***
С воды веяло приятной прохладой и свежестью. Покрытые мягкой кудрявой зеленью, разбухшие берега разрывали на множество полуостровков дощатые настилы. На концах пристаней кривоватыми деревянными конструкциями возвышались сторожевые башни, из окон которых попеременно выглядывали постовые и досматривали подплывающие к пристаням лодки. — Въезд в город через сушу перекрыт со вчерашнего дня, — пояснил вышагивающий рядом сир Осберт. — По воде разрешено переправляться только торговым суднам. Как видите, их не так много. Они дошли до самой дальней пристани и кое-как, переступая через образованные прогнившими досками дыры в настиле, добрались до постовой будки. Внутри оказалось на удивление просторно. Настолько, насколько позволяло судить не заставленное бесконечными стопками ведомостей и ящиками с конфискованным товаром пространство. За столом у маленького окошка со скучающим видом сидел постовой, который был незамедлительно согнан со своего места сиром Мерином, как только они вошли. Кроме проверяющего в постовой будке находился ещё один человек. Услышав шум, он поднял голову, и взору Изабеллы открылось его лицо с залегшими под глазами тенями, светлыми спутанными волосами и поседевшей, криво отпущенной бородой. На шее его была связана в несколько узлов верёвка, а на ней неказистым обрубком висела завёрнутая в несколько слоев ткани рука с отсутствующей кистью. — Ну, наконец-то, — устало промолвил потенциальный Джейме Ланнистер. Впрочем, по судорожному вдоху рядом стоящего Осберта можно было сделать вывод, что перед Изабеллой стоял истинный Цареубийца. — Здравствуй, Осберт. — Сир Джейме, — с крайним уважением и теплотой в голосе поклонился секретарь, — рад вас видеть снова. Живым и… Он прервался, приковав взгляд к обрубку руки. В его глазах замелькали тревожные искры, сопровождаемые поджатием губ. Все в облике сира Осберта указывало на замешательство. Что не было неожиданным, поскольку реакция лорда Тайвина, в ближайшем будущем увидевшего своего искалеченного сына, навряд ли обещала быть благоприятной. — Перед встречей с его Светлостью… — аккуратно начал Осберт, но был прерван доселе выглядящим безучастным, но вмиг оживившимся сиром Джейме. — Отцу сообщили? — Пока нет. Перед встречей требуется осмотреть вас. Для этого здесь леди Изабелла. Сир Джейме, скользнув взглядом по леди Финнард, изогнул бровь и обратился к Осберту: — «Повитель» всех мейстеров перевёл? — Это Изабелла Финнард. Занимается изучением эпидемии и разработкой лекарства вместе с мейстером из Цитадели. Цареубийца оглядел леди Финнард с головы до ног уже другим взглядом, словно направленным на другого, вмиг занявшего её место человека. — Старик Пицель изволил почить? — с проскользнувшей насмешкой в голосе спросил сир Джейме. — Нет, — терпеливо пояснил Осберт, — Великий мейстер контролирует процесс работы и исполняет прочие предписанные его должностью обязанности. — Ясно, собирает сплетни. Ну что же, осматривайте, леди Изабелла. Неприятно выделив её имя, сир Джейме выкинул руку в сторону и с готовностью воззрился на неё. Со снисхождением взметнув брови, леди Финнард подошла к столу и раскрыла врученный Франсисом саквояж. — В последнее время не замечали изменений? Кашель? Боль в ногах, дающая ощущение ожогов? Опухание вен? — достав из саквояжа металлическую ложку перечислила Изабелла и, получив отрицательный ответ, приблизилась к рыцарю. — Откройте рот. Последующие несколько минут заняла проверка частей лица и ног на признаки появления «Повителя». Когда дело дошло до рук, сир Джейме отстранился и исподлобья взглянув на леди Финнард мгновенно помрачнел еще больше. — Я должна убедиться, что на руках не расширены вены, — сказала леди Финнард. — Закатайте рукава. Обведя комнату пустым уставшим взглядом сир Джейме вытянул руки вперёд. — Только быстрее. Я абсолютно здоров, если не считать этого, — с недовольством в голосе приподнял покоившуюся на повязке культю. — Как давно вы лишились руки? — разматывая первый слой закрывающей обрубок ткани, спросила Изабелла. — Больше месяца назад… Сир Джейме резко дёрнулся, как только она подцепила начало нижнего слоя повязки, и напряженно откинулся на спинку стула. Прервав снятие, леди Финнард отошла обратно к столу и кинула через плечо ожидающему в стороне сиру Осберту: — Сейчас я размочу ленты. Проверю, не началось ли гниение или характерное для такого ранения онемение. И можете с чистой совестью шокировать неожиданным возвращением сына его Светлость. Изабелла краем глаза заметила как секретарь расправил плечи и, заложив руки за спину, вскинул голову, воззрившись на нее. — Леди Финнард… — начал он. — Помню, сир Осберт. Я всё ещё пленница, с каждым днем все быстрее приближающаяся ко дню своей казни. Такое не забудешь, — и не думая скрывать насмешку в голосе прервала его Изабелла. — Да нет, я и так не сомневаюсь в вашей памяти, — равнодушно отозвался Осберт. — Зная, что мне через неделю висеть на дыбе, забыть об этом было бы последним, что меня постигло. Я только хотел сказать, что у вас пролилось лекарство, — он указал взглядом на опрокинувшийся