Моё тело в клетке

Геральт почувствовал, как болезненные звуки вырвали его из тёплых объятий сна, и тут же открыл глаза. Мгновенно проснувшись, он приготовился к борьбе с незваным гостем, прилив адреналина пробежал по его телу. Однако, оглядевшись, ведьмак быстро понял, что звуки доносятся с кровати. Эмгыру приснился кошмар, и, судя по тому, что он слышал, особенно жестокий. Белоголовый вздохнул, почувствовав, как адреналин покидает его тело. Ему не были чужды кошмары, но он даже представить себе не мог, какие ужасы вызвал бы разум, если бы пришлось спать в чём-то вроде тюрьмы или ловушки, созданной специально для него. Было бы ещё хуже, если рядом не было никого, кроме человека, к которому ещё совсем недавно, а возможно и сейчас, он испытывал не более чем презрение. Геральт взвешивал между вмешательством и бездействием. Он вспомнил, как Эмгыр вздрогнул, когда тот неожиданно прикоснулся к нему. Император явно был тем, кто не привык к прикосновениям и имел чёткие личные границы. И хотя это должно было быть причиной против того, чтобы помогать, Геральту от этого стало только жаль его и ещё больше захотелось помочь. Он может плохо отреагировать, но самое худшее, что Эмгыр может сделать, это послать его нахер, с чем легко смириться. С другой стороны, даже если бы ведьмак мог проспать это, то он не думал, что смог бы жить с самим собой, если бы просто слушал его страдальческие стоны и ничего не делал. Геральт вздохнул. Он принял решение. Двигаясь медленно и тихо, ведьмак добрался до кровати и обнаружил, что спящий яростно ворочается, как будто его душат простыни, потеет сквозь прозрачную ночную рубашку, пот на висках растрепал его обычно идеально зачесанные назад волосы, оставляя ореол странных завитков вокруг его лица. Казалось, он что-то бормотал, хотя Геральт не мог разобрать, что именно, даже с его обострёнными чувствами. В тот момент, когда он услышал ещё один стон, решил действовать. – Эмгыр, – тихо прошептал он, положив руку ему на плечо и легонько встряхнув, – проснись... Когда он дотронулся до него, то увидел, как чужие глаза распахнулись, и Геральт обнаружил острое лезвие кинжала, прижатое к его шее с ошеломляющей скоростью и точностью. Долгое время ведьмак был слишком ошеломлён, чтобы говорить, просто удерживая взгляд Эмгыра, наблюдая, как к нему возвращается сознание. Он оставался тихим и неподвижным, насколько мог, пока не увидел, что во взгляде появилось узнавание, хотя лезвие оставалось у шеи. – Тебе приснился кошмар, – мягко объяснил он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Тем не менее, Эмгыр ещё мгновение держал лезвие у горла и изучал лицо Геральта, словно оценивая что-то. Ведьмак вдруг понял: несмотря на то, что император не спал, если по какой-то причине он счёл бы его угрозой, то смог бы перерезать ему шею без каких-либо колебаний. Даже с ведьмачьими рефлексами вряд ли успел бы полностью избежать клинка, и осознание этого необъяснимым образом мгновенно сделало его твёрдым. В свою очередь, это осознание заставило захотеть убежать со стыдом, как раненое животное, или просто быть где угодно, только не склонившись над Эмгыром в его собственной постели посреди ночи, совершенно без приглашения. Геральт сомневался, что его убьют за это, но легче не стало. – Был, да. Спасибо, что разбудил меня, –прошептал мужчина. В резком контрасте с его мягкими словами, он чуть изогнул запястье, приблизив лезвие вплотную к шее белоголового, который резко вдохнул, но остался совершенно неподвижным. Глаза Эмгыра продолжали изучать лицо с новым интересом, если это вообще было возможно. – Что ты делаешь? – Проверяю теорию, – ответил Эмгыр, его глаза заблестели от любопытства. Геральта озадачило, что он смог так быстро прийти в себя после такого жестокого кошмара. Ведьмаку потребовалось гораздо больше времени, чтобы сориентироваться, и это благодаря мутациям. Он попытался отвлечься от мысли про лезвие, которое было в миллимитре от того, чтобы вонзиться в его ярёмную вену. Сосредоточившись вместо этого на раскрасневшемся лице Эмгыра под ним. Мягкость нескольких распущенных завитков резко