***
Раньше «туса» в глазах Сережи означала человек тридцать, сейчас, видимо, цифра сократилась до десяти. Появляются несколько ребят: три девушки и двое парней. Арсений не утруждает себя запоминанием имен, лишь вежливо кивает и вовремя вставляет шутки. Когда к нему пристают с расспросами, он ловко переводит тему или задает вопросы в ответ — безотказная тактика, ведь люди обожают рассказывать о себе (если их, конечно, зовут не Арсений Попов). Новая компания… довольно спорная. Две девушки, которых он по-простому окрестил Брюнеткой и Рыжей, кокетливо и громко смеются, стараясь всем понравиться, особенно Сереже, третья — Блондинка («Виа Гра» в сборе, ага) — упрямо катит к Арсению. Она не строит из себя дурочку или леди, но есть что-то хищное в ее прямом взгляде и однобокой улыбке. Невербальное обещание из серии «я тебя трахну». Красивая и, судя по вскользь брошенным фразам, далеко не тупая, но он уже отвык от подобного внимания со стороны прекрасного пола. Парней по цвету волос не обозвать: оба русые. Парень Номер Раз почти никакой, ему то ли неловко, то ли неинтересно. Парень Номер Два маскулинный до мозга костей: качок на массе, с бородой и татуированными руками. От него веет энергетикой «разрешите доебаться, а потом и отпиздить». Кто-то из ребят приносит «Твистер». Катя, которая сидит на диване, уютно поджав колени, отдает предпочтение вину, Альфач и Кислое Ебало играть не хотят, Брюнетка гладит бедро Сережи и сдавать позиции не собирается, но все остальные решают испытать судьбу и позвоночник. Дима выбирает роль ведущего. Через несколько минут Арсений понимает, что в прошлой жизни сильно грешил, а сейчас время расплаты. Дело не в сложных позах, с гибкостью как раз полный порядок, но всё остальное — пиздец. Блондинка, стараясь упереться рукой в синий кружок, опускается перед ним почти на колени, а потом смотрит снизу вверх. Ни капли смущения, нет и вульгарности: лишь спокойная уверенность и намек на… власть? Арсений вроде нависает над ней, но всё равно чувствует себя ведомым. Иногда абсолютно неважно, у кого из партнеров член — женщины умеют доминировать и без него, и Блондинка как раз из таких. Арсений сглатывает, стараясь не подавать виду, но ее энергетику чует так же остро, как полицейская собака наркоту. Самое время вспомнить, что «би» переводится как «оба» (или «два», или «двойное» — похер вообще, когда вся кровь из головы стекает к члену). Он уже давно не обращал внимания на девушек, и возможность гетеро-секса почти забылась. Это… освежает. Щекочет нервы. Когда Дима командует переместить руку на зеленый, Арсений вынужден сесть. Его лицо замирает возле девичьего бедра, обтянутого брючной тканью. Просыпается старое желание касаться: взглядом, пальцами, языком — как угодно. Теперь ее улыбка хитрее, чем в прошлый раз: знаю я, мол, таких, как ты, но не переживай, это останется нашим секретом. Их молчаливый диалог прерывает Рыжая, а потом и Антон, из-за которого все чуть не валятся, словно кегли. Четыре взрослых человека, играющих в «Твистер», — интерактивная заставка к «Человеческой многоножке», которую Арсений однажды посмотрел на спор. И всё же им удается выстоять. Правда, радость длится недолго, ведь Арсений сгибается чуть ли не раком, а Антону нужно поставить руку на красный — почти возле его головы. — Бля, надеюсь, мы не навернемся, — бормочет тот в ухо, пробираясь к свободному кружку. Лучше бы навернулись, потому что теперь пах Антона довольно отчетливо прижимается к его заднице, а сам Антон горячо дышит куда-то в загривок, посылая мозгу абсолютно неверные сигналы. Арсений жмурится, в который раз проклиная узкие штаны. Он чувствует себя