If it means protecting you (I’ll pay my dues) // Если это означает защищать тебя (я заплачу свои долги)

      — Господин Джостен? Я главный судебно-медицинский эксперт и патологоанатом, доктор Эшли Феррис. — Высокая темнокожая женщина протягивает руку, приближаясь к тому месту, где Нил и Аарон сидели одни в коридоре на жестких пластиковых стульях. Он ценит то, что она останавливается достаточно далеко, чтобы дать им возможность встать, и достаточно близко, чтобы он мог удобно дотянуться и взять ее за руку, не делая шага вперед. Он задается вопросом, использует ли она ту же технику, что и он, когда он смотрит на длину чьей-то руки, чтобы определить ее досягаемость.              — Я предпочитаю Нил, — говорит он, сохраняя контакт кратким. Он приятно удивлен, когда она легко кивает на его резкость и не отводит от него взгляда, задавая следующий вопрос.              — Насколько я понимаю, ты привел с собой мистера Миньярда в качестве своего рода переводчика. Я приношу извинения за то, что тебе не предложили независимого до прихода сюда, но, пожалуйста, будь уверен, что я могу тебе его предоставить, если ты предпочитаешь, чтобы это был полностью конфиденциальный визит. В качестве альтернативы, если тебе все еще удобно, чтобы он присоединился к нам для консультации, ты можешь выбрать, чтобы он подождал в другой комнате, пока у тебя не появится конкретный вопрос или область, которую нужно перевести?              — Нет, я бы хотел, чтобы Аарон оставался со мной все время, — подтверждает Нил, не совсем веря в то, что может случиться, если он пойдет туда один, видя, что он не смог понять и половины того, о чем его спросили по телефону.              — Очень хорошо, до тех пор, пока ты знаешь, что можешь изменить свое мнение в любое время, тогда он желанный гость. — Она делает паузу, наконец-то отводя свое внимание от Нила: — Вы предпочитаете, чтобы я тоже называла вас Аароном?              — Да.              — Тогда предлагаю начать, хорошо? — Она ведет их в увеличенную версию комнаты Эбби на стадионе, но с гораздо большим количеством оборудования, и подводит их к столу с двумя стульями перед ним. Как только они устроятся, она начинает, начиная с того, что, как полагает Нил, должно быть стандартной анкетой истории болезни с вопросами о его месте рождения, дате рождения, родословной и, казалось бы, бесконечном списке заболеваний, которые могли быть у него или его родителей, но он по большей части он не может ответить ни в том, ни в другом случае, потому что не похоже, чтобы он или его мама регулярно обследовались, пока были в бегах. Эбби ближе всего к доктору и ее осмотр закончился менее чем за пятнадцать минут. Кажется, это уже заняло почти час, а они даже не приступили ни к каким физическим измерениям или осмотрам. Но в следующий раз, когда доктор Феррис переворачивает страницу, он сразу же желает, чтобы она вернулась к своим предыдущим вопросам о его детском питании, физических упражнениях и условиях жизни.              — Тебе нужен список всех травм, которые у меня когда-либо были? — недоверчиво спрашивает Нил. — Не только те, от которых есть шрамы? Я надеюсь, что у тебя есть много места на этом бланке.              — Нам нужно охватить все серьезные травмы, будь то случайные, преднамеренные или нанесенные самому себе, а затем мы перейдем к любым менее значительным травмам, которые были нанесены другими или которые они вынудили тебя нанести себе, либо чтобы избежать их, либо в качестве формы наказания. Но давай начнем с каждой кости, которую ты сломал, — с жадным интересом говорит доктор Феррис.              — Разве для этого не нужен рентген? — Нил фыркает и видит, как Аарон неловко ерзает рядом с ним.              — Тебе придется простить мой энтузиазм, Нил. — Доктор Феррис извиняется с искренней улыбкой: — Обычно мне приходится это делать, не имея возможности задать человеку какие-либо вопросы, так что приятно хоть раз не гадать о происхождении травм. Помоги мне понять, что ты пережил, Нил, помоги мне привлечь людей, которые причинили тебе боль, к ответственности за это.              Нил долго думает, пытаясь сообразить, была ли хоть одна кость, которую он точно сломал, а не это просто ушиб или растяжение. Его мама всегда настаивала на том, что доказывать, что что-то сломано с помощью рентгеновского снимка, - опасная и дорогостоящая трата времени, и что в любом случае это не имеет значения, пока ты подготовлен к возможному перелому как только мог и постепенно возвращаетесь к его эксплуатации, результат в любом случае тот же.              — Не знаю, — наконец говорит Нил и с удивлением видит, что лицо патологоанатома осунулось.              — Мы можем остановить экспертизу в любое время, Нил, или… — мягко говорит доктор Феррис, откидываясь назад, чтобы дать ему пространство.              — Нет! Я не хочу останавливаться, — выпаливает Нил, — я просто… я же говорил тебе раньше, я никогда не был в больнице. То есть я могу предположить, что я ломал, если хочешь, но… — Нил замолкает.              — Вау. Ладно, извини, я просто… я чувствую себя глупо, не осознавая, насколько сложным был мой вопрос, — почти с удивлением говорит доктор Феррис, а затем снова начинает взволнованную речь. — Нет, нет, я имею в виду — не сложно, как будто это твоя вина, что ты не ответил на него, это моя вина, что я задала тебе неправильный вопрос. Конечно, ты не можешь ответить на него. Итак, ммм, верно. Ничего не диагностировано. Я... гм... как насчет... о! Симптомы перелома, ты знаешь, какие они? Нет! Подожди! Та же проблема, верно?              — Извини? — Нил вздрагивает: — Моя мама всегда была категорически против любого упоминания о том, что что-то настолько плохо, что нужно обращаться к врачу, потому что это привело бы нас в систему. Было безопаснее спрашивать только о том, как мы это исправим, а не о том, что с этим не так. Сомневаюсь, что моя версия первой помощи совпадает с любым из ваших учебников.              —Поможет ли это, если мы проведем запись исторической части одновременно с физическим осмотром? Ты расскажешь нам, как ты получил каждый из своих шрамов и какие другие травмы ты получил в то же время? — нерешительно спрашивает Аарон Нила, пока патологоанатом колеблется и обретает уверенность, когда начинает с энтузиазмом кивать. — Как ты думаешь, ты можешь рассказать нам, как произошла травма, что ты не мог сделать с этой частью себя и сколько времени потребовалось, чтобы выздороветь?              — Слава богу, ты привел переводчика! Да, Нил, это именно то, что я хотела бы знать. Ты расскажешь своими словами, а мы с Аароном переведем это обратно на медицинский язык для бланков. Если… я имею в виду, тебя устраивает то, что Аарон тоже останется на медицинский осмотр?              — Вот почему я привел его, — прямо говорит Нил патологоанатому, прежде чем посмотреть прямо на Аарона с серьезным выражением лица. — Если я и собирался показать кому-то из вас, то это должен был быть Эндрю, потому что я обещал ему правду. Но это не может ждать, и я не могу гарантировать, что буду жив к тому времени, когда он вернется, — как только неправильные люди пронюхают, что ФБР снова проверяет ближайшее окружение моего отца — так что ты должен запомнить все это потому, что он знает, что они существуют, но он их не видел, и кто-то должен быть в состоянии ответить на его вопросы. Но ты и я, мы не будем говорить об этом, хорошо? Так что, если у тебя есть вопросы, задавай их во время этой встречи или никогда.              — Я понимаю, — тихо говорит Аарон, — для меня было бы странно, если бы Эндрю был на моем месте, а ты был бы Кейтлин. Я знаю, что еще не дал тебе много причин доверять мне, но я не буду говорить, пока не придется, но ты видел, как работает наша память, так что ты знаешь, что я буду помнить это столько лет, сколько мне понадобится, чтобы пережить его упрямство не спрашивать.              Нил хмурится в замешательстве. Он открывает рот, чтобы возразить, что его сделка с Эндрю совсем не похожа на то, что было или не было у Аарона с Кейтлин, но в последнюю секунду вспоминает об их зрителях и решает просто покончить с этим, а не затягивать неловкость, пытаясь спорить об этом.              — Отлично. Где я… — Нил неопределенно жестикулирует, и доктор Феррис возвращается к действию, ведя их к мягкой скамье, такой же, как у Эбби, с грудой простыней на ней и собраной занавеской, готовой задернуться вокруг нее.              — Я задерну эту занавеску и попрошу тебя раздеться до трусов, лечь лицом вниз и…              Нил ненавидит, что он замирает от этой небрежной просьбы, но мысль о том, чтобы быть практически голым, когда они стоят над ним, заставляет его кожу покрываться мурашками.              — Как насчет того, чтобы сделать это по частям? — предлагает Аарон, поворачиваясь к патологоанатому, которая снова выглядит взволнованной. — Не могла бы ты осмотреть... я не знаю, сначала его голову и руки, прежде чем ему придется снимать какую-либо одежду?              — Правильно, да, извини! Ты действительно можешь сказать, что я трачу большую часть своего времени на изучение мертвых людей, не так ли? — спрашивает она с неловким смехом, но быстро берет себя в руки. — Ладно! Новый план. Почему бы мне не опустить постамент и ты сядешь прямо? Я могу осмотреть твое лицо, скальп, шею, - у тебя под свитером футболка с коротким рукавом? Я могу заняться твоими руками и кистями тоже?              — Ага, спасибо, — грубо говорит Нил, проглатывая чувство, что с ним не должно быть так сложно, что он должен просто способен делать все, о чем его попросят, и просто сделать это, но его вырвало после того, как он мельком показал Эбби свою грудь, поэтому он не может представить, что будет лежать неподвижно, сколько бы времени ни потребовалось для обследования всего тела.              — Мы можем делать столько перерывов, сколько тебе нужно, Нил, — успокаивающе говорит доктор Феррис, когда Нил снимает свитер и садится перед ней. — Я знаю, что это может вызвать воспоминания, поэтому просто помни, что мы полностью подчиняемся тебе, и если это займет три или четыре отдельных визита, потому слишком много всего сразу, это будет прекрасно. Ничего, если я буду рассказывать о своих находках по ходу дела с диктофоном?              