Об истинах бессмертия

      Жизнь наша как пламя свечи. Дунул ветер, и нет её. До смерти на этом свете всегда недалеко, и семь преисподних ждут семерых нераскаянных грешников.

(«Семиконечная звезда»)

      

***

      Прошло четыре месяца с тех пор, как Изабелла вышла из темницы. Общими с Квиберном усилиями убедив архимейстера Ваэллина в безупречности действия мази и выпроводив из столицы конклав, она смогла, наконец, свободно вздохнуть и приступить к лечению. На третий месяц работы, ценой смерти нескольких слуг, используемых Квиберном в качестве подопытных, непрестанного контроля мейстера Зурана, оставленного конклавом проверяющим в столице, и бессонных ночей Изабеллы, проводимых за изучением всё тех же мейстерских выписок, Королевская Гавань постепенно оживала.        Несмотря на непрестанные проверки мейстера Зурана и пресечение любых, на его взгляд, смелых порывов Квиберна и леди Финнард, окруженные со всех сторон, они всё же находили лазейки. Содействие в этом короны значительно упрощало задачу. Там, где людям сира Осберта вход был открыт, а перед Зураном двери закрывались, Квиберн испытывал новый способ лечения на слугах и заключённых королевских тюрем.       Сравнивая процесс занесения в организм родственной «Повителю» болезни с прививкой деревьев, Квиберн так и назвал изобретённый им способ защиты. И привитие, на удивление мейстера Зурана, да и самой, поначалу испытывающей сомнения Изабеллы, способствовало снижению эпидемии. Привитые либо переносили «Зелёную лихорадку» которую знающая проверенные в Соториосе способы лечения Изабелла сводила до лёгкой формы, либо вовсе отделывались кашлем.        Королевская семья прививаться не спешила. Королева отказывалась переносить безобидную по сравнению с «Повителем» болезнь сама и подвергать этому сыновей. Несмотря на уговоры имеющего на неё влияние Квиберна.        Этой скромной составляющей перечень находящихся в столице членов семьи Ланнистер можно было бы завершить, если бы не вышагивающий рядом с Изабеллой лорд Тирион, несомненно, заслуживающий места в этом списке. В остальном же Королевская Гавань была как никогда тускла, переживая отсутствие сира Джейме, в настоящий момент отражающего атаку пиратов Железных островов в Ланниспорте и утром покинувшего столицу вслед за сыном лорда Тайвина.        — Ваш брат отбыл недели три назад, а вестей о прекращении разграбления Ланниспорта всё нет, — с учтивостью спросила у карлика Изабелла.        — С какой целью интересуетесь, позвольте узнать? — плывущий рядом Варис искривил пухлые губы в любопытной улыбке.       — Восстание — это смерти. Смерти — это разбросанные по улицам трупы. Трупы — это возникающая в процессе гниения зараза. Мне продолжать? — леди Финнард повернулась сначала к евнуху, затем к Мастеру над монетой и вскинула голову с выражением лёгкого торжества на лице.       Лорд Тирион помрачнел, плечи его дёрнулись, и так напряжённое с самого утра лицо еще больше посуровело, а взгляд устремился под ноги.       — Джейме в плену.        — Что ж, это… — протянула Изабелла, вздёрнув брови, — …скверно. Случившееся в Ланниспорте само по себе невыгодно. А особенно в такое время.       Теперь повод к отъезду лорда Тайвина и большей части его людей сложился сам по себе. Будь то первая подобная неудача сира Джейме, десница, вероятно, ни за что не стал бы лично вызволять сына. Но решение покинуть столицу, побужденное недавним горьким опытом и перспективой вместо сына получить окончательного калеку, обретало несколько другие краски.       — Нужно отдать должное той работе, что вы проделали совместно с Квиберном, — Варис покосился на сникшего лорда Тириона. — Эпидемия уходит. И даже если в Ланниспорте после такой беды вспыхнет «Повитель», у нас хотя бы есть средства для борьбы с ним.        — Не радуйтесь раньше времени, Варис. В городе по-прежнему не спокойно. Прилавки пусты, а то немногое количество еды, что на них валяется, продаётся втридорога, — поджав губы, заметил лорд Тирион. — Да, заражений меньше, но как бы это всенародное оживление не вышло нам боком.        — Бунтов опасаться рано, — смахнув несуществующую пылинку с рукава платья, сказала Изабелла, — Пока не сняли патрулирование. А вот город, по-моему мнению, открыли преждевременно. Вот увидите, через пару дней уровень зараженных поднимется.        — Лорд Тайвин выступал против снятия ограничений. На последнем заседании совета он, если не ошибаюсь, выразил недовольство. — Лорд Тирион, тяжело вздохнув, закатил глаза и фыркнул.        — К чему этот вопрос в вашем тоне? И так всё знаете, хотя и отсутствовали на совете, — помолчав с мгновение, он повернулся к евнуху, — к слову, неизвестно по какой причине.        Варис не ответил. Сложив руки на обтянутом пурпурным шелком животе, он слегка наклонил голову вбок, сдвинул голые брови, и с некоторым снисходительным упреком воззрился на мастера над монетой, как бы говоря всем своим видом: «Ну что за глупый вопрос?».        Вызванное каким-то неизвестным, но, по всей видимости, сильным раздражителем, недовольство лорда Тириона было очевидным. Еще более очевидной и оправданной была главенствующая над ним сегодняшним утром едкость.       Короткие размышления Изабеллы о настроении мастера над монетой прервал знакомый, вызвавший мгновенный прилив отвращения смех. Изабелла повернула голову на его источник и замедлила шаг следом за евнухом. В самом сердце розового сада, в окружении нескольких, кажется, знакомых леди Финнард придворных дам, сидела Джейн Клифтон и, исказив лицо в гримасе, отдалённо напоминающей улыбку, ела в изобилии разложенные на столе перед ней пирожные. Картина эта была столь отвратительна, что троица, единодушно воспылав желанием избежать возможности общения с этим «чудесным обществом» поспешила ускорить шаг и скрыться за первым же рядом кустов.       — Как беззаботны бывают дамы в своей любви к сладкому, — многозначительно вздёрнув брови, заметил Варис.       — Народ голодает, а замок как ни в чем не бывало устраивает пиршества. Прелестно, — лорд Тирион с полным равнодушием заложил руки за спину.        Боком поглядывая на лорда Вариса, Изабелла молчала. Ей было всё равно. Она уже было собралась покинуть своих неожиданно встреченных спутников, как в нескольких шагах от них вспыхнуло новое, приковавшее к себе всё внимание существо.       Подобно морфиде, оказавшейся в окружении слишком большого обилия цветов и не знающей, кому отдать предпочтение, порхала Маргери Тирелл и, казалось, одаривала ослепительной улыбкой всех обитателей сада одновременно.        Наконец, избрав объектом своего опыления весьма сомнительную троицу, состоящую из припудренного гладиолуса вопреки всем слухам, не имеющего паучих лапок по крайней мере, внешне, периодически обращающей свои листья к вышагивающим позади стражникам наперстянки и поникшего, вероятно, от дождя, вороньего глаза, леди Маргери устремилась вперёд, потянув за собой заметно блекнувшую на её фоне Сансу Старк.        — Лорд Тирион, лорд Варис, — склонила обрамлённую волной каштановых локонов головку наследница Хайгардена, — ах, леди Финнард. Как я рада наконец видеть вас за пределами замка. Мы знакомы с вами мельком, однако, полагаю я могу представить вам моего дорогого друга, леди Сансу.        Изабелла удостоила без того известную ей особу дежурной улыбкой и удержав взлетевшие было брови на льстивую реплику Маргери, кажется обращенную её платью, изобразила на лице бесстрастность.        — Лорд Варис, леди Изабелла, позвольте нам украсть вашего собеседника? — взяв подругу под локоток, прощебетала Тирелл.       — Как возможно отказать? Нужно быть полнейшим дураком, чтобы упустить возможность насладиться столь прелестным обществом, — рассмеялся лорд Тирион и вскоре удалился в сопровождении этого самого прелестного общества.        Изабелла готова была поклясться, что в его глазах явственно проступила болезненная, граничащая с упадком, горечь.       Варис оставался рядом и уходить, к неудовольствию леди Финнард не спешил. Однако и разговора, ради которого, он до сих пор шёл, а точнее сказать плыл рядом, не начинал.       Изабелла поглубже вдохнула тёплый, насыщенный цветочными ароматами воздух и, проводив взглядом удаляющихся всё дальше вглубь тенистой ореховой аллеи лорда Тириона и его спутниц, с удивлением обнаружила, что ни впереди, ни по сторонам никого не было. Она обернулась. Чуть позади гвардейцы продолжали шествовать за ними, и это успокоило начавшее было зарождаться в ней опасение.       