Mela en'coiamin

Разноцветные солнечные зайчики, проникая через огранку хрустального кувшина, весело плясали по стене, играли в каплях росы на нежных белых лепестках цветов, растущих в старинных вазах, скользили бликами по тонким смятым простыням, ласкали сливочного цвета кожу и расплескавшиеся по кровати иссиня-черные волосы едва прикрытого шелком длинной рубашки молодого эльды. Радужная круговерть, однако, никак не трогала сидящего на кровати — он думал, и думы эти были совсем не так уж и веселы. Элладан прежде и не подозревал, что может поддаться безумию, жажде владеть и подчинять, словно юный синда, избранный им в супруги, стал для него подобием Сильмарилля для Врага или драконьей болезнью наугрим… …Теперь, вспоминая произошедшее в брачную ночь, Элладан пытался понять, что именно… Как? Мысли смешались, он уже не мог вспомнить, кто из них стал первопричиной того ужаса, что произошел совсем недавно. Ведь, несмотря на некоторые недоразумения в прошлом, никаких причин для неприязни он припомнить не мог. Не брать же в самом деле в расчёт тот нелепый случай на празднике? Элладан вспомнил, как тихо всхлипывала по дороге назад Арвен, как потом она не желала с ним разговаривать едва ли не целый месяц, длившийся дольше вечности, и укоризненный взгляд atto, от которого хотелось провалиться к раукар сквозь тропу. А вчера… Взвинченный неприятным осмотром у целителя, он вошел в приготовленные для них с супругом покои и молча стал на пороге. — Отчего ты в таком виде, Лайквалассэ? Хмурый птенец и в самом деле деле был полностью одет, даже вооружен и теперь затягивал последние ремни на неуместно смотревшейся в неге шелка и цветов их спальни коричнево-зеленой тунике военного образца. Словно сорняк на цветочной грядке. — Что еще я должен тебе? Династический брак заключен, ты волен уехать к себе в Ривенделл или оставаться здесь, herven nin… Последние слова он гадливо выплюнул, словно Элладан был для него хуже бродячего шелудивого пса — того хоть можно накормить и вылечить, а что теперь делать с «этим», он и не представлял. Элладан разозлился, в его глазах вспыхнул пожар похоти, никогда прежде юный синда, считающий себя вполне взрослым эллоном, не видел такого взгляда, тем более обращенного на него. Никто и никогда не смотрел на него так. Принц Имладриса имел совсем иное представление об их браке. Элладан, чуть оторопев от такой отповеди, но после, не говоря больше ни слова, молча оттолкнул несносного избалованного мальчишку от выхода и, подхватив его на руки, понес к постели. Леголас не ожидал такого напора, падая на кровать, он по инерции схватился за балдахин и с треском оборвал пышные складки узорчатой ткани. Лайквалассэ извивался, словно речной угорь, довольно умело отбивался, несколько раз пребольно врезав Элладану по ребрам и едва не лишив самого дорогого. Он взбешенно выкрикивал какие-то несвязные оскорбления на нескольких языках и ругался, как пьяный атани в кабаке, а не наследный принц, пусть и такого захолустья, как Мирквуд. Спасало лишь то, что Элрондион был более крупным и опытным — он, хоть и не без труда, разоружил супруга, спустя еще несколько минут, едва не свернутую ударом колена челюсть и пару синяков, сорвал с него унылые тряпки, скрывающие природную красоту этого несносного создания. Он замер, тяжело дыша, не в силах отвести взгляда от обессиленно раскинувшегося, тяжело дышащего под ним тела. Заметив, что Лаэголас сипит, задыхаясь под его весом, Элладан приподнялся над супругом. — Не смей! — зашипел синда, как загнанный в угол котенок. Он даже до клинка дотянуться не успел. Проклятый нолдо, что бы там не говорили о его затейливой родословной учителя, словно предвидя наперед все действия юного супруга, выбил кинжал из ослабевшей вдруг руки. — Valarauco lin haccanda! Ulundo! Ненавижу тебя! Элладан, словно не слыша гадких слов, коснулся пальцами нежных ключиц, попытался поцеловать зло стиснутые губы, но мальчишка отвернулся, хлестнув мужа по лицу растрепавшейся во время их возни височной косой. «Косы… воина? С кем ты собрался воевать в постели, лесной котенок?» — Ненавижу! Элладан встряхнул новообретенного супруга так, что зубы клацнули, прижав язык, и рот тут же наполнился солёной кровью. Эльфенок забился под тяжелым горячим телом, вырываясь и пинаясь как горный тролль. Да какой тролль? Крольчишка — не больше. Нолдо одним рывком разорвал на нем остатки туники, обмотав ткань вокруг изящных запястий, обездвиживая и подчиняя. Леголас взвыл от собственной беспомощности, замотал головой, уворачиваясь от жадного поцелуя и в последней отчаянной попытке отбиться от ненавистного нолдо