Письмо с неправильной маркой

Сдавать смену пришлось на полчаса позже. Тридцать драгоценных минут отнял глупый ребенок, и Цах морщился, заполняя отчет. В пекарню мадам Барккин уже не успеть, а значит впереди скучный ужин из недоваренных макарон с соусом из томатов и сыра. Правда в шкафу хранился сверток с печеньем на черный день. Но никаких тебе хрустящих булочек с маслом к чаю. И никаких утренних тостов! — За что мне все это?! Однако вместо праведного гнева образцового офицера почему-то мучила совесть. Вот только с чего бы? Подумаешь, выпорол бродяжку, вон как их порют в школах да в приютах, тростью и просоленными розгами, порой и до крови! Сам Цах хорошо помнил суровую руку мерзкого учителя грамматики и чистописания. «Так-так, вы вновь совершили семь ошибок в таком простом предложении? Пожалуйте на экзекуцию, молодой человек!» Цах поставил дату и подпись, мысленно желая профессору Стивенсону подавиться персиковой косточкой. И чего это он пролез в голову? Может, потому что Леска вел себя словно провинившийся студент. Шмыгал носом, шаркал ногой по пыльной дорожке, дергал плечиками. Цах тряхнул головой. Не хотелось ему побывать по ту сторону, а пришлось. — Нет-нет, в следующий раз все по закону. Три дня тюрьмы и исправительные работы. Цах сложил отчет в ящик стола, вставил перо в подставку и придирчиво осмотрел рабочее место. Все должно сверкать чистотой! На выходе офицер окинул себя взглядом в мутном зеркале — форма с иголочки, волосы убраны, ремень… надет правильно! — Посмотрим, как ты запоешь тогда… Письма в будущее он продает. И откуда берутся такие мошенники? На выходе длинный и унылый уборщик Стив принял ключ и печально кивнул на прощание. Вроде бы ничего не изменилось — те же вопросы от людей, та же улица и вечер, но послерабочее время уже сменило тон вечера. Цах позволил себе расслабиться. Благо, бакалейная лавка была еще открыта. — Черного чая отвесьте… И кардамона щепотку. — Сию минуту, офицер! Что слышно с южного фронта? — Не располагаю информацией. Однако газеты твердят о переменных успехах, мистер Браун. — О сэр, если бы я верил газетам, я был бы давно уже мертв! Местные писаки предлагают лечить артрит ртутными припарками. Последнее слово в народной медицине! Цах криво усмехнулся, кладя монеты на прилавок. Мошенники… Мошенники повсюду! И как после жить в таком городе? — Передавайте привет миссис Браун. Бакалейщик откланялся, теребя смешную шляпу. Его мясистое лицо выражало полнейшее почтение перед законом. «А сам приторговываешь нелегально дурманными травами… Будь проклята Ост-индийская компания!» Дети галдели на улице, носились за ободками от железных бочек и норовили попасть под колеса экипажа. Некоторые паршивцы справедливо получали кнута от извозчиков. Дамы неспешно прогуливались, деликатно обходя лошадиные кучки. Цах порой засматривался на них, но ни одна пока что не сравнилась с его Мерри. Ах, Мерри, Мерри, ветреное сердце и рыжие волосы…. «Может, стоило узнать о родителях этого паршивца? Хотя и так видно, что он ничейный» Дома, в комнате на втором этаже, все было по-старому. Пожелтевшие обои, липа, стучащаяся в окно, облезлый пол и деловитые тараканы. Последних Цах уж чем только не травил, однако добился лишь смерти соседского кота. Животное было почти жаль, если бы оно не метило все углы дома. Вины своей офицер не признал и даже старательно отыгрывал сочувствие перед престарелой хозяйкой дома. Но травить насекомых перестал. А вдруг следом отдаст Богу душу внук хозяйки? Он, конечно, нравился Цаху еще меньше кота, но для офицерской чести это уже было несмываемым пятном. В общем, все как обычно. Кроме одного — гостя, без разрешения пьющего чай в кресле и уложившего ноги в пыльных сапожках на стол. Вечерний свет играл на оленьих рожках. — Господин офицер, — важно начал Леска, совершенно не смущенный выражением полнейшего недоумения на лице Цаха. — Я должен сообщить вам, что стал свидетелем ужасающего преступления! И вынужден обратиться к вам за помощью, как мне велит закон! В довершение он захрустел последним печеньем из припрятанного свертка, мусоря крошками на старый ковер.