Nothing New

Обнять Женю при Софе, Мише, Алексее Николаевиче и Светлане Владимировне — нормально. Не было в этом ничего такого: Женя выдал прекрасный премьерный прокат, Женя влюбил в себя трибуны — а ведь это влюбление Женя пророчил Марку, тогда, в Новогорске. Женя молодец, Марк за него радовался, как радовался бы за Сашу Самарина, за Диму, за Артура, за Макара. Ведь так? Не так. Марк уткнулся носом Жене в плечо на пару секунд и тут же нехотя оторвался, отстраняясь, но всё же удерживая легонько за руки. — Офигенно сейчас на пресске на всё ответил, — выпалил он, толком не задумываясь о том, что там конкретно было «офигенно». Женя засмеялся. — Да базово же всё, ты бы интереснее отвечал, — сказал он, и Марк фыркнул. — Сравнить нас все вокруг успеют, а сегодня главная звезда — ты. Так легко это далось — «главная звезда». Марк не сомневался, что в заголовках статей на что-нибудь подобное обязательно в ближайшее время наткнётся. А Женя вот засмущался. Женя засмущался, и смущение это как-то и Марку сразу передалось — миндальная связь, не иначе. А ведь на пресс-конференции говорил уверенно — или так казалось, потому что: так себе качество трансляции, чёрная тканевая маска на пол-лица, не такие уж заковыристые, на самом деле, вопросы? Хотя вопрос про костюм и образ в целом был не совсем ординарный. Женя сказал, что при создании костюма ориентировались на скульптуру Родена «Граждане Кале». Что образ в программе заключается в том, что он идёт на самопожертвование. Спасает город. Марк сразу подумал, что это что-то из трендов тиктока: я пожертвую собой, чтобы спасти мир, я пожертвую миром, чтобы спасти тебя. А ещё подумал, что не зря Женя всё-таки сводил его в музей: ему правда было интересно. Они там, конечно, в основном на картины смотрели, а не на скульптуры, но всё равно — всё искусство, всё на пользу. Марк подумал ещё дальше: вспомнил, что скульптура эта сама по себе — своего рода бунт. Что Роден настаивал на отказе от постамента, хотел, чтобы фигуры были на одном уровне со зрителем. Что замысел этот был воплощён уже после его смерти — идея его пережила, как пережила скульптура, пережил образ, как переживают слова писателей, картины — художников... программы — фигуристов? Вот пройдёт сто лет, и кто-то будет смотреть на каком-нибудь экране-голограмме «Иисуса» с Чемпионата Европы. Немыслимо и страшно. Впрочем, в моменте было как-то не до страхов — а может, и в компании. И не до грусти. Софа вот спросила, не расстроился ли он — нет, не расстроился. Нет смысла просто — расстраиваться, переживать, строить в голове сценарии того, как могло бы быть в прошлом, как далёком, так и недалёком. Есть принцип: я не могу на это повлиять, тогда какой мне смысл волноваться? Марк не мог повлиять ни на исход допингового дела Камилы, но он же и не мог повлиять на то, какой катать контент в программе ему из прошлого. Ситуации разные, вывод один: жить надо здесь и сейчас. Всё остальное уж как-нибудь подождёт. Как и Сашино сообщение про лутц. Марк так и не придумал, как на него ответить, решил оставить до автобуса. В автобусе Женя закрыл глаза, прислонившись виском к оконному стеклу. Без наушников — Марк даже удивился немного, привык уже к тому, что Женя уходил с головой в музыку, чтобы отвлечься. Наверное, сейчас отвлекаться было особо не от чего, а может, и так уже хватило впечатлений и эмоций, чтобы сейчас добивать себя ещё чужими словами и звуками. В автобусе Марк всё-таки открыл диалог с Сашей. Нелепый такой уже — до её сообщения присланные им мемы с животными, которые она, кажется, так и не оценила. Прошлая жизнь. Набрал лаконичное: «Спасибо!