контрастировала с лезвием у его горла и скоростью и мастерством, с которыми оно остановилось там. Могущественный и опасный. Оглядываясь назад, он должен был ожидать такой реакции от самого себя, но это не делало ситуацию менее неловкой. – Получил свой ответ? – нетерпеливо спросил Геральт, ненавидя плаксивый тон своего голоса, но не в состоянии ясно мыслить сквозь густой туман возбуждения. – Я думаю, ты бы выполнил мои приказы вот так, – ответил Эмгыр, его голос был глубоким и опасным, его кинжал всё ещё был у горла Геральта. – Я думаю, ты бы даже преклонился передо мной. Или встал на колени. Закрыв глаза от натиска образов, Геральт разочарованно зарычал, больше не заботясь о том, чтобы притворяться, что не был болезненно возбужден только этими словами и этим бархатным голосом. Он не думал, что в этом был какой-то смысл; было ясно, что Эмгыр может видеть сквозь любой фасад, который мутант пытался выставить. В любом случае, белоголовый устал и не думал, что сможет выдержать ещё одну пытку в течение одной ночи. Его даже не волновало, знал ли император, как сильно это повлияло на него, поскольку он явно делал это намеренно. Даже с закрытыми глазами виделась ухмылка на чужом лице. – Кажется, у меня есть ответ, – сказал Белое Пламя, забавляясь, и Белый Волк услышал, как нож упал на пол. Где-то в глубине своего сознания он отметил, что вар Эмрейс демонстративно бросил его на пол вместо того, чтобы вернуть туда, где тот обычно лежал, как будто он хотел чётко передать этот жест, но был недостаточно бодр, чтобы даже попытаться понять, почему. Геральт со вздохом облегчения открыл глаза, его взгляд метнулся к Эмгыру. Глядя на его слегка расширенные зрачки, с удовлетворением понял, что не один пострадал, и осознал, что чувствует запах возбуждения. Запах был слабым, но он был, и его определённо не было до пробуждения. Геральт прикусил губу изнутри и собрал всю свою силу воли, чтобы сдержаться и не наделать глупостей. – Неважно. Я пойду немного посплю, –пробормотал он, с огромной силой поднимаясь с кровати и направляясь обратно к своему дивану. – Ты должен сделать то же самое. – Спокойной ночи, Геральт, – тихо ответил Эмгыр с лёгким оттенком озорства в голосе. Ведьмак снова вздохнул и безуспешно попытался избавиться от своей эрекции, хотя каждый раз, когда он думал об этом, его разум представлял новый образ того, что император может приказать ему сделать и как именно он будет приказывать ему. Отчаянно хотелось взять себя в руки, но не получалось заставить себя сделать это в одной комнате с Эмгыром, даже если он был причиной его возбуждения. В конце концов Геральт заснул, но остаток ночи спал плохо. *** Когда белоголовый проснулся, ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где он находился, и ещё мгновение, чтобы все воспоминания о том, что произошло ночью, нахлынули на него. Он смутно задавался вопросом, не было ли все это сюрреалистическим сном, но знал, что ему не так повезло. Эмгыр уже проснулся, на нём были те же брюки, что и прошлой ночью, и только черная сшитая на заказ рубашка с закатанными до локтей рукавами. Он выглядел намного моложе без дублета, который обычно носил, и без императорской цепи, которая, как заметил Геральт, снова была спрятана. Он задавался вопросом, не надевает ли он её снова из-за необъяснимого желания Геральта или у него были свои причины не носить её. Она действительно выглядела тяжелой, так что, возможно, он просто хотел отдохнуть от неё. Император читал книгу, и Геральт был удивлён, увидев, что в ней говорилось о водных растениях, которые росли в реках, и обладали полезными свойствами для зелий и лекарств. Это был то, с чем ведьмак был знаком. Геральт боялся встретиться с ним утром после его слов и голоса прошлой ночью, но, похоже, ему не стоило беспокоиться. Эмгыр вёл себя так, как будто ночью вообще ничего не произошло, настолько убедительно, что Геральт действительно на мгновение задумался, не было ли это сном. Обычно он отмахивался от этой мысли, но учитывая необычное место, в котором они находились, и тот факт, что и магия иллюзий, и галлюцинации всё