лезть же ей через бар, да и пробираться сквозь толпу слишком долго). В этот раз улыбка получается искренней, потому что рука Антона мягко сжимает плечо. Щелкает затвор — единожды, ведь клубу глубоко срать, насколько хорошо вы там получились, — и после этого Ира игриво выдает: — Арс, кстати, свободен. С какого перепугу это «кстати» — вопрос на миллион, но есть вопросы и поважнее: зачем, а главное — на хуя? Руслан, судя по всему, удивлен не меньше. Он пялится на Арсения так, будто у того выросла еще одна голова, затем обращается к довольной Ире: — Я, эм… к сцене пойду, скоро новый участник выступать начнет. Хорошего вечера. Никто не говорит «пока», но ему это и не нужно: он бросает на Арсения еще один странный взгляд и сваливает быстрее, чем остальные успевают отреагировать. — Бля, Ир, — выдыхает Антон, нахмурившись, — вот на хера? Улыбка исчезает. Ее глаза опасно поблескивают, и в целом она больше не кажется дружелюбной и веселой. — В чем проблема? — спрашивает Ира у Антона, будто не Арсений тут главное действующее (точнее, бездействующее) лицо. — Ты ща серьезно? — тот от возмущения начинает глотать слова. — Ну, я даже не знаю! — Ир, — вмешивается Арсений спокойным голосом, чтобы не накалять атмосферу, — я с Русланом, конечно, близко не знаком, но он похож на гомофоба, если честно. И этот разговор мог кончиться мордобоем. Она выдыхает, пытаясь взять себя в руки, затем мягко улыбается: — Он не гомофоб, Арс. Ты же не думаешь, что я свела бы тебя с первым встречным, о котором ничего не знаю? — уголки ее губ опускаются. — Руслан — хороший парень, мы ведь работаем вместе, я в курсе, о чем говорю. Да и какие у нас могут быть драки? Охрана не просто так зарплату получает. Отхватить за то, что ты гей (или би), можно и позже, за баром, но сейчас не лучшее время, чтобы учинять скандал на этот счет. Когда кто-то спорит, Арсений обычно вырубает драму квин и занимает роль миротворца. Надо было на дипломата поступать. — Да плевать, — заявляет Антон, не сбавляя оборотов. — Если б он начал бычить, я бы сам его ушатал. Раньше, когда тот был худющей ушастой шпалой, такие слова звучали комично, но теперь, когда Антон раздался в плечах и прошел через несколько мордобоев (лихие университетские), — нет. Они звучат горячо. Но Арсений старается об этом не думать. Он, в конце концов, мастер зубы заговаривать, а не выбивать, потому что в целом против насилия. Его опыт знакомства с гомофобами был неприятным, но не настолько жутким. Потом, правда, совсем не по-дипломатски пришлось дать деру, пока до «четких пацанов» доползал смысл сказанного. — Зачем ты вообще влезла с этим сводничеством? Может, он даже не по парням, — заканчивает пыхтеть Антон, и Арсений понимает, что погрузился в мысли и пропустил часть пламенной речи мимо ушей. Лицо у Иры — маска безразличия, но губы подрагивают. Мелкая стычка переросла в настоящую ссору. — Руслан — хороший парень, — повторяет она ледяным голосом, упрямо защищая свою позицию. — Неделю назад он сказал мне, что хочет с кем-нибудь познакомиться. И весь обеденный перерыв мы лазили по гриндеру. Ира делает акцент на приложении, а Арсений восхищается ее умению держать себя в руках. Сам он уже давно перешел бы на маты (вспоминается старый мем из тиктока: «mama said that it was okay» и кадры с Фаиной Раневской) и наорал бы на Антона как следует. Впрочем, Ира сейчас на работе, а это — святое, особенно когда любишь то, чем занимаешься. — Я пока не уверен… — «что готов к новым отношениям», хочет соврать Арсений, но вместо этого выдает правду: — …что готов к такой открытости. Я имею в виду, когда о моей ориентации говорят раньше меня, да