***
Первые фото появляются уже в воскресенье. «Так быстро?» — удивляется Арсений в директе, по опыту зная, сколько времени обычно занимает обработка. «Вдохновение», — приходит лаконичный ответ. На секунду кажется, что вопрос об отношениях, повисший в воздухе, не нужно решать, ведь «что без страданий жизнь поэта?». Новый виток в творчестве Руслана подозрительно смахивает на плодотворный акт мазохизма. Впрочем, не Арсению судить: у самого рыльце в пушку, и не в том, который любят в Питере. Фотографии просто шикарные. Нежные, но не слишком, интимные — и без пошлости. На последнем кадре запечатлен их поцелуй: крупный план, лиц не разобрать, весь акцент на губах. Фона в виде молочной воды не видно, зато легко разглядеть капли на коже. Они, слава богу, прозрачные, ибо белые смотрелись бы двусмысленно. Пожалуй, Арсений относится к типу людей, которые могут испоганить всё самое милое и невинное. Чего только стоят его ебанутые шутки о том, что в песне «ночью придет сновидениями вещими тот, кто полюбит все твои трещины» автор поет про анальные недуги. Он еще раз смотрит на фотографию, со стороны восхищаясь проделанной работой, но… не чувствует ничего. Да, это красиво. Эстетично. Однако сердце не делает «ебоньк», — в отличие от психики, которая давно и упорно ебонькает куда-то в сторону невроза. На кой черт он сдался Руслану с такими тараканами? Вопрос на миллион. Может, в шутке о поэте есть своя доля истины. Мысли сами переключаются на Антона, сравнивают их с Русланом. Заведомо проигранная битва. Последняя ссора с каждым днем волнует всё больше и больше: не надо было поддаваться эмоциям и идти на поводу у страхов. Арсений столько раз выступал инициатором разговора и терпел чужое бегство, — почему теперь не получается? И, самое главное, что со всем этим делать?..***
К понедельнику он так и не находит ответа на свой вопрос, зато понимает кое-что другое: нужно извиниться. Иначе всё и дальше покатится по наклонной, и они потеряют друг друга уже с концами. Время — без десяти час, но Арсений, накрутивший себя донельзя, плюет на регламент. «Уйду на перерыв чуть пораньше. Прикроешь меня?» — пишет он Ване в Телегу. Их чат не пестрит изобилием сообщений: там лаконичное «вам какой кофе взять?» сменяется подсказками по поводу работы, и так по кругу. Честный бартер устраивает обоих. В ответе короткое «конечно», а следом — «у меня один вопрос по сделке, поможете, пожалуйста?». «После обеда», — пишет он и выходит из Телеграма, а заодно и из душевного равновесия: волнение слишком велико. Арсений сует телефон в карман, проверяет бумажник, останавливается перед зеркалом в коридоре — в общем, оттягивает неизбежное. Однако через две минуты мытарств всё-таки поднимается на этаж выше. Видеть маркетинговый… не то что непривычно, но выбивает из зоны комфорта. Точнее, отпихивает от нее на еще большее расстояние. Обычно Антон спускался перед обедом, но несколько дней тишины наглядно показали: в этот раз ждать примирения бессмысленно. Особенно когда сам во всем виноват. Окей, вдох-выдох. Хочется сказать, что ноги тяжелые — центнер в каждой, — но это не так: он их вообще не чувствует. Арсений сейчас — сплошное пульсирующее сердце, грохочущее от испуга. И до сих пор непонятно, куда девать собственные чувства (не те, которые любовь, а те, которые страх перед нею), но ясно одно: накосячил — наберись смелости и почини всё обратно. Насколько это возможно. Он находит Антона на рабочем месте. Лоб того нахмурен, взгляд скользит по экрану слева направо, губы бесшумно двигаются — видимо, вслед за буквами. — Шаст, — тихо зовет Арсений, замерев возле стола. Антон дергается от неожиданности. На секунду его лицо светлеет, испещряется целой гаммой эмоций, но через миг всё проходит. Остается лишь бровь, изогнутая в немом «че надо?». — Я… — головка от патефона. Боже, ну какое банальное вступление. — Пообедаем вместе? Если ты не против. Антон молчит. Смотрит в угол экрана (наверное, на часы), затем кивает в сторону коридора, мол, жди меня там, скоро приду. Или «давай крошить друг другу ебальники, но не на людях». Хотя из первого вполне может вытечь и второе. Абсурд, но в голову какой только бред не лезет, особенно когда с тобой тупо не разговаривают. Все беды от молчания, Арсений имел неудовольствие в этом убедиться. Он не ходит из угла в угол, не топчется нервно в коридоре — замирает, упершись спиной в стену, а взглядом — в телефон. Поджилки, конечно, трясутся, но показывать волнение при посторонних… боже упаси. Арсений себе-то его не показывает, о чем вообще речь. Антон появляется ровно в час: то ли у него нет личного Вани, готового прикрыть тыл, то ли спешить ради встречи не хочется. С другой стороны, мог бы сразу отказаться. Лучше не накручивать себя и не додумывать лишнего — золотая аксиома, понятная как дважды два, но почему-то трудно усваиваемая на практике. — Куда пойдем? — спрашивает Антон без особых эмоций, заставляя живот неприятно заныть. — Может, в кафе, которое через два квартала? Оно далековато, да и перерыв не резиновый, зато там есть уединенный закуток, где никто не помешает их разговору. Антон соглашается (снова молча), и они, забрав куртки, продолжают путь в неуютной тишине. Шум улицы помогает отвлечься, но расстояние между их плечами слишком большое — сантиметров десять. Мысленная шутка по поводу длины не спасает ситуацию. Впрочем, Арсений эту хуйню генерирует в фоновом режиме, даже когда на душе паршиво и кошки скребут, так что уповать на нее бессмысленно. В кафе мало людей. Тот самый столик, на который он надеялся, свободен: ничто не помешает беседе, — кроме их персональной ебанутости, разумеется. Миловидная девушка на кассе выдает кнопку, которая должна подать звуковой сигнал, когда заказ будет готов. Арсений идет к намеченной цели, спиной чувствуя, как Антон следует за ним. — Я хотел извиниться, — выдает он, едва их задницы касаются стульев. Нервное напряжение слишком велико и похоже на диарею: удержать внутри не получится. — Я повел себя как ребенок, ты был прав. И мне жаль, что разговор получился… таким хуевым. Мне стоило выслушать тебя, а не истерить. Фух, блядь. Он сказал это. Хвала всем богам. Антон задумчиво жует губу, и такая реакция, честно говоря, напрягает. Улыбка вымученная, усталая, словно принимать извинения ничуть не легче, чем терпеть оскорбления в свою сторону. — Порядок, — выдыхает он в итоге. Только на порядок это не особо похоже. — Я тоже тупанул. Нужно было осторожнее выбирать слова, а не… — Антон машет ладонью, позволив окончанию повиснуть в воздухе. — Мир? — осторожно предлагает Арсений. — Мир. Ни один из них не тянет мизинец, как это бывало раньше. Хочется сказать робкое «я скучал по тебе», или досадное «мне жаль, что всё так вышло», но нет ощущения… уместности. Узнавания. Будто они два чужака, которые абсолютно разучились общаться друг с другом. — Как дела? — спрашивает Антон и кривится, наверняка понимая, насколько топорно звучит вопрос. — Неплохо. — Хуево, конечно, как они еще могут быть. — Ходил вот на выставку одной художницы. Сюрреализм вроде. — Вроде? — Голова была не тем забита. — М-м. Повисает тишина — тяжелая, чужеродная. И выданная кнопка, заоравшая вдруг так, будто кафе вот-вот подорвется к ебаной матери, кажется спасительным ангельским хором. — Сиди, я принесу, — Антон первым вскакивает на ноги и спешит в сторону кассы. Он, конечно, фанат еды, но сейчас его горячка вряд ли вызвана любовью к борщу. Арсений шумно вздыхает, прикрыв лицо ладонями. Чувств слишком много, но доминирует отчаяние. Хочется, чтобы всё починилось быстро и сразу, как когда-то давно. Они ссорились, извинялись, мирились — и это работало. Теперь, очевидно, нет. Антон возвращается с заказом, однако обедать не спешит: хмуро смотрит в свою чашку, будто может найти ответы в узоре чаинок. И пошутить бы про мадам Трелони, но… неуместно. Снова невпопад. Может, лучше не бегать вокруг да около, попробовать расставить точки над «ё»? — Ну так… — мастер элегантных заходов, ага. — Я в прошлый раз перебил тебя. Ты… расскажешь, что собирался? Взгляд зеленых