несчастным и хочет простого человеческого потрахаться. Вечер обещает быть долгим. Его психика держится из последних сил, а вот колени решают, что они не терпилы и с них достаточно, поэтому спустя пару секунд он падает на игровой коврик. Антон тоже становится жертвой гравитации и валится сверху — почти приятно, но так уж вышло, что легкие Арсения любят кислород, да и умирать раньше ста не входит в его планы. — Шаст, слезь, — он хрипит, пытаясь выбраться, — раздавишь же, ну. — Прости, прости, — Антон неловко встает, проезжаясь пахом по бедру, прозрачно намекая, что в прошлой жизни Арсений был как минимум Гитлером и заслужил все эти наказания. Девушки тоже поднимаются, потому что кое-чьи длинные ноги потащили всех за собой на дно, точнее, на пол. — С Шастом любая игра превращается в «Дженгу», — Дима смеется, убирая рулетку ведущего, и остальные смеются вместе с ним. — Да уж, позы у вас, пацаны, были просто пиздец, — вставляет Альфач. — Голубее питерских пидорасов. Арсений, садясь на диван, отвечает почти бездумно, лишь бы забить эфир и выкинуть из памяти чужие бедра: — Ты имеешь что-то против геев? Судя по тому, как кривится бородатое лицо — да, имеет, и еще как. Антон хмурится, Дима перестает улыбаться, а Сережа едва заметно расправляет плечи. Те, кто знает, чувствуют накал страстей, но Альфач не из знающих, а потому не стесняется в словах: — Я их даже за людей не считаю. Ошибка природы. «Не лезь, — шепчет голос разума, — ты не снимешь напряжение таким образом, а если и снимешь, то посмертно». Голос явно прав, но Арсений уже успел выпить две бутылки пива. — То есть ты согласен с тем, что ориентация — от природы? Альфач впирает в него тяжелый взгляд: походу, не догоняет, как его фразу обернули против него же. Кивает: — В одном ряду с синдромом Дауна и другими отклонениями. — Ты смешал в кучу естественные вещи и генетические мутации. — Это не естественно, — он кривится, делая ударение на «не». — Но, знаешь, я неправ: они всё-таки люди. Просто больные. Катя кидает на Арсения взгляд, и это хорошо отрезвляет, напоминает о ребятах вокруг. Нет никакого смысла лезть в бутылку, ссориться с приятелями Сережи и портить всем вечер. На языке уже крутится шаблонное «окей, предлагаю перевести тему» и что-нибудь о британских ученых, но Альфач вдруг говорит: — Ладно, с ними хотя бы всё понятно, там только лекарства помогут. А знаете, кто хуже гомиков? — Не дожидаясь реакции, он отвечает: — Мужики, которые могут и так, и так. И с бабами, то есть, и с мужиками. Не помню, как там правильно называется. — Бисексуалы, — тихим голосом произносит Арсений, понимая, что вся его тактика только что полетела в пизду, как в песнях Летова. Дело не в том, что на геев ему плевать, просто своя шкура ближе. — Да, наверное, — Альфач машет рукой, мол, какая разница, как называются эти убогие. — Вот объясните мне: ну может же человек быть как все, ну на хуя ему лезть в эти пидорские дебри? Развели моду со своим «love is love», — он закатывает глаза и коверкает голос во время цитаты. — А могли бы жить спокойно и не высовываться. — Не высовываться, — онемевшими губами повторяет Арсений. Катя, сидящая рядом, впихивает ему бокал вина, и он осушает всё залпом, чувствуя: еще хоть слово — и баста. Не тот, который рэпер, а тот, который трефовый туз в «Ломбере». — Ну да, я ж про то же. А они понапридумывали парады, месяцы гордости. Гордости, блядь, ты прикинь? Будто это не позор для любого нормального человека. «Нормального» Арсений повторяет почти беззвучно, кивая с фальшивым удивлением. Всё. Вот теперь точно пиздец. — Слушай, ты… — начинает вдруг Антон таким быковатым голосом, что сидящие поблизости