еще и в неподходящем месте. Она смотрит на него несколько секунд, затем меняется в лице. — Ох, черт, прости, пожалуйста! Просто… ты ведь познакомил нас с Эдом, и я думала, что ты не скрываешься. — Не скрываюсь, — Арсений кивает и улыбается, чтобы не нагнетать драмы, потому что он до сих пор в роли миротворца. — Но одно дело — когда я пишу парням в гриндере или знакомлюсь с ними в гей-клубе, а другое… «…когда кто-то делает это вместо меня, в обычном баре, даже не спросив, надо оно мне или нет», — не добавляет он вслух, но всё и так понятно. — Извини, — Ира тупит взгляд, как провинившаяся пятилетка, и кажется донельзя милой: очарования у нее не отнять. — Я пыталась представить вместо тебя или Руслана девушку, и всё казалось нормальным. В смысле… когда один друг говорит о другом друге, что тот не занят, если к ним подошла девчонка. Или наоборот. В общем, ты понял. Арсений снова кивает: — Уверен, где-нибудь в штатах или в Европе всё было бы нормально, но мы живем в России. — Понял-принял-осознал, — отвечает Ира, и в этом безошибочно угадывается Антон. Который, кстати, продолжает сидеть насупленным воробьем, даром что рост под два метра. — Мир? Она вдруг протягивает мизинец, и Арсению ничего не остается, кроме как улыбнуться и повторить ее жест. Внутри всё бурлит от негодования и злости, но он же актер, а потому сохраняет хорошую мину при плохой игре. — Ладно, приятного вечера, мне пора работу работать, — говорит Ира и, даже не глянув в сторону Антона, уходит в комнату с табличкой «staff only»: мириться сейчас не вариант. Но Антон и не выглядит так, будто собирался пойти следом. Он заказывает еще пива, а потом, сделав несколько больших глотков, смотрит на Арсения: — Извини за всё это. — Можно подумать, я раньше ваших сцен не видел. — Я не про ссору. Арсений пожимает плечами: — Тоже пустяки. — Не говорить же ему, что сильнее, чем незапланированный каминг-аут, выбесил жест с мизинцами. Это была только их с Антоном фишка (и каждого второго ребенка младше восьми), но ревновать к подобному — верх идиотизма, а Арсений далеко не тот человек, который привык выставлять себя идиотом. — Ты сам-то чего так взъелся? Глупо вышло, да, но оно не стоит вашей ругани. Антон выгибает бровь, как если бы ему сказали, что открытый перелом ноги — мелочи, нужно просто приложить подорожник к малоберцовой. — Ты стоишь, — заявляет он с убийственной серьезностью на лице, выделив голосом первое слово. Затем, видимо, осознает и начинает смущаться: — Погоди, сопливо как-то вышло. Я просто хотел сказать, что это ни хуя не пустяки. Мы с тобой посрались, потому что я влез с тупой шуткой про рыбу, да и когда Олега с Егором хуесосил, тоже был неправ… Он ничего не говорит об Эде, но Арсений решает не заострять на этом внимание. — …а сегодня Ира учудила, и я начал париться, что всё пошло по пизде, мы опять поссоримся, и ты надумаешь съехать, чтобы никто больше не совал нос в твою личную жизнь. «Ты мои отношения ставил под угрозу, а Ира попыталась сделать совершенно наоборот», — мелькает мысль, однако не хочется углубляться: не время и не место. Да и ссоры не принесут ничего, кроме боли, а Арсений не мазохист. И именно потому, что не мазохист, он продолжает жить со своим лучшим другом, в которого безответно и безнадежно влюблен больше года. Вот как это работает. Точнее, не работает. Но он же актер, и плевать, что даже самого себя заебал такой отмазкой. — Тох, всё нормально, я не обижаюсь ни на нее, ни на тебя. Ты тут вообще ни при чем. — Внезапно раздаются громкие аплодисменты, и Арсений понимает, что за всей драмой они пропустили выступление последнего комика. — Черт… Антон