Одним из сопровождающих её стражников с недавних пор являлся сир Уолтер, надёжный и верный человек, великолепно играющий роль Золотого плаща. Ему и его старшему брату Герарту в своё время доверился лорд Финнард, а в решениях отца Изабелла никогда не сомневалась и после бегства из Солнечной Гавани всегда мысленно благодарила его за своевременно организованные, независимые от основного королевского ордена полки. Именно эти полки «Ордена синей герберы» верные и хранящие любые тайны, были её опорой все десять лет скитаний. И продолжали службу довольно способно, если не сказать талантливо. За пол года завести людей в городской гвардии, внедриться к людям сира Осберта, даже завербовать к себе Ариса Окхарта из Белых плащей дорогого стоило.       Теперь Изабелла была относительно спокойна. Как докладывал сир Герарт, в ордене насчитывалось около трёхсот человек, и с такой поддержкой за спиной она могла себе позволить немного расслабиться.       — Осень выдалась жаркой, вы не находите? — Наконец нарушил прерываемую лишь шумом раскидистых каштанов да скромным шепотом застенчивых эвкалиптов, не желающих соприкасаться кронами, лорд Варис.       — Жаркой? — Вздёрнула бровь леди Финнард. — Я по ночам мерзну.        — Придётся вам отвыкать от вечного тепла, леди Изабелла, — евнух возвёл глаза к зелёным островкам древесных крон на небе, преграждающих путь солнцу и бросающих на садовую дорожку рябоватую тень. — Осень в Вестеросе долго не длится, хотя некоторые мейстеры Цитадели полагают, что такая жара — предвестник вечного лета.       — Наденьте на крестьянина мейстерскую цепь, посадите в Цитадель и увидите, что ничего не изменится, — усмехнувшись уголком рта, сказала Изабелла, — Но вы же не для того здесь, чтобы вуалировать речь избитыми природными образами. Говорите прямо, лорд Варис.       Но мастер над шептунами сохранял холодное спокойствие и липкую медлительность с такой изящной небрежностью, что она только подивилась этому в мыслях и терпеливо продолжила идти, ожидая ответа.       — Желаете говорить открыто? При таких, — Варис указал глазами за спину, — обстоятельствах?       Усмешка окончательно расплылась на губах Изабеллы, и она, повернув голову к Варису, ответила:       — В этих, как вы выразились, обстоятельствах я нахожусь уже полгода. И вам это известно. Вы не глупец, Варис, и, желая сообщить мне что-то чрезвычайное, не стали бы делать это здесь.       Евнух с мягкой улыбкой чуть склонился в её сторону и сцепил между собой вложенные в рукава платья руки.       — Покойный Реханис Данар не врал о вашей проницательности, — с вмиг переросшей в льстивую улыбкой заметил он, — Я был рад, когда с вас сняли обвинения. И не ошибся. Как я уже говорил, стоит отдать должное вашему вкладу в защиту от эпидемии. Как представлю, что казни вас конклав, у нас еще долго не могло бы быть лекарства… — Варис в удручении покачал головой, но, приподняв брови, быстро перешел на прежний беззаботный тон, — К счастью, обошлось. Главное — остановить поток, а что именно ляжет в основание плотины — это уже дело второе.       — Мне казалось, содержимое плотины вполне различимо, — махнув рукой на недовольство образными выражениями, начала в том же характере Изабелла.       — Разумеется, — кивнул евнух, — кто станет осматривать эту составляющую, даже если она и видна, когда участие в её постройке оказали силы, создавшие сам поток.       Лицо Изабеллы напряглось и посуровело. Упрёк в словах Вариса начинал её раздражать.       — О каких силах вы говорите? — прищурилась она.       — О тех, что так удачно решили изменить свои планы в момент вашего вызволения, — как ни в чём не бывало ответил евнух, и снова вскинув голову к небу, зашептал: — То, что ваше обвинение мейстера Франсиса подействовало — дело случая, как и счастливое затишье в рядах сахагонцев.       Варис, замолчав, опустил голову и устремил взор к приближающимся ступеням галереи замка. Время близилось к вечеру. До заката было ещё рано, но солнце уже сбавляло свой натиск, и рвения, с которым оно противостояло скрывающим от него аллею эвкалиптам, поубавилось. Надеясь, что её обман с обвинением Франсиса подействует на конклав и даст ей время для укрепления своего положения, Изабелла понимала, что прекращение отравлений сахагонцами — дело случая, но о том, что они и вовсе затаятся, она и предположить не могла. Если бы не эпидемия, борьбе с коей она отдавала всю свою энергию и время, леди Финнард, быть может, и задумалась бы над двойственностью такой удачи более основательно, но у неё не было на это ни сил, ни желания.       — Вам необычайно везёт, леди Изабелла. И не мне вам объяснять, сколь хрупок этот дар, — лорд Варис благостно улыбнулся на прощание и удалился, оставив её у входа в галерею.       Изабелла подобрала подол платья и поднявшись по ступеням устремилась в подземелья, где её давно ожидал Квиберн.       Войдя в некогда принадлежащую мейстеру Франсису лабораторию, она поморщилась от ударившего в нос глухого запаха лакрицы и дикой розы. Источником коему была стоящая на небольшом огне чаша с отваром. Судя по составу, вероятно, варящегося от кашля.       — Еще минута и сгорит. Переводите солодку почём зря, — вместо приветствия сказала Изабелла.       — Отчего же зря? — Квиберн вышел из-за стола, за которым стоял и подойдя к горелке, потушил огонь. — Если расчёты верны, должно выйти удачное средство против кровяного кашля.       — Кровяного? Тогда спешу вас разочаровать, с таким составом ничего не выйдет.       — Почему же?       — Слишком слабо. Но если добавить тысячелистник, он внесёт кровоостанавливающую функцию, — Изабелла, устремив взор на полки, обошла стол и потянулась к одному из сосудов, — и перекроет…       — …возможное выделение ядовитого сока из шалфея, — продолжил Квиберн.       Проследив за действием добавленного в чашу настоя, Изабелла отошла от стола и вспомнив истинную причину своего присутствия в лаборатории, спросила:       — Вы посылали за мной. Зачем?       Квиберн закивав головой, вернулся к дальнему столу и поманил к себе леди Финнард.       — Утром наткнулся на вещи мейстера Франсиса. После казни никак руки не доходили разобрать. Вот, нашел в подкладке саквояжа, — сказал он, протянув ей сложенный в несколько раз листок, — Я подумал, для вас это будет важно.       Изабелла развернула записку и опасение холодной волной пробежало по ней. Первым, что бросилось в глаза был почерк сестры. Прежде всегда аккуратный и ровный, он шёл прерывисто и широко, что сразу настораживало.       «Меня забрали Ланнистеры. Я здорова. Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Глициния под окном непрестанно радует глаз. Из нас двоих тебе сейчас сложнее.       Nārhēdegon aōha worries, ñuha raqiros, se rejoice isse se ērinnon hen daomio toliot se vēzos!»       — Как вы узнали, что оно адресовано мне? — закончив читать, с подозрением вгляделась в лицо Квиберна Изабелла.       — Сир Джейме как-то обмолвился, что ваше рвение объясняется желанием вызволить сестру, — тихо ответил он, и выражение лица его невольно смягчилось вслед за голосом, — Не сложно сопоставить. Да и предложение из «Морлании»…— это…уж слишком по-южному…       Изабелла, кивнув, вернулась к записке и перечитала её снова. «Ночь в Морлании» была любимой сестринской сказкой. В детстве Энола до того её любила, что Изабелла, вынужденная читать сестре каждый вечер, знала историю о любви дочери плотника и сына солдата, призвавшей дождь в засуху, наизусть.       Поджав губы, леди Финнард свернула записку. Но различить, чем её недовольство вызвано в большей степени недальновидностью сестры в составлении послания или начинающими всплывать воспоминаниями, она не успела. Тишину прорезали донесшиеся из коридора вскрики, последовавший за ними грохот и звон стали. Изабелла обернулась к распахнувшейся двери.       На пороге стоял сир Уолтер. Ткань его некогда золотого плаща рассекали широкие тёмные пятна, а в руке сверкал кровавым блеском меч.       — За мной. Скорее, — сказал он и Изабелла, не медля устремилась к выходу.       Видя перед собой только фигуру сира Уолтера, она взлетела по ступеням, не глядя, перешагнула через несколько тел и вышла из подземелья. Преодолев несколько коридоров, они вышли к ведущей в сад галерее.       Теперь благостная тишина аллеи сменилась звоном стали, тёрпкое благоухание рощ приобрело медный аромат крови, а трели обитателей нижних садов перетекли в стоны и вскрики боли. Солнце скрылось, прекратив борьбу с кронами эвкалиптов, кроющиеся в их листве птицы давно покинули своё пристанище вместе со светом. Однако пришедший ему на смену мрак продержался не долго. Лучи вновь вернувшегося солнца, со злорадностью скачущие на порванной и испачканной в крови и грязи одежде, выглядели странно, но всё-таки несколько высветляли развернувшуюся бойню.       Проведя Изабеллу мимо нескольких успешно умертвляющих своих соперников солдат с семиконечной звездой на плащах, сир Уолтер нащупал дверь в фасаде галереи и распахнул. Последним, что видела леди Финнард, прежде чем шагнуть в темноту открывшегося прохода, были витые ножки опрокинутого садового стола, лежащую на одной из них голову Джейн Клифтон и её окровавленную руку, сжимающую белое месиво, некогда являвшееся пирожным.