пузырек. Поспешив вернуть флакон в прежнее положение, Изабелла вернулась к ожидающему сиру Джейме с настойкой из заячьей кровив руках, промочила водой повязки и медленно снимая слой за слоем сказала: — Сдаётся мне, что теперь начинаете забываться вы. — Так ли это важно, если, вероятнее всего, на дыбе я окажусь раньше вас? — раздался за спиной всё тот же равнодушный голос. — Какой философский подход, — с усмешкой протянула леди Финнард и обратила всё внимание на повязку. Теперь ткань поддавалась без проблем, но по напряженной позе сира Джейме было заметно, что чем меньше оставалось до кожного покрова, тем острее и больнее ощущались все её манипуляции. — Я вижу, по пути вам оказал помощь мейстер, — заметила Изабелла. — Да, был один в Харренхолле, — сквозь зубы ответил сир Джейме. — Он срезал загнившую кожу. Гарантировал мне, что гниение не продолжится. Изабелла сняла последнюю, самую тонкую ленту и, приковав взгляд к розовому полувосстановившемуся кожному покрову, повернулась к сиру Осберту. — Гениальная работа. Нужно немедленно доставить в замок того, кто сохранил ему руку.***
— Вам воспрещается говорить с заключённой обо всем, что происходит за пределами этого дома, сообщать какие бы то ни было сведения или слухи. В общем, всё, что не касается процесса лечения, — монотонно перечислял вышагивающий рядом сир Стефан. Франсис чувствовал себя неуютно. Тревожность с каждым шагом накатывала сильнее, отдавалась в теле холодными волнами и принуждала тело содрогаться от каждого, даже самого незначительного порыва ветра. Единственное, чего ему хотелось, это повернуть назад, к замку, где удавалось пусть изредка, но поймать за хвост вечно убегающий от него покой. Укрыться в полумраке дальних комнат лаборатории, не думая о подопытных, что в тайне ото всех толкают на заведомо безвозвратный путь леди Финнард и люди сира Осберта. Но чувство долга перед больным, ожидающим его помощи, сдерживало порывы вернуться. — Вы сказали она? Пленник, к которому мы идём, женщина? — прервал безмолвную цепочку отрешения Франсис. — Скорее, девушка, — ответил помощник десницы, — но это не должно вас интересовать. Всё, что от вас требуется — провести необходимые процедуры и назначить лечение. Тон его был холодным, не терпящим прекословий и отличался такой не по годам характерной твёрдостью, что семенящий рядом Франсис попеременно косился на Стефана, не подсознательно пытаясь уловить черты зрелости в лице помощника. Но, к глубокому удивлению, обнаруживал лишь юношескую мягкость. Они кругом обошли Свиной переулок и вышли на улицу Ткачей. Руины Драконьего Логова мрачным взором с высока окидывали чуть оживившиеся к полудню, но всё еще сохраняющие пустынность лавочные ряды, зелёные кроны сочувственно колышущихся деревьев и яркие крыши домов, под которыми, опасливо приотворив ставни, наслаждались солнцем опасающиеся заразиться жители или издавали рваные вздохи в темных комнатах с зашторенными окнами умирающие. Постучав в овитую плющом дверь ничем непримечательного дома, коих на улице Ткачей было множество, Стефан предъявил открывшему им гвардейцу какую-то бумагу и, дождавшись разрешения на вход, потянул Франсиса за собой. Не успел мейстер опомниться, как уже стоял в коридоре и оглядывался по сторонам. Впрочем, и этого ему не позволили, подхватив разве что не под руки, его провели по скрипучей лестнице на второй этаж и оставили в покое только перед светлой дверью, на которой игриво плясали солнечные лучи. Франсис обернулся. Стефана рядом уже не было. Только возвышающийся над ним головы на две гвардеец в широком, вызывающим рябь в глазах, алом плаще. — Иди, — прогрохотал где-то под потолком голос стражника. Мейстер взялся за ручку и, на миг оторопев, поднял глаза на гвардейца. В голове проскочила мысль, что, вероятно, за этой дверью держат кого-то исключительно опасного. Но тут же отогнал её, поскольку голос разума быстро дал о себе знать, возбуждая в нём непонимание, почему эту пленницу не держат в темнице и почему этот необъятный во всех отношениях алый плащ сейчас стоит над ним, беззащитным мейстером, а не преграждает путь к тюремным камерам государственным преступникам. Помедлив еще с мгновение, Франсис вошел в комнату. Готовясь увидеть ободранные, помрачневшие от витавшего в воздухе напряжения и безысходности стены, плотно затворенные, с гуляющим в них ветром ставни и обреченно опустившую голову несчастную пленницу, он с удивлением обнаружил светлое, золотящееся от проникающих в него сквозь мелкие отверстия в оконной решетке янтарно-белых лучей пространство. Устремив взгляд к белому, не различимому от падающего на него солнечного света пятну, мейстер шагнул вперёд. Пелена расступилась и пятно начало приобретать очертания человека. У окна на небольшой кушетке сидела облачённая в светло-розовое, сливающееся с дневным светом платье, молодая девушка и, вырисовывая на оконной решётке узоры затянутым в ткань перчатки пальцем, не обращала на вошедшего Франсиса никакого внимания. Он кашлянул, дав о себе знать и пленница тут же обернулась, тряхнув копной медных волос. На