Нил не доверяет себе говорить, поэтому кивает и пытается сидеть спокойно, пока она критически оценивает его лицо, делая случайные отметки на своей карте, прежде чем переместиться, чтобы осмотреть его линию роста волос, уши и шею, прежде чем спросить, все ли в порядке, если она проведет руками по его волосам, чтобы проверить правильность расположения костей черепа. Странно, когда кто-то говорит о нем так, будто его здесь нет, но в то же время обезличенная природа этого и частично невнятные описания помогают дистанцироваться от того, что она говорит. Вместо этого он сосредотачивается на упражнении Бетси в том, что он может чувствовать, и использует это, чтобы закрепиться в настоящем, но он все равно вздрагивает, когда ее пальцы пробегают по тому месту на его затылке, которое не совсем такое, какое должно быть.              — Рукоятка топора, мне было семь или, может быть, шесть с половиной, — хрипит Нил, выдавливая из себя слова и стараясь не чувствовать, как кровь стекает по его воротнику сзади. Пальцы доктора Ферриса вздрагивают от его слов, и он ненавидит это. Ненавидит жалость и отвращение, которые он практически чувствует, исходящие от патологоанатома. Он не может не думать о том, как тяжело было никому не показывать свои шрамы, потому что он знает, что большинство из них этого не вынесут.              — Посмотри на меня, Нил, — говорит Аарон, выдергивая Нила из спирали, — Представь, что я Эндрю. Расскажи ему, что случилось. Ты знаешь, что он смог бы принять это, не вздрогнув и не отреагировав.              Нил кивает, глядя на Аарона и пытаясь понять, за что он может зацепиться. Он никогда по настоящему не понимал, почему все так убеждены, что близнецы выглядят совершенно одинаково. Для Нила их высказывания и то, как они себя держат, настолько различаются, что это совершенно очевидно, даже когда они пытаются казаться одинаковыми, но если он не смотрит ниже бровей Аарона, он почти может представить себе пустое выражение лица Эндрю.              — Как тебя ударили рукоятью топора? — спрашивает Аарон, повышая голос так, чтобы он был ближе к ровному, жесткому тону Эндрю.              — Мой отец совершал показательное убийство, Франклин, человек, которого он казнил, украл что-то у него, и за этим могло наблюдать человек двадцать или тридцать — все те, кто был на том же уровне, что и Франклин. В то время мой отец все еще использовал топор, но он только начал тупиться и нуждался в дополнительном весе. Его фирменной техникой было ампутировать и прижигать в процессе, чтобы остановить кровотечение. Он начинал с запястья и двигался вверх по каждому суставу руки, затем возвращался назад и проделывал то же самое с ногами. Моей работой было обливать Франклина ледяной водой каждый раз, когда он терял сознание, чтобы привести его в чувство. Я никогда не видел, чтобы кто-то продержался так долго, и когда один из порезов не полностью рассек кость, на меня брызнула кровь, и я уронил ведро с водой, забрызгав моего отца. Я наклонился, пытаясь поднять его, когда рукоять ударила меня по затылку. Я медленно приходил в себя, мои глаза были на одном уровне с глазами Франклина, и на минуту мне показалось, что тоже мертв, но потом я почувствовал, как кровь впитывается в мою рубашку сзади, и понял, что Лола, должно быть, ждала, пока я очнусь, прежде чем начать уборку.              — Ты смог встать или кто-то еще должен был помочь? — резко спрашивает Аарон, когда Нил замолкает, не зная, что сказать дальше.              — Потребовалось несколько попыток. Меня вырвало при первой попытке встать. Когда мне наконец удалось отползти от тела, моя мать уже ждала меня. Я помню, как она облила ее чем-то похожим на кислоту — наверное, это был просто медицинский спирт, а затем она принялась ее чистить — и пыталась наложить швы, не состригая мне волосы, потому что на их отращивание ушли бы недели, но остальное довольно размыто. Она должна была читать мне лекцию, но я этого не помню.              — Сколько времени потребовалось, чтобы все зажило? Были ли у тебя головные боли или проблемы со слухом, равновесием или зрением после этого?              Нил моргнул, удивленный тем, что это был не голос Эндрю Аарона, но, пройдя через худшее из этого, он смог повернуться и посмотреть на старательно невозмутимое лицо доктора Феррис, которая подошла, чтобы встать рядом с Аароном.              — Недели? — Нил предположил: — Я знаю, что мне не разрешали ходить в школу, и мне приходилось проводить дни в постели в темной комнате и спать сидя, но я действительно не помню, как мне стало лучше. Но я не помню, чтобы у меня были проблемы с чем-либо, кроме того, что это было очень больно.              — Отлично. Теперь тебе нужен перерыв или мы можем двигаться дальше?              — Хочешь посмотреть схему? — спрашивает Аарон, когда Нил колеблется. — Может быть, ты мог бы выбрать порядок повествования? Или даже сначала дашь нам краткое изложение всего?              — Ага, — с трудом выдыхает Нил, протягивая руку к блокноту. Через несколько минут Аарон быстро записывает травмы на вторую схему, чтобы доктор Феррис все еще могла делать заметки на своей, но, наконец, Нил просматривает каталог шрамов, нанесенных на линейные диаграммы головы и шеи. Их больше, чем он ожидал, он без колебаний рассказывает о своем возрасте и происхождении каждого из них. Даже добавил пару, от которых, по его предположению, больше не должно быть физических следов, но, по мнению доктора Феррис, они могут появиться на снимках. Кто, когда и почему выплывает из его памяти с тошнотворной легкостью. Легче отделить его слова от боли и страха, которые он испытывал, когда смотрел на линии, нарисованные на бумаге, а не на Аарона или патологоанатома. Он машинально отвечает на их вопросы и моргает, понимая, что ему нечего рассказывать. Патологоанатом настаивает на перерыве, прежде чем сфотографировать каждый из них, но Нил качает головой, желая поскорее покончить с этим.              