кидает взгляд на сцену и пожимает плечами, когда ведущий объявляет окончание вечера. — Похер, всё равно настроения нет. — Может, пойдешь Иру поищешь? Мириться-то надо, — да, он абсолютно точно не мазохист, просто хороший друг. И долбоеб. А если серьезно, когда кого-то любишь, хочешь, чтобы человек был счастлив. Арсений всегда считал это бредом и бесился как скотина, но потом… смирился, что ли. Нет, боль в груди до сих пор такая, словно у него сердечный приступ, но он признает: пусть лучше Антон будет счастлив с кем-то, чем несчастен с ним. — Да, наверное, — тот тяжело вздыхает. — Ты снаружи подождешь? Арсений кивает и хлопает его по плечу в знак поддержки. Антон роется в портмоне, достает несколько купюр и прижимает их к барной стойке бутылкой из-под пива: сегодня его очередь платить. Раньше они втроем собирались у черного входа, чтобы попрощаться, но довольно быстро (сразу) Арсению надоело смотреть, как его друг тире любовь всей жизни лижется со своей девушкой. Пришлось отшутиться, что порнухи ему и в роликах Brazzers хватает, поэтому наслаждайтесь, мои дорогие, а я пошел. Лучше в одиночку ждать, когда Антон выйдет из-за угла, чем потом до утра пялиться в потолок. На улице сегодня холодно. Арсений поправляет воротник пальто, сует замерзшие пальцы в карманы и начинает топтаться на месте, глядя на мыски своих кед. Можно было остаться внутри, но в баре слишком много народу, к тому же свежий воздух не помешает — надо навести порядок в мыслях. — Арсений? — зовет смутно знакомый голос, заставляя поднять глаза. — Руслан? Тот улыбается и подходит ближе. Сейчас на нем черная джинсовая куртка с меховым воротником. Она расстегнута, да и фотоаппарата при нем нет: видимо, еще не закончил дела в баре. — Хотел попросить твой профиль в соцсетях, чтоб отметить потом на снимке. Что ж, это довольно тупо, но оригинально. Арсений усмехается и выгибает бровь: — И многих гостей ты об этом просишь? Он ожидает в ответ «только красивых» или «только свободных», но Руслан качает головой и встает на полшага ближе. — Только тебя. Это не звучит так, словно он не смог поддержать флирт и намеки, скорее наоборот: достаточно уверен в себе, чтобы сказать всё как есть. Похоже, подкат в начале был продуманно нелепым, а не просто нелепым. — Хорошо. Арсений называет ему свой инстаграм, потому что, во-первых, в ВК почти не сидит, а во-вторых — слишком хочет похвастаться профилем с кучей профессиональных фото. Уж кто-кто, но Руслан должен оценить. Они улыбаются друг другу на прощание. Арсений смотрит, как он заходит в бар и прямо в дверях сталкивается с Антоном. Раз тот появляется не из-за угла, значит, примирение не состоялось. Или состоялось, но не такое бурное, как обычно. — Ну, как успехи? — Арсений сильнее кутается в пальто, когда Антон оказывается рядом. — Разосрались еще больше. — Брови снова нахмурены, губы поджаты. — А этот… — Его зовут Руслан. — Да похуй. Приставал к тебе? — Я не пятнадцатилетняя девчонка, которую надо беречь от педофилов, выруби режим старшего брата. Ты, вообще-то, младше меня. Они идут в сторону метро (благо время еще позволяет), решив сэкономить на такси. Не то чтобы в этом была необходимость, оба — работающие люди, которые едят отнюдь не «Доширак», просто есть своя атмосфера в таких прогулках плечом к плечу, в обсуждении (осуждении) местных комедиантов, как в меме «— Некрасиво. — Мне тоже не нравится». — Мутный он какой-то. — Тебе хватило тридцати секунд неловкого разговора, чтобы это понять? Сама проницательность, Шаст. Прямая дорога на битву экстрасенсов. Тот фыркает: — Как скажешь. А что он от тебя хотел? — Инсту взял. Антон закатывает глаза, но, видимо, вспомнив о недавних ссорах, решает не лезть в бутылку и съезжает с темы. Они больше не говорят ни о Руслане, ни об Ире и хотя бы ненадолго остаются вдвоем.