***

      — «О, как он был горд, этот знатный лорд, как могуч он был и богат, но те дни позади, и о нём лишь дожди средь руин его замка скорбят!» — раздалось со стороны двери, и в зал вошёл виновник раскрытия врат сегодняшней преисподней.       Тирион содрогнулся, попятился назад и, наткнувшись спиной на холодный мрамор колонны, вжался в неё, опустив голову. Рядом молча тряслась Серсея. Еще недавно сестра вопила так, что Тирион был готов самолично бросится на меч, лишь бы не слышать её криков, сначала бессвязных, а затем очень скоро перешедших в один чёткий вопрос:"Где Джоффри?». Её быстро заткнули убедительным ударом в скулу.       — У многих из присутствующих здесь, — продолжил голос и мерный стук сапог о камень пола завторил ему, — да чего уж мелочиться, у всех присутствующих здесь наверняка возник один маленький вопрос, а может и не один, и возможно, даже не маленький, всё зависит от того, кто его задаст, все здесь собравшиеся весьма и весьма по своей натуре исключительны… Так о чём это я? Ах да! Вопрос!       Шаги стихли в другом конце зала, и Тирион поднял голову. Взгляд его сразу наткнулся на голубой плащ стоящего впереди солдата и семиконечную звезду на нём. О, как опостылела ему эта звезда за последние два часа! Теперь, после захвата города, она была везде, куда не взглянешь.       Новость о штурме настигла Тириона слишком поздно, чтобы он мог успеть предпринять что-то действенное. Распрощавшись с леди Маргери, он, немного воспрянув успевшим пропасть после утреннего разговора с отцом духом, направлялся к заливу, когда его настиг Бронн. На щеке его алела свежая царапина, лицо было перепачкано грязью, а волосы взлохмачены и залиты кровью. Наёмник успел сообщить лишь то, что в город через потайные ходы проникли враги, что численность их в два раза превышает гвардию и что в гавани стоит не меньше сотни кораблей с голубыми знамёнами Тарбеков. Тирион не успел даже удивиться прозвучавшей фамилии, навстречу им выскочили шестеро солдат с семиконечной звездой на плащах.       И теперь, со всех сторон окружённый чужими гвардейцами, за каких-то два часа опущенный до безвольного пленника, он слушал речь нового короля, не решаясь сделать это маленькое несложное движение — повернуть голову к трону. Тирион сам толком не понимал, откуда вдруг взялся в нём этот страх. Быть может, его обезоружила та внезапная нелепость, с которой раскрылись адские врата и все силы преисподней хлынули наверх, или последствия этих сил — беспорядочная резня на ступенях крепостей и в коридорах, отрубленные части тел в чистых водах садовых прудов и собравший дань с каждого дома вопль города, некогда стихнувшего в страхе перед другим врагом, теперь казавшимся менее страшным.       В своём оцепенении Тирион был не одинок. Дрожь была общей и затрагивала каждого, кто вынужден находиться в тронном зале не по своей воле. Таким же общим был и страх перед носителем всё больше набирающего обороты в своём нечеловеческом веселье голоса.       — Всё-таки хочется услышать ответ, — с наигранной благостностью спросил голос и не видящий его лица Тирион был готов поклясться, что подними он голову, увидел бы на губах Тарбека улыбку, — К примеру, всемилостивейшая королева Серсея, вы наверняка, я в этом почти уверен, испытываете недоумение. На первый ваш вопрос я отвечу позже и обязательно удовлетворю материнское рвение, а пока для начала не лишним было бы и познакомиться.       Театральная восторженность этих слов пробудила в Тирионе желание самолично заткнуть произносящего их. Следом проснулась и храбрость. Он повернул голову к трону, и взгляд его столкнулся с чужим, направленным прямо на него. Опасным и ожидаемо полным безумия.       — Ваша Милость, ох, что же я! Снова оговорился, никак не могу привыкнуть к тому, что Милость теперь здесь я — он захохотал и поднялся с трона.       Это был не высокий молодой человек. Ни одежда, ни прическа его не указывали на то, что он имел отношение к недавнему штурму. Волосы, светлые с рыжеватым отливом, были уложены и ровным пробором разделялись на две аккуратные части. Из-под соединённого бриллиантовой брошью в виде семиконечной звезды голубого плаща ослепительной чистотой отсвечивали камзол и брюки из белого, накрахмаленного хлопка. На ногах в тон костюму, из светлой кожи блестели сапоги. Тарбек подошёл ближе, и Тирион заметил, что на них не было ни малейшего намека на грязь.       — Итак, я рад приветствовать вас, прекрасная Серсея Ланнистер.       Гвардейцы покорно расступились перед ним, и Серсея, до этого пусть частично, но всё же скрытая, оказалась лицом к лицу с захватчиком. Он потянулся к ней увенчанными перстнями пальцами, но сестра, отдёрнув руку, вздёрнула голову, открыв пылающее от ненависти и слёз лицо.       — Понимаю, — не сбавляя улыбки, протянул Тарбек, — лишение власти — процесс весьма неприятный, я бы даже сказал, болезненный. Но, полагаю, стерпеть возможно. Мы и не такое терпели.       Тирион, нахмурившись, вглядывался в лицо захватчика, и сомнения всё больше и больше окутывали его тревожной пеленой. То, что перед ними сейчас выплясывал член дома Тарбеков, сомневаться мог только идиот. От звёзд у него в глазах рябить не перестало. Но, перебирая в голове всех возможных претендентов на роль выжившего во время восстания Рейнов, Тирион понял, что подходит только пропавший без вести трёхлетний сын Роанны Тарбек. Но будь захватчик им, ему должно было бы быть больше сорока, а новоявленный король по возрасту не подходил даже с большой натяжкой.       — Где мой сын? — раздался на удивление тихий, но настойчивый голос сестры.       Отступивший на несколько шагов Тарбек с необъятным участием и вовлечением воззрился на неё и спросил:       — Какой из? Малютка Томмен окружён заботой моих самых верных и искусных друзей, а что до юного, какая жалость, свергнутого короля, — он отвёл глаза в сторону, сменив мягкую улыбку и исполненный вниманием взгляд на охваченный интересом взор и весёлую ухмылку, — об этом вы, бесценная, узнаете позже.       — Где мой сын? — уже громче повторила Серсея. — Отвечай, подонок!       В глазах Тарбека взвился и разгорелся огонь. Увидев это, Тирион незаметно дёрнул сестру за подол юбки и зашептал:       — Молчи, дура. Молчи.       Но Серсея, вмиг позабывшая о недавнем контакте с железной гвардейской перчаткой, продолжала сыпать угрозами, а огонь безумия разгорался в глазах Тарбека всё больше.       — Великолепно. Я придумал! — через мгновение сказал он, подняв вверх указательный палец и округлив глаза. — Но с вами позже. Слишком, слишком много внимания одной персоне, пускай и несомненно, важной, когда здесь собрались такие замечательные люди, — последние два слова он растянул прямо пропорционально своей улыбке и, раскинув руки, пошел по проходу обратно к трону, кивая и поворачивая голову то направо, то налево.       