вздрагивают. У Альфача лицо, словно он увидел голубейшего пидораса Санкт-Петербурга, а то и всей России. — Че, защищать их собрался? Или ты сам из этих? — А ну заткнулись оба, — перебивает Сережа. Он давит взглядом на Антона, уже успевшего открыть рот, чтобы тот не лез. — Матвиеныч, и ты туда же?! — Жека, захлопнись. И от Антона отъебись, у него, вообще-то, девушка есть. Мне похуй, кто там из вас голубой, кто розовый, кто фиолетовый, — сейчас не время и не место базарить об этом, ясно? Всё равно каждый при своем мнении останется, давайте не будем портить вечер. — Есть три темы, которые стабильно приводят к спорам, — вмешивается Блондинка, переводя взгляд на каждого по очереди. — Политика, религия и ориентация. И нет никакого смысла доказывать, чье правое яйцо правее. А если вам, мальчики, хочется куда-нибудь деть свой лишний тестостерон, предлагаю, наконец, пожарить мясо. Иначе зачем мы столько времени его мариновали? При упоминании мяса Альфач, который Жека из ЖЭКа, перестает бычиться и даже светлеет лицом, будто он это мясо не только привез, но еще и предварительно выследил, убил и освежевал собственными руками. Да и хуй с ним. Правильно в песне поется: природа Жеку наградила силой, а вот с мозгами получилось хило. Все плавно рассасываются: кто к холодильнику, кто на улицу. Катя, святая женщина, подливает Арсению вина, а потом мягко хлопает по колену и уходит вместе с Димой, чтобы помочь парням разобраться с грилем. Антон, буркнув что-то неразборчивое, сваливает курить, и на его место приземляется Сережа. — Эй, ты как? Порядок? Арсений кивает: — Порядок. Извини, что устроил сцену. Знал ведь, что может хуево кончиться, но… — он пожимает плечами. — Не смог вовремя слиться. — Забей, мне и самому захотелось ему втащить. — Сережа тяжело вздыхает, затем смотрит в глаза: — Не обижаешься, что я не вступился? — Ты вступился. — Да, но… не так. — Я не понимаю. Тот молчит несколько секунд: хмурит темные брови, подыскивает слова. — Арс, мне, если честно, поебать на геев, — говорит он в итоге. — Я их… не ненавижу, но и на парады ходить бы не стал. Похуй, кто там что говорит — хоть о геях, хоть о бисексуалах, вот серьезно. Но на тебя не похуй. И если в твою сторону будут гнать, я впрягусь. По любому поводу, понимаешь? — Сережа выделяет голосом «любому», прозрачно намекая, что защитником меньшинств он не стал, а вот защитником Арсения — очень даже, причем довольно давно. — Мой герой, — выдыхает Арсений, улыбаясь широко и пьяно, потому что винцо сделало своё дело. — Я понял, Сергуль. И тоже тебя люблю. — Я такой хуйни не говорил. — И не надо, у тебя всё на лице написано. Сережа закатывает глаза (самая частая реакция на Арсения, но тот не в обиде), а потом мягко хлопает по плечу: — Пошли на кухню, мясо будем жарить. — А я там зачем? — Постоишь красиво. Если будешь хорошо себя вести, сфоткаю с бокалом вина. Да, всё-таки везет Арсению на друзей. Перестать бы еще к одному из них испытывать что-то, помимо дружбы... Но тут Сережа бессилен, спасти не сможет. А жаль.***
«Один из гостей оказался гомофобом, а я не сумел вовремя заткнуться. Подходит для пьяных смс?» — пишет Арсений, благодаря автокоррекцию, иначе бы половина букв оказались не на своих местах. Парадокс, но у него нет проблем с запятыми. Даже в состоянии дров он закроет деепричастный оборот и уважит союз «а»: нотации Ирины Анатольевны, учителя по русскому, не прошли даром. Правда, в школе он не пил. Зато студентом участвовал в любимом челлендже старшекурсников — «херани диплом за три дня», — а там без алкоголя никак. Сообщение от Руслана приходит почти сразу. «Ты в порядке?», и следом — «Мне приехать?». Арсений