ударил его лбом в переносицу, разбивая нос. — Piutan antalyanna! — мальчишка стиснул зубы и плюнул в окровавленное лицо своего мучителя. — Ненавижу тебя! — Леголас инстинктивно вжался затылком в подушку, замер, задыхаясь от гнева. Замереть и перестать сопротивляться его заставили две вещи: ярость, исказившая лицо Элрондиона — такая ярость, какой он никогда раньше не видел и о существовании которой он даже и не подозревал, и внезапная, обжигающая боль, опалившая его правую щеку. Леголас оцепенел, на нежной бледной коже медленно расцветал уродливый лиловый отпечаток тяжелой руки Элладана, на который капала кровь из породистого разбитого носа… Леголасу пять. У него светлые кудряшки, расшитая листочками бука любимая туника и огромные синие глаза. Он любит солнечных зайчиков, радугу после дождя, а ещё — поднять к небу ладошки и смотреть, как пальцы просвечивают под лучами золотисто-алым. Отец называет его светлячком и улыбается. Когда Леголас вырастет, он хочет стать воином и еще, совсем немного, солнышком. Светлячок заливисто смеется звонким смехом, словно звенят сотни маленьких колокольчиков, и, прикрыв тонкой ладошкой глаза от солнечных лучей, смотрит в небо… душное грозовое небо, затянутое уродливой кроваво-красной дымкой… — Не смей, — не сдержав страха и отчаяния, Леголас всхлипнул от бессилия, словно эльфенок, и уже в следующую секунду заскулил, когда чужие пальцы ворвались в его узкое нежное тело, растягивая тугие мышцы. Со стороны нолдо было бы крайне расточительно не сорвать такой цветок, подтверждая свои права на младшего супруга. Элладан не был дураком или слепцом, чтобы отказаться от истинного, слишком долго он ждал, чтобы не попробовать такую красоту на вкус. — Элберет, — Леголас задохнулся воем, кусая губы, когда Элладан толкнулся в его тело, разрывая нетронутую плоть. Сопротивляясь, он сжался так, что причинил им обоим ни с чем несравнимую боль. Теперь тяжело дышали оба, но уступать по своей воле ни один, ни другой не собирались. Боль… Обжигающая, резкая боль, разрывавшая его тело на части, Леголас попытался дернуться прочь, но руки одного из лучших мечников крепко держали свою маленькую жертву. «Ada-а! Saes…», — Леголас кричал осанве, кричал вслух и сбивал ногами шелковые простыни, воя в унисон с поднявшимся за окном ветром. Лес стонал и зло шипел, швыряя сухие листья и в бессильной ярости скрипя сухими сучьями. Больно. Больно так, что перед глазами качаются черные волны. И вдруг становятся красными. Леголас выгнулся, насколько позволило прижавшееся к нему тело и закричал. Внутри проворачивался нож, нет, хуже, словно раскаленная заготовка для меча, которой он из любопытства коснулся в детстве. Юный синда предпринял еще одну неудачную попытку высвободиться из хищных лап супруга, но вместо этого сам еще глубже насадил себя на немаленькое достоинство Элладана и замер, прижавшись поджарыми ягодицами к животу своего мучителя. — Отпусти, — всхлипнул он, пытаясь расслабить сведённые от напряжения ноги и заставить себя привыкнуть к растянутым мышцам, но нолдо не слышал. Он стонал и вколачивался в его дрожащее тело, входя глубоко и не давая ни малейшей возможности вырваться или поменять положение. А потом его мучитель задрожал и излился в обессиленное тело. — Одним разом ты не отделаешься, herven nin… Леголас упирался руками в широкую грудь, пытался увернуться от тяжелой гривы черных волос, вырваться, но слабое сопротивление было подавлено, а сам он оказался на животе с широко раздвинутыми ногами. Такой беззащитный, что до слез было стыдно своей немощности. «Неужели не нашлось ни одной нисси для такого богатого нэра? За что…». — Лежать, aranen, мы с тобой еще не закончили! Я научу тебя уважать старшего. Ты полюбишь стонать для меня, а я буду ласкать твоё тело, пока ты не поймешь своё место. Пока не подчинишься, mell… Что он такое говорил? Элладан застонал от невозможности повернуть время вспять и сделать все по-другому. Слишком плохо всё это было, слишком страшно то, что ему понравилось насилие. Придя в себя, он попытался исправить положение, шептал о красоте и страсти, просил простить его пыл, показать, что такого никогда больше не произойдет. Подаваясь вперед, с трудом раздвигая неподатливый жар вожделенного тела, он пытался сцеловать слезы боли на запрокинутом бледном лице. Выходя, ласкал языком напрягшиеся горошинки розовых сосков, нежно покусывал кожу шеи. Он не мог оторваться, даже излившись еще раз, нетерпеливо перевернул уже не сопротивлявшееся тело на живот и, раздвинув покрасневшие ягодицы, приласкал кончиками пальцев припухшее отверстие и нежное местечко за