мейстера смотрело чрезвычайно несчастное, но очень интересное лицо, отображающее в себе необычайную зыбкость и чистоту. Эта аккуратная, едва уловимая хрупкость бросалась в глаза в первую очередь. Серо-голубые глаза, чуть вздернутый носик и бледные губы отходили на второй план и воспринимались как что-то само собой разумеющееся. Только неизвестно какими усилиями сохранённая хлипкая невинность приковывала к себе всё его внимание. — Доброго дня, — мягко начал Франсис. У него и мысли не было обратиться к этой несчастной как-то иначе, — мне сказали, что вам требуется помощь мейстера. Девушка поднялась, расправив плечи и вскинув обрамлённую медным каскадом голову. Она хотела было сложить руки в замок перед собой, но тут же отдернула правую ладонь и поспешила спрятать её за спину. Этот жест не укрылся от Франсиса, и он, сделав несколько шагов по направлению к ней, сказал: — Поверьте, вам не стоит меня опасаться. Простите, что не представился сразу. Я — мейстер Франсис. Вижу у вас проблемы с рукой? — С чего вы взяли? — быстро и очень четко, словно боясь сказать что-то лишнее, спросила девушка. — О, это очень просто. Вы прячете её от меня, — пожал плечами Франсис и с удивлением отметил как губы пленницы дрогнули в намёке на улыбку. Воодушевившись этим, мейстер тоже улыбнулся и с немым вопросом приподнял брови. — Вы позволите? — поставив саквояж на край кушетки, он подошёл ближе. Помедлив, она отняла руку из-за спины и, приковав к ней помрачневший взгляд, протянула Франсису. Он замер. Что-то неуловимо знакомое и настораживающее проскользнуло в этом взгляде, но проскользнуло настолько быстро, что он не успел разглядеть его даже мельком. Мотнув головой, Франсис указал рукой на кушетку и хотел было снять перчатку, когда пленница села на место, но девушка дрогнула и отдёрнула руку. — Нет, я сама, — отведя глаза в сторону, тихо пролепетала она и двумя пальцами потянула за края. Тонкая ткань поддалась легко и вскоре полностью соскользнула с руки. Судорожно вздохнув и зажмурившись, девушка вытянула вперёд ладонь. То, что она так усердно прятала под перчаткой, не заметить было сложно. Безымянный палец по длине был равен мизинцу и заканчивался обтянутым кожей обрубком без ногтя. Но Франсиса по большей части волновал не внешний вид руки, а её состояние. Отрубленный конец воспалился и не кровоточил разве что чудом. — Болит? — спросил мейстер, осматривая палец вблизи. — Я привыкла, — не поворачивая головы, ответила девушка, — да и к тому же, что такое телесная боль, когда душа болит в разы сильнее и дольше? Франсис не ответив отпустил руку и раскрыл саквояж. — Состояние вашего пальца не очень благоприятное, но поправимое, — сказал он, раскладывая на кушетке инструменты и несколько пузырьков с настоями. Я обеззаражу рану хлебной плесенью, а после дам вам очень хорошую мазь, которую будете наносить в течении десяти дней. Моргнуть не успеете как кожа затянется. Пленница продолжала сверлить взглядом противоположную стену, не желая смотреть на свою оголённую руку. — Верхние покровы воспалились, мне придётся прижечь их. Будет больно, — предупредил мейстер. Слабо кивнув на его предупреждение, она вернулась в то же равнодушно-отрешённое состояние, в каком Франсис застал её при входе в комнату. Покосившись на больную, он, вздохнув, приложил раскаленную металлическую пластину к пальцу и, подняв глаза, обнаружил, что девушка сохранила ту же твёрдую неподвижную позу, в которой и была. — Простите, я не знаю вашего имени… — не зная как подступиться, начал Франсис. — Вы слышите меня? Чувствуете что-нибудь? Она оставалась в той же непоколебимой отрешённости ещё с мгновение, а затем, словно очнувшись ото сна, обернулась и, вскрикнув, одёрнула руку и согнула её в локте, притянув ладонь ближе к себе. Её округлившиеся в испуге глаза не сходили с алеющего конца безымянного пальца. Рвано вдохнув, она вымолвила одними губами: — Я задумалась и не услышала вас. Так страшно, вы бы знали. Задуматься и не почувствовать такой острой боли, — она перешла на шепот: — Я всего на мгновение отвлеклась. За столь большое время, проведённое в одиночестве я заметила, что очень быстро отвлекаюсь. — Мне знакомо это умение, — быстрее, чем надлежало ответил Франсис и поспешил перевести тему. — Хоть участок кожи и не большой, прижигать придётся еще с нескольких сторон, так что постарайтесь не погружаться в мысли так глубоко. Протянув ладонь обратно в руки Франсиса, пленница грустно улыбнулась и, наклонив голову в бок, скользнула взглядом по его лицу. Понаблюдав за приготовлениями к следующему прижиганию, она неожиданно легко, даже можно сказать непринужденно, заключила: — Вы слишком добры для этого места. Франсис коротко рассмеялся. — Я? Что вы, не будьте так уверены, — добродушно отозвался мейстер. — Я порой совершаю поступки, о которых приходится долго и очень глубоко жалеть. — Нет уж, позвольте мне самой сложить о вас мнение. Я в Королевской Гавани никогда не бывала, а прибыв сюда, сами понимаете, ничего толком увидеть и не успела, но вот понять, что это за место, мне труда не составило. — Только-только