Аарон рассказывает об их последней игре, демонстрируя, что, как и его брат, он запомнил лекции Ваймака об их противниках, даже когда он явно не хотел этого. Нил благодарен за возможность отвлечься, доктор Феррис показала ему картонный измерительный инструмент, который она будет прикладывать к его коже в качестве шкалы на каждой из фотографий, но он все еще изо всех сил пытается не вздрагивать, когда она перемещает его слишком быстро или забывает подать сигнал, где она находится позади него. Обычно он не такой нервный, но он практически слышит гневные крики своей матери, если бы она имела хоть малейшее представление о том, что он позволял ей делать или что Нил планировал сделать с ее отчетом, и продолжает ожидать, что удары последуют за словами, которые он слышит в своей голове.              Они двигаются дальше, на этот раз доктор Феррис и Ааронон работают в тандеме, каждый записывает на свои собственные диаграммы, когда она рассказывает о своих выводах. Нил снова начинает считать на всех известных ему иностранных языках, чтобы отвлечься, когда она берет одну из его рук и начинает рассматривать ее с помощью лупы. Аарон замирает всего на секунду с другой стороны, прежде чем подать сигнал доктору Феррис посмотреть поближе туда, где его палец парит чуть выше локтя Нила. Нил следует за тем, куда он смотрит, роется в своей памяти и находит ответ, как и спрашивает Аарон.              — Сигаретный ожог?              — Ага. Я был в детском саду, это был Ромеро, брат Лолы. Очевидно, пепельница была не достаточно близко, — говорит Нил, пожимая плечами, намеренно не глядя на Аарона, пока тот, наконец, снова не пошевелится, записывая это в своем блокноте и двинется дальше.              На его руках и кистях меньше явных шрамов, но он рассказывает им о возможных переломах предплечий, запястий и пальцев. О борьбе, чтобы избавиться от настоящих наручников и тех, что сделаны из веревки, кабельных стяжек и шнурков, когда их догоняли люди его отца или во время наказаний. Но также как его мама заставляла его практиковаться в выворачивании большого пальца или запястья до тех пор, пока он не сможет освободиться из чего угодно, кроме настоящих полицейских наручников, независимо от того, в каком положении связаны его руки. Он рассказывает им о том, как мама научила его блокировать удары предплечьями, а не его руками, используя тупые ножи, а затем заставляя его точить их после. Он рассказывает им о том, как Лола научила его обращаться с ножами, и о наказаниях, которые она предпочитала, указывая на тонкие линии, едва заметные после стольких лет, которые проходят идеальными линиями вдоль его кожи, и как она учила его анатомии боли и крови, когда она резала, чтобы он усвоил, что одна большая рана не всегда самый болезненный вариант. Она получала удовольствие от всего, что можно было выдать за бумажный порез на кончиках его пальцев, часто осторожно открывая его снова и снова, чтобы продлить время заживления.              По предложению Аарона они оставляют его торс напоследок, занимаясь ступнями и лодыжками, затем икрами и, наконец, бедрами.              — Ладно, тогда, я думаю, нам лучше вытащить тебя из этих штанов и уложить, — оживленно говорит доктор Феррис, двигаясь, чтобы задернуть занавески для Нила.              — Подожди. Могу я встать вместо этого? Например, если ты опустишь кушетку? Так я все еще могу тебя видеть, а ты можешь заниматься обеими сторонами одновременно? — выпаливает Нил, все в нем содрогается при мысли о том, чтобы лечь лицом вниз, пока они стоят над ним.              — Ой! — Доктор Феррис замирает, быстро моргая, как будто ошеломленная, прежде чем вернуться к действию: — Правильно! Хорошо. Э-э... да. Конечно, ты этого не хочешь. Какое счастье иметь живого человека.              Нил сомневается, что это так, но позволяет ей возиться с элементами управления и настраивать все без комментариев.              — Тебе действительно стоит подумать о написании мемуаров, Нил, — продолжает доктор Феррис, пока он отступает за занавеску, чтобы снять джинсы и носки и забраться на опущенный смотровой стол. — Учитывая то, что ты рассказал мне до сих пор, должно быть, крошечную часть твоей жизни, я чувствую, это стало бы мгновенным бестселлер! И если ты решишь дать отчет об этих травмах, твоя книга может даже оказаться в программе судебной медицины, — сказала доктор Феррис, ее глаза сияли, как будто это был какой-то святой Грааль.              Нил фыркает, даже если бы он мог рассказать эту историю, не будучи убитым или привлеченным к ответственности за это, он серьезно сомневается, что кто-то действительно захотел бы ее прочитать. Когда он говорит это, патологоанатом просто смеется, но благоразумно оставляет тему, вместо этого спрашивая, готов ли он начать обследование.              