🙏🏻» Добавить больше было нечего. Саша прочитала сообщение сразу и начала что-то писать ещё, но  надпись «печатает...» исчезла, как будто бы её и не было. Наверное, Саша испугалась. Побоялась продолжать разговор, сказать что-то не то, не так, не такое, что можно говорить друг другу людям, которые расстались. Марк и сам не знал, конечно. Знал только, что нужно сохранять нейтралитет, а ещё — что нельзя спалиться. Чтобы никто ничего не заподозрил до официального объявления, хотя Марк не особо понимал, как и когда это официальное объявление должно было произойти. После соревнований? А что, если Саша специально оттягивала этот момент, чтобы ещё попытаться всё вернуть? Слишком много мыслей, слишком много непоняток. Женя под боком ютился на своём месте, как котёнок, и, кажется, всё-таки бодрствовал. В ленте новостей же Женя был не котёнком, а настоящим героем, каким-то чудом пробившимся в тройку после короткой. Марк полистал немного комментарии: самый лучший, всё всем доказал снова, ну Женя с Олимпиады ещё удивляет. Хотелось кивать, соглашаясь с каждым комментарием, вот только выглядел бы тогда со стороны как китайский болванчик, а своего рода китаец — это опять-таки Женя. Смеялся тогда при записи влога из аэропорта Пекина, и Марк смеялся, и никто ничего не подозревал, всё было спокойно, командник ещё никто не катал, допинг-проб никто не вскрывал. В отеле Женю утащили тренеры и вроде кто-то из журналистов — то ли чтобы обсудить прокат в приватном порядке, то ли чтобы дать очередной комментарий на тему. Марк не понял, да и Женя тоже, кажется. Марк поспешил в номер — лишь бы его тоже не перехватили на полпути какие-нибудь особо интересующиеся, лишь бы не начали допрашивать, мол, почему каскад не получился, почему на лутц пошёл, почему Сашу с тройным акселем не поздравил. Для приличия Марк, уже сидя в номере за столом, поставил лайки на постах о том, что Саша впервые в своей карьере приземлила тройной аксель на соревнованиях. Что-то ему подсказывало, что этот момент кто-нибудь тоже отследит. Скажет, если что, что всё хорошо, все вместе, всё спокойно. Вот и отвлечение внимания. А после, уже не задумываясь о том, кто там что увидит, стал ставить лайки на постах про сегодняшние короткие, а в особенности — на постах про «Адажио». Фотографы поймали каждое утончённое Женино движение, а костюм на фотографиях и вовсе можно было лучше рассмотреть, чем в жизни. И ведь и на брюках подтёки чернильные, такой плавный переход к чёрным ботинкам получался. Как на руках в перчатках этих... взгляд не оторвать, вот Марк и завис. Марк завис, а потом подорвался с места, чуть не подскочил к чемодану своему у стены, стал расстёгивать торопливо. Резко вспомнил, что положил с собой маркеры, листы. Давно ничего не рисовал, а тут — такой порыв. Мысль номер один: жаль, что взял с собой маркеры только чёрного цвета. Мысль номер два: ровные линии, которыми начал было покрывать белый лист, не складывались в картинку впечатлений, которая неявственно маячила в голове. Там всплеск эмоций, россыпь цвета, преимущественно каких-то зелёных оттенков. Воспоминания о Женином костюме: он же не только как скульптуры Родена — он как кора деревьев, многолетних, могущественных, таких, под сенью которых прятаться в жаркий день. Интересно, как костюм смотрелся бы в таком антураже? Один вопрос и никакого ответа: возьми Марк с собой какие-нибудь краски, ту же акварель, возможно, смог бы ответить. Но акварелью неудобно, Марк — маркерами. Созвучно. Привычно. Но ведь привычка — это что-то про автоматизм. А Марк не любит жить на автомате. Нужна свобода: мыслей, чувств, движений. Воздух нужен и место для шага вперёд. Марк — импровизатор. Не знал, что рисовать, пока не измарал уже один лист — скомкал, выкинул в урну под столом, взял лист следующий и начал заново. Чёрные круги на белом фоне, чёрные клубы, циркуляция в пространстве одного и того же — попытка вырваться за пределы. Крик в пустоту — не раскрашивать, но ломать. Наверное, дома он бы и вовсе занялся какой-нибудь аппликацией. Сделал бы что-нибудь масштабное, как в старые добрые времена, если бы смог найти на это силы. Рисовал бы чем угодно и на чём угодно — но здесь, в приличном номере европейского отеля, места бунтарству в