оживившись, она снова поникла и говорила уже не так бодро: — К тому же, мне много рассказывали об этом городе. Впервые взглянув на него еще с корабля, я сразу подтвердила для себя все нелицеприятные… Она прервалась, зашипев, и устремила взгляд к опустившейся на палец пластине. Сделав вид, что всё внимание направлено к одному лишь инструменту в его руках, мейстер мысленно нахмурился, непрерывно повторяя в голове сказанные пленницей слова о корабле и чужом для неё городе. Определённых подозрений у него пока не складывалось, но необъяснимое чувство подталкивало его на расспросы. — Ещё немного, потерпите, — переменив позицию руки сказал Франсис, — Лучше отвлекаться на разговор. Вы что-то говорили про столицу? — Я уже все сказала. — Отвела помрачневший взгляд пленница. — Такой же давящий и жестокий город, как и все остальные. За десять лет скитаний вдали от дома, я поняла, что уже никогда не смогу вдохнуть полной грудью на чужой земле. Хотя сестра всегда говорила, что человеку свойственно приспосабливаться. — У вас есть сестра? — как можно безразличнее поинтересовался Франсис, откладывая в сторону пластины. Пока неуловимая, но с каждым разом принимающая довольно ясные очертания догадка подступала к нему всё ближе. — Да. Хотя одни боги знают, жива ли она сейчас. Её держат в замке. Взгляд девушки снова начинал мутнеть и приобретать состояние отвлечённости, видимо навеянное мыслями о сестре. Франсис поднёс уже стывшую пластину к зажжённой свече, мысленно рассуждая о словах пленницы. — Не стоит отчаиваться понапрасну. Уверен, вы еще увидитесь со своей сестрой. — Да, она так просто не сдастся. Отдай пираты в замок меня, я бы уже покоилась в земле, а она другая. Намного старше меня и опытней. — Не покидающая своего состояния девушка, казалось уже говорила сама с собой: — Да я бы и до Королевской Гавани живой без неё не добралась! Только Изабелла меня все эти десять лет и спасала. Франсис тихо выдохнул, внутренне ликуя от удовольствия, вызванного тем, что его догадки оказались верными. Сидящая перед ним девушка являлась никем иным как Энолой Финнард, сестрой леди Изабеллы. Пленница тем временем отвлеклась на боль в пальце, вызванную последней раскалённой пластиной, и не заметила, как Франсис окинул её быстрым, но очень внимательным взглядом и полностью убедился, что от старшей сестры в ней не было решительно ничего. Она походила на южанку еще меньше, чем леди Изабелла. И если у последней на южное происхождение указывали цвет волос и глаза, то младшую, казалось, наследство земель вечного лета обделило своим вниманием целиком и полностью. — Это последняя, потерпите ещё немного. — Нет, хватит, слишком жжет, — нетерпеливо зашипела девушка. — Ну что же вы как маленькая? — Франсис снисходительно улыбнулся и, убедившись, что рана прижжена как надо, снял пластину. — Вот и все. Сейчас я замотаю палец и дам вам мазь. Он выудил из саквояжа моток перевязочной ленты и отмерил нужное количество. — Я знаю, что вы ни слова не скажете мне о сестре, хотя и знаете, что с ней, я убеждена в этом, — Энола свободной рукой коснулась плеча Франсиса, побудив мейстера тяжело вздохнуть, верно понимая, что он не скажет ей ни слова, — Расскажите хотя бы об этой ужасной эпидемии. Как её там? Северный Повитель? Есть ли угроза для моей сестры? — Знаете, я же долгое время практиковался в Цитадели, меня отправили сюда месяц назад для изучения этой действительно опасной и серьёзной болезни, — неспеша перевязывая палец, отвечал Франсис. — Больше ничего вам не сообщу. Потому как не имею на то права, но если отбросить в сторону все условия… Он прервался, подняв глаза на неё. Энола Финнард смотрела на него с искренно-чистым, выражающим необъятную надежду взглядом и, затаив дыхание, ожидала, когда он продолжит. — Ваша сестра жива. Более того, я имел возможность, и имею до сих пор, её видеть и говорить с ней. Франсис поспешил опустить взор обратно к остановившемуся в руках мотку. Где-то над ним послышался рваный вдох. Она хотела было что-то сказать, но он поспешил пресечь замершие в немой паузе вопросы: — Нет. Довольно, я и так уже много вам сказал. Слишком много. Вот, я закончил, — он протянул ей баночку с мазью, — наносить дважды в день. Быстро сложив все принадлежности в саквояж, Франсис шагнул в сторону двери, но за его спиной послышались шаги, а после чья-то маленькая, но очень требовательная в своём жесте рука остановила его. — Тогда передайте ей моё послание. Ничего особенного. Всего пара слов. Прошу вас. Франсис обернулся. И тут же наткнулся на сошедшиеся в одно надежду и отчаяние в несчастных голубых глазах, явственно осознав, что навряд ли вернётся в замок с пустующим потайным карманом саквояжа.***
Колокол септы Бейлора бил громко, долго и беспощадно. В жестоких ударах яблока без труда угадывалось злорадство. Вперебой с набатом в голове Джейме било всё услышанное за минувший день. «Ты мне не сын», — прорезали сознание сказанные мгновение назад слова отца. Бом — доносился с балкона звук медной насмешки. «Ты стал другим», — вторил колоколу голос Серсеи. Бом. «Должен был прийти раньше». Бом. «Идите и выполняйте свой долг, сир». Бом. Набат закончился. Колокол умолк. Стихли и голоса. Замёрший в дверях Джейме обернулся и взглянул на как ни в чём не бывало взявшегося за перо отца. Мгновение назад в его глазах пылал гнев, зубы были в ярости стиснуты, а на лбу пульсировала выпуклая жилка. Теперь же только невозмутимость холодной стеной бросалась в глаза. — Что-то еще? — не поднимая глаз от бумаги и не оставляя пера, спросил лорд Тайвин. На поверхности сознания обжигающими пятнами проявились услышанные, но не в полной мере осознанные Джейме слова. «…намерен найти ей нового мужа…». — Да, пожалуй, — он сделал шаг по направлению к отцу, — ты сказал про замужество Серсеи… Лорд Тайвин, поджав губы, на мгновение прервался, исподлобья взглянул на сына, и вздохнув, вернулся к письму. — Я сказал, что в ближайшем будущем обдумаю этот вопрос, а не потащу её в септу под венец с Оберином Мартеллом на следующей неделе. Джейме сразу вспомнил приём, оказанный Серсеей, охватившее его перед этим воодушевление и падение этого чувства, как только он наткнулся на холод и безразличие, воцарившиеся теперь в покоях её величества. Но, невзирая на горечь разочарования, Джейме не собирался оставлять вопрос её замужества нерешенным. Он слишком хорошо знал Серсею, чтобы понимать: безразличие сестры к нему может очень быстро смениться вновь разгоревшимися чувствами, а вот решение отца, как бы она не храбрилась, изменить навряд ли была в силах. — Судя по слухам, это ближайшее будущее может наступить очень скоро, — желая уловить в лице отца хотя бы намек на неравнодушие, Джейме, медленно пересекая кабинет, приближался к столу. — Осберт рассказал мне обо всём. И о присланном из Цитадели мейстере, и о Изабелле Финнард, и о разработанном ею, вполне возможно, действенном лекарстве. Воцарилась тишина, рассекаемая только скрипом пера по бумаге, но долго не продлилась. Поставив размашистый росчерк внизу листа, лорд Тайвин, потянувшись к ложке с сургучом, ответил: — Это только разработка. И я бы не стал возлагать какие бы то ни было надежды на Изабеллу Финнард. Она всего лишь пленница с Юга. Я дал ей месяц. Осталась неделя. — Продлить срок не желаешь? — не столько спрашивая, сколько утверждая для самого себя сказал Джейме. — С чего вдруг? — ответил лорд Тайвин, не отрываясь от запечатывания письма. — Даже если так и в ближайшие месяцы борьба с эпидемией не сдвинется с мёртвой точки, тебе же ничего не помешает отправить Серсею в Дорн. Джейме чувствовал, как начинает выходить из себя. Постепенно в омут безразличия погружался и «Повитель», и долг семье, о котором ему твердили столько, сколько он себя помнил, и то, за кого конкретно отец собирался выдать замуж Серсею. Это не имело никакого значения. Джейме во многом ошибался, но в том, что он скорее отрастит себе новую руку, чем отдаст свою любимую женщину кому бы то ни было, у него не оставалось никаких сомнений. Поставив печать, лорд Тайвин отложил запечатанное послание в сторону и, подавшись вперед, взглянул на сына. — Ты проявляешь слишком много внимания к участи своей сестры, — десница замолчал и, прищурившись, вгляделся в лицо сына. Гнев быстро отошел на второй план. Джейме сохранил внешнюю невозмутимость, но мысленно поспешил пресечь возрастающее беспокойство. Отчего-то впервые за много лет взгляд отца вызвал в нем чувство тревоги или, лучше сказать, опасения. И это не было трусостью, скорее разум в нужный момент взял верх над сердцем и приказал ему успокоиться. Лорд Тайвин знал о всех слухах, что добрый десяток лет ходили по Семи Королевствам, но никогда и мысли не допускал об их правдивости и ничего заподозрить о связи Серсеи и Джейме не мог, но здравость в данный момент не могла выступить направляющей в мыслях. Дорогу преградило смятение. — Верно, потому что она моя сестра. Я не буду молча наблюдать за тем, как этот дорнийский развратник губит её, — не дрогнув ответил Джейме и вгляделся в выражение лица отца. Лорд Тайвин продолжил неотрывно наблюдать за сыном, но в следующее мгновение подался назад на стуле и, открыв одну из кожаных папок, принялся изучать вложенные бумаги. — Если это всё, сир Джейме, я приказываю вам приступить наконец к своим прямым обязанностям командующего гвардией, и первым делом обнаружить в себе способности к владению мечом, поскольку в данный момент времени, как таковых у вас не наблюдается. Закончив этот разговор также как и предыдущий, десница ясно дал понять, что больше общества Джейме он не потерпит. И командующий гвардией поспешил удалиться, прекрасно осознавая, что в ближайшее время идти против отца, огорчённого его отказом стать наследником Утёса, бессмысленно. Только он пересёк порог первого выхода из покоев, как столкнулся с Пицелем. Старик тряс в воздухе маленьким свитком и, судя по мере возможности усиленному темпу шага, торопился изложить чрезвычайно важную весть деснице. Мейстер чуть было не прошел мимо Джейме, но старый помутненный взгляд уцепился за покоившуюся на груди рыцаря культю, и Пицель остановился. — Сир Джейме, мне сказали, что вы