глаз отлипает от чашки, чтобы на секунду коснуться его лица и снова вернуться к чаю. — Не стоит, Арс. Не сейчас. — Окей… Как прошли выходные? Неловкость хуже, чем на первом свидании: там обычно есть предвкушение и огонек надежды, а тут сплошная темень. — Да нормально. Вот и поговорили, вот и славно. Еще несколько чудесных минут, в течение которых ни один из них не ест — только уныло хлебает подкрашенный кипяток. Что может быть лучше хорошей беседы. — У тебя была фотосессия? — спрашивает Антон, и это первая тема, которая заставляет его губы приподняться в улыбке. — Видел на странице в инсте. Классно получилось. — Спасибо, — выдыхает Арсений, смущенный внезапным теплом. Когда это тепло дарили налево и направо, он и подумать не мог, что однажды будет иначе. У жизни очень всратое чувство юмора. — А еще есть? — Э… да. Да, — он и сам оживляется, радуясь, что дело — вроде бы — идет на лад. Берет телефон, заходит в Телегу, стараясь не обращать внимания на долгую тишину в чате, и высылает несколько фотографий из галереи. И лишь потом понимает: пару месяцев назад он бы просто передал телефон Антону. Прямо в руки. А теперь дистанция просочилась даже в такие мелочи. — Это… что? — спрашивает тот огрубевшим голосом. Арсений опускает взгляд на экран, где его ждет еще одно открытие — в разы хуже предыдущего. Он, блядь, случайно зацепил фото с Русланом. То самое, с поцелуем, потому что его бессознательное решило позориться до конца. Да и о каких, к черту, случайностях идет речь, если еще мастер Угвэй говорил, что хуйня это всё голимая. Пиздец. Вот это наебка для уебка. Спасибо, психика, удружила так удружила. — Я… — даже в рифму шутить не хочется. Лицо напротив и раньше было не особо приветливым, а теперь мрачнее тучи. — Ты на этой фотке сосешься с Русланом, или я что-то неправильно понял? Спокойствие, и так заглянувшее ненадолго, уже машет ручкой. Арсений знает, что ревность разрушительна и что Антон живет с этой чертой уже не первый год, но до сих пор не научился ее контролировать. Однако от понимания ситуация проще не становится — лишь слегка терпимей. Вот он и терпит, пока может. — Бля, Арс, серьезно? — тот разводит руками, будто разочарованный родитель, и качает головой. — Я столько раз спрашивал тебя о нём, и ты всё время врал? Или… каким на хрен образом… — Шаст, не кричи, — просит Арсений, собирая остатки сил, чтобы не реагировать на агрессию, хотя внутри уже всё кипит. — Я не врал тебе. — Скажи еще, что это чисто ради фоток. Которые в нашей стране даже выложить никуда нельзя. Он открывает рот, но не находит подходящих слов. Дело не в самом поцелуе, а в том, что Руслан предложил после. Антон хмыкает: — Так и думал. — Мы не… — Ты и дальше будешь говорить, что между вами ничего нет? После этой хуйни, серьезно? Видимо, сегодняшний борщ отправится в помойку. Или Арсению в лицо — как карта ляжет. — Мы не вместе, — выталкивает он сквозь зубы, прося сил у всех буддийских монахов, которые только есть. — Тогда какого хуя он тебя целует? — Руслан предложил мне встречаться. — Господи, даже звучит как-то по-детски, точнее, по-тинейджерски. Сейчас Антон пошлет его к черту и уйдет сочинять грустный рэп за гаражами. — И что ты ответил? — Что мне надо подумать. — Вау, — он поджимает губы, брови взлетают высоко на лоб. — Вот как ты пытаешься понять, что делать со своей жизнью? Браво, Арс. И ведь Арсений был свидетелем его ревнивого сарказма уже сотни раз — в отношениях с Ниной, а потом и с Ирой, — понимает, почему всё происходит именно так. Помнит: потом Антону невероятно стыдно за свое поведение. А еще помнит, что в прошлую встречу вел себя немногим лучше. Но крупицы выдержки погибают одна за другой. — Я догадываюсь, как это выглядит со стороны, но послушай… — Блядь, и ты мне еще что-то предъявлял? Круто. Двойные стандарты, всё как ты любишь. Арсений делает глубокий вдох и на секунду закрывает глаза. А впрочем, в пизду эту выдержку. — Знаешь, что… — Знаю, — фыркает Антон, откидываясь на спинку кресла. — Сейчас ты снова будешь объяснять, в