улыбается как придурочный, чувствуя себя дохуя важным и нужным. Они за городом, и, будь он не в порядке, успел бы умереть уже несколько раз, пока Руслан доберется. Пошутить не выходит: мысли путаются, а пальцы кажутся жирными и неуклюжими. Поэтому Арсений пишет: «Всё нормально, Серый успел вмешаться». Про Антона молчит: его заботу хочется сохранить в тайне, только для себя. И плевать, что дело не в самом Арсении (этот кудрявый идиот вечно за всех заступается, даже когда его не просят): бутылка вина, выпитая в одно лицо, помогает закрыть глаза на неугодные детали. Руслан молчит. Наверное, занят работой. В животе становится теплее от мысли, что он отвлекся из-за тревожного смс. Арсений специально написал так по-мудацки: хотелось заботы. Вино всегда развозит его до розовых соплей, под такое только сценарии к турецким сериалам клепать: нужна драма, и интрига, и накал страстей. Последнего, впрочем, хватает. Телефон пиликает звуком робота — сигнал нового сообщения. Можно не тратить деньги и написать всё в инстаграме, Арсений даже вай-фай не выключал, но такой контакт кажется более интимным. «Хорошо. Будь осторожен», — просит Руслан. Раньше, чем здравый смысл возьмет дело в свои руки, Арсений пишет: «А что, беспокоишься?» Детский сад, штаны на лямках. Спасибо алкоголю, на который можно всё спихнуть. И плевать, что на трезвую голову эта жажда тупого, юного флирта никуда не исчезнет — просто спрячется на сто замков и закроется штампом «мы же взрослые люди, бога ради». «А сам как думаешь?» — спрашивает Руслан, и Арсений вот-вот начнет блевать радугой (только радугой, от выпитого даже не тошнит, потому что он умеет делать перерывы, не забывает про свежий воздух и еду). Хлесткий ответ в голову так и не приходит, зато приходит еще одно смс: «Да. Беспокоюсь». Коротко и ясно. Руслан был прав: пьяные сообщения — самые важные. Только вот из них двоих пьян отнюдь не он, но какая разница, если результат того стоит.***
— Еще вина? — спрашивает Блондинка, опускаясь рядом вместе с бокалом. Диван мягко принимает ее в свои объятия, и Арсений немного ему завидует. Хочется указать на свое лицо со словами «прошу садиться», но его тупые шутки понимают только близкие друзья. Проблема в том, что это даже не шутка. Окинув Блондинку взглядом, он выгибает бровь: — Не вижу в твоих руках бутылки. Она спокойно улыбается, делает глоток и передает ему свой бокал. Арсений, благодарный за отсутствие помады, прислоняется губами в том же месте, где до этого были ее губы. Красное полусладкое, вряд ли особо дорогое (потому что ничего люксового они с парнями не покупали), но всё равно вкусно. Возможно, дело не в вине. Время близится к полуночи, а Блондинка остается всё такой же красивой. Другие девчонки бегают в уборную, чтобы поправить тональник и тушь, стереть себум с блестящей кожи. На ней косметики будто и нет, хотя Арсений знает, как женщины коварны и сколько слоев пудры может скрываться за «естественным» цветом лица. Он в этом плане верит только Кате, которая даже по утрам, с пучком на голове и дырками на футболке, выглядит абсурдно милой. Повезло Димке. — Увидел что-то интересное? — спрашивает Блондинка, пока Арсений пялится, пьяновато щурясь. — Пытаюсь понять, есть на тебе косметика или нет. — Есть, — она пожимает плечом и делает еще глоток, после чего передает бокал обратно. — Но красота зависит не от косметики. Арсений садится боком, ставит стеклянную ножку на согнутое колено. Думает о генетической викторине, но мысли расползаются и теряют значение. — А от чего же тогда зависит? Блондинка повторяет его позу, и теперь их колени мягко упираются друг в друга. — От того, чувствуешь ты