***

— Почему ты ищешь именно парня? — спрашивает Антон, когда они следующим вечером тухнут у телевизора. Года три назад ушли бы тусить, но похмелье уже не проходит так быстро и безболезненно, а завтра на работу. — Ты о чем? Арсений лезет в миску с чипсами, не отрывая взгляда от экрана. Этот выпуск Бэда они видели несколько раз (как и все предыдущие), но сегодня вечер ностальгии, так что после обзора на «Неидеального мужчину» их ждет еще и старый добрый «Терминатор» родом из восьмидесятых. — Ты ведь би, но к девчонкам давно перестал подкатывать, — Антон делает звук тише. — Из-за секса, или есть еще какая-то причина? «Первая причина — это ты, а вторая — все твои мечты», — сразу подсказывает мозг, но Арсений такие подсказки в рот ебал. Впрочем, дело не только в Антоне. — Мне нравится… близость. Физическая, но не обязательно сексуальная. — Он ловит на себе удивленный взгляд и уточняет: — Прикосновения, объятия. Нравится чувствовать себя защищенным, понимаешь? В переносном смысле этого слова. Некоторые из моих девушек считали, что мужик может плакать, если ему хреново, или пойти откиснуть в СПА, но… я всё равно занимал роль ведущего. Не хотел ударить в грязь лицом. «Тебе плохо? Вот мое крепкое плечо» и всё в этом духе. Антон медленно кивает, а потом становится похожим на Чеширского кота: — Арсе-ений. — Что? — Так и знал, что ты маленькая ложечка. — У тебя стереотипное мышление. — Но я ведь прав, да? Соблазн напиздеть, чтоб не зазнавался, довольно велик, однако Арсений всё-таки кивает: — Прав. А теперь затухни и дай послушать шутки Бэда. — Та мы их наизусть знаем. Вот сейчас будет… — Антон кидает взгляд на экран и одновременно с Баженовым произносит: — Ну вы уж простите, что мой член — официальной амбассадор Чупа-Чупса. Арсений давится смешком, изо всех сил игнорируя схожесть главного актера и одного из своих бывших — и внешне, и по темпераменту. Хорошо, хоть с Антоном не успел познакомить. Даже коротких рассказов о Егоре хватило выше крыши. — Короче, ты вдруг понял, что тебе нравятся отношения с обнимашками? Он зависает, не донеся чипсину до рта. — Да, но дело не только в отношениях. Мне в целом нравится… близость. Поддержка. — Без обид, но Эд не был похож на человека, который сумеет найти для этого слова. Арсений усмехается: — Мне и не нужно, понимаешь? Не нужно, чтобы кто-то говорил, что всё будет хорошо, или решал мои проблемы. — Вдохновляющие речи Эда из серии «всё хуйня, дядь» никогда не помогали, зато обнимался он просто отлично. — Важно, что человек дает побыть слабым рядом с ним. Показывает, что это нормально. Не просто там хлопает по плечу, как принято у суровых гетеросексуальных мужиков, а… не знаю. Мягче? — он пожимает плечами. — Завидую девчонкам в этом плане. У них никто не будет шарахаться в сторону, лишь бы не приняли за лесбиянку. — У нас тоже нет такой хуйни. — Ты просто вспомни, сколько раз мы стебали Диму с его манерой «целовать» в конце звонка. — Прежде чем Антон успевает возразить, он добавляет: — А еще вспомни те случаи, когда вы болтали по громкой связи и рядом был кто-нибудь чужой. Шаст, ты же сам потом говорил «мы не всё время так прощаемся», бла-бла. Молчание длится так долго, что Арсений перестает ждать ответ, но, когда Баженов шутит про «язык подонкофф», Антон вдруг выдает: — Мы можем попробовать. — Чего?.. У Антона краснеют скулы и кончики ушей, но он упрямо смотрит в экран телевизора. — Говорю, давай попробуем… эту твою гомосятину. Теперь