Чат: "Добро пожаловать в дурдом!"

Почему-то именно в этот раз чувства Гоголя накалились до предела. Всё ощущалось слишком остро, каждое прикосновение Достоевского отдавалось приятной дрожью и желанием получить больше как можно быстрее. Но вот Достоевский, несмотря на озорной огонёк в глазах и хищный взгляд, не спешил спускаться к самой чувствительной части тела Николая. Он ходил вокруг до около, касаясь бёдер, поясницы, живота, но обходя стороной то, что так отчаянно нуждалось во внимании. Гоголь от этого хотел чуть ли не начать умолять Достоевского прикоснуться к нему, довести до пика, заставить стонать и извиваться. Да хоть что-нибудь сделать, лишь бы утолить голод отнюдь не из-за еды. А при всём при том, у Фёдора у самого стоял колом, но он как будто намеренно игнорировал это, концентрируя внимание лишь на том, чтобы его парень получал удовольствие. Его проворный язык скользил по шее и ключицам, пока руки забирались под форму горничной, исследуя грудь. Пусть Гоголь и хотел раствориться в этих руках и перестать о чём-либо думать, он не хотел, чтобы хорошо было только ему. В конце концов, вся задумка состояла в том, чтобы Достоевский простил его, а, соответственно, это он сейчас тот, кто должен наслаждаться процессом. Рука Николая потянулась к эрекции Фёдора и огладила выпуклость. В ответ послышался гортанный рык, и рука Гоголя была наглухо прижата к стене. — Я польщён, что ты хочешь позаботиться обо мне, но тебе ещё представиться такая возможность. А сейчас я хочу доставить тебе удовольствие. Расслабься, душа моя. Гоголь протяжно вздохнул и подчинился. Сложно было противиться такому властному тону. Достоевский удовлетворённо хмыкнул и продолжил свои сладострастные пытки, которые доводили Николая до исступления. Разве можно вообще быть настолько искусным, чтобы одним языком на шее и руками на груди доводить человека до звёздочек в глазах? Но не успел Гоголь в очередной раз восхититься умениями своего парня, как тот резко поменял тактику: из нежного и неторопливого темпа, он перешёл в откровенное наступление. Пальцы безжалостно сжимали соски, заставляя Гоголя стонать, а язык скользнул вниз, к плоскому животу. Гоголь поддался бёдрами вперёд, желая получить хотя бы какое-то трение, и Фёдор дал его ему, качнувшись навстречу. Николай застонал от покалывающего чувства, но этого явно было мало. — Прошу, Федя... Я-я больше не могу... Прошу, не мучай меня и просто трахни! Иначе я с ума сойду-у-у... Гоголь готов был на коленях стоять и умолять, лишь бы Фёдор внял его просьбам. Но, похоже, что даже стальной выдержке Демона-Фёдора приходит конец. Гоголя оторвали от стены и уложили на мягкие простыни, сразу нависнув сверху и вдавив в матрас. Рука Достоевского тут же оказалось между ног Гоголя, и тот не сдержал стон. Ладонь его парня, с длинными красивыми пальцами, которые были разве что у аристократов, которым и подобает такая изящность, поглаживает стояк Гоголя сквозь одежду, но даже этого уже хватает, чтобы Николай закатывал глаза и поддавался навстречу. Разгорячённый язык Фёдора игрался с чувствительными сосками Гоголя, усиливая его ощущения. Хотелось больше, горячее, слаще, развратнее. И всё это мог подарить Гоголю только Достоевский. Только Гоголь почувствовал, что сейчас окажется на пике только от трения руки Фёдора о его пах через юбку, как ладонь прекратила двигаться. — Н-нет! Не останавливайся! Прошу, ещё! Дост-кун... — Гоголь готов был выть от разочарования, но почувствовал, как его юбку задрали, избавили от нижнего белья и пальцы, недавно стимулирующие его эрекцию, вошли в анальный проход. Гоголь вскрикнул и вцепился руками в простыни, сминая их. — Тише, тише, душа моя, сейчас тебе станет очень хорошо. Два пальца Фёдора протолкнулись вперёд и согнулись, задевая простату. Николай протяжно застонал и сам насаживался на пальцы, чтобы восхитительное чувство повторилось ещё раз. Достоевский наклонился к Гоголю, чтобы впиться в него поцелуем. Николай закинул руки на шею парню, чтобы углубить поцелуй. Он всегда любил целоваться во время секса, потому что Достоевский делал невероятное своими губами и языком, заставляя Николая полностью отключиться от внешнего мира. Каждый раз был как первый. Будто до этого они не целовались сотни раз и не спали десятки раз. Закончив растягивать колечко мышц, Достоевский расстегнул ремень брюк и стянул их вниз вместе с бельём. Стоявший член приличных размером сочился предэкулятом. Гоголю уже не терпелось почувствовать его, так что он призывающе качнул бёдрами. Фёдор притянул его за бёдра ближе к себе и вставил наполовину. Гоголь откинул голову назад и издал то ли стон, то ли скулеж. Достоевский начал со среднего темпа, но нетерпеливому Николаю этого было недостаточно. — Дост-кун!.. Дост-кун!.. Быстрее, пожалуйста! Фёдор чертыхнулся и ускорил темп. На самом деле, он и сам еле придерживался такого темпа, но хотел, чтобы Николай чувствовал себя максимально комфортно и удовлетворённо, а сразу быстрый темп не каждому по душе. Но он недооценил своего очаровательного развратника, которому даже сейчас хотелось большего. То, как он извивался и стонал, закатывал глаза от удовольствия и подмахивал бёдрами в такт движениям Достоевского, лишь сильнее подначивало его. Вид возбуждённого Гоголя с растрёпанной косой и раскрасневшимися щеками, который издаёт эти прекрасные звуки только для Фёдора полностью сводил с ума. Видя, как Гоголь изнывает от желания, чтобы к нему прикоснулись там, где ему больше всего хочется, Фёдор просто не смог не дать ему этого. Он провел рукой по возбуждённой плоти, отчего Гоголь громко простонал имя парня. Движение руки Достоевского на его члене было в такт толчкам, из-за чего ощущения Николая лишь обострялись. Он чувствовал, что находился на пике. По томным вздохам Фёдора можно было сказать, что тот тоже почти близок к концу. — Ф-федя... Я скоро... — Я тоже. Ещё пару толчков и резких движений вверх-вниз по члену Гоголя и тот с громким криком кончает, прогнувшись в пояснице чуть ли не до хруста. Достоевский издал тихий, едва уловимый стон и кончил в Николая. Оба потные и грязные, но довольные упали на кровать, переводя дыхание. — Ну так, ты меня правда простил? — спросил после недолгой отдышки Гоголь, повернувшись к Достоевскому. — Коль, я же уже сказал, что простил. — Это было уточнение, чтоб уж наверняка. Достоевский тихо хихикнул и поднялся с кровати. — Нам нужно помыться. — Да, пожалуй... Сейчас, дай мне минут пя... Ой! — Гоголя резко подняли на руки. — Д-дост-кун, необязательно этого делать! Я и сам в состоянии дойти. — Я прекрасно это знаю. Но мне хочется о тебе позаботиться. Ты против? — с намёком на обиду сказал Достоевский. И Гоголь опять повёлся. — Нет, нет! Конечно нет! Я вовсе не против... — Вот и чудно. — улыбнулся Фёдор и понёс Николая в ванну. А в это время весь этаж облегчённо выдохнул от того, что эта порно-эпопея закончилась. И мало кто знает, что настоящим виновником являлся Дазай.