поджавшимися яичками. Мальчишка только глухо застонал или зарыдал, сжав в пальцах простыни, звук болезненно резанул по сердцу, но остановиться сейчас Элладан уже не смог бы, желая научить синду получать удовольствие от супружеских ласк. В такт своим толчкам ласкал нетронутую никем восставшую плоть всхлипывающего от непривычных ощущений супруга, выцеловывал сильные плечи и косточки позвонков, ласкал узкие бедра и всё же добился своего. В отполированном до зеркального блеска изголовье ложа он увидел, как туманятся от просыпающегося удовольствия яркие голубые глаза. Леголас больше не сопротивлялся и не пытался отбиться, уткнувшись лицом в подушку он, как мальчишка, тихо всхлипывал, глотая слезы, и вздрагивал всякий раз, когда нолдо натягивал на себя его измученное тело и ласкал руками возбужденный член. От этих стыдных прикосновений отчего-то становилось легче, а потом тело вдруг расслабилось и сделалось совсем ватным. Леголас излился, испытав физическое удовольствие, но возненавидел Элладана ещё ярче, уже не мечтая даже об уходе в Чертоги. Синда не помнил, когда это все прекратилось, за окном хлестал ливень с градом и бушевал ветер. Деревья стонали от непогоды, скрипели стволами и били ветвями в окна. Леголас, перемазанный чужим семенем и кровью, отполз на край кровати и обхватил руками покрытое засосами и лиловыми метками вздрагивающее тело. Элладан выдохнул, выплывая из темного омута наваждения, повернулся туда, где на самом уголке кровати лежал свернувшийся в сплошной клубок горя его супруг. Поморщившись, Элладан заметил на запятнанных семенем белых бедрах следы своих пальцев и наливающиеся кровоподтеки. Потянулся, чтобы снять повисшую на длинных ресницах слезинку, и сам отпрянул, заметив смешанный с болью и ненавистью страх на лице супруга. — Пожалуйста… — с трудом шевельнулись припухшие розовые губы. Голос дрожал, он явно ломал свою гордость. — Хватит. Не нужно больше… этого. Леголас дернулся, он умолял своего мучителя не брать его третий раз. Он душил свою гордость, ломал себя, ради того, чтобы когда-нибудь отомстить. — Не надо больше… я подчинюсь… brannon nin… Элладан молча прошел к маленькой купели за ширмой и омыл свое тело от следов бурной ночи. На душе было гадко, злость на мужа переросла в недовольство самим собой. Смочив мягкую ткань в ароматной теплой воде, Элрондион вернулся к постели и, словно уговаривая дикого зверька, потянулся к Лаэголасу. — Я не причиню тебе боли… Напряженное тело чуть расслабилось под мягкими касаниями целебной влаги, сердитые глаза блеснули из-под растрепавшихся золотистых волос. Элладан поправил шелковую волнистую прядь, поняв, что, сам того не заметив, ночью расплел тугие височные косы воина. Не страшно, его сокровищу не придется воевать, кошмар этой ночи забудется, а он подарит ему тысячи великолепных заколок и браслетов, которые изготовит сам. Его маленький дикий синда затмит собой всех признанных красавцев Ривенделла, и даже слава кано Лаурэфиндэ померкнет рядом с ним. Потом он долго лежал, прижимая к себе уже не сопротивляющегося, странно обмякшего Лаэголаса. Похоже, что эта ночь была потрясением для них обоих. — Я больше не причиню тебе боли, mellindo… — проваливаясь в темный кошмар, Леголас слышал голос мужа, Элладан смывал кровь с его тела, гладил дрожащие ягодицы, сцеловывал с его лица слезы, обнимал… Если такова любовь, ему её не нужно… Мальчишка шевельнулся, выплывая из липкого забытия. В окно светило солнце, играя преломленными лучами на шелковых простынях, скользя по обнаженной коже, лаская весенним теплом полупрозрачные, дрожащие веки. Но почему так больно и тяжело? Леголас попытался поднять голову и вздрогнул, подавляя стон — его обнимали руки, чужие руки, обнимали жадно, собственнически, по-хозяйски. Принц вздрогнул, словно его наотмашь ударили по лицу, и попытался отползти на край кровати, натягивая на дрожащее, покрытое лиловыми синяками тело шелковую, холодящую кожу простыню. Это был не кошмар — воспоминания нахлынули ледяной волной, раня с новой силой, терзая изорванную душу. Леголас повернул голову к окну. Может, ему показалось, что ночью был дождь и по стеклам барабанил град? Яркие лучи Анар казались теперь чем-то неуместным и неправильным. Леголас чувствовал себя грязным, использованным и униженным. Хотелось забиться в угол, спрятаться от мира и больше никого и никогда не видеть. Тело разрывалось от боли, а слезы… их юный принц не смог удержать, и они текли по бледным щекам. — Пожалуйста, нет! — он сжался и отшатнулся, когда проснувшийся нолдо прижал его к себе. — За что? Что я вам сделал? Отпустите меня уже, brannon nin…