Арсений не замирает с чипсиной в руке, а роняет ее прямо на любимые парадные джинсы (потому что не хуй выебываться и носить их дома, модник-огородник). Он сидит с открытым ртом, силясь понять, с каких пор у него начались слуховые галлюцинации. Наверняка Антон имел в виду что-то совершенно другое, но глупое сердце срывается в радостный галоп, словно тот встал на одно колено, протянул квадратик из фольги и сказал «го ебаться». Лишь спустя несколько секунд в мозгах щелкает: это был старый прикол из тиктока. — Ну, эм, — тянет Антон, успешно сливаясь по цвету со своей розовой футболкой, как двухметровый хамелеон. — Что думаешь? — Что я ничего не понял. Он ставит видео на паузу и разворачивается так, чтобы оказаться к Арсению лицом, а не боком. — Вся эта тема с объятиями и близостью, — Антон пожимает плечами, — ты сказал, тебе нравится такое и без отношений, правильно? — …Правильно. — Я не предлагаю заплетать друг другу косички на лобке или ходить в СПА, но… В общем, я не против обнимашек. Арсений смеряет его прищуренным взглядом и выгибает бровь: — Ты уверен? — Ага. С полминуты висит тишина, затем он просто кивает: — Ладно. — Ладно, — повторяет Антон, будто ставя невидимую подпись в их договоре. Они возвращаются к экрану, но решают пропустить несколько последних минут обзора, закрывают ютуб и переходят в Кинопоиск. На первых же кадрах «Терминатора» Арсений погружается в пучину мыслей, покусывая вместо чипсов собственный палец. До одури хочется спросить, с какого перепугу Антон, еще вчера назвавший фразу «ты стоишь наших ссор» слишком сопливой, решил снизойти до нежностей? Нет, конечно, они обнимались и раньше: на днях рождениях и прочих праздниках, после спектаклей, во время крутых побед в «Мортал Комбат» и в редких случаях тотального пиздеца (вроде потери работы или чьей-нибудь смерти). Просто тактильность никогда не была их фишкой. Впрочем, до недавних пор Арсений и сам не знал, что ему это нравится: с парнями особо не проверял, а с девушками считал естественным делом. Накрутив себя виртуознее, чем худеющие дамы хула-хуп, он психует и решает отпустить ситуацию. Матвиенко, когда вернется из этих своих Европ, охует от таких перемен. Он до сих пор не знает, что Арсений выполз из шкафа (да и о самом шкафе не знает тоже), но казалось неправильным говорить всё через кружочки в Телеге. Зато с Димой никаких проблем: тот уже в курсе и отреагировал абсолютно спокойно. Если честно, Арсений напиздел Ире и самому себе. Не такой уж он и открытый, раз до сих пор на Димины «целую» ни разу не ответил тем же, хоть там и стопроцентное женатое no homo. Да и обниматься Поз любит, просто у них в компании не принято. Арсений, конечно, хорош: ноет, что клятые гетеросексуалы не хотят его нежить, но сам прячет голову в песок, как страус. А ведь раньше он был уверен, что достаточно один раз вслух сказать «я бисексуал и горжусь этим» (как Эрик Леншерр мутантами), и все внутренние зажимы исчезнут. Ага. Наивный долбоеб. Чтобы как-то сгладить повисшее молчание, Арсений уходит на кухню за новой пачкой чипсов, от которых у него точно будет изжога, и бутылкой Пепси (от которой будет вздутие), потому что они уже всё доели и допили, а фильм только начался. Взгляд падает на упаковку чая — приходится еще и кружечку улуна себе заварить. По итогу нагруженный всяким вредным дерьмом, он пытается прикрыть дверь ногой, и в этот момент в прихожей раздается трель звонка. — Это ко мне! — орет вдруг Антон, вываливаясь из гостиной. — Иди в зал, я скоро вернусь. Тут… посылка, короче. Иди. Арсений выгибает бровь, но послушно шагает к телевизору. Он неуклюже приседает, чтобы не