творчестве, тяга к которому проснулась так внезапно, не находилось. Как будто ему стоило проявиться в чём-нибудь ещё. А может, и так уже проявилось. Откатал же короткую, сделав лутц и запоров каскад, — чем не бунт? Марк рисовал и много думал — фоном. Мысли не складывались в отдельные слова, а проносились картинками, которые шли не в хронологическом порядке, невпопад. Снова вспоминал, как ждал оценки в КиКе, как смотрел Женю с трибуны, как Саша всё билась с трикселем — и вот, получилось наконец. Как в Пекине гадали на учебнике латинского: там было про Икара и про присланные письма. Про Икара же картина — «Падение Икара». Тоже зеленоватая в целом. А ещё там Икар как будто и не главный персонаж. У него своя трагедия, а вокруг мир живёт, движется, жизнь спокойная. А Икара там просто больше нет. Марк рисовал и даже не сразу заметил, как открылась дверь номера, как Женя вернулся — тут уже не спрятать, рассказывать придётся, что это вообще такое. Впрочем, Марк и не был против — ну, показывать ему всякое. Делиться. — Я не помешаю? — спросил Женя, вернувшись из ванной комнаты. Остановился в паре шагов от стола. С такого ракурса — точно видел, чем Марк занимался. Вот и решил не беспокоить, уточнить, можно ли вообще... ему тут быть? — Нет-нет, ты чего, — закопошился Марк, сдвинул лист и только что закрытый колпачком маркер в сторону, развернулся к Жене, отодвигаясь от стола со стулом. Женя с места не сдвинулся: Марк заметил, что он бегал взглядом, то на Марке задерживаясь, то на стол косясь. Руки за спиной сложил и всё не решался заговорить. Марк тоже молчал — ждал. Знал всё равно, что стоит кому-нибудь из них пробросить какую-нибудь реплику, как разговор тут же наберёт обороты, но эти мгновения молчания в предвкушении — это что-то на очень волнительном. Особенно теперь. — Как ты? — спросил в итоге Женя, очень внимательно смотря на Марка. А тот и замялся как-то. — Я? — Ты, — повторил Женя. — Про меня уже вроде достаточно за сегодня сказано. Надо же. Ну правда главная звезда же сегодняшнего дня, вечера и вообще — а вот про Марка спрашивал. Не хотел больше, наверное, про свой прокат говорить, про себя. А ведь мог бы. Классно. — Четыре-три не сделал, что-то ещё там недоработал, но лутц нормально, спасибо тренерскому штабу… — Я видел мельком, — перебил его Женя. — Там телевизор стоит, ну и писали потом. — А, — кивнул Марк. — Да. Сам же чужие результаты смотрел всегда, а мысль о том, что и другие могли про его результаты читать, в голову как-то не приходила. — Здорово, что на лутц решился, — сказал Женя — улыбаясь. С восхищением? — Мне кажется, у меня особо не было выбора, — хихикнул в ответ Марк, и Женя тут же нахмурился. — Это целиком и полностью идея штаба? — Скорее… думаю, я мог бы и не идти на лутц, но в данных обстоятельствах лучше было бы его сделать, — уклончиво ответил Марк. Но Женя всё равно не понимал, о чём речь: сидел такой же нахмуренный, молчал, точно в ожидании продолжения. Марк вздохнул. — Ты же знаешь, чей это коронный прыжок. Не стал называть по имени — Женя же и так догадаться должен был, правда? Вовсе не сложный пазл. Женя догадался. Кивнул тихо, поджав губы. Так странно — будто зашли в запретную секцию в библиотеке Хогвартса, ходят на цыпочках под мантией-невидимкой и стараются ничего не задеть. — Ты так и не объяснил, что у вас произошло, — негромко сказал вдруг Женя. Ну конечно. Марк просто поставил перед фактом Женю и Софу, но ничего не рассказал. А если о чём-то вовремя не поговорить, то оно потом только больше проблем доставит. — Саша сначала перерыв предложила, — нехотя заговорил Марк. — Пока соревнования. Но я сказал, что лучше вообще расстаться уже. — Ты это… на эмоциях или серьёзно? — неожиданно задался вопросом Женя. — А разве это не может сочетаться? — ответил ему Марк — вопросом на вопрос. Через пару секунд понял, о чём ещё можно было говорить примерно так же. Уже же говорили. Уже ведь Женя спрашивал — почему? Марк отвечал: потому что хотел. Так и тут. Захотел, вот и всё. Вот и решили, вот и поставили точку. И превращать её в запятую у Марка желания не было. — Просто вы долго встречались, чтобы так резко всё закончить, — проговорил Женя так, что было слышно, что ему об этом разговаривать в принципе не особо уютно, но другого пути к разрешению умолчаний и недоговорённостей не было. — И четырёх месяцев толком не прошло, — пожал плечами Марк. — А кажется, будто год с лишним. Женя, конечно, не имел в виду, что они начали встречаться на Кубке Первого Канала. Женя всё прекрасно знал. Женя просто говорил о том, как со стороны чувствовалось. Смотрел на Марка как на недосягаемое, вот время и тянулось сильнее. — Мы отдалялись постепенно, — продолжил Марк. — Ну вот и отдалились совсем. — В Пекине как-то поводов не было, — заметил Женя, и Марк нервно ухмыльнулся. В Пекине? Не было поводов? Ага, как же. Марк осторожно протянул левую руку, Женя сообразил, протянул свою навстречу — Марк ухватился за его ладонь, поглаживая тыльную сторону большим пальцем. Задержал взгляд. — Это всё какое-то сумасшествие, — отметил Марк шёпотом, не смея поднять голову. — Но мне очень нравится. Женя не убирал руку, не отходил. — Что нравится? — тоже шёпотом спросил он. Марк тяжело вдохнул. Зажмурился. — Ты нравишься, — на выдохе, всё так же еле слышно признался. И Жене, и себе — в моменте. Проартикулировал то, что долго теплилось внутри. Марк вдруг почувствовал, как Женя чуть потянул его руку на себя, и вскочил с места — почти что бросился на Женю, обнимая, прижимаясь к груди, прячась в кольце его сильных рук. — Мне страшно, — пробормотал Марк и почувствовал, как Женя одной рукой забрался в его кудри — приятно. Страшно, потому что этого никто не поймёт. Страшно, потому что это осознание, пусть и вызревало давно, пришло слишком резко и бесповоротно. Страшно, потому что это в Монпелье, а что будет, когда вернутся домой? Когда вспомнят, что дома у них в разных городах. Женя вдруг руки ему на плечи положил, чуть отстраняя от себя, вынуждая посмотреть — глаза в глаза. Марк послушался. У Жени в глазах зелёных — спокойствие. — Давай вместе бояться, — тихо предложил он вдруг, и Марк мигом вспомнил — песня такая есть. Там что-то про темноту и про то, что надо вместо слов остаться рядом. Женя же уже позавчера сказал, что он рядом. И Марк рядом. Вот и оставалось теперь — хвататься друг за друга. Марк улыбнулся, Женя тоже заулыбался, щурясь, а у Марка в голове всё продолжала та песня звучать. Особенно последние слова в ней: кем бы мы стали, будь мы посмелей. — Наверное, лучше просто не бояться, — подытожил Марк, а потом приподнялся на цыпочках, потянулся — и поцеловал Женю в левую щёку. Осмелел. — Вместе не бояться, да? Женя ничего не сказал — вместо этого торопливо поцеловал Марка куда-то в висок. Закивал. Не бояться быть смелее. Не бояться быть. Софа вот тоже уже перестала бояться — ну, по крайней мере, так казалось со стороны в день произвольных программ. Марк понимал, что на самом деле это вряд ли так. Понимал на завтраке, когда Софа — заметил её издали — вроде улыбалась, а вроде как-то зажато себя вела всё равно. Понимал, когда читал заметки по её контенту с тренировок. Марк не был в этом уверен, но ему казалось, что квадлутц она сюда везти не планировала, но нет же — тренировала. Куда ни глянь — сплошной четверной лутц. У Саши вот планировалось целых два, оба в каскадах. Вернулась к макету с Чемпионата России, но с сальховом вместо тулупа. Марк уже не особо понимал, зачем идти на столько четверных, но раз ей хотелось, значит, так и должно было быть. Здравый смысл подсказывал, что медаль у Саши будет в любом случае, как и у Софы, и у Лизы. Ещё здравый смысл подсказывал, что у Лизы, наверное, будет только бронза. Она же без четверных, пусть тулуп и тренирует. Но тот же здравый смысл напоминал о прошлом Чемпионате мира, когда Лиза стала второй, а Саша