По телу Тириона поднялась новая волна предательской дрожи, и он, желая подавить её, завертел головой по сторонам, в надежде увидеть знакомые лица. И таковые, несомненно, нашлись. Тиреллы в полукруге гвардейцев замерли на галерее. Леди Маргери, внешне сникшая, но с необычайной, доселе невиданной твёрдостью во взгляде, смотрела прямо на Тарбека и держала за руку бабушку. Позади, опустив руку на плечо сестры, стоял сир Лорас в боевых, заметно перепачканных в крови и грязи, доспехах. Старшего брата видно не было. Переведя взгляд к лестнице галереи, Тирион заметил у её подножья остатки Малого совета: Вариса, со смиренным спокойствием взирающего на нового короля, Мейса Тирелла, опасливо косящегося на семью, и Пицеля, сжимающего в старых трясущихся руках какой-то трактат.       — Прошу простить мне некую беспорядочность, с которой я начал наше знакомство. Пожалуй, стоит начать с начала. Вернёмся к вопросу. Правильному вопросу, не тому, что недавно озвучила нам леди Серсея. Никто не хочет попробовать? — Тарбек, развалившись на троне, завертел головой по сторонам, — Не уж-то никто? Это же так просто. Озвучить то, что не даёт покоя каждому из вас.       Тирион ждал, когда захватчик назовёт своё имя, и пытался отвлечь себя этим ожиданием. Он не хотел думать ни о полученном ими в считанные часы уроне, ни об утраченной в одно мгновение прежней, пусть несправедливой, но жизни, ни уж тем более о том, как вернуть всё назад.       — Что ж, не думал, что вы столь стеснительны. Придётся взять всё на себя. Но раз уж эти мысли, как я уже сказал, в голове каждого из вас, я прейду к сути, не озвучивая самого вопроса, — Тирион замер в ожидании, на миг действительно забывшись, — Моё имя Вальтос Тарбек. И я прибыл сюда, чтобы очистить великую землю Семи Королевств от пропитавшего её мора, от тернового кокона, опутавшего страну задолго до «Северного Повителя».       — Ваша Милость, полагаю, стоит предпринять меры по аресту, — из тени трона вышел мужчина. На шее его висела серебряная цепь с инкрустированным в неё красным пауком.       А Веббер что тут делает? — удивился Тирион.       — Успеется. — Тарбек приподняв брови, остановил его жестом руки. — Пока все в сборе, нужно донести нашу позицию, а то кого запрут, кого казнят, а они и знать не будут, за что. Это же неправильно, лорд Бернарт. И так, о терновнике, — губы захватчика снова исказила улыбка, — у правосудия назначен свой час, и он уже настаёт. Начнем с малого. Сир Лансель!       Гвардейцы тут же выволокли в центр зала перепуганного мальчишку. Тарбек поднялся с места.       — Леди Серсея, напомните нам, как скончался король Роберт? — вперив хищный взгляд в несчастное лицо Ланселя, спросил он. Серсея молчала. — Что ж, поговорить по душам мы с вами еще успеем. Всем известно, что Его Милость сразил вепрь. Однако мало кто знает, что столкновение с этим животным произошло не по воле короля Роберта, а выпитого им вина. Наш дорогой Лансель подавал ему флягу.       Тарбек по кругу обошёл юношу и, когда тот осмелился поднять на него глаза, улыбнулся, чуть наклонив голову, задержал на мгновение взор и скомандовал страже:       — Принесите вина, столько времени прошло с того счастливого мига, как наша милосердная длань легла на город, а мы до сих пор не празднуем!       Выкатили бочку. И Тирион, уже понимая, что произойдёт дальше, попытался было отвлечься. Однако не успел. С благочестивейшей улыбкой король опустил в открытую бочку поданный ему кубок, со словами «Да здравствует избавление!» осушил его и, наградив Ланселя последним, преисполненным нежности взглядом, подал знак гвардейцам. Тирион всё же отвёл взгляд и теперь слышал только всплески, вызываемые трепыханиями головы кузена. Вскоре и они стихли.       — Ну а теперь, Бернарт, можно и проводить остальных. Вероятно, ожидать часа своего избавления им будет приятнее в более уединенном месте.       Когда их с Серсеей впихнули в покои Твердыни Мейгора, первое, что сделал Тирион — подошёл к винному столику и до краёв наполнил кубок. Однако, поднеся его ко рту, сразу поставил назад. Распухшее лицо кузена Ланселя и вино, стекающее по мёртвому телу, когда его за ноги вытянули из бочки, явственно всплыли в сознании и отбили всякое желание пить. Но освежить разум как-то было нужно, и он не нашёл ничего лучше, чем выйти на балкон, сразу же об этом пожалев. Вопреки ожиданиям, в нос Тириону ударил не морской вечерний воздух, а запах, который не покидал его самого захвата: крови, гнили и затхлости. И не было в этой жаркой невидимой стене ни одного проблеска света, ни одной крупицы свежести. Вместе с надеждой почувствовать прохладу в Тирионе погибала и надежда на возвращение этого дня вспять.       Но начавшее было застилать его обречение прервал раздавшийся с южной стороны замка плотный низкий гул, напоминающий звук горна, только усиленный в десятки раз.        — Что это? — донесся из покоев голос Серсеи.       — «Лара», — ответил Тирион и поморщился. Мысли против его воли пожелали вернуться обратно в тронный зал.       Перед тем, как разогнать двор, Тарбек приказал вкатить некую конструкцию, любовно называемую «Ларой» и «моей болтуньей». Конструкция представляла собой трубу в форме усечённого конуса. Её на колёсах вывезли на балкон и теперь, очевидно, вещали оттуда.       — Жители Королевской Гавани! — прозвучал сменивший сигнал голос, — Объявляется комендантский час! До рассвета выход на улицы запрещен!       Звук был плотным, слова различались плохо и оттого по телу бежала толпа неприятных мурашек. Тирион узнал голос говорившего.       — Король Вальтос решил лично объявить народу о начале тирании, — пробормотал он, возвёл глаза к начинающему темнеть небу.       Вдали, у потопившего в себе солнце залива, чёрной дымкой висели облака, зелень, пробивающаяся сквозь черепичный ковёр крыш, пышнела и тянулась ветвями ввысь, мрачные развалины Драконьего Логова полукругом огибали холм Рейнис. Ничто в этой вечерней идиллии не указывало на ужасы дня, и только запах напоминал о её обманности.       — Откуда вообще взялись Тарбеки? Отец истребил всех еще сорок лет назад, — Серсея вышла на балкон и встала неподалёку от брата.       — Помнишь внука Эллин Рейн, исчезнувшего во время восстания? — начал Тирион, — Тогда еще говорили, что его утопил в колодце сир Армори Лорх.       Сестра кивнула. И он продолжил:       — По некоторым слухам, мальчика вывезли за Узкое море. Так вот, похоже, это не слухи. Хотя меня смущает одно весомое противоречие, — бывший мастер над монетой, сдвинув брови, покачал головой, — «мальчику» должно быть больше сорока, а этот блистательный садист выглядит младше меня.       — А Бернарт Веббер?       — Меня удивляет твоя наблюдательность, сестрица, — вскинув голову, протянул Тирион. — Все они так или иначе связаны с восстанием Рейнов. Вебберы были в дружественных отношениях с Тарбеками. Леди Эллин Рейн назвала свою первую дочь Роанной в честь Роанны Веббер, нашей прабабки.       