пролить чай и не уронить бутылку, сгружает всё на журнальный столик, больше похожий на боковую тумбу, и падает на диван. Приходится ставить фильм на паузу, пока Антон болтает с курьером. Наконец щелкает замок, и спустя пару секунд тот появляется в гостиной с прямоугольной коробкой в руках. — У меня для тебя кое-что есть! — Э-э, — опасливо тянет Арсений, поглядывая на коробку. — Спасибо? Антон закатывает глаза и в два больших шага оказывается рядом. Он садится, по привычке поджимая одну ногу под себя, и впихивает Арсению загадочный подарок. Картон матово-черный, плотный, без опознавательных знаков. Любопытно. — Открывай. Чужой азарт заразителен, но предвкушение — лучшая часть, поэтому Арсений медленно, почти ласково проводит пальцами по коробке, словно может почувствовать, что внутри, как какой-нибудь экстрасенс. Антон нервно ерзает: терпение — не его конек; он бесится, если затягивать с распаковкой. Это, кстати, нравится Арсению ничуть не меньше, чем догадки о содержимом. — Бля, хватит уже его наглаживать, открывай! — нудит Антон, а потом вдруг усмехается: — Успеешь еще… нагладить. Фраза наталкивает на определенные мысли, но Арсений, отлепляя прозрачный скотч по бокам от крышки, лихорадочно думает, что не мог же он… Мог. Мог, блядь. — Антон, ты.… ты купил ебаный фаллоимитатор? — Еще не ебаный, — тот продолжает хихикать, как гиена, уже не сливаясь с цветом футболки, а становясь ярче на пару тонов. Он выдает протяжное «ху-у-ух», пытаясь отдышаться. — Если честно, я его заказал после нашей ссоры. Типа… знаешь, есть трубка мира, а это — дилдо мира. Хочется возмутиться (непонятно чему, но хочется), однако любовь к тупому юмору сильнее, поэтому Арсений лукаво улыбается: — Предлагаешь задилдить топор войны? Антон сразу подхватывает: — Вложить дилдо в ножны. — Удилдить яблоко раздора. — Заключить передилдие. Они смотрят друг на друга несколько секунд, а потом начинают синхронно ржать. Арсений в приступе смеха сгибается пополам, почти утыкаясь лбом в свой подарок. Когда живот перестает болеть, а в легких снова появляется воздух, он переводит взгляд на фаллоимитатор и достает его, наконец (за конец), из коробки, попутно убирая налипшие разноцветные бумажки. — Это для праздничного настроения, — объясняет Антон. — Ради тебя заморочился. А так он в еще одной упаковке был, не переживай, на тумбе в прихожей валяется. — Впечатляет. Это даже не шутка: искусственный член очень похож на настоящий. Он бежевого цвета, с розоватой головкой и прожилками вен — не обычный силикон или резина, слишком уж натурально. Антон говорит: — Это «реалистик что-то там». Самый классный вариант, судя по отзывам, которые я успел найти. Кстати, если будешь брать мой ноут, не удивляйся контекстной рекламе. Руки сами тянутся к игрушке, чтобы потрогать. На ощупь чертовски приятно, от настоящего отличается разве что температурой. Мошонка добавляет баллов реализму, и Арсений вдруг остро осознает, как успел соскучиться по сексу. — Ты, конечно, долбанутый, — он поднимает взгляд на Антона, — но спасибо. Он действительно классный, я не стебусь. Тот вдруг фыркает: — Ну так! Под свой член подбирал. Зеленые глаза блестят озорством, и Арсений, поддерживая шутку, заявляет: — Назову его в твою честь. — Ты только стони потише, а то соседи неправильно поймут, — подливает масло в огонь, приколист хуев. А подливать не надо — пожар и так полыхает. — Ничего не обещаю, — он коварно улыбается, затем резко и громко стонет, глядя на дилдо: — М-м, Антон!.. Тот начинает ржать, прикрывая лицо ладонью. — Так хорошо-о, — продолжает Арсений, подключая все свои актерские навыки и представляя, что снимается