третьей. Напоминал — и давал понять, что в жизни возможно абсолютно всё: вопрос лишь в месте, времени и приложенных усилиях во имя свершаемого. Последняя разминка девочек уже попадала на то время, когда тренировок не было. Марк помнил об этом, Женя тоже — сказал Марку, что они могут настроить какой-нибудь русскоязычный канал и посмотреть. Хотя бы Софу. Марк согласился. Договорились. Тренировки прошли нормально, что утренняя, что дневная, хотя в целом всё ощущалось немного замыленно — будто камеру не протёрли. С девочками толком и не увиделись, не считая завтрака. Сашу Марк со спины заметил и отвернулся тут же. Что уж там смотреть. В комплексе уже тоже с девочками не пересеклись. Зато вот на обратном пути, когда собирались спускаться к автобусу, чуть не столкнулись с торопившимся куда-то Ильёй. Илья их узнал, остановился, поздоровались. — Уезжаете? — спросил Илья: произношение отчаянно стремилось к английскому, но всё равно старался, всё равно было понятно. — Тренировки закончились, пора настраиваться на завтра, — усмехнулся Марк, разводя руки в стороны. Илье бы тоже хорошо настраиваться — может, сможет войти в тройку. У него же есть этот… лутц, да. Опять. Марк успел вчера посмотреть его прокат короткой — всё круто, всё чётко. Марк — честно — удивился даже, что у него оценка ниже, чем у Жени в итоге получилась, но в целом объяснимо. Илья же не ездил на Олимпиаду. Пока не сделал себе мировое имя в рамках соревнований. Всё ещё было впереди. Марк говорил раньше про Илью: он бешеный. С каскадами этими его, мечтаниями. А сейчас, когда познакомились, оказалось, что он вполне обычный. Не в плохом смысле — просто такой же, как они. Подросток с большими мечтами, но плюс к этому — подросток очень способный. Промелькнула мысль: даже в него Марк в преддверии произвольной верил куда больше, чем в себя. — А Саша, Софа… Лиза? — перечислил Илья девочек, и до Марка наконец дошло, куда Илья так торопился. Там же и девочки из США катать должны были — Карен, Алиса, Мэрайя. Илья спешил, чтобы успеть на них посмотреть. Ну и на тех, кого перечислил, наверное, тоже. — В отеле посмотрим, — ответил за Марка Женя, и Илья кивнул. Взгляд какой-то растерянный стал. Не ожидал? Думал, что останутся? Марк в принципе тоже думал, что, может, Женя останется на Лизу посмотреть. В одной группе всё-таки. Но Женя сам предложил посмотреть с экрана. Выбрал так. Нашли русскоязычный канал с ноутбука Марка. Успели как раз к началу проката Софы: Марк сцепил руки в замок, всматривался в экран пристально. Пытался понять, как Софа себя чувствует. Волнуется? Переживает, что снова что-то не получится? Нет. Когда зазвучала музыка, Марк почувствовал: в Софе блестела уверенность и острое желание показать, на что она способна. Марк помнил контент с тренировки: должен был быть лутц. Движения чёткие, хотя и немного спокойные — не растрачивала зря силы, готовилась к элементу. Заходила на прыжок. Секунда, другая, наружнее ребро — отчётливее, чем порой делала на тренировках на его глазах. Марк даже вытянулся, будто взмывая в воздух вместе с ней. — Четверной лутц исполняет Самоделкина первым элементом! — возгласил голос комментатора. Приземлила, докрутила, судя по выезду. — Молодец, — вырвалось у Жени, и Марк увидел, что Женя тоже очень переживал и очень внимательно смотрел. Им обоим очень хотелось, чтобы у неё всё получилось. — Четверной сальхов, двойной тулуп, — прокомментировали за кадром следующий каскад, и Марк понял: не только Саша ориентировалась на старый макет. Софа тоже решила не рисковать, решила поступать так, как уже получалось. Хорошая тактика. Софа оставалась в образе, даже несмотря на то, что очевидно шла мимо заявки и по сути придумывала себе контент на ходу — ну, или вспоминала. — Риттбергер только тройной сегодня у Софьи, — отметили комментаторы, когда Софа приземлила сольный риттбергер. Не пошла на квад — и ничего страшного. Уже на Олимпиаде вошла с ним в историю, как