Серсея не ответила. Лицо её побледнело, веки приподнялись, взгляд задержался на перекладине ограждения балкона, метнулся к Тириону, и перешел в беспорядочное блуждание.       Не прошло и четверти часа, как все эти признаки сменились наматыванием кругов по покоям и заламыванием рук. Серсея пребывала в чрезвычайном волнении.       — Отец уже знает, — отрывисто заговорила она, — Он повернёт к Королевской Гавани и прекратит этот произвол.       Тирион покачал головой. Сестра заговорила об отце, а это было первым признаком разливающейся в ней беспомощности.       — Не повернёт. Ты думаешь железнорожденные просто так решили напасть на Ланниспорт именно сейчас? — Он повернулся к сестре, на лице Серсеи отразилось недоумение, — Тарбеки наверняка вступили в сговор с Грейджоями.       Серсея остановилась и прищурилась.       — Хочешь сказать, они намеренно выманили из города отца с большей частью войска, чтобы оставить нас без защиты и захватить Гавань?       Тирион хлопнул в ладоши и натянуто улыбнулся. Столь быстрое и верное умозаключение услышать от сестры представлялось нечасто. И он бы соврал, сказав, что не удивился. Но на этом поражения не закончились. Помолчав с минуту, Серсея выдала ещё одну, ошеломляющую своей правильностью фразу:       — А Джейме? Его тоже просто устранили. Отец не оставит его, он не имеет права.       — И так, — кивнув, продолжил Тирион, — Тарбеки, вероятно, в ближайшее время нападут на войско отца, полки Джейме уже устранены Грейджоями. Очень скоро армия окажется зажатой между Ланниспортом и Королевской Гаванью. Мы в заднице, Серсея.       Ему не осталось ничего, кроме как развести руки и, вздёрнув брови, наблюдать, как тревога на лице сестры сменяется паникой. Скорее всего, эта паника очень скоро переросла бы в истерику, но стать козлом отпущения Тириону не позволил шум со стороны коридора и последующий за ним звук открывшейся двери.       Выйдя с балкона, карлик обнаружил весьма несчастное, погрязшее в страданиях и обречённое очень скоро стать объектом гнева Серсеи существо. Вытирая мокрые от слёз щёки разорванным серым рукавом некогда бледно-розового платья, посреди покоев стояла Санса Старк и дрожала.       Тириону вспомнилось утро в саду. Тогда эта не по годам настрадавшаяся девочка, тихо, словно опасаясь быть настигнутой новыми бедами, смеялась над репликами леди Маргери и изредка улыбалась его шуткам. Тогда беседа с ними невольно отвлекла его от мрачных мыслей, что возвращались к разговору на рассвете в башне десницы. Прошло только несколько часов, а ему казалось, что и очередная тирада отца, и прогулка в саду остались где-то далеко в прошлом, словно всю их жизнь изрезала семиконечная звезда Тарбеков.       — Это очередная шутка Тарбека? Решил впихнуть голубку в логово льва? — вышла вслед за Тирионом Серсея. — Ну что же, проходи, Санса, располагайся.       Сестра, подобно обвивающей антилопу змее, обошла кругом Старк и ядовито прошептала:       — Одно радует — твоё безвинное тело наконец познало боль. Сколько солдат тебя взяло?       Тирион в оторопении перевёл взгляд с девочки на злорадно улыбающуюся сестру.       — Ни одного, — тихо ответила Санса.       Последующая неделя превратилась в парад слёз, истерик и торжество страданий. Леди Санса и вправду осталась с ними. Покои твердыни позволяли всем троим их обитателям пересекаться только за приёмом пищи. Но, видят Боги, даже этих встреч им хватало с лихвой. Серсея, вымучиваемая терзаниями о судьбе своей, Джейме и детей, находилась в почти неутихающем гневе и волнении. И от того при любом удобном случае вымещала все свои переживания на бедной Сансе. Та, в свою очередь, старалась этого избегать, а если и попадала под град ненависти и обвинений, покорно терпела, слушала, смахивала смиренные слёзы и уходила в одну из комнат покоев, выбранную ей в качестве места своего одинокого скорбения.       Однажды, на пятый день она не выдержала, и когда Серсея, выплеснув дозу желчи на брата и на несостоявшуюся невестку, первой вышла из-за стола, Санса подняла глаза на всегда стоящего водоразделом между ними и пресекающего особо ярые нападки сестры Тириона и прошептала:       — За что?       Сердце карлика сжалось. Невыносимая, горькая и щемящая жалость пронзила все его существо.       — Бедное дитя, — встав с места сказал он, — вторжение совсем сломило вас. Пойдёмте, вам нужно на воздух. К счастью, этот ужасный запах больше не чувствуется. Уж не знаю, то ли я к нему привык, то ли он и вправду исчез.       Он осторожно, боясь спугнуть, положил два пальца на тонкую девичью кисть и, не встретив сопротивления, взял её руку в свою. Покорно кивнув, Санса поднялась на ноги и аккуратно высвободила ладонь. Тирион ощутил появившееся в нём чувство досады от потери этой мимолетной связи, но тут же одёрнув себя, последовал на балкон. Он попытался было воспроизвести в мыслях образ Шаи, светлой тенью преследовавший его все дни заточения, но отчего-то теперь эта тень приобрела тёмную окраску, в то время как силуэт облокотившейся о перила балкона Сансы казался всё светлее и светлее.       — Она беспокоится о детях да и не только, — он встал рядом и устремил взгляд в уже знакомую даль. — Моя сестра далеко не безвинна и едва ли когда-нибудь была, но её можно понять.       — Как удивительно легко такой человек, как вы, рассуждает о такой, как она, — повернув к нему посветлевшее лицо, заметила Санса.       — Я уже перерос состояние вечной обиды. Куда более интересно наблюдать за её объектами, изучать их. Хотя таким, как я, как вы верно заметили, ничего больше и не остаётся.       Она хотела было ответить, но ей помешал звук трубы.       — Для комендантского часа слишком рано, — устремив взгляд к начинающему алеть горизонту, заметил Тирион.       Но комендантский час тут был не при чем и Тирион очень скоро это понял, когда гул «Лары» сменился звуком свирели. В мелодии он сразу различил «Рейны из Кастамере» и непроизвольно насторожился.       — Смотрите! — испуганно воскликнула Санса и указала пальцем вниз.       Тирион устремил взгляд к барбакану и пошатнулся, увидев, как над воротами натягивают два тела. Издалека различить лица возможным не представлялось, но дорогая пурпурно-золотая ткань камзола на одном из трупов была знакома ему.       Джоффри — промелькнула в сознании Тириона догадка.       Второй труп полностью обгорел и покрылся чёрной копотью, но опасение слишком быстро захватило разум Тириона и когда «Рейны из Кастамере» стихли, а тела повисли на верёвках, голос Вальтоса Тарбека оправдал его:       — Тирания и узурпаторство, кровью и смертью оскверняющие Семь Королевств, на протяжении десятилетий больше не будут испытывать народ! С этого момента царствование Ланнистеров над Вестеросом окончено!       Отец — всплыло запоздалое подтверждение.