ещё рассматривались как варианты, он задавался вопросом, должен ли он проверить что действительно произошло ночью. Их жизнь может зависеть от отличия реального от воображаемого. Тем не менее, Геральт решил, что сможет сделать это позже. Он не хотел заводить этот разговор, и в любом случае, подумал он, вселенная непредсказуема, и к тому времени он может быть мёртв, и тогда он сможет избежать этого навсегда. Небольшая часть его находила эту мысль оптимистичной. – Я отсюда слышу, как урчит твой желудок, – сказал Эмгыр, казалось, очнувшись от своих мыслей и отложив книгу. –Мы поедим. Затем мы сможем осмотреть окрестности и попытаться найти ближайший город. По крайней мере, мы можем узнать больше о том, где именно мы находимся. Геральт хмыкнул и, подобрав кинжал, пару факелов и бурдюк с водой, начал спускаться по лестнице, брезгливо избегая встречаться взглядом с Эмгыром, хотя не мог не бросать на него украдкой взгляды, когда был уверен, что тот не видит. Только когда они дошли до дверей кухни, Эмгыр поймал его и приподнял бровь. – Так я... Геральт оборвал себя в тот момент, когда они вошли в кухню. Она выглядела точно так же, как и в первый раз, когда они увидели её, если только Эмгыр не мог заметить отличий, но он не мог. На огне жарилось такое же количество фазанов, и они снова казались идеально прожаренными, как будто какой-то невидимый слуга приготовил к их приходу. – Запасы вина пополнились, – пробормотал Эмгыр, осмотрев кладовую. Они обменялись настороженными взглядами. Он не был уверен, что когда-нибудь видел Эмгыра таким неуверенным в чём-то, хотя вряд ли мог винить его. Они решили поесть в столовой, которая снова была накрыта на двоих, и Геральт нашел всё это настолько нервирующим, что он бы вообще отказался от еды, если бы его тело не давало ему ясно понять, что ему нужно поесть. – Плюсы, – начал Геральт со своей самой оптимистичной улыбкой, – маловероятно, что у нас закончится еда или питье, если нам придется остаться здесь, пока мы не придумаем, как добраться домой, и это нам не повредит. – Минусы, – возразил Эмгыр, свирепо сверкнув глазами, – в том, что едой всегда будет фазан, и он ещё не причинил нам вреда. Тем не менее, это любопытный выбор блюд, не так ли? Геральт пожал плечами. – Стиль всего заведения – это комфорт и роскошь, а фазан – это роскошное блюдо. – Это не всегда считалось так, – ответил Эмгыр тщательно взвешенным тоном, его глаза с проблеском понимания встретились с глазами Геральта. – Фазан когда-то был настолько распространён в провинции, что использовался для кормления заключённых. Были даже бунты заключённых, которые возражали против того, чтобы их кормили мясом, которое, по их мнению, едва годилось для животных. Геральт ждал, что он продолжит, чувствуя, что глаза Эмгыра заблестели не от этого. – Возможно, ты не знаком с этой практикой, но закон Нильфгаарда разрешает заключённым, которые должны быть казнены, просить последнюю трапезу по своему выбору. – Значит, ты угощаешь их олениной, прежде чем отрубить им головы, – усмехнулся Геральт. Он ничуть не удивился, услышав это. – Не оленина, – многозначительно ответил Эмгыр. – Фазан. По иронии судьбы, учитывая его историю, самым популярным блюдом, которое сейчас с большим отрывом заказывают осуждённые, является фазан. Значит, их угощали в последний раз. Снова и снова. Холодная дрожь пробежала по спине Геральта. Возможно, они придавали этому слишком большое значение, что, казалось, было самым популярным рефреном в последнее время, но в этом было что-то такое, что имело смысл, и нильфгаардская связь только укрепила его убеждённость в том, что это место было создано для Эмгыра. – Пошли, – сказал Геральт, внезапно потеряв интерес к тому, чтобы доесть. –Давай найдем ближайший город и узнаем расположение местности. Эмгыр кивнул и пошёл обратно на кухню. Геральт видел, как он наполнил бурдюк водой, прежде чем завернуть фазана и кое-что из другой еды и положить их в мешок с одной из полок, пока проверял, достаточно ли у них факелов и любого оружия, которое они смогли найти, но к сожалению, состояло из двух кинжалов и набора