Саша вошла с пятиквадкой. Повторять это в Монпелье — вовсе не обязательно. Когда она приземлила четверной сальхов и во второй половине программы, волнение как-то отпустило. Уже было понятно, что программу она доедет. Даже если сделает где-нибудь бабочку, на пьедестал вырвется в любом случае. Да, Алиса уже приземлила тройной аксель, но три четверных — это другое. Сильнее. Это счастливый билетик. И Софа доехала, и Софа не упала, и бабочек тоже не допустила. Она просто сделала всё. Счётчик в левом верхнем углу показал отметку за сто баллов. Крупным планом показали её лицо, и Марку показалось, что улыбка была какой-то вымученной. А ещё… — Она прихрамывает, или мне кажется? — озвучил мысль Марка Женя, и Марк в прострации закивал. Раз уж Жене в глаза бросилось, то так оно и было. Не очень заметно, но кто знал, как оно работает, тот понимал. Уже ни на что другое Марк внимание не обращал: ни на слова комментаторов о предварительной оценке за технику, ни на повторы прыжков толком. Старался разглядеть, что там у Софы в лице было. В глазах хотя бы. Подозревал, что могла плакать. Когда только программу закончила, улыбалась, но теперь уже маску натянула на лицо — не поймёшь. — Сто шестьдесят восемь целых и тридцать девять сотых! — восторженно воскликнул в итоге комментатор, и Марк и сам чуть не подскочил на месте от услышанного. Софа в КиКе сжала левый кулак, потрясла им — всё получилось. — За двести сорок один балл уходит итоговая оценка у Софьи за две программы. — Не зря, — вырвалось у Марка, но продолжать фразу не стал. Поднялся с места. Не зря съездила на игры, не зря показала себя миру, не зря не отказалась от того контента, к которому привыкла. Вышла и сделала, как могла. Но всё равно страшно: почему хромала? Точно не показалось? Если не показалось, то почему и как травмировалась? Луну Хендрикс Марк уже посмотрел краем глаза. Каталась классно — даже грустно было, что отсутствие ультра-си вряд ли даст шанс на пьедестал. Женя сидел в телефоне: листал новости, читал посты про Софу. — Не пишут про ногу ничего? — осторожно уточнил Марк, и Женя мотнул головой. — В комментариях только пишут всякое про баллы, — отозвался он. — И про Давыдова. Распространяться не стал — Марк заметил, что сразу стал пролистывать. Неудивительно: раз про Давыдова, значит, про то, что Софа приехала с поставленной в его штабе программой представлять штаб Соколовской, а это как-то не очень. Очередные бредни и сплетни о переходе. А вот когда объявили Сашу, Марк не удержался и ушёл в ванную. Закрылся, осел на пол, прислоняясь спиной к двери, и закрыл уши руками. Женя не остановил, не пошёл за ним. Кажется, сделал потише звук. Вернулся в комнату Марк уже тогда, когда Саша сидела в КиКе, а на экране показывали моменты её проката. Марк сразу заметил: Этери Георгиевна сидела как-то поодаль, не так близко, как могла бы. Да и Саша не выглядела весёлой. Марк посмотрел на Женю, и тот тихо вздохнул. — Плохо? — осторожно спросил Марк. — Сейчас услышишь, — только и ответил Женя, и на экране показали повтор Сашиного четверного лутца в замедленной съёмке. Положение в воздухе нормальное, хорошо крутилась, а потом… потом упала. И что-то подсказывало Марку, что вряд ли Саша была настолько невесёлой из-за всего лишь одного падения. Наконец окошко с повторами свернулось, и на весь экран показали Сашу. Накрасила глаза сегодня по-другому — как-то более по-кошачьи, что ли. Марк не знал, как это назвать. Но точно знал, что в глазах не видно было никакого победного задора. Только обида. И страх. — Итак, оценки, — заговорил комментатор, и Марк замер в ожидании. — Сто пятьдесят восемь целых и двадцать восемь сотых набирает Саша за произвольную программу… — Чего? — мигом отреагировал Марк: это было слишком мало. И вопрос был точно не в одном падении. — Она занимает второе место вслед за Софьей Самоделкиной, — продолжал тем временем говорить комментатор, — и по сумме она тоже вторая.