***

      И снова бил колокол. Так, как бил каждый день: громко, долго и с новым ударом раздражая всё больше. Город затих. Подобно зверьку, вылезшему на солнце из своей норки, он скрылся снова, потому что, укрываясь от дождя, попал под град.       Захват Тарбека ничем не отличался от захвата «Повителя». Улицы всё теми же опустевшими коридорами тянулись между домами. Прилавки омывались осенним ветром. Окна прятались за ставнями, но среди их ровного ряда серым проблеском виднелось одно, выбивающееся из общей обреченности. Именно сквозь его решётку Изабелла Финнард и наблюдала за марширующим отрядом новой гвардии.       — Что происходит с вашими людьми? Надеюсь, потери невелики? — спросила она стоящего во мраке комнаты сира Герарта.       — Мы устроили обманную смерть большей части и в суматохе вывели в надёжное место.       Леди Финнард, вздёрнув бровь, повернулась к рыцарю.       — Что за место?       — Не только Тарбекам известна система катакомб под городом, — ухмыльнулся сир Герарт, — удивительное дело, в одной из тайных комнат под верхними садами, мы обнаружили тридцать пустых сундуков, а рядом с ними мёртвого Уилласа Тирелла с зажатыми в руках золотыми монетами. По всей видимости, узнав о захвате, несчастный поспешил к своей главной ценности, но Тарбеки настигли его раньше, перерезав горло.       Брови Изабеллы взметнулись ещё выше. Уиллас Тирелл не производил впечатление человека, порабощённого столь безрассудным проявлением алчности.       — К слову о деньгах, что с жалованием? — спросила она. — Это первое, что должно вас заботить.       Не услышав ответа, Изабелла повернулась к командующему и с заметным недовольством добавила:       — Я не собираюсь терять людей. Особенно сейчас.       В то время как для всей столицы вторжение обернулось чернокрылым коршуном, теперь нависшим над городом и напускающим тёмные клубы горестей и страданий, для Изабеллы этот коршун своим появлением ознаменовал вновь открывшиеся возможности. Начиная хотя бы с того, что ей удалось выбраться из-замка и тем самым получить доступ к ордену.       — Не беспокойтесь, миледи, — наградив её спокойной улыбкой, поспешил заверить сир Герарт, — Я посылал в Браавос месяц назад. Деньги привезли.       Кивнув, леди Финнард снова отвернулась к окну и устремила взгляд на вновь опустевшую Столярную улицу.       Если бы не семейная казна, так удачно хранящаяся в Железном банке, её положение было бы менее удачным, если не сказать плачевным.       В Соториосе выплату жалования осуществляли из королевской казны. Из этих же средств выделялась сумма, выдаваемая членам ордена на руки для подкупов. С этой любопытной системой Изабеллу в своё время ознакомил отец. По его словам, способ «заманивания» разработал их предок, отличающийся чрезвычайной жадностью и хитростью.       Периодически выезжая за пределы материка, в Вольных городах, на Южных берегах Вестероса и на Летних островах, появлялись в тавернах и на рынках неизвестные странники. При помощи умелых методов внушения и, что более важно, приличной суммы денег, они брали с собой отчаявшихся должников, потерявших семьи и доход, а приводя их в закрытый город, забирали деньги назад.       Тут и начиналось главное действо, которое в Семи Королевствах обязательно поспешили бы осудить и не без снисхождения к собственным порокам, назвать варварством. Судьбы новоиспечённых жителей переходили в две пары рук: Грантов и Финнардов. Первые обеспечивали размещение женщин и детей на принадлежащих дому Грантов плантациях, работой на которых им предоставлялась возможность заработка и дальнейшего выкупа себя из рабства. Финнарды отбирали пригодных мужчин и крепких мальчиков для служения в армии, а впоследствии выделяли избранных в полки «Ордена синей герберы» для защиты короля и государства.       Таким образом, при надлежащей изворотливости оба дома не только обеспечивали защиту и прибыль для короны, но и извлекали небывалую выгоду для себя. Грантам вообще, как любили говорить в Соториосе, «Сами Боги протянули золото и приказали брать». Мало того, что торговля, выращенным на плантациях сама по себе приносила неплохой доход, так ещё и работникам платили столь мало, что те скорее умирали, чем выкупали себя, а если кому и удавалось, (таких к слову каждый год находилось на удивление немало), деньги всё равно возвращались назад, к их изначальному, столь удачливому владельцу.       Что же касалось работы ордена в Королевской Гавани, система была весьма проста и заключала в себе два единственно значимых свойства: деньги и так называемый случай, иными словами, удобные для изменения воли предположительного члена ордена, условия.       — Итак, когда моя сестра будет здесь? — сложив руки в замок перед собой, спросила Изабелла.       Сир Герарт чуть поджал губы, но взгляда не отвёл. Будь на этом месте его брат, тот обязательно вдарился бы в оправдания и терзания вины. Однако неспроста пост главы ордена занимал именно старший, и едва ли нашёлся бы случай, способный выбить сира Герарта из привычной умеренности. Он практически не изменился за те несколько лет, что они не виделись. Такие же тёмные волосы, нос с горбинкой и синие, спокойные, словно море в штиль, глаза. Только голос приобрёл большую твёрдость, и черты лица стали грубее. Он был на полголовы ниже младшего брата, сира Уолтера, высокого, средних лет мужчины, с такими же тёмными, как смоль, волосами и горбинкой на носу, с единственно отличающими его от брата карими глазами.       — Боюсь, это невозможно, — холодно начал он, — мы нашли дом, в котором держали леди Энолу. В нём пусто, её увезли, но нам удалось узнать куда.       Леди Финнард в нетерпении прищурилась и сделала несколько шагов по направлению к рыцарю.       — Куда же? — поинтересовалась она.       — В Утёс Кастерли, — он выдержал паузу, наблюдая как меняется в лице Изабелла и добавил: — Ланнистеры взяли её с собой в день отъезда лорда Тайвина.       Волна раздражения пробежалась по ней. Несомненно, такое изменение было не в лучшую сторону. Пока охваченная сумятицей столица находилась в как никогда шатком состоянии, Изабелла надеялась покинуть Вестерос тихо и быстро, но без Энолы уехать она не могла, и теперь всё шло сложнее, чем предполагалось.       — Ну с чего вдруг он решил увезти её на Запад? — сквозь зубы процедила леди Финнард и с негодованием всплеснув руками, воззрилась на главу ордена.       — Сейчас Кастерли Рок управляет его сестра Дженна, — с прежними спокойствием ответил сир Герарт, — вероятно, он посчитал нужным поручить контроль над пленницей кому-то более…приближённому.       Изабелла, вскинув голову, задержала взгляд на двери. Осознание пронзило её острым уколом.       — Его тело висит над воротами, он не успел доехать до Ланниспорта, а значит и Энола…       Договаривать она не хотела. Не столько потому, что боялась, сколько из-за злости на саму себя за то, что не подумала об этом сразу.       — Нет. Она в Утёсе, — не меняя каменной маски на лице, произнес рыцарь, тем самым побуждая Изабеллу облегченно выдохнуть, — Лорд Тайвин жив.       На это Изабелла лишь вздёрнула бровь.       — Тело, висящее у навесных башен узнать невозможно, — протянула она, — в таком случае, подлог вполне вероятен. Интересно, как он подстроил свою смерть.       — Точных сведений нет, миледи.       Изабелла снова отошла к окну. Прежнее раздражение как рукой сняло и на месте его осталось только лёгкое смятение. Она устремила взгляд вдаль, подумав с минуту, повернулась обратно к сиру Герарту, и, наградив его усмешливым прищуром, спросила:       — Сколько понадобится времени, чтобы собрать всех основных членов ордена?       — Дня три, — мгновение поразмыслив, ответил рыцарь.       Мягко кивнув, она чуть приподняла уголки губ и вскинула голову.       — Значит, через три дня мы едем в Утёс.