себя красивым или нет. И внешность не имеет к этому никакого отношения: она всего лишь… приложение, но не сама суть. — Ты звучишь слишком трезво. Блондинка улыбается мягко, почти снисходительно. Явно не из тех девчонок, которые будут смеяться от любой херни, лишь бы потешить мужское эго. — Я не помню твоего имени, — спокойно признается Арсений, потому что сейчас это кажется важным. — Лера. Она не выглядит обиженной, не выглядит даже удивленной, и это притягивает еще сильнее. — А я Арсений. В этот раз Лера смеется, слегка откидывая голову, обнажая красивую шею. Ее голубые глаза сияют, когда она говорит: — Я в курсе. Не все из нас используют цвет волос. Арсений хмурится, пытаясь вспомнить, не называл ли ее Блондикой вслух. Это было бы неловко, но — спасибо алкоголю — не слишком стыдно. — Расслабься, — Лера мягко пихает его коленкой. — Я просто мимо проходила, когда ты с Сергеем разговаривал о Наташе. — О ком? — Та, которая рыжая. — А-а, — тянет Арсений, отказываясь смущаться. Пожимает плечами: — Имя — всего лишь условность, оно ничего не значит. — Имя значит всё, — категорично заявляет Лера, и ему до мурашек нравится ее резкость. — Ты ведь спросил в итоге, как меня зовут, и это уже о многом говорит. — Например? Она забирает у него вино, которого осталось довольно мало, делает крохотный глоток. — Я стала тебе интересна. — Арсений не находится с ответом, но от него ответа и не ждут: Лера поднимает бокал. — За знакомство? Он мычит и хмурит брови, когда она пьет до дна: там, конечно, и так было всего ничего, но Арсений думал, что они поделятся. Лера придвигается ближе. А потом красноречиво выгибает бровь. И только в этот момент до него, наконец, доходит. Он подается вперед и, когда их носы соприкасаются, перестает дышать. Коротко кивает, нутром чувствуя: она этого ждет. Ждет разрешения на первый шаг. Не самого шага — именно разрешения. Сердце стучит всё быстрее и быстрее. Лера выпрямляется, чтобы нависнуть над ним, а потом медленно сокращает расстояние. Она замирает — совсем рядом, но не касаясь. Если Арсений сейчас оближет губы, то заденет ее своим языком. Пауза томит и нервирует, и в нем горит желание сдаться, попросить сделать хоть что-нибудь. Мысль взять всё в свои руки и поцеловать даже не возникает: это их общая игра, но ход сейчас у неё. Когда Арсений открывает рот — то ли позвать по имени, то ли еще зачем, — Лера прижимается к его губам, делясь вином, о котором мозг уже давно забыл. Оно нагретое и терпкое, но на это абсолютно плевать. Арсений отодвигается, сглатывает, а потом ловит озорной взгляд. — Лучше, чем брудершафт? — Однозначно. В этот раз он тянется первым, и она охотно встречает его на полпути. Губы у нее сладкие от алкоголя, горькие — от него же. Приятный парадокс. На языке до сих пор вкус вина, который исчезает с каждым касанием, заменяясь чем-то другим, личным — вкусом самого человека. Руки поднимаются к девичьей талии, мягко сжимают. Лера кладет пальцы на подбородок и ласкает линию челюсти — Арсений не против. Он очень даже «за», а потому осторожно опускает обе ноги на пол и тянет ее к себе. Лера из понятливых: меняет позу, седлая его колени. Ее вес до одури приятно давит на пах — возбуждение огнем горит внизу живота. Арсений позволяет своим рукам спуститься по талии к бедрам, провести по тонкой брючной ткани. Призывно сжать. Лера откидывает голову, хватая воздух ртом. Ее шея такая соблазнительная, что он не видит смысла себе отказывать: целует голую кожу, мягко втягивает, касается кончиком языка — ведет тонкую дорожку, а потом лижет — широко и влажно. Лера дышит тяжело, рвано, давит на затылок обеими руками, просит еще. Когда он