Чат: "Добро пожаловать в дурдом!"

Гоголь валялся на кровати и не знал, чем себя занять. К Дазаю идти точно не вариант, их комната с Чуей закрыта на замок. Сигма от него прячется, а Достоевский, сидящий рядом на стуле, очень увлечён книгой, которую они выбрали читать вместе с Дазаем. Николай вздохнул и повернул лицо к Фёдору, рассматривая его профиль. Тёмные волосы, покоящиеся на плечах, аккуратный нос, мягкий изгиб губ и идеально очерченная линия подбородка. Всё в нём для Гоголя было изумительным и обаятельным. На секунду в голове Николая промелькнуло то, о чём он не хотел думать. — Дост-кун, а что, если тебя кто-нибудь убьёт? Внезапный вопрос выбил Достоевского из колеи. Он оторвал глаза от чтения и развернул голову к парню. — С чего вдруг такой вопрос, душа? Гоголь устремил взгляд к потолку. — Не знаю… Но каждый раз, когда я об этом думаю, мне становится невыносимо тошно. — Забудь об этом. Это же полнейшая глупость. — Я знаю… знаю… — Гоголь вздохнул и прикрыл глаза. Он открыл их снова, когда почувствовал, как кровать прогнулась под чужим телом. — Душа моя, прошу тебя, не грусти по таким пустякам. Видеть твоё опечаленное лицо хуже всякой муки. — Прости, Дост-кун, я испортил тебе настроение… Достоевский мягко улыбнулся и потянулся к щеке парня, чтобы прижаться к ней холодной ладонью и погладить, чувствуя, как Гоголь подставляется под прикосновение. — Это тут ни причём. Ты не можешь испортить мне настроение. — Дост-кун, вот опять ты это делаешь… — Что? — Убиваешь своими речами. Прекрати такое говорить, или у меня тахикардия начнётся. — Из-за тебя она у меня не прекращается. — Дост-кун, ну я же говорил! Достоевский тихо смеялся, смотря на то, как Гоголь отворачивает голову, якобы Фёдор итак не увидел румянца на его щеках. — Душа, посмотри на меня. Гоголь осторожно повернулся, и к его устам тут же прильнули холодные потрескавшиеся губы, которые Николай так любил целовать. В поцелуй было вложено столько любви и нежности, что Гоголь задрожал от переизбытка чувств. — Душа, тебе холодно? — невинно спросил Достоевский шепотом на ухо Гоголю. — Не издевайся… Я знаю, что ты нарочно! — Прости, я не смог удержаться. — Дост-кун, ты сущий искуситель! Пока Достоевский в очередной раз посмеивался, Гоголь воспользовался моментом и накинулся на него, обвив тело руками и сильно стиснув кофту. — Душенька? — Ты не против остаться вот так? — совсем тихо спросил Гоголь, утыкаясь в плечо Фёдора. — Конечно нет. — Обещай, что не бросишь меня, пожалуйста. Я просто не переживу. — после небольшой паузы сказал Гоголь, вызвав удивление у Достоевского. В этой не просто просьбе, а крике отчаяния, было столько боязни одиночества и потери, что Фёдор лишь крепче обнял парня, наградив макушку лёгкими поцелуями. — Коля, душа моя, я уйду из этого мира не раньше тебя, обещаю. Я буду молиться Богу, чтобы наши души встретились на том свете. Так мы вечно будем вместе. — Как религиозно, Дост-кунчик. — Как есть. — Я тоже буду молиться. Я хочу всегда быть с тобой, свет души моей. Достоевский честно надеялся, что его смущение останется незамеченным. Но Бог слышит не все молитвы. — Дост-кун, ты покраснел! — Неправда. — Правда-правда! Боже, это очень мило! Так бы и сказал, что тебя не устраивает «Дост-кун». — Меня всё более чем устраивает. — Не-е-ет, теперь не отвертишься! Даже не пытайся! Я заставлю тебя стать помидоркой, жизнь моя! — Это месть за прошлый раз? — Тебе не нравится? — сразу поник Гоголь. — Нет, что ты… — Достоевский погладил парня по макушке. Гоголь после слов Фёдора сразу повеселел. — Вот и чудно! — Хитрец… — по-доброму усмехнулся Достоевский. — Я так хочу вогнать в краску Дост-куна! — У тебя это и так получилось. Одного раза вполне хватит. — Ну не-е-ет! Так нечестно! Мне мало этого! Дост-кун так сильно не смущается даже во время секса! — А то ты прям моё лицо в процессе разглядываешь. — Между прочим, да. Не могу налюбоваться на своего горячего парня. — Про горячего парня должен говорить я. Знал бы ты, насколько чертовски сексуален. — Разве это звучит не слишком грешно для такого набожного человека, как ты? — Запретный плод сладок. Я просто не мог не повестись на него. — Когда Дост-кун ставит меня выше веры, мне хочется его затискать. — Кто тебя останавливает, душа моя? — И правда. — Гоголь подтвердил свои слова действиями, и Достоевский снова был прижат к парню, который медленно поглаживал его по спине. — Ох, кажется, я не запомнил номер страницы, на которой остановился… — Обычно для тебя не составляет труда это запомнить. — Видимо, сегодня абсолютно все мои мысли были заняты тобой настолько, что я не был в состоянии переключить своё внимание на запоминание страницы. — Дост-кун, хватит быть таким милым! — Но ведь это ты милый, душка. — Да как у тебя это получается?! Достоевский прикрывает ладонью рот, чтобы не слишком громко смеяться, пока Гоголь отчаянно краснеет и недовольно бурчит себе под нос. Но Фёдор прекрасно понимает, что это наигранное бурчание – способ скрыть смущение, который не работает против Достоевского. Он всегда найдёт способ заставить покраснеть своего парня, который может задавать любые постыдные вопросы и не испытывать смущения вплоть до того, пока эти вопросы не начнёт задавать ему Достоевский.