ножей для стейка. – Готов? – Да. *** Они осторожно вышли из дома, едва вздрогнув, когда за ними закрылись двери. Геральт вздохнул с облегчением. Каким бы иррациональным это ни было, у него было настойчивое, мучительное беспокойство, что, оказавшись внутри, они не смогут выйти. Это было настолько сильное чувство, что он начал рассматривать дом как ловушку, и облегчение, которое он испытал, когда оказалось, что он ошибался, заставило его задуматься, не переоценивает ли он некоторые странности дома. Их окружал густой туман. Тот же туман, что и при их прибытии, закрывающий большую часть солнца и оставляющий лишь тусклое свечение. В этом была какая-то тяжесть и странная однородность, которая заставила Геральта поверить, что это не может быть естественным. – Куда? – спросил он. Это был глупый вопрос. Он едва мог видеть на 5 метров перед собой, даже с его зрением все направления выглядели одинаково. Не говоря ни слова, Эмгыр направился в одном направлении, и Геральт последовал за ним за неимением лучшего варианта. Вскоре они достигли того, что, по-видимому, было границей территории особняка, отмеченной небольшим забором из булыжника, и продолжили путь. – Тебе не кажется странным, – начал Эмгыр, – что мы до сих пор не видели ни дорог, ни каких-либо других признаков жизни? Поместье такого размера требует значительных поставок и обслуживания, но это поместье, похоже полностью отрезано как от цивилизации, так и от средств доступа к нему. Геральт только хмыкнул в ответ. Это даже не входило в первую двадцатку странных вещей, с которыми он столкнулся здесь. Они продолжали идти сквозь туман все дальше и дальше, пока, наконец, не показался дом. Он инстинктивно вздохнул с облегчением, пока его глаза не разглядели больше деталей, и чувство беспокойства не вернулось. – Что это? – спросил Эмгыр, словно почувствовав перемену в языке тела Геральта. – Что ты видишь? – Он выглядит так же, как другой дом. – Нередко дома строятся в том же стиле, что и другие дома по соседству, особенно если они построены одним и тем же архитектором или в рамках проекта застройки. Геральт ничего не сказал, ожидая, пока они не окажутся достаточно близко, чтобы глаза Эмгыра увидели то, что он увидел. Это был не дом, построенный в подобном стиле. Он был идентичен. Вплоть до последнего разрушенного кирпича. Он попытался проглотить чувство безнадежности, которое испытывал, одновременно стараясь не думать о возможности никогда не вернуться домой. Никогда больше не увидеть Цири. Он понял это в тот момент, когда Эмгыр увидел это, и его шаги замедлились. – Но мы шли по прямой. – Это был не вопрос. Геральт вошел в дом, который снова автоматически открыл свои двери, и, убедившись, что это действительно тот самый дом, в котором они ночевали прошлой ночью, вышел с гримасой. Они повторили свой путь, на этот раз в противоположном направлении, и снова оказались у дома. – Геральт, – сказал Эмгыр, как будто ожидая объяснений. Геральт только пожал плечами. Он знал столько же, сколько и он сам. Они начали исследовать территорию, где туман был тоньше, а видимость немного лучше, бесцельно бродя в поисках... чего-то. Что-нибудь. Никто из них ничего не сказал, тишина сгустилась вокруг них, как туман, и растущее раздражение Геральта внезапно заставило его захотеть выразить все словами, как будто сделать это реальным. – Я не понимаю, и чем больше я узнаю, тем меньше в этом смысла. Это место предназначено для тебя. Дом создан для того, чтобы олицетворять тебя. Картины твоих предков. В основном, твои семейные реликвии. Зачем идти на такие проблемы? Почему бы просто не затаиться здесь в засаде и не убить тебя? Возможно, что бы это ни было, это место просто подключилось к твоему сознанию и украсило дом соответствующим образом, но если это так, то здесь должны быть предметы, которые тоже что-то значат для меня. – Мы пропали без вести больше суток, но до сих пор не получили никаких сообщений от двора, ни от магов, ни даже от самой Цириллы, выслеживающей нас. Возможно, это место настолько сильно скрыто магией от магии, что обратный путь невозможен. В этих