кусает нежное местечко под ухом, она, наконец, мягко стонет. Ох, блядь, имя имеет огромное значение, и прямо сейчас Арсений хочет, чтобы Лера его шептала, кричала, тянула — задыхалась его именем на губах, продолжая притираться бедрами, пока он сам толкается ей навстречу. Ему срочно нужно быть ближе. Над ней, под ней — плевать, это не имеет никакого значения, главное — кожа к коже. Ее брюки неимоверно бесят. — Черт, ну почему ты не в платье? — хрипит Арсений, когда Лера берет его лицо в ладони, чтобы снова поцеловать. Она смотрит почти с насмешкой, наклоняется и выдыхает в самые губы: — А ты? У него даже нет времени возмутиться: чужой язык во рту слегка отвлекает. Лера плевать хотела на социальные нормы, и это заводит. Нет, не сама мысль о платье — Арсений, несмотря на эксцентричность, всё же имеет границы, — а ее легкое отношение… ко всему. Вряд ли они когда-нибудь снова встретятся, а если и встретятся — вряд ли Арсений наденет платье, разве что во время спектакля, где того потребует роль, да и то, оно будет мужским и похожим на тунику. Но здесь и сейчас ему охрененно хорошо, а дерзкие ответы очень заводят. Лера целует так, будто заявляет права, и сегодня — хотя бы на одну ночь — Арсению хочется, чтобы они принадлежали друг другу. Он ласкает белые ключицы, выглядывающие из-под блузы, и не думает ни о чем. Не вспоминает Руслана, потому что после знакомства они не то что на свидание не ходили — даже как друзья ни разу не виделись. Не вспоминает и Антона — пусть на миг, на короткое мгновение, но выкидывает его из головы, позволяя себе наслаждаться чужими бедрами, тонкой талией и короткими, высокими стонами. Он не вспоминает Антона, но Антон, блядь, напоминает о себе сам. Поначалу Арсений даже думает, что ему почудилось, однако слева еще раз фальшиво кашляют, а потом неловко тянут: — Э-эм… Сорри, что прерываю, но я по делу. Господи, вот за что? — Коттедж горит? — язвительно спрашивает Арсений, бросая такой злобный взгляд, что Антон краснеет как свекла. — Чего? А, нет. — Кто-то при смерти? — Нет, но… — Тогда я не вижу никакого срочного дела. Антон хмуро мнется возле дивана, бегая взглядом по обивке, а потом всё-таки поднимает глаза и упрямо повторяет: — Арс, говорю же. Дело есть. Пойдем, это всего на минуту. Проблема не в минуте, и Арсений прекрасно об этом знает. Проблема в том, что, если он сейчас встанет и попрется следом, возвращаться будет уже не к кому, да и незачем. Лера, судя по лицу, солидарна с его мыслями. Вспышка, от которой они должны были сгореть в объятиях друг друга, не повторится — уже не те условия, не тот момент. Лучше остаться. Сказать Антону, чтобы отвалил, раз все живы и здоровы, а потом втянуть Леру в поцелуй, скользнуть губами по шее и ключицам, опуститься к груди. Или для начала перейти в спальню, а не зажиматься в общей гостиной, где их в любой момент могут прервать (спасибо, Шаст, удружил). Арсений всё понимает: он хоть и пьяный, но не дурак. Он — хоть и с Лерой, — но мыслями с Антоном. Да ну сколько ж, блядь, можно. Лера, следящая за его лицом, узнаёт ответ раньше, чем Арсений давит короткое «извини». Она переводит взгляд на Антона, затем обратно. Хмурится. А потом кивает: — Я поняла. — И без возмущений слезает с чужих колен и принимается поправлять одежду. Арсений боится спрашивать, что именно она там поняла: он слишком труслив, чтобы услышать правду. Особенно — правду о себе. — Мне жаль, — честно говорит Арсений, когда Лера забирает пустой бокал, собираясь, видимо, отнести его в мойку. — Я знаю. — Она улыбается уголками губ — вроде бы искренне — и отправляется в сторону кухни. Арсений, тяжело вздохнув, идет за Антоном на улицу.