чем я обосрался, хотя по факту обосрался ты. Начинай, че. Я готов. — Ты можешь, блядь, хотя бы на секунду перестать ерничать?! — вспыхивает Арсений, чувствуя, как челюсть сводит от зубного скрежета. Тот фальшиво пожимает плечами. — А ты можешь не быть лицемером? Хочется рыкнуть: «Еще одно слово, и этот борщ полетит тебе в ебало» — но они не варвары, да и очередного выступления на людях лучше избежать, не в театре всё-таки. — Это я лицемер? — в полном ахуе переспрашивает Арсений, пока в голове играет реквием, но не по мечте, а по конструктивному диалогу. — У тебя деменция? Ты б хоть таблетки какие попил, Шаст! А то скоро собственную девушку перестанешь в лицо узнавать. Антон щурится и открывает рот, намереваясь что-то сказать — вряд ли приятное, — однако спустя пару секунд отворачивается и поджимает губы. Его взгляд замирает в одной точке, а пальцы нервно барабанят по столу. Он принимает какое-то решение и едва заметно кивает сам себе. — Я ухожу. Звучит… болезненно. Арсений упавшим голосом спрашивает: — В смысле? — Обратно в офис, — бросает Антон, уже поднявшийся на ноги. — Спасибо за обед. И ретируется, оставляя еду уныло остывать. Арсений давит на веки, пытаясь вернуть душевный покой. Он через силу жует свой салат и запивает его безвкусным чаем: во-первых, не миллионер и квоту пафосного просирания денег уже исчерпал, а во-вторых — голодовка не пойдет на пользу и без того отощавшему телу. Зима близко, ветра сильные, да и кости не греют.***
Остаток рабочего дня проходит скомканно. Он часто погружается в мысли, из-за чего зависает над каждой строчкой и допускает нелепые ошибки в Экселе. Телефон молчит, и Арсений молчит вместе с ним, отгородившись от коллег угрюмым ебалом — оберегом от назойливых экстравертов. Чем больше думает, тем мрачнее становятся выводы. Они с Антоном… не совпадают. Раз за разом, диалог за диалогом — отдаляются, не в силах поймать коннект, будто оба на авиарежиме, да еще и в подземке. Вроде говорят словами через рот и на одном языке, а всё равно кажутся друг другу глухими стенами. Когда у Антона есть силы сделать шаг навстречу, его подводит Арсений. И наоборот. А ведь он надеялся, что переезд поможет сгладить углы. Или же дело в том, что «наполовину» порой недостаточно. Раньше Арсений был уверен: ему бы только махонький намек на надежду, и сразу мир заиграет новыми красками, станет легче и спокойнее. А в итоге понял, что шанс на близость скорее пугает, чем радует. И, возможно, пора отъебаться от Антона со своими требованиями «ну ты давай там, разберись в себе», раз и сам не знает, чего хочет. Проблем — вагон и маленькая тележка, причем у обоих. Даже если предположить, на секунду представить их как пару… что будет с отношениями через две недели? А через месяц? Всё рухнет, потому что Арсений ссыт сильнее, чем от диуретиков, да и вспышки ревности не делают ситуацию лучше. Прямо сейчас они ничего не могут друг другу дать — разве что наплодить психотравмы. Речь не только об Антоне, речь даже не о Руслане: у Арсения беды с башкой куда масштабнее, чем он подозревал. Незачем с таким букетом сомнений врываться и портить жизнь другим людям. Решение дается нелегко, но кажется единственно верным. И — парадоксально — дышать становится немного легче. Как только стрелки часов знаменуют конец рабочего дня, он летит вверх по лестнице, надеясь перехватить Антона, пока тот не ушел домой. Удача ему улыбается (если факт, что запланированный пиздец состоится, можно вообще назвать удачей). — Шаст, — зовет Арсений, когда кудрявая макушка выплывает в коридор. — Я… Давай отойдем ненадолго, ладно? Мне надо поговорить с тобой. — За обедом вроде поговорили, — выдыхает Антон без былой злости, с намеком на усталость. У него всегда так: сначала кипит, как котел с говном, воняет на всех окружающих, а потом еле передвигает ноги. И лишь позже, ночью, не может уснуть от стыда. Так странно знать об этом, видеть много раз со стороны, но впервые стать непосредственным участником: между «дружескими» пакостями и неприкрытой ревностью есть нехилая разница. — Ладно, пошли. Они идут в дальнюю часть коридора, замирают возле окна. На улице светло из-за снега, и небо кажется оранжевым и тихим, как бывает только зимой. От рамы слегка тянет холодом — кожа покрывается мурашками. А может, дело не в сквозняке. — Тох, — начинает он еле слышно, затем вздыхает и смотрит в глаза: — Не получается ничего… По крайне мере сейчас. Мне нужно разобраться со своими загонами, потому что я не хочу делать больно нам обоим, а по-другому пока не выходит. Светлая бровь выгибается в немом вопросе. — В прошлый раз ты съехал на новую квартиру после такой речи. Теперь что, уволишься? Сменишь город? — в голосе нет агрессии: он почти бесцветный. Антону не идет быть бесцветным. — Давай сделаем перерыв в общении. — Перерыв… — он растерянно хмыкает. — Знаешь поговорку? Нет ничего более постоянного, чем временное. Хочется сказать «это не наш случай», пообещать счастливый конец или хотя бы подобие былой дружбы, однако Арсений понимает: никто не сможет дать гарантий. — Знаю, — выдыхает он вместо этого. — И не споришь. — Да, не спорю, но и не подтверждаю. — Удобно. — Антон… — Забей, — тот машет ладонью и, скользнув быстрым взглядом по его лицу, коротко кивает: — Я тебя понял, Арс. Перерыв так перерыв. Береги себя, окей? Ну или что там обычно говорят в таких случаях. Он разворачивается и уходит, не дав шанса на ответ, да только отвечать всё равно нечего. Крикнуть бы, мол, «услышь меня, я ведь хочу как лучше, ты по-прежнему мне очень дорог», но что это изменит? Если обида поможет Антону пережить весь этот пиздец, то Арсений готов побыть главным мудаком их истории. Да и зачем останавливаться на достигнутом: два разбитых сердца — не предел, поэтому новоиспеченный Базз Лайтер решает идти до конца. Через несколько секунд в телефоне раздаются гудки, а следом голос Руслана: — Да? — Я подумал о твоем предложении, — говорит он прямо, не тратя время на вступление. — Я не могу. Точнее, могу, но… — Не хочешь. — Верно. Руслан, судя по звукам, закуривает. — Ясно, — короткий смешок, — больше никаких халявных фотосессий. И выдохнуть бы, пошутить в ответ, но не получается. Арсений сжимает телефон до боли, чувствуя, как в горле растет ком, и прислоняется лбом к холодному оконному стеклу. — Извини, — выдавливает он из последних сил, сам не понимая, почему накрыло: может, запоздалая реакция на разговор с Антоном, а может, так ощущается отказ от легкого пути: больно и деструктивно. — Переживу как-нибудь, — хмыкает Руслан. — Что с голосом? Я, конечно, прекрасен, но вряд ли тебя разъебало именно из-за этого, да? — Просто… учусь брать на себя ответственность. — И ощущения, видимо, хуевые? — В точку. — Значит, всё делаешь правильно. Добро пожаловать в мир взрослых людей. Арсений хочет поспорить: у Руслана довольно искаженное восприятие, ведь «взрослый» необязательно равно «несчастный», — однако он ходячее доказательство чужой правоты, так что… — Ага. Спасибо. — Не загоняйся. — Это должна была быть моя реплика. В трубке слышится смех — не веселый, но и не страдальческий. Руслан выдыхает дым, делает новую затяжку и после этого говорит: — Моя философия проста, Арс: если что-то должно пойти по пизде — оно пойдет по пизде. Так что я не особо удивлен. — Ты, оказывается, фаталист. — Может быть. Зато мне не надо собирать себя по кускам, и сейчас я докурю и вернусь к работе, а вечером пожалуюсь Игнату, какой ты бессердечный мудак, открою банку пива и отпущу всю эту хуйню. Тебе советую заняться тем же самым. — У меня нет Игната, — рассеянно говорит Арсений. — Могу устроить вам видеосозвон. — Правда? — Нет. Я не настолько ебанутый.***
Приходить на работу, зная, что этажом выше сидит Антон, просто мучительно. Арсений часто ловит себя на взгляде, поднятом к потолку. И плевать, что территориально нужный стол находится в другой части зала, а не прямо над головой, — на душе всё равно паршиво. Он чуть не пропускает обед, банально испугавшись столкновения в коридоре, но в последний момент берет себя в руки. Нет неловкости или чувства вины: лишь страх перед болью. Трудные решения даются высокой ценой, но это не значит, что готовность увидеть чек появляется сразу же. Как с посещением стоматолога: вроде всё знаешь, копишь деньги, пьешь валериану, однако в конце всё равно тихо охуеваешь от суммы, даже если учел расходы заранее. От судьбы не убежать — особенно когда ты и не бежишь (выводы уровня песен Киркорова «если хочешь идти — иди», «снег растаявший — он вода»), — так что встрече всё равно быть. Но Арсений оттягивает ее всеми возможными силами. Удача отворачивается от него уже вечером: они с Антоном оказываются в одном лифте. Помимо них там еще куча народа, и стоит впихнуться внутрь, как звенит сигнал перегруза. Знак свыше, не иначе. Арсений с вайбами Китнисс Эвердин, орущей «я доброволец!», выскальзывает из кабины, пока эта чудесная идея не пришла в голову его коллегам, и старается не смотреть на Антона. Тот стоит в дальнем углу, привычно возвышаясь над остальными, кого природа не наградила двухметровым ростом. В момент, когда створки начинают закрываться, их взгляды пересекаются. Не хватает напряженной музыки на фоне и шаблонного: — Анастейша. — Кристиан. Вот ведь пиздец. Какой только сюр не приходит в голову, стараясь защитить сознание от банальной человеческой боли. Арсений разворачивается и медленно шагает в сторону лестницы. Раньше они с Антоном всегда спускались по ней, а сегодня, очевидно, оба решили воспользоваться лифтом. Видимо, избегание — единственный синхрон, который им сейчас доступен. Хочется послать всё к херам и уволиться. Однако не умереть с голоду хочется тоже, а искать работу в конце года, когда у всех горят отчеты, такое себе удовольствие. Он старается не принимать поспешных решений, дает себе время на раздумья. Помнит: в момент их последней ссоры нет-нет да мелькнула поганая мысль в духе «а может, согласиться на отношения с Русланом?» — из желания причинить боль, из страха, из честного «ты делаешь мне хуево, и я отплачу тебе тем же». Мысль не задержалась надолго и была скорее аффектом, чем хладнокровным планом испоганить жизнь всем вокруг. Но, тем не менее, она была. Арсений позволил себе выдохнуть, успокоиться и всё взвесить. И сейчас старается поступать так же. Только вот его чувства не меняются ни на следующий день, ни через день. Когда к концу недели он начинает шарахаться от собственной тени, промедление уже не кажется выходом. Он заявляется на порог к Стасу Шеминову, их Биг Боссу, и просит перевода в другой филиал. Добираться придется на двадцать минут дольше, зато ехать в противоположную сторону — никаких случайных столкновений. — Арсений, ну какой перевод? — вопрошает Станислав Владимирович, уткнувшись в бумаги. — Декабрь на носу, отчеты, неразбериха, сам всё прекрасно знаешь. Давай хотя бы после январских об этом поговорим. — Не могу столько ждать, — он качает головой, понимая, что такими темпами скорее допустит косяк в цифрах и штраф в пару миллионов, чем нормально закроет год. — Ну а я не могу жонглировать сотрудниками, когда им вздумается. — Тогда подпишите заявление об увольнении. Арсений охуеть как блефует: искать работу в это время будет максимально геморройно. Переезд был довольно затратным, финансовая подушка заметно истощала: сейчас он допиздится и пойдет просить милостыню возле храма. Но продолжать в таком режиме просто невыносимо. Станислав Владимирович отрывается от бумаг и смеряет его внимательным взглядом. — Бунт на корабле? Арсений осторожно кивает: — Вроде того. Чужой вздох кажется таким тяжелым, что за свои порывы становится немного стыдно. — Совсем прижало? — Я бы не стал вас беспокоить по пустякам. У него не то чтобы не ебаться какой огромный стаж, но Арсений всё это время проявлял себя с лучших сторон, коих, без лишней скромности, немало. Они первые полтора года чуть ли не ночевали с Антоном в офисе — без всяких доплат, на голом энтузиазме и желании быть замеченными. — Ладно, — Станислав Владимирович снова вздыхает и потирает переносицу. — Посмотрим, что можно сделать.