вернулись из плена, но подробностей не сообщили. — Старик, не скрываясь рассматривал руку. — Вижу верхнюю часть руки удалось сохранить, чья же работа? — Был один мейстер в Харренхолле, — безучастно отозвался Джейме, желая поскорее убраться отсюда. — К слову, за ним уже послали, Изабелла Финнард утверждает, что он может как-то помочь в изготовлении лекарства. Пицель пробормотал себе под нос что-то невразумительное, по-видимому знаменующее недовольство озвученной Джейме затеей, и поспешил протянуть послание вставшему с места лорду Тайвину. Быстро пробежавшись глазами по тексту письма, десница кивнул Пицелю, дав знак оставить его, и вернулся за стол. Когда шаркающие шаги мейстера стихли вдали коридора, Джейме последовал было, наконец, уйти, как ему в спину донёсся совершенно ровный, без намека на эмоции голос отца: — Робб Старк мёртв. — Что? — сходя с каменных ступеней спросил Джейме. — Как это случилось? — На свадьбе Эдмура Талли в Близнецах. Болтоны и Фреи доказали свою верность короне, — ответил лорд Тайвин и, взяв чистый лист, как ни в чём ни бывало, принялся что-то писать. Джейме на миг опешил. Его привело в замешательство и равнодушие отца, и причастность Фреев, да и в конце концов, сама по себе новость, потому как смерть Старка фактически означала окончание войны. — А что с остальными северянами? Кейтилин Старк тоже мертва? — Нет, её успели взять в заложники. Войска знаменосцев возвратились обратно ещё на момент нахождения молодого волка в Риверране. Все, кто присутствовал в Близнецах — мертвы, остальных выкосил «Повитель», — ответил лорд Тайвин. — Что ты делаешь? — не в силах выйти из охватившего его потрясения, нахмурил брови Джейме. — Пишу Уолдеру Фрею. Теперь помолвка его дочери с Ланселем может состояться. — И это всё? Ты не хочешь объяснить, почему решил окончить войну именно таким образом? — выкинув в сторону здоровую руку, спросил Джейме. — Устроить кровавую бойню на свадьбе несколько жестоко, не находишь? — А что по-твоему разумнее? — вздернул бровь лорд Тайвин. — Объясни мне, почему убить десять тысяч человек на поле битвы — это благородно, а дюжину за обеденным столом — нет? Десница смерил сына придирчивым взглядом, в котором очень скоро проступило разочарование. — Единственное на что ты был способен до этих пор — размахивать мечом. Теперь будь добр еще и научиться мыслить здраво. Это всё. Больше Джейме не говорил ничего. Он вышел из покоев десницы, прошел мимо верно ожидающего, как и должно, Осберта, спустился по длинной лестнице из башни и вышел к галерее, освещённой последними лучами уходящего солнца. Война была окончена, но эта новость не вызывала в нём ни ликования, ни разочарования. Всё было настолько сумбурным и неясным, что Джейме никак не мог найти в себе нужного чувства кроме смятения. Тогда он ещё не знал всех жутких подробностей, что несла в себе весть о падении Севера, но спустя несколько недель он отметит, что, назвав это событие «кровавой бойней», сам не зная, попадёт в самую точку. А сейчас в его голове звучала лишь одна сказанная им Русе Болтону еще в Харренхолле фраза: «Передавайте Роббу Старку мои наилучшие пожелания».***
Ехали долго, шумно и утомительно для юного школяра Юниса, на свою голову напросившегося отправиться в столицу вместе с конклавом. Останавливались редко и чаще всего ненадолго, поскольку назначенный главой делегации архимейстер Ваэллин непрестанно ворчал и подгонял лошадей. На каждую гневную реплику наставника Юнис только тихо вздыхал и, не отрывая взгляда от завешенного плотными занавесками окна повозки, невпопад поддакивал. — Нет, это не просто возмутительно, это вне всяких рамок и границ разумного! — заводил избитую песнь архимейстер. — За всю историю существования ордена мейстеров ещё не случалось происшествия самовольнее и страшнее! — Уж вы-то скоро разберётесь с этим. Все виновные будут выявлены, и эпидемия прекратится, — вымученно отвечал Юнис. Архимейстер, казалось, не только не всегда слышал, что говорил его подопечный, но и вообще забывал о его присутствии в пылу возмущения. — И ведь не знаешь, чьё самовольство разрушительнее, — качал головой он. — Лишенный цепи некромант, не пойми откуда взявшаяся женщина-дикарка или всем на горе отправленный в столицу Франсис. О, Франсис, — с особым пренебрежением и злостью говорил архимейстер. — Выскочка, получившая снисхождение Великого сенешаля и не более. Не бо-ле-е. Обыкновенно, с этими словами властитель бронзовой цепи бил пальцем по поверхности рядом стоящего стола и на время замолкал. Хотя и ненадолго. Погруженный в отстраненное задумчивое состояние, он тут же его покидал и начинал восклицать с тем же жаром, но теперь уже выказывая недовольство конкретными личностями во всех подробностях: — Подумать только, Квиберн! Как могло прийти в голову допускать до исследований этого низкого, одним своим существованием оскорбляющего всю Цитадель человека! И я еще не говорю об этой южанке, как её там? Архимейстер, нахмурив брови, поворачивал голову к Юнису. — Изабелла Финнард, — отвлекался от изучения узора на обивке сиденья