Пальцы Нила инстинктивно двигаются к контуру, который Лола начала на его ноге, и удивительно приятно слышать, как кто-то из авторитетных лиц подтверждает, что это не сработало бы. Разумом он давно знал, что это иррациональный страх, но это был кошмар, который начался в его детстве так рано, что было трудно вспомнить время, когда он не боялся, что кто-то завершит линию и с него спадет вся кожа. Даже просто разговор об этом вызывает у него желание проверить, действительно ли все края запечатаны.              Совсем скоро они заканчиваются, и он переодевается в штаны и носки. Они дают ему несколько минут, чтобы передислокацию под предлогом сравнения записей и планирования, прежде чем перейти к его туловищу. Сначала они осматривают его спину, и, по предложению Аарона, он и доктор Феррис начинают слева от Нила и стоят прямо в поле его зрения, повернув голову, пока она исследует эту сторону его туловища, а затем двигаются вправо и фотографируют на ходу, не возвращаясь. Позже он оценит усилия, которые они приложили, чтобы не смотреть по сторонам или не следить за шрамами, которые переходят вперед, но сейчас Нил борется с желанием попытаться прикрыться и заставляет себя оставаться совершенно неподвижным. На этот раз ее повествование выносить труднее, и Нил ловит себя на том, что отказывается от счета на иностранных языках и заставляет себя спрягать глаголы на французском и копаться в обрывках испанского, который он почти забыл, чтобы не чувствовать, как кончики ее пальцев нежно прощупывают края шрамов или обводят контур ребер в поисках признаков прошлых травм.              — Тебе нужен перерыв перед тем, как мы займемся передом, Нил, или будет проще, если мы запишем все это на бумаге, чтобы ты мог снова надеть рубашку?              Нил думает об этом меньше секунды, прежде чем закрыть глаза и грубо сказать: — Просто закончи это.              Он делает все возможное, чтобы не позволить своему разуму вообразить ужас отвращения, который, как он уверен, он увидел бы на их лицах, если бы посмотрел, услышав прерывистое дыхание, когда они впервые полностью видят его изуродованную грудь. Вместо этого Нил сосредотачивается на своих воспоминаниях о тех немногих случаях, когда Эндрю прикасался к нему: ощущение его мозолистых пальцев, нажимающих на его пульс и приказывающих ему остаться, а не бежать, грубые руки, обрамляющих его лицо, опуская голову, чтобы Эндрю мог рассмотреть настоящие глаза Нила.…              Нил не открывает глаза до тех пор, пока повествование доктора Феррис, наконец, снова не звучит ровно, и он уверен, что им обоим удалось придать своим лицам выражения, близкие к отсутствующим. Даже тогда он смотрит куда-то вдаль, признавая их лишь краткими кивками, прежде чем коснутся пальцами чувствительной кожи или пошевелить руками или головой, чтобы получить более четкую картину. С открытыми глазами он ловит себя на том, что воображает, как его пальцы свободно обхватывают запястье Эндрю и прижимают его руку к шрамам под рубашкой. Ощущение этих мозолистых пальцев, прикасающихся к сморщенной и поврежденной коже, и его резкий упрек в том, что Нил, должно быть, солгал ему об их происхождении, помогает блокировать медицинское давление пальцев в перчатках на ту же самую изрезанную кожу. Он думает о том, как странно, что из всех рук, которые когда-либо касались его кожи, Эндрю — единственный, кому он когда-либо позволяет, даже поощрял задерживаться. Обычно руки других людей заставляют его чувствовать себя в ловушке или некомфортно. Есть так мало того, что не вызывает у него желания отвернуться или вообще уклониться от прикосновений, потому что мягкие прикосновения кажутся слишком чужими, чтобы быть комфортными. Эндрю не нежен, но предусмотрителен, предупреждая о своих намерениях, так что контакт никогда не бывает неожиданным, и у Нила есть время отступить, если он пожелает. Но он ловит себя на том, что изо всех сил пытается представить, как отвергает его прикосновение, даже ощущение его рук, обернутых вокруг его горла, не заставило его кожу покрыться мурашками, как некоторые гораздо более невинные прикосновения в прошлом. Вместо этого он может представить, на что могло быть похоже прижиматься к твердому бедру и плечу Эндрю, экстраполируя их легкое касание, когда он сидел между близнецами на заднем сиденье GS. Он лениво гадает, способен ли Эндрю терпеть, когда кто-то находится достаточно близко, чтобы прислонить голову к его плечу, вспоминая странное чувство тоски по подобной близости, борющееся с дискомфортом от неожиданного соседства, который он почувствовал, когда Дэн вот так прижалась к нему во время одного из их вечеров в кино.              — Можешь снова надеть рубашку, Нил.              Доктор Феррис говорит прямо перед Нилом, ожидая, пока он встретится с ней взглядом, чтобы убедиться, что он ее услышал, прежде чем она и Аарон отвернутся, чтобы обменяться мыслями и дать ему немного уединения. Нил надевает футболку и свитер в рекордно короткие сроки и дает себе минуту, чтобы попытаться восстановить связь с настоящим, прежде чем соскользнуть со скамейки, последовать за Аароном и доктором Феррис обратно к ее столу и опуститься на один из стульев напротив.              