в порно (хоть бы не в псковском). Антон переходит на хрип и, не в силах говорить вслух, размахивает руками. — О, да! — вскрикивает Арсений, прижимая дилдо к груди. — Да, вот так! Поняв, видимо, что остановить это безобразие можно только силой, невольный Казанова кидается вперед. Они борются друг с другом, пытаясь зарядить игрушкой по лбу, и в итоге задыхающийся Антон падает на Арсения, когда тот вытягивает руку над головой, победно сжимая фаллоимитатор а-ля хуевое знамя (или знамя хуев). Стонать, когда лицо другого человека так близко к твоему, но у вас отнюдь не секс — лютый треш. Лучше закрыть глаза, чтобы не сбиться с цели. — Анто-охо-хо! — Арсений срывается на смех и роняет дилдо за диван, когда рукастый придурок начинает его щекотать. — Санта уже не тот. Они оба подвывают от тупости ситуации, но победа никогда еще не была такой желанной. Приходится успокоиться и, для надежности сжав коленями чужие бока, добить финалом: — Так хорошо-о… — он стонет, запрокидывая голову и обнажая шею, по-прежнему не открывая глаза. — Да-а, Антон… Глубже! Еще!.. Последнее «Антон» получается хриплым и тихим: устал голосить, смеяться и снова голосить. Сопротивления в ответ уже нет, можно прекратить ломать комедию. Арсений открывает глаза. Улыбка растягивает его губы, но потом сразу же исчезает: Антон красный, как рак, на его лице никаких признаков веселья — лишь чудовищный дискомфорт. Не похоже на «ты меня переиграл», скорее «я в миллисекунде от истерики». Атмосфера меняется так быстро, будто на голову вылили ведро ледяной воды. — Перебор? — почти шепотом спрашивает Арсений, вглядываясь в зелень, до краев наполненную ужасом. Антон лишь коротко кивает и отталкивается от спинки дивана, старательно избегая прикосновений, словно Арсений заразный. Блядь, нет, надо перестать так думать. — Шаст, прости. Тот качает головой. Хрипит: — Порядок. Я на балкон, — и уходит на деревянных ногах, даже не захватив толстовку. — Блядь, — уже вслух повторяет Арсений, оставшись в одиночестве. Он садится и прижимает колени к груди, как провинившийся школьник. Вот на хуя было это всё устраивать? Антон ведь и так шел навстречу, старался быть мягче, тактичнее. Хотел понять и принять его новые закидоны. Даже этот чертов дилдо купил, будь он неладен, — хоть и в шутку, но всё же. Сегодня Арсений слишком сильно перегнул палку. — Еще б вместо «Терминатора» «Гачимучи» предложил включить, — бормочет он под нос, утыкаясь лбом в колени. Когда через минуту в коридоре раздаются шаги, Арсений вскакивает на ноги и, увидев Антона, говорит уже громче: — Прости, я действительно… Он не успевает закончить, потому что Антон, не сбавляя скорости, практически врезается в него и сжимает в объятиях. От одежды несет сигаретами, а сам он до жути холодный, но его касания делают так хорошо, что внутри всё звенит. Арсений, выждав пару секунд, гладит напряженную спину и кудрявый затылок, осторожно возвращается к лопаткам. Душит в груди прогорклый, тошнотворный порыв — спросить, помирились ли они с Ирой. Старается ценить момент, который может не повториться. Вскоре Антон шумно выдыхает и немного расслабляет тиски рук. — Тебе не нужно извиняться, Арс. Я начал истерить из-за хуйни, сам виноват. Спорить не хочется, но Арсений берет на заметку простую мысль: хватит топтаться по чужим личным границам, это ни хрена не смешно. Антон осторожно размыкает объятия и делает полшага назад, а потом натянуто улыбается. Фальшь ему не к лицу. «Извини, я такой придурок», — шепчет голос не разума, а паранойи, поэтому вслух Арсений предлагает: — Давай досмотрим «Терминатора»? И лишь теперь улыбка искренняя. — Звучит как план.