Юнис. — Вот-вот, она. Изготовили лекарство. Герои, — в этот момент наставник переходил в крайнюю степень недовольства. — А то что эта мазь еще больше людей губить стала, ни сном, ни духом! Хорошо еще Марвин смог извлечь сыворотку, будет во что ткнуть их носом! Примерно так, с небольшими, но также знакомыми Юнису изменениями, проходили дни в поездке с Ваэллином Уксусным, как называли его ученики за чрезмерную придирчивость. Обыкновенным старикашкой, не отличающимся особой гениальностью, но зато имеющим преимущество в крутости нрава. Так считал Юнис и, впрочем, не сильно ошибался. Навряд ли сенешаль руководствовался опорой на знания членов конклава при выборе главы делегации, скорее искал кого-то напористого, пробивного, того, кто в случае чего не стал бы отмалчиваться и верить всему, что ему бы начали внушать в Красном замке. Помимо Архимейстера Ваэллина, в состав делегации входило ещё шестеро архимейстеров, в большинстве своём с серебряными, означающими владение лекарством цепями, а также сопровождающие каждого школяры и молодые мейстеры. За две недели пути остановок совершалось крайне мало, но достаточно, что-бы Юнис успел наслушаться самых разных мнений членов конклава и составить в голове картину происходящего. А происходило вот что: три недели назад в Старомест срочным порядком на дюжине воронов прибыло лекарство от «Повителя» — мазь, замедляющая опухание вен. В процессе проверки выяснилось, что мазь действительно помогала. Первый, вызвавшийся добровольцем больной, спустя несколько дней начал идти на поправку, но, неожиданно для всех умер от поражения кожных покровов. Не нужно было иметь запредельных знаний в медицине, что бы понимать — воспаление вызвала мазь. Узнав, что к изготовлению лекарства приложил руку печально известный, отстранённый от должности Квиберн, Великий сенешаль незамедлительно организовал делегацию и, наказав не возвращаться без свершённого правосудия, отправил членов конклава в столицу. И теперь, мысленно проклиная своё желание ехать вместе с наставником, Юнис вторую неделю подряд слушал избитые, как один, похожие друг на друга возмущения. Выйдя из повозки на одной из остановок, он с облегчением вдохнул чуть терпкий, от влажной после ночного тумана земли воздух, и поспешил размять затёкшее тело. Было раннее утро, день обещал стать тёплым и солнечным. Оставив похрапывающего в повозке наставника, Юнис двинулся вперёд по окруженной пшеничными полями дороге. Далеко уйти он не успел. Не прошло и десяти минут, как за его спиной раздались неразличимые восклицания, а в следующее мгновение, обернувшись к веренице повозок, Юнис увидел, как дверь последней распахнулась, и оттуда, как ошпаренный, выскочил мейстер Палин, сопровождающий архимейстера Марвина в дороге. Мужчина в беспорядке огляделся по сторонам и, заметив Юниса, поднял на него изумлённые, полные сомнения и отрицания глаза. — Архимейстер Марвин мертв, сыворотка и записи исчезли, — в неверии изрёк Палин и, схватившись за голову, осел на холодную землю.***
Собравшиеся вокруг постели лорда Квентина Бейнфорта, затаив дыхание, ожидали его пробуждения. Переживающий больше остальных, у изголовья кровати сидел мейстер Франсис и непрестанно сменял компресс на лбу больного. Он не сходил с места около суток, вёл наблюдения и ловил каждое изменение в состоянии лорда Квентина. С полчаса назад в покоях появился сир Осберт, толком не объяснивший своё присутствие. Он ограничился сообщением о том, что его послал лорд Тайвин, и распространятся более подробно, кажется, не собирался. По другую от них сторону кровати, сжимая в ладонях насквозь мокрый от слёз платок, сидела леди Маэрвин и, казалось, боялась лишний раз вдохнуть, опасаясь помешать Франсису или потревожить покой находящегося без сознания мужа. Изабелла расположилась чуть в стороне, прислонившись спиной к колонне, и занимала себя чтением записей о состоянии выздоравливающих в аногарии. Она не ошиблась, когда месяц назад потребовала прислать в замок сохранившего руку сиру Джейме мейстера. Помимо помощи в составлении рецепта её мази, Квиберн разработал лечащую кашель микстуру, действие которой в тандеме с мазью было решено проверить на зараженном осложнённой формой «Повителя» лорде Бейнфорте. Накануне вечером больному была влита микстура, на руки наложена мазь, в одиннадцатый раз пущена кровь, и в завершение, дабы кашель не мешал действию мази и лишний раз не расширялись сосуды, леди Финнард и Квиберн решили ввести больного в сон при помощи сока «яблока неведомого». Результаты ожидались к утру. Сама Изабелла не обременяла себя мучительным ночным ожиданием, но и любопытству противостоять не стала, а потому явилась в покои в числе первых вместе с Пицелем, когда заря еще раздумывала о своём приходе. — А где Квиберн? — нарушил многочасовую тишину великий мейстер, когда рассвет золотом забрезжил на горизонте. — Вероятно, скоро должен быть, — тихо ответил Франсис и прощупав рукой ткань компресса, поспешил его сменить. Расположившийся в кресле Пицель в недовольстве сдвинул седые брови и пробормотал: — Сам это варево приготовил и сам же не явился. После снова воцарилась тишина. И прервалась только спустя четверть часа, вместе с проникшими в комнату первыми лучами солнца. Тогда Франсис, пробормотав что-то про ранний восход, вскочил с места и плотно задёрнул тяжелые шторы, вновь погрузив комнату во мрак, а вслед за ним поднялся с места и Великий мейстер. — Пойду пройдусь, — как бы сам для себя сказал он и направился к двери. Мерящий шагами комнату Осберт с подозрением покосился на него, но, ничего не сказав, сложил руки за спиной и устремил взгляд обратно в пол. Изабелла также нашла это странным. За минувшие два месяца она успела наслушаться да и сама узнать главную черту Великого мейстера — чрезвычайное внимание ко всему происходящему в замке, и сопровождающее это внимание, в последствии расползающееся по всей столице злоречие. Иными словами: старик ухитрялся быть везде и всегда, если не умышленно, то случайно, и в таком случае старался разузнать всё, что только было возможно и потом разнести это по замку. Отчего он теперь покинул покои в такой момент, да ещё и имея заведомую неприязнь к разработке Квиберна, ясно не было. Впрочем, Изабелла быстра переключила своё внимание на сира Осберта, задав давно интересующий её вопрос, когда леди Маэрвин вышла: — Насколько мне известно, Бейнфорты — знаменосцы Ланнистеров? — Именно. Это один из важнейших домов Запада, — с участием вскинул голову Осберт, — Лорд Квентин отличился в битве при Шепчущем лесе, был взят в плен Бракенами, но вскоре освобожден и прибыл в столицу на призыв его Светлости, правда, почти сразу слёг с «Повителем». Леди Финнард не успела ничего ответить, лишь вскинула брови, поскольку в покои вернулась леди Бейнфорт. Она остановилась в дверях, с надеждой переводя взгляд с Франсиса на Изабеллу, но, заметив по-прежнему недвижимое тело мужа, опустила худые плечи и, упав на кресло, скрыла осунувшееся лицо за тканью платка. Рядом с большим, бородатым, скорее походящим на северянина, чем на властителя Западных земель лордом Бейнфортом, его несчастная светлокожая и светловолосая жена казалась полупрозрачной тенью. Она положила руку на грудь мужа, отняв от лица платок, и неотрывно изучала взглядом его лицо, словно пытаясь отыскать признаки пробуждения. — То средство, что вы ему дали, как долго действует? — не поворачивая головы, обратилась к Изабелле женщина. — Точно сказать невозможно, по моим расчетам, он вот-вот должен прийти в себя. Леди Бейнфорд зажмурилась, подавив начавшие собираться вокруг глаз слезы, и прошептала: — Да помогут ему Боги. В следующее мгновение со стороны постели послышалось рваное кряхтение. Изабелла мысленно удивилась такому совпадению и, отстранившись от колонны, подошла к постели больного, где уже суетился вскочивший с места Франсис. Лорд Бейнфорд дышал нервно, тяжело, периодически кашлял, но уже без крови и смотрел на жену ясным, счастливым и даже несколько бодрым взглядом. — Помогло, — обернулся к леди Финнард расплывшийся в улыбке Франсис, — Помогло! Изабелла ответила Франсису мягким кивком и приподняла уголки губ. — Это не первая ваша победа, но определенно одна из самых значительных, — произнес поравнявшийся с ней сир Осберт. — Теперь, можно с уверенностью утверждать, что лекарство от «Северного повителя» найдено. Секретарь встал рядом с леди Маэрвин и склонив голову перед лордом Квентином, с уважением в голосе начал: — Я рад снова видеть вас в добром здравии, милорд. Его Светлость интересовался вами, ему немедля сообщат о том, что вы пришли в себя. К частью, теперь эпидемия пойдёт на спад. — Это врядли, — донесся со стороны двери громкий бас. Все присутствующие направили взгляд к источнику незнакомого голоса. В дверях, выстроившись в единую линию, стояла довольно внушительная по своему количеству группа людей. Никогда не видевшая мейстеров Цитадели Изабелла на мгновение впала в непонимание, но по увешанным цепями одеяниям быстро осознала, кто перед ней. Члены конклава, не стесняясь, переговаривались между собой, открыто изучали взглядом находящихся в покоях, уделяя особое внимание Франсису и леди Финнард. — Отойти от больного, — раздался тот же низкий голос и из толпы вышел длиннобородый, грузный архимейстер с почти такими же, как у Пицеля, маленькими чёрными глазами и цепким вездесущим взором. — Я к тебе обращаюсь, Франсис. Мейстер в недоумении поднял руки вверх и отошел от кровати. Нахмурив брови, Франсис открыл было рот, порываясь что-то сказать, но тут же закрыл его. На мгновение зажмурив глаза, он всё же смог произнести: — Архимейстер Ваэллин? Как вы здесь? Что… Он запнулся. В изумлении и с проступающим в глазах испуге, начал озираться по сторонам. В мгновение ока его схватили гвардейцы и оттащили в сторону. Постель лорда Бейнфорда обступили члены конклава и другие также незнакомые Изабелле мейстеры и начали незамедлительно снимать с рук лорда Квентина повязки с мазью. Не успела леди Финнард что-либо сообразить, как сама оказалась в кольце Золотых плащей. Сквозь заслоняющие обзор головы она смогла увидеть вошедшего в покои Джейме Ланнистера и услышать его приказ: — В темницу их.