Аарон предлагает Нилу свой блокнот, но Нил пока кладет его на стол, решив начать с того, чего там нет. Он думает, что неоднократные избиения оставят следы на его ребрах, а также сильные удары по плексигласу, которые он получил на корте с тех пор, как снова начал играть Экси. Пока он говорит, он ловит себя на том, что ощупывает шрамы сквозь рубашку или - в одном случае поднимает рубашку, чтобы показать им участки, где Лола демонстрировала снятие кожи с различных слоев дермы, чтобы обнажить спирали или заставить область обильно кровоточить. Ему удается не смотреть, когда Аарон давится, поскольку он объясняет, что второй участок на противоположной стороне был тем местом, где она заставила его продемонстрировать, как внимательно он следил за ней, чтобы увидеть, сможет ли он повторить это. В такие моменты они делают паузу для дополнительных фотографий с использованием разных объективов или источников света, но в основном доктор Феррис просто заполняет страницы заметок, иногда обращаясь к Аарону за помощью в выборе неклинических способов описания чего-либо, но в основном задает Нилу вопросы, на которые он может легко ответить без посторонней помощи.              Он рассказывает им о попытках похищения и о тех редких случаях, когда они увенчались успехом. О том, как побег от одного из успешных стоил ему большого куска кожи на одной стороне туловища из-за дорожной сыпи, поэтому, выбирая между прыжком из мчащегося автомобиля и пребыванием в ловушке с Джексоном Планком и Патриком ДиМаччио, он каждый раз рисковал стать убийцей на дороге. О том, как Лола нашла его и его маму и попыталась поймать их в ловушку в том месте, где они затаились, чтобы они погибли в огне, и о том, что бороздки по обеим сторонам его грудной клетки и бедренных костей образовались там, где его кожа сгорела, когда он протискивал свое тело через слишком маленькую горящую оконную раму. Он практически чувствует разочарование доктора Феррис, исходящее от нее, когда он говорит им, что пуля, которую его мама вытащила из его кожи, была выброшена в случайную реку где-то в России, и он даже не знает, в каком городе они находились, не говоря уже о том, чтобы дать достаточно хорошие указания, чтобы кто-то попытался найти ее после стольких лет. Он оставляет список ножевых ранений и монстров, владеющих ими, напоследок, почему-то кажется, что проще сделать их все сразу, например, после пятого остроумного надреза или прокола мясным крюком это уже не будет звучать так реально. Это не работает, и еще так много осталось сделать. К тому времени, когда она спрашивает его о том, как они лечили все эти раны, его разум наполняется воспоминаниями о крови и боли, вкус дешевого алкоголя, обжигающего его горло, кажется ужасающе реальным.              — Помоги мне понять, Нил, если бы у тебя не было медицинских контактов с материалами и навыками для лечения твоих ран, что бы ты делал?              — Нельзя расти среди людей, которые любят ножи, не научившись зашивать раны, — говорит Нил, слегка пожимая плечами. — Я действительно не помню, когда это стало моей ответственностью, а не чьей-то еще, но я уверен до того, как мне исполнилось восемь, потому что я помню, что мне приходилось делать это дважды, — Нил указывает на один из ударов тесаком высоко в правую грудную клетку, — потому что у меня еще не было достаточно практики использования левой руки, и швы не соответствовали маминым стандартам, когда она осматривала их, поэтому она вырезала их и заставила меня переделать.              — Это началось еще до того, как ты пустился в бега? – слабым голосом спросила доктор Феррис, ее кожа, казалось, потеряла цвет, пока он наблюдал, но на этот раз ей удается сохранить выражение лица.              — Ты видела мое тело, даже самые поверхностные врачи рискнули бы позвонить в Службу по делам детей. Мой отец всегда говорил, что у медиков слишком много шансов развить совесть, даже если они практикуют нелегально. И, ну, преступники странно относятся к детям. Некоторые из них, как Лола, похоже, не видят разницы между взрослым и ребенком или намеренно охотятся на них, но остальные — они могут ничего не сделать, чтобы защитить ребенка, прежде чем тот пострадает, но большинство из них пойдут на все, чтобы покалечить или убить взрослого, который, как они знают, причинил им боль. Гораздо лучше, если меня научат быть самодостаточным, чтобы я не мог случайно раскрыть секреты кому-то, кто может обернуться и внезапно заинтересоваться.              — Иногда я наблюдаю это у солдат или беженцев, но даже тогда редко можно увидеть, как большую часть работы выполняет сам пострадавший, — говорит доктор Феррис, печально качая головой. — Можешь ли ты рассказать мне о расходных материалах, которые ты использовал как дома, так и в бегах?              — Когда мы были в Балтиморе, было проще, там был запас этих расфасованных комплектов, в которых было все необходимое, дополнительные флаконы с физраствором, все было чисто и у тебя было хорошее освещение. Я не знаю точно, что в них было, но они выглядели так же, как те, которые я видел у нашей медсестры Эбби несколько недель назад, так что, я думаю, ты можешь просто описать все, что в них?              — У меня есть кое-что здесь, — согласился доктор Феррис. — Я покажу тебе через минуту и ​​попрошу тебя подтвердить, что содержимое аналогично. А что потом?              — Соответствующие изогнутые иглы с плоскогубцами было почти невозможно достать, потому что у нас не было возможности хранить и чистить что-то подобное. Иногда тебе везет, и ты сможешь купить изогнутую, предназначенную для ткани, но в основном мы использовали зубную нить и базовые иглы из швейных наборов, которые можно купить на каждой заправке, потому что их так легко достать, они вызывают меньше всего вопросов, и их можно было бы выкинуть, как только ты закончишь.              — Это делает то, что я видела до сих пор, еще более захватывающим, — сказала доктор Феррис, изумленно качая головой. — Некоторые из твоих, особенно более поздние, лучше, чем многие профессиональные швы, которые я видел.              Нил снова пожал плечами, не зная, что на это сказать.              — Я хотела бы получить образцы швов, пока ты здесь, Нил. Это поможет мне увидеть твою технику и воссоздать, как могли выглядеть края твоих ран до того, как ты их зашил. Мы учим накладывать швы с помощью этих лотков, — говорит она, отходя от стола и открывая шкаф, чтобы показать Нилу причудливую серию фальшивых ран, нарезанных на прямоугольные кусочки искусственной кожи. — Судя по твоему рассказу, большинство твоих ран, требующих наложения швов, находятся на туловище? Я предполагаю, что ты в основном накладывал швы на вертикальную поверхность? — Она делает паузу ровно настолько, чтобы Нил кивал после каждого вопроса, а затем продолжает: — Ну, Аарон, возможно, мне понадобится твоя помощь, чтобы держать подносы под правильным углом, но я полагаю, что нам обоим будет поучительно увидеть технику Нила в действии. Мы сделаем несколько примеров с разной ориентацией раны, используя как стандартную, так и изогнутую иглу, хорошо? Твоя мать присутствовала при этом, я так понимаю?              — Она предпочитала лечить свои собственные раны, а это означало, что я должен был лечить свои, — сухо говорит Нил, он знает, что нет причин защищать логику своей матери, но он все равно чувствует себя обязанным сделать это. — В противном случае мы потеряли бы драгоценное время, которое можно было бы потратить на уничтожение улик и движение дальше. Единственный раз, когда мы меняли это, было, когда рана была вне досягаемости или, как в случае с пулей, когда боль мешала тебе сделать это, не потеряв сознание.              — И я предполагаю, что для промывания ран ты использовал спирт, а не физрастворы? Питьевой, а не медицинский спирт?              — Покупка физраствора в больших количествах всегда вызывала вопросы, и его было трудно транспортировать, поэтому она предпочитала тщательно стирать вещи в бутилированной воде, а затем дезинфицировать их водкой. В качестве основного анестетика мы использовали виски, — говорит Нил, предвидя ее следующий вопрос. — Хитрость заключалась в том, чтобы выпить достаточно, чтобы ослабить твои рефлексы, чтобы ты перестал вздрагивать, когда игла входит, но не настолько, чтобы твоя рука дрожала, когда ты протягиваешь нить. Это делало швы неровными или неправильно натянутыми, и повышало вероятность что они могли зацепиться за одежду или лопнуть, если ты неправильно двинешь ими в процессе заживления. Пару раз ей удавалось достать запасы антибиотиков, когда дела шли особенно плохо, но обычно мы просто регулярно промывали рану спиртом и были осторожны с расходными материалами, такими как иглы, оставляя их пропитываться спиртом, пока мы подготавливали все остальное.              — Честно говоря, я поражена, что никто из вас не умер от сепсиса, — беззаботно говорит патологоанатом, — но я могу признать, что никогда не видела такой работы, как твоя. Чтобы сделать то, что ты сделал - для себя самого - с теми материалами, которые у тебя были, ну, давайте просто скажем, что я с нетерпением жду возможности увидеть эти техники своими глазами! У меня такое чувство, что моя старая медицинская школа и Национальная ассоциация судебно-медицинской экспертизы были бы рады видеть тебя в качестве приглашенного лектора по импровизированному наложению швов, если ты когда-нибудь захочешь подзаработать и не возражаешь против того, чтобы тебе задавали агрессивные вопросы о твоих методах.              Нил находит ее похвалу и пристальный интерес неудобными, поэтому он оглядывает комнату, чтобы посмотреть, какие у него есть варианты поверхностей, на которые можно опереться, и выбирает пустое место у стены рядом с дверью. Если бы ему действительно нужно было залечить рану в этой комнате, он бы выбрал именно это место. Он встает, берет то, что ему нужно, с подноса перед ним, и садится спиной к стене. Только когда он поднимает глаза, чтобы взглянуть, почему они не последовали за ним, он обнаруживает, что и Аарон, и патологоанатом застыли на месте, уставившись на него.              Нил пожимает плечами и неохотно объясняет. — Ты хочешь, чтобы это было реалистично, верно? Мягкие поверхности слишком трудно чистить, а все комфортное мешает оставаться в сознании, поэтому проще всего сидеть спиной к стене. Если ты тяжело ранен, ты не должен стоять лицом к двери. Лучше всего быть в состоянии застрелить любого, кто попытается пройти через нее, прежде чем они поймут, что ты там, потому что они потратили несколько дополнительных секунд, глядя прямо. А теперь ты собираешься подержать эту штуку для меня, или мне тоже нужно делать это?              