***

      — Ну что, девочка? Лучше? — раздался над ухом Энолы гулкий голос Дженны Ланнистер.       Её сознание решительно отрицало то, что леди Дженна уже больше двадцати лет носила фамилию Фрей. Пышная, высокая, сильная, неимоверно стремительная во всём, чего бы не коснулась, начиная преподнесением своей статной фигуры и заканчивая речью и манерой в разговоре, эта женщина с головы до ног была воплощением всех самых громких традиций дома Ланнистер. С первого своего дня в Утёсе Энола осознала это так же ясно, как и то, что вероятность её встречи с сестрой уменьшалась с каждым днём всё больше.       Она старалась не впускать опасения и худшие из возможных предположений в свой тихий, исполненный хрупкой надежды мир. Но эти старания сразу пали прахом. Когда она в одиночестве коротала месяцы в доме с глицинией под окном, острые шипы страха уже терзали её, пуская по сердцу струйки крови, когда же вторжение прервало однообразное теченье её существования, эти шипы уже давно сидели в самых дальних уголках её души.       Захват столицы и вправду пошатнул устоявшееся отчаянье и открыл перед Энолой новые опасения, пока неизвестные её мировоззрению, которое долгие годы тщательно оберегалось старшей сестрой и теперь осталось без защиты.       Из города они уехали за несколько часов до вторжения, но Тарбеки настигли их спустя неделю. Столкновение произошло между Ключами и Глубокой Норой. Энола хорошо запомнила тот день. Стоял тёплый ранний вечер. Солнце медленно скатывалось за горизонт горных склонов. В воздухе стоял аромат жимолости, источаемый распростёртым по скалистым вершинам вереском. Ветер неспеша гулял по широкому ущелью. Приземистая бурая кобыла непрестанно фыркая и шевеля ушами, беспокойно дёргалась под ней.        Рядом, на такой же встревоженной лошади, тряслась и тихо плакала неизвестная ей девушка в скромном коричневом плаще и висящим на шее приметным оберегом из расшитой кожи. Они ехали бок о бок всю дорогу из Королевской Гавани. Однако Энола за всё это время не услышала от неё ни слова. Она пыталась несколько раз завести разговор, но та в ответ лишь опускала голову и заходилась в рыданиях еще больше. Уныние попутчицы было настолько крепким и непоколебимым в своей постоянности, что Энола начинала дивиться, как у этой несчастной не кончались слёзы. В отличии от неё, девушку не охраняли. На остановках она уходила куда-нибудь подальше от отряда, чаще всего садилась на камни и, направив в одну точку уставший, переполненный горечью взгляд, перебирала в руках складки платья. В то время как за Энолой постоянно следовали двое солдат и не давали сделать и шага в сторону. Если же остановка случалась короткая, они оставались в седле, и Энола довольствовалась лицезрением рядом с собой неизменным унынием попутчицы.       В тот вечер как раз была такая остановка. Они почти выехали из ущелья, как послышался приказ остановиться. На миг всё стихло. Даже лошадь под Энолой замерла и, вскинув голову, навострила уши. По ущелью пронёсся порыв ветра, а вслед за ним гулким шлейфом прошёл рокот, в следующее мгновение сменившись криками и звоном стали. Лошади заржали и, как взбешённые, заметались на месте. Её кобыла одной из первых поддалась всеобщей панике и фыркая попыталась было встать на дыбы, но Энола, дёрнув поводья в сторону, усмирила её.       Однако в седле она всё равно надолго не осталась. Крепкие руки одного из солдат стянули её с лошади и поволокли в сторону от начинающей набирать обороты схватки. Энола не успела и глазом моргнуть, как оказалась в тени неглубокой пещеры, прижатой к стене. Ланнистерский гвардеец приложил палец к губам, дав ей знак не издавать никаких звуков, и, удостоверившись, что она не собирается идти на подобное безрассудство, отошёл к узкой щели, из которой лился тонкий луч света. Энола непроизвольно отошла назад. На миг в недоброй прозрачности этого луча ей почудилось, будто он намеренно проник в пещеру с целью найти её.        Раздавшиеся позади знакомые всхлипы отвлекли пленницу от страха быть пойманной. Она обернулась и в полутьме ниши, разглядев свою бывшую попутчицу, попыталась было поднять девушку с земли, но не успела. Её снова ухватил за локоть гвардеец и потянул за собой. Они оказались в ещё одной, невидимой со стороны входа в пещеру нише. Здесь щелей было намного больше, но струящийся из них свет перестал пугать Энолу и она взглянула сквозь одну из них, но не увидела ничего, кроме возвышающейся над ущельем фигуры лорда Тайвина в боевых доспехах.       — Иди сюда, — отвлек её шепот гвардейца, — дурочка, тебя заметят, поднимайся, живее!       Он обращался к лежащей на полу пещеры девушке, но она его не слышала, продолжая сотрясаться в рыданиях.       Потом всё снова смешалось. Гвардеец втолкнул Энолу в угол ниши и зажал ей рот рукой. На стенах заплясали тени, раздались голоса, лязг вынутого из ножен меча и последний, навечно застывший оглушительным эхом в сознании Энолы короткий всхлип её попутчицы.       — Девочка, — снова отвлёк её от размышлений голос леди Дженны, — ну что ты? Совсем плохо?       Потрепав Энолу за плечо и не получив ответа, она подозвала к себе появившуюся в конце коридора Дорну, ещё одну постоянную обитательницу Утёса.       — Ну ты подумай, Дорна! — воскликнула Дженна, всплеснув руками. — Что они там на Юге, совсем не переносят ветра?       — Снова обморок? — мягко коснувшись рукой другого плеча Энолы, спросила Дорна.       Леди Дженна кивнула и поджала губы. Лицо её посуровело и напряглось, как это обыкновенно бывало во время переживания чего-то досадного. За время, проведённое в Утёсе, Энола видела подобные проявления постоянно и успела запомнить предшествующее какому-нибудь очередному гневному высказыванию выражение лица. Леди Дженна, встав руки в боки, с многозначительно вздёрнутыми бровями, взглянула на невестку.       — Ну разумеется, столько времени держать девочку взаперти, волочь за тридевять земель и запирать снова, — она опять всплеснула руками и наклонилась обратно к Эноле: — больше ты не будешь сидеть безвыходно. Ты ничего такого не сделала, чтобы не иметь права выходить.       Чем было вызвано столь усердное и безотступное сердоболие леди Дженны, Энола могла лишь предполагать, но это её и не интересовало. Быть запертой в одной комнате или в целом замке, для неё разницы не было.       Найдя в себе силы полностью обернуться к обступившим её женщинам, она выдавила: «Благодарю вас, всё в порядке», и глубоко вдохнула, но не получила желаемого. Они стояли на одной из огибающих замок верхних галерей. Ветер здесь был постоянным обитателем. Он полноправно гулял по коридорам, залезал под своды арок, пролётов, терзал дорогие ткани занавесок. Однако свежести и свободы дыхания не давал. Он был холодным, чужим и удушающим.       — Совсем бледная, может мейстера? — Дорна с жалостью нахмурив брови, переводила взгляд с Энолы на леди Дженну. — Когда Киван впервые привез меня в Утёс, я приспособилась быстрее.       Дорна нравилась Эноле. Маленькая, тихая, она с уважением и бесконечным трепетом следовала за леди Дженной. Саму Энолу она всегда встречала с мягкой улыбкой, а при разговоре обходительно опускала слово «пленница», называя её «гостей».       Ежедневные посещения и разговоры с ними Энола принимала за своего рода лоскуток свободы. Иногда Дорна брала с собой свою маленькую дочь Жанею, и тогда Эноле удавалось на время забыться, рассказывая девочке о своей родине. Она любила детей и любила далёкий Соториос, с его шумными водопадами, яркими жителями и не менее яркими одеждами на них и, конечно, великими, несравненными ни с одним лесом по необъятности джунглями, а с интересом и неподдельным увлечением слушающий о её родных землях ребёнок был для Энолы истинным лучом света в непроглядной серости её существования.       Но все эти рассказы и беседы едва ли могли пошатнуть устоявшееся в ней отчаяние. Сознание каждое утро будило её с криком о безвозвратности свободы, о невозможности встречи с сестрой и темноте их судеб.       Спустя время она много раз успеет пожалеть столь слепых и обманчивых мыслей о «несчастьях» сестры. Однако до этого было далеко.       И сейчас, стоя на галерее Утёса Кастерли, и глядя вниз, туда, где одинокой поступью мерили шагами каменный двор трое гвардейцев и алели их развеваемые ветром плащи, а чуть дальше, за стенами замка, билось серыми волнами о скалы море, и солнце белыми пятнами пыталось прорваться сквозь плотные облака, она слепо переживала за Изабеллу.       — Я пришла к тебе не просто так, — нарушила молчание леди Дженна, — ты ехала с моим братом от самой столицы. От него я толком ничего не могу добиться, подумала, может, ты что-нибудь знаешь.       Энола обернулась и с вниманием воззрилась на неё. Терзаемая всё теми же избитыми опасениями, она была рада на время отвлечься.       — Я слушаю вас.       Лицо леди Дженны вновь приняло суровый вид. Очевидно, тема была не из приятных.       — Когда на вас напали, — начала она, — погибла девушка, её звали Джой. Ты должна была видеть её.       Энола нахмурила брови и ответила:       — Со мной была попутчица, у неё на шее висел очень приметный кожаный оберег…       Взгляд Энолы неожиданно упал вниз, и она замолчала. С мгновение постояв на месте с глубоким недоверием к собственным глазам, она всё же решилась удостовериться и подойдя к ограждению галереи, устремила взор на двор. И все сомнения, начавшие опутывать её, беспомощно пали. Глаза не обманывали. Среди въехавших в Утёс всадников была Изабелла. Сестра держалась чуть в стороне от неизвестных Эноле людей в тёмных плащах и, чуть склонившись в седле, что-то говорила сидящему рядом с ней мужчине. Приглядевшись, Энола узнала в нём сира Герарта.       Подняв глаза к небу, она с удивлением заметила, что его враждебная серость исчезла. Внезапно и ветер сменил ледяные терзания на ласку, и море заиграло рябью на волнах, и давно не оставляющий Энолу в покое узел тревоги ослаб и теплым спокойствием разлился по телу. Она кротко улыбнулась, несмело впустив за ворота подкравшуюся к крепости опасения радость.