обстоятельствах простой телепортации меня сюда было бы достаточно, чтобы совершить убийство, если так можно назвать смерть от старости. Геральт знал, что Эмгыр был прагматичным человеком, который не уклонялся от тем, которые другие находили неудобными или неприятными. Он знал, что сама причина, по которой он все еще жив сегодня, заключается в его готовности противостоять угрозам лицом к лицу, не морщась от точных деталей его тысяч возможных смертей от рук креативных убийц. По этой причине дискомфорт, который испытал Геральт, услышав, как он обсуждает методы своего собственного убийства и, следовательно, смерти, удивил его. Возможно, потому, что эта смерть теперь вполне могла быть и его собственной смертью, рассуждал он про себя. Они продолжали идти, изгибаясь, когда достигли границ участка, пока взгляд Геральта не привлекло зрелище в 12 метрах от них то, что казалось ивой в нижней части этого сада. Он точно знал момент, когда Эмгыр тоже увидел это, по тому, как его тело напряглось на мгновение, прежде чем расслабиться. Шагая вперед с необычной решимостью, в поле зрения появилось четкое изображение хитроумного устройства, подтвердив предыдущее впечатление Геральта и, как оказалось, Эмгыра. Виселица. Механизм с одной виселицей, если быть точным. Беглый осмотр не показал Геральту ничего большего, кроме того, что он казался совершенно новым и, следовательно, не соответствовал возрасту всего, что их окружало. Казалось невозможным, что этот изготовленный из дерева аппарат сможет таким образом спастись от непогоды. Самое необычное, что, по-видимому, устройство должно было управляться изнутри, самим осужденным, поскольку шкив для освобождения платформы был прикреплен к внутренней стенке толстой деревянной рамы. Он посмотрел на Эмгыра, чтобы оценить его реакцию, и обнаружил, что тот стал чуть бледнее, чем раньше. – Какое устройство для казни основано на том, что заключенный казнит себя сам? – удивился Геральт наполовину самому себе, наполовину Эмгыру. Последовала долгая пауза, прежде чем Эмгыр заговорил. Как только Геральт отошел, чтобы продолжить осмотр территории, Эмгыр наконец ответил: – Лучше спросить, какова его цель в том, что кажется неизбежной тюрьмой. – Милосердие? – Геральт пожал плечами. – Милосердие? – повторил Эмгыр с той же недоверчивой интонацией в голосе, как будто обращался к мольбе предателя, приговоренного к мучительной смерти. От этого по спине Геральта пробежала холодная дрожь, которая приобрела другой характер, когда он вспомнил, как тот разговаривал с ним прошлой ночью. – Если это неизбежная тюрьма, которая сама по себе является медленным смертным приговором, то предоставление заключенному возможности легко покончить с собой кажется мне актом милосердия. Особенно, если он здесь один. Эмгыр сделал паузу в редкий момент колебания, словно давая время своим мыслям собраться, прежде чем ответить гораздо более спокойным голосом, чем это удалось бы Геральту в данных обстоятельствах. – Я всегда восхищался твоим оптимизмом, ведьмак, но я не ожидал, что он распространится на то, чтобы рассматривать устройство для пыток как акт милосердия. Брови Геральта взлетели вверх от неожиданного и загадочного ответа, но он почувствовал, что Эмгыр не хотел вдаваться в подробности, и поскольку это, похоже, не помогло бы им в их попытках вернуться домой, он не хотел давить без необходимости. Ведьмак мог бы спросить его позже. На самом деле он намеревался спросить его позже, но почувствовал несвойственную ему сдержанность, не желая допрашивать Эмгыра о том, что по его мнению было орудием пыток, которое, если это правда, было предназначено для него. Они побродили еще немного, пока не достигли небольшого кладбища, окружавшего еще меньший храм, примыкающий к главной резиденции, который Геральт не мог припомнить, чтобы видел раньше, но, возможно, просто не заметил. Было что-то изначально нелепое в том, что кто-то получит погребение, если он умрет в этом месте, но Геральт предположил, что это объясняет, почему вокруг не было трупов, даже давно разлагающихся. Белоголовый наблюдал, как Эмгыр внимательно изучает надгробия, его брови слегка нахмурились от сосредоточенности. Возможно, это были их отчаянные обстоятельства или тот факт, что Геральт, который часто был один, тем не менее регулярно тянулся к другим людям, чтобы зарядиться энергией, столкнулся с тем, что провел бог знает сколько времени без компании, но он обнаружил, что восхищается в Эмгыре вещами, которых раньше не замечал. Прошедшая ночь, естественно, тоже определила направление его мыслей. Острота его ума и то, как он ничего не упускал. Его непринужденная способность приспосабливаться к любым обстоятельствам, несмотря на десятилетия, проведенные в роскоши. Элегантный профиль его аристократического лица, скорее подчеркнутый, чем уменьшенный возрастом. Его голос. Эти слова… он попытался выбросить их из головы, но безуспешно. – Это тоже неправильно, – пробормотал Эмгыр. Его ошеломляющее внимание к деталям, которое соперничало с собственным вниманием Геральта. – Надгробия? – Даты и возрасты несовместимы, даже учитывая возможность различий во времени или календаре между двумя мирами. Это безумие. –Что такое? – Геральт нахмурился. – Вся конструкция. – Видя, что Геральт не следит за ним, он объяснил: – Безумие – это декоративное произведение архитектуры, созданное для того, чтобы выглядеть чем-то другим. – Наиболее распространенный пример руины величественных домов, спроектированных так, чтобы казаться древними эльфийскими руинами, но которые на самом деле гораздо более поздние и сделаны только для того, чтобы выглядеть так. Они очень популярны в Нильфгаарде. – Зачем кому-то платить за то, что я предполагаю, большие деньги, чтобы создать фальшивые руины в своих садах? Эмгыр бросил на него взгляд, который предполагал, что он вполне способен придумать ответ, но все равно ответил ему. – Ты, несомненно, знаешь, что нильфгаардцы считают себя – и не без оснований – потомками эльфов, а также естественными наследниками их наследия. Фальшивые эльфийские руины на их территории укрепляют это представление, как для них самих, так и для других. Когда Геральт спросил, есть ли у Эмгыра сад поддельных эльфийских руин в какой-либо из его резиденций, последний ответил таким испепеляющим взглядом, что Геральт не смог удержаться от смеха. Было странно смеяться в таком месте, и хотя он оставался настороже, не в силах ослабить бдительность в незнакомой и странной обстановке, это помогло ему немного расслабиться. Храм тоже был странным. Необычно маленький, как будто он существует только для того, чтобы оправдать существование надгробий, и рассчитан на как можно меньшее количество прихожан. Геральт никогда раньше не видел такого простого храма, который не давал никаких намеков на то, какому божеству, если таковое вообще было, он предназначался для поклонения. Там просто не было никаких украшений, знаков или символов, которые могли бы дать ему какую-либо подсказку, и состояло из нескольких скамей, столь же неописуемого алтаря и того, что казалось кабинкой для исповеди, только без отделения для священника, который обычно слушал исповедь. Единственное, что бросалось в глаза, – это надпись на алтаре. Исповедь – это единственный путь к спасению. Чтобы достичь освобождения, человек должен искать спасения. – Эмгыр, – пробормотал Геральт, обращая свое внимание на нильфгаардский шрифт. Сам факт, что это было на нильфгаардском языке, было очень красноречиво, и хотя Геральт мог прочитать его, он все еще не понимал, что это значит, хотя и был уверен, что его перевод был более или менее правильным. Это не напоминало ему ни о какой конкретной церкви или вероучении. Эмгыр резко повернулся, чтобы посмотреть на него, нахмурился, но ничего не сказал. Геральт вдруг пожалел, что не умеет читать мысли. Он бы все отдал, чтобы узнать, что происходит в его голове в этот момент. Он казался сверхъестественно спокойным, но время от времени появлялся небольшой намек на то, что Геральт представлял себе как жестокую бурю мыслей под поверхностью, которую он обычно скрывал. – Пошли, – махнул рукой Геральт, – мне нужно выпить, и ты, похоже, тоже хочешь. Эмгыр ничего не сказал, но последовал за ним.