Неловко, когда Аарон сидит на корточках рядом с ним, а доктор Феррис маячит впереди с камерой и диктофоном, осматривая его швы и задавая вопросы о его методе на ходу. Сшивание искусственной кожи было совсем не похоже на то, чтобы делать это с настоящей плотью, особенно потому, что кровь не скрывает то, что он пытается сшить, а также потому, что без боли было труднее определить правильную глубину его швов, но его наблюдатели, тем не менее, впечатлены, поэтому Нил старается не позволить нереальности всего процесса сбить его с толку. К третьему упоминанию патологоанатомом неровного пореза от старого топора его отца, который проходит вокруг его правого бедра и поперек спины, и ее интереса к тому, как это сравнивается с текущей раной, зашивание которой он демонстрирует, Нил заметил, как загораются глаза Аарона при упоминании об этом. Странно видеть такое открытое любопытство и пристальный интерес на лице, которое он так привык видеть насмешливым, настороженным или непроницаемым. Он не может не задаваться вопросом, как выглядел бы Эндрю с таким же уровнем нескрываемого очарования, задается вопросом, сколько ему было лет, когда он узнал, что лучше никому не показывать, что он вообще чем-то интересуется. Он не может описать то чувство, которое он испытывает, когда думает о том, что Эндрю смотрит на него так, как Аарон смотрит на его шрамы, любопытство горит ярче, чем может сдержать его маска безразличия. Это не совсем дискомфорт, он почти хочет прижать это ближе, но все равно ему хочется поежиться и слегка пригнуть голову. Это сбивает с толку, и, возможно, он хочет еще немного понаблюдать за этим выражением лица, потому что не планирует этого, когда предлагает.              — Если ты сможешь придумать, как расположить искусственную кожу в нужном месте и воссоздать рану, я покажу тебе, как я это сделал.              Улыбка, которой он был награжден, неправильная, но он поймал себя на том, что рад, что все равно согласился, когда видит тихий энтузиазм Аарона, когда он аккуратно вырезает фальшивую плоть из лотка, обертывая ее вокруг собственной кожи, прежде чем повторить описанное Нилом движение уклонение от тупого лезвия топора, который он позаимствовал из реестра острых инструментов лаборатории криминалистики, и его рука точно скопировала путь, который он провел пальцем по коже Нила, чтобы запомнить его. Аарон и патологоанатом практически истекают слюной, когда Нил переносит фальшивую кожу на свою футболку прямо поверх оригинальной раны, перемещая себя, пока не оказывается в углу и не изгибается почти на 90 градусов, чтобы видеть всю ее длину. Рана была достаточно глубокой и широкой, что потребовалось наложить несколько швов внутри раны, в мышце, покрывающей его кость, прежде чем он попытался закрыть ее, поэтому он начал с них, а затем с шести фиксаторов, которые он закрепил о всей ее неровной длине, чтобы держать его частично закрытой и остановить поток крови, пока он тщательно сшивал ее по всей длине и проверял натяжение при движении. Он ловит себя на том, что рассказывает, как только его мама проверила, что швы чистые и ровные, чтобы их можно было прикрыть повязкой, он допил бутылку виски и проспал в том же положении почти десять часов, пока она не разбудила его, настояв, чтобы они снова двигались дальше. Когда демонстрация наконец завершена, доктор Феррис неохотно признает, что у нее больше нет вопросов, но она сообщит им, как только будут получены результаты тестов, которые они собираются пройти, чтобы она могла изложить им свои заключения.              — Спасибо, Нил, честно говоря, я знаю, что ты, вероятно, не хотел приходить сюда сегодня, но я очень благодарна тебе за это. Для меня так непривычно участвовать в восстановлении справедливости, пока кто-то еще жив! Я уже и забыла, как приятно смотреть на свои записи и знать, что я дам обвинению все необходимое, чтобы запереть виновных и выбросить ключ без необходимости сначала передать тело скорбящей семье. Я также хочу сказать, спасибо за твою честность и готовность ответить на мои вопросы о том, как ты пережил то, что у тебя есть. Люди думают, что ты идешь в медицинскую школу и изучаете судебную медицину, чтобы стать этим высшим авторитетом, но реальность такова, что учебники и тематические исследования только подвинут тебя дальше. Я узнаю что-то новое от каждого человека, которого имею честь исследовать, и сегодня от тебя я узнала так много, и я лично благодарна тебе за это. И Аарон, если ты когда-нибудь окажешься в затруднительном положении во время университетских каникул или тебе понадобится место судебного эксперта для наблюдений, свяжись с нами, хорошо? Мне бы не помешал кто-то с таким умом, как у тебя, рядом со мной. Нил, я полагаю, ты устал от меня на данный момент, но просто знай, что если ты когда-нибудь захочешь поболтать или задумаешь снова провести демонстрацию, как мы сделали с наложением швов, чтобы заработать немного дополнительных денег, ты знаешь, где меня найти, хорошо? Или если ты напишешь эти мемуары! Если ты это сделаешь, то я буду первой в очереди, когда они выйдут из печати!              В последний раз прощаясь, она передает их представителю радиологического отделения, который будет управлять их графиком, и самый длинный день в жизни Нила продолжается.              Нила перебрасывают от одной машины к другой, пока он не почувствует, что не может быть ни одной машины, которую он не опробовал, или крови, оставшейся непроверенной в его теле.