***

      Сквозь стёкла высоких окон в зал проникали отблески молний. Они на короткое мгновение освещали комнату, а затем снова погружали её во тьму. И только свет от пылающего в камине огня рассекал сгустившийся мрак. Он блуждал по лицу леди Финнард, задевая край змеиной кожи на воротнике её платья, бросал жёлтый след на руку сира Герарта, расчерчивающего на столе карту, и оставлял в тени лорда Тайвина, мрачно взирающего на своих внезапных гостей, а в особенности на сидящую перед ним леди Изабеллу. Она же, полубоком расположившись в кресле, наблюдала за движением карандаша и мыслями явно была не здесь.       Своим приездом эта женщина немало пошатнула и без того существующий лишь формально порядок. О том, что Тайвин выжил, знал очень малый круг людей. Сам по себе обман с подставной смертью не подтверждал того, что правда не дойдет до Тарбеков, и обещал уповать на волю случая, однако же обгоревший труп солдата, переодетого в доспехи лорда, висел в Королевской Гавани, а Утёс непоколебимо стоял, не тревожимый штурмами и захватами. Всё находилось в шатком равновесии. И с прибытием в Утёс леди Финнард угрожало в любой момент развалиться, если бы не предложенная ею помощь.       Более всего Тайвина удивило и по первости разгневало существование ордена прямо у него под носом. Однако полностью впасть в негодование ему не позволило поступившее вскоре предложение. Заключалось оно в том, чтобы при содействии людей ордена забрать Королевскую Гавань из рук Тарбека. Тайвин не мог не признать, что леди Финнард поступила довольно умнó, не став участвовать в том, в чём, по-видимому не была сильна, и, представив Тайвину сира Герарта с его стратегией по проникновению в замок через потайные ходы, отошла в сторону. Впрочем, без участия леди Изабеллы всё равно не обошлось. Основная часть плана зависела от усыпляющего вещества, изготовленного ею и по предложению сира Герарта, планируемого заложить в тоннелях катакомб.       — Главное здесь — правильно расположить колбы и рассчитать время, — нарушил тишину глава ордена, отложив карандаш в сторону, — вот здесь, здесь и здесь между коридорами нет дверей, — ткнув пальцем в карту, продолжил он, — единственным выходом в таком случае будет заманить находящихся в соседних коридорах гвардейцев и пустить «дым» из нескольких входов.       Мрак на мгновение расступился, выпустив из тени Джейме, приблизившегося к столу и направившего взор на расчерченную схему. Спустя минуту изучения, он невозмутимо изрёк:       — Вдобавок мы избежим лишней путаницы с перемещением наших людей. Поскольку несколько коридоров будет отрезано. Хороший план, сир Герарт, — он повернулся к рыцарю и многозначительно кивнул, — Неужто все в вашем ордене так…одарены знанием военной стратегии?       — Я бы не доверила такое дело человеку, в котором не была бы уверена, — чуть вскинув голову, заметила леди Изабелла. — Однако достойных у меня хватает. К тому же, как вам теперь известно, людей моего ордена по большей части обучали в иных местах.       Тайвин, дёрнув уголком губ, прищурился. От него не укрылся акцент, сделанный ею. Но во влиянии леди Финнард на «Орден Синей герберы» и его подчинении ей, и так никто не сомневался. Слишком уж часто и явно, но при том, на удивление всегда ловко она на это указывала.       — Насколько быстро вещество убивает? — глядя на леди Изабеллу и обращаясь на прямую к ней, спросил Тайвин.       — Достаточно одного вдоха, — направив на него источающий сдержанную уверенность взгляд, ответила она. — Через мгновение после попадания в организм яда наступает слепота, вслед за ней помешательство, а спустя минуту и сама смерть.       Тайвин, прищурившись еще сильнее, в сомнении вздёрнул бровь. На что леди Изабелла, скользнув по нему усмешкой, извлекла из складок платья небольшой мешочек, связанный в несколько раз верёвкой и для надежности запечатанный воском.       — Если угодно, можете убедиться сами.       Она неспеша поднесла два пальца к концу веревки, не убирая с лица усмешки и, задержав руку в воздухе, словно в готовности действительно раскрыть мешочек и достать из него колбу со смертью, исподлобья воззрилась на него.       Тайвин лишь наградил её ответной короткой усмешкой и подавшись вперед сказал:       — Мне ясны ваши амбиции, но всё же хотелось бы уточнить детали. Чего вы хотите взамен?       — И снова об амбициях. Этот разговор начинает мне напоминать другой, не столь далёкий, — скрыв мешочек за тёмной тканью платья, протянула леди Финнард.       — В прошлый раз он закончился для вас весьма удачно. Не упустите шанс.       В отличие от первого их подобного разговора, этот у Тайвина уже не вызывал раздражения, а напротив забавлял, помогая на время отгородиться терпением от главного предмета всех своих мыслей и затмить гнев, не утихающий с самого вторжения в его государство и его семью.       — Разумеется, — продолжила леди Изабелла, — амбиции всё те же. У вас моя сестра. Если все пройдет удачно, и столица вновь вернется к вам в руки, я заберу орден, Энолу, и уеду. Вполне приемлемо, я бы даже сказала щедяще.       Повернув голову в сторону, Тайвин наткнулся на сомнение, тяжёлой тенью лёгшее на лицо Джейме. Он, нахмурив брови, переводил взгляд с него на леди Финнард и выглядел озадаченным.       — Вижу, что вы возражений не испытываете, а значит, я вполне могу претендовать на встречу со своей сестрой, — поднявшись с места, произнесла леди Изабелла и в ожидании направила взор на Тайвина.       Когда Энола Финнард в сопровождении Дженны появилась в зале, Джейме, направленный Тайвином на проверку прибывших людей ордена, уже ушёл, захватив с собой сира Герарта. Тайвин, заложив руки за спину, стоял у окна, наблюдая за утихающей грозой, а леди Финнард сидела на прежнем месте, замерев в ожидании немой статуей.        По разрешившемуся от тяжкого бремени дождевых туч и молний вечернему небу, как это обыкновенно бывало после грозы, неслись облака, и солнце светило прощальными лучами. Оно, наконец, прорвалось сквозь грозовую пелену, но теперь, приняв своё неминуемое опоздание, стыдливо скатывалось к горизонту и мягко отсвечивало с надеждой на завтрашнее возвращение.       Услышав позади себя громкий рваный выдох, Тайвин обернулся. Источником этого выдоха служило довольно жалкое существо, представляющее собой ансамбль из выстраданной боги знает чем, трепетной радости и почти предобморочного плача. Переведя взор с младшей сестры на старшую, он, увидев совершенно противоