Цена жизни

...Вот уже больше месяца я лежу здесь. Просыпаюсь, вижу свою больничную палату, приходят врачи, что-то мне вкалывают и уходят, а я остаюсь здесь одна. Осознание того, что моя семья мертва пришло ко мне уже давно. Но врачи всё равно каждый день по несколько раз вкалывают мне успокоительное. В мою палату запрещено заходить. Шерона нет, Финника нет, здесь никого нет. Единственных людей, которых я вижу — врачи. –Привет, –слыша голос девочки, я оборачиваюсь. Передо мной стоит сестра Китнисс, она в одежде врачей, но в отличие от всех остальных, излучает тепло. То тепло, которое мне и не хватало. –Я Примроуз, но ты можешь меня звать просто Прим. –Я Мерсед.., –мой голос дрогнул. Вот уже больше месяца я ни с кем не разговаривала, поэтому каждый звук мне даëтся с трудом. –Мерседес, –чëтко, но тихо произношу я. –Мне очень приятно, –улыбается она. –Зачем ты зд... здесь? –А разве ты не хочешь наконец встретиться со всеми остальными? –её голос дрогнул. –Меня хочет видеть Плутарх, –хрипло произношу я. А Прим лишь качает головой. –Зачем? –Мерседес, ты находишься здесь вот уже 1 месяц и 7 дней. Альма Койн — президент Дистрикта-13 считает, что ты ещё не готова к разговору и сотрудничеству. Плутарх же думает иначе. Он убедил её назначит ей с тобой встречу. Но если ты не хочешь, то встреча отменится. –Зачем им я? Для Китнисс? –она лишь качает головой. –Нет. Я не буду больше участвовать в каких-либо их планах. Из-за них я... я лишилась всего. Отца, матери, сестры, брата... У меня не осталось нико... го. Возможно мне теперь и нечего терять, но... но в память о них я не собираюсь им помогать... Я знаю. В том, что я потеряла семью виновата только я сама. Мне нет ради кого или чего жить. Но я лучше сгнию здесь под... под капельницами и лекарствами, чем отправлюсь на штурм Капитолия. Передай им это. Слово в слово. –Хорошо, –лишь отвечает Прим. –Я им это передам... И ещё кое-что, Шерон просил передать, чтобы ты выздоравливала. Он каждый день заходит, но его не пускают из-за твоего нестабильного состояния. Выздоравливай, –последнее, что говорит Прим и уходит. ...С того разговора прошло около недели. С каждым днëм врачи начинали приходить всё реже, а ко мне стали приходить посетители. То Плутарх зайдëт и поинтересуется моим состоянием, то снова Прим, один раз пришëл Финник. Его состояние пугает меня сильнее всего, он явно выглядит хуже, чем я. Понятие не имею, что ему вкалывают весь этот месяц, но он наоборот становится только более нервным. И вот, наконец, пришëл Шерон. –Привет, Мечи, –лишь произносит он, а я его сразу обнимаю. –Мне сказали, что тебе становится лучше. Я очень этому рад, –слышу как его голос дрогает, он очень напряжëнный и холодный. –Что-то случилось? –Я знаю, что ты отказалась от встречи с президентом Тринадцатого, но есть кое-что, что ты должна увидеть. Ты пойдёшь со мной? –Шерон очень напряжëн и серьёзен. По его серым глазам, которые так и метаются из стороны в стороны, можно сказать, что он боится, что я откажусь, но в них также видна и надежда. –Хорошо, –соглашаюсь я, а он лишь на миг улыбается. В дверь сразу же заходит женщина-врач и даëт мне серую длинную кофту, и я иду за Шероном. Ещё ни разу до этого я не была за пределами своей больничной палаты. Стены здесь все из серого бетона, как и одежда на людях. Ещё никогда до этого я не видела столько много оттенков этого цвета. И никогда не думала, что Дистрикт-13 может существовать, и уж точно не представляла о том, где и как они живут. –Куда мы идëм? –интересуюсь я, но Шерон ничего не отвечает. Не знаю сколько метров и коридоров мы прошли, путь я точно не запомнила, а эти серые стены лишь давят на меня. И вот наконец Шерон открывает железную дверь, за которой находится большой круглый стол и несколько мониторов. Обводя комнату взглядом, из знакомых людей я замечаю только Китнисс и Плутарха. –Итак… Пит… добро пожаловать обратно. Вдруг слышу голос Цезаря Фликермана. И только сейчас на мониторах я замечаю Цезаря. Он ни капельки не изменился с интервью полтора месяца назад, хотя Панем уже не тот, что прежде. И тут появляется Пит. Пит выглядит здоровым и сильным. Его кожа безупречна, она светится, как-будто всë тело отполировали. Его манеры сдержаны и серьëзны. Я не могу поверить своим глазам. Что же задумал Сноу?! –Могу поспорить, вы думали, что уже взяли у меня последнее интервью, Цезарь, –еле заметно улыбается Пит. –Признаюсь, да, –говорит ведущий. –В ночь перед Двадцатипятилетием Подавления кто мог подумать, что мы увидим тебя снова? –Это точно не входило в мои планы, –отвечает Пит, нахмурившись. –Полагаю, всем нам были понятны твои планы. Пожертвовать собой на Арене, чтобы Китнисс Эвердин и ваш ребенок могли выжить. –Так и было. Просто и понятно, –пальцы Пита чертят что-то на обивке подлокотника кресла. –Но у других людей тоже были планы. –Почему бы тебе не рассказать нам о последней ночи на Арене? –предлагает Цезарь. –Помоги нам разобраться во всем. Пит лишь кивает, но берёт паузу перед тем, как начать говорить. С каждой секундой моё сердце стучит всё бешенней и бешенней. В тоже время я хочу поскорее узнать, что он скажет, а в тоже не хочу, чтобы он говорил вообще. –Та последняя ночь… Рассказать вам о последней ночи… ну, сначала вам придëтся представить каково это — находиться на Арене. Это всë равно, что быть насекомым, находящимся в ловушке под дымящейся чашкой. А вокруг тебя джунгли… зелёные, живые и тикающие. Эти гигантские часы отсчитывают последние секунды твоей жизни. Каждый час предвещает новый ужас. Ты должен осознавать, что за последние два дня умерли пятнадцать человек, некоторые из них — защищая тебя. Всë происходит очень быстро, и последние восемь будут мертвы уже к утру. Выживет лишь один. Победитель. И твой план рассчитан на то, чтобы это был не ты. Пит замолкает, но лишь на секунду, чтобы перевести дух. Но с каждый словом на меня с новой силой накатывают воспоминания и никуда от них не убежать. Хорошо, что я нахожусь на успокоительных, иначе боюсь представить какая паническая атака бы меня захватила. –Как только ты оказываешься на Арене, остальной мир становится очень далеким, –продолжает он. –Все вещи и люди, которых ты любил и о которых заботился, практичеки прекращают существовать. Розовое небо, чудовища в джунглях и трибуты, жаждущие твоей крови — твоя последняя реальность, единственное, что действительно важно. Несмотря на то, как плохо ты себя чувствуешь, тебе придётся убивать, потому что на Арене у тебя лишь одно желание. И оно очень дорогого стоит. –Оно стоит твоей жизни, –говорит Цезарь. –О, нет. Оно стоит гораздо больше, чем жизнь. Убиение невинных? –говорит Пит. –Это стоит всего вашего естества. –Всего вашего естества, –тихо повторяет за Питом Цезарь. В комнате повисло молчание, и я чувствоваю, как оно распространяется и по Панему. Весь народ тянется к экранам. Потому что никто и никогда не рассказывал о том, каково это находиться на Арене. Если бы меня попросили бы об этом, то я бы не смогла передать те эмоции, которые ты испытываешь там. Но я — не Пит. У него это выходит так легко и точно, что мне становится жутко. –И ты цепляешься за своë желание, –продолжает Пит. –И в ту последнюю ночь, да, моим желанием было спасти Китнисс. Но даже не зная о мятежниках, я не чувствовал спокойствия. Всë было слишком сложно. Я начал понимать, что жалею о том, что не сбежал с ней раньше днем, как она предлагала. Но в тот момент уже не было возможности выбраться. –Ты был слишком увлечён планом Бити наэлектризировать соленое озеро, –произносит Цезарь. –Слишком занят игрой в союзников с другими. Я не должен был позволять им разделять нас! –Пит взрывается. –Тогда я и потерял еë. –Когда ты остался у дерева, в которое ударяет молния, а она вместе с Джоанной Мейсон потащили катушку с проводом к воде, –поясняет Цезарь. –Я не хотел этого! –Пит вздыхает, не трудно понять, что он нервничает и боится сказать что-то не так. Ведь за одно неправильное слово, его ждëт наказание от Сноу.  –Но я не мог спорить с Бити, не показав, что мы собираемся разбить союз. Когда тот провод обрезали, все стало просто сумасшедшим. Помню лишь отрывки. Как пытался найти ее. Как видел Брута, убивающего Рубаку. Как Мерседес метнула нож в Брута, а я его убил. Потом она побежала в одну сторону, а я в другую, чтобы найти Китнисс. Я знаю, что она звала меня. Потом молния ударила в дерево и силовое поле… взорвалось. –Китнисс взорвала его, Пит, –говорит Цезарь. –Ты же видел запись. –Она не ведала, что творит. Никто из нас не понимал плана Бити. Вы же видели, как она пыталась сообразить, что же делать с тем проводом, –огрызается Пит, а его тело напрягается. Теперь я точно уверена, что что-то с ним не так. Сноу явно что-то с ним делает. –Ладно. Просто это выглядит подозрительно, –говорит Цезарь. –Как-будто она с самого начала была посвящена в план мятежников. И тут вдруг, Пит поднимается на ноги, наклоняется к лицу Цезаря, сжимая руки на подлокотниках кресла своего интервьютера. И говорит: –Правда? И в ее планы входила Джоанна, чуть не прикончившая ее? Электрошок, который ее парализовал? Ради взрыва? –он уже кричит. –Она не знала, Цезарь! Никто из нас не знал ничего, кроме того, что мы пытались помочь друг другу выжить. Цезарь кладёт руку на грудь Питу в одновременно и примирительном, и защитном жесте. –Ладно, Пит, я тебе верю. –Вот и хорошо, –Пит отстраняется от Цезаря и падает в своë кресло. Цезарь ждёт минуту, разглядывая Пита. –А как насчет твоего ментора, Хеймитча Эбернети? –Я не знаю, что было известно Хеймитчу. –Мог он быть частью заговора? –спрашивает Цезарь. –Он никогда не упоминал об этом, –говорит Пит. –А что подсказывает тебе твое сердце? –продолжает настаивать Цезарь. –Что мне не стоило доверять ему, –говорит Пит. –Это всë. –Цезарь хлопает Пита по плечу. –Мы можем прекратить, если хочешь, –предлагает ведущий. –А нам еще есть, что обсудить? –с оттенком иронии спрашивает Пит. –Я планировал спросить тебя, что ты думаешь о войне, но если ты слишком расстроен… –начинает Цезарь в своей обычной манере. –О, я не настолько расстроен, чтобы не ответить на это, –Пит делает глубокий вдох и смотрит прямо в камеру. –Я хочу, чтобы все, кто смотрит — неважно, на стороне Капитолия вы или мятежников — остановились всего на миг и подумали, что значит эта война для человечества. Сражаясь друг с другом раньше, мы были близки к вымиранию. Теперь количество нас стало еще меньшим. А наше положение — еще более бедным. Это именно то, чего мы хотим? Поубивать друг друга? В надежде на что? Что какой-то благородный род унаследует дымящиеся останки? –Я не очень… Не уверен, что понимаю, о чëм ты… –говорит Цезарь. –Мы не можем воевать друг с другом, Цезарь, –объясняет Пит. –Нас останется не так много, чтобы продолжать военные действия. Если все не сложат оружие — и я говорю, что это нужно сделать как можно скорее — всë это, в любом случае, закончится. –То есть… ты взываешь к разоружению? –спрашивает Цезарь. –Да. Я взываю к разоружению, — устало говорит Пит. –А теперь почему бы нам не попросить охрану отвести меня обратно в апартаменты, чтобы я мог построить очередную сотню карточных домиков? –Цезарь моментально поворачивается к камере. –Что ж. Думаю, на этом закончим. Возвращаемся к обычной программе. Передача заканчивается музыкой, а потом появляется женщина, которая зачитывает список ожидаемого в Капитолии дефицита: свежие фрукты, солнечные батареи, мыло. И после этого экраны отключаются, а позади себя я слышу обвинения в адрес Пита. Одни называют его «предателем», другие «обманщиком» и «врагом». –Тебя никто не отпускал, солдат Эвердин, –слышу громкий и чëткий женский голос. Но не реагируя на женщину, Китнисс открывает железную дверь и уходит из Штаба. Замечаю, как за ней хочет пойти какой-то мужчина-солдат, но ему преграждает путь какой-то парень. –Отойдите, солдат Хоторн. Но парень не отходит и всё также столбом стоит на месте. И тут мужчина уже хочет его толкнуть, Хоторн отклоняется, но получает по носу локтëм, и у него течëт кровь. От вида крови мне становится жутко, даже от такого малого количества. –Солдат Хоторн, прекратите и отойдите, –говорит женщина, но парень не отходит. –Солдат, отдайте мне ваш комуникаф, вы временно отстраняетесь от частичных ваших обязательностей. Можете идти. Парень отдаëт женщине какое-то устройство, то ли браслет, то ли часы, и уходит. А голоса теперь звучат всё громче и громче. Каждый человек, находящий тут шепчет, что Пит теперь на стороне Капитолия, что он всё испортил и является «предателем». –Хватит, –не выдерживаю и громким голосом говорю я. –Он не предатель. –Вам слово не давали, миссис Родриг, –говорит мне та же женщина с прямыми средней длины седыми волосами и острыми чертами лица. Всё в ней говорит, что она тут главная. Думаю, что она и есть президент Койн Дистрикта-13. –У Пита не было другого выхода, как сказать это, –уже обращаюсь я к рядом стоящему с женщиной Плутарху. –Возможно он и выглядит хорошо, но не думаю, что Сноу ему ничего не делает. Он сказал это, чтоб спасти шкуру себе и Китнисс. И он не является «предателем», «обманщиком» и «врагом». Так, что не смейте его так называть. Женщина смотрит на меня грозным взглядом, она явно не в восторге, что я начала высказывать свою точку зрения. Думаю, если бы люди могли убивать с помощью одного лишь взгляда, то я была бы уже мертва. –Пожалуйста, оставьте меня и миссис Родриг наедине, –и комнату почти сразу же пустеет. Лишь Плутарх остаëтся. –Я очень рада, что Вам уже лучше, миссис Родриг. –Пит не предатель, –лишь говорю я. –Возможно. Конечно, большинство людей забудут его словам, но есть Дистрикты, в которых сопротивление более шаткое. Именно на эти Дистрикты и повлияли всех сильнее слова Пита. –У него не было другого выхода. –В любом случае он останется для меня предателем. И все остальные Победители, находящиеся во власти Капитолия. Каждый из них мог что-то рассказать Сноу, а я никому не верю. –Каким Победителям? –перебиваю её я. –У Капитолия всего четыре Победителя, все остальные были убиты на прилюдной казни. Почему они останутся предателями, если они всего-лишь спасают свои шкуры? Вы бы так не сделали? –Миссис Родриг, я хотела поговорить с Вами не на эту тему. И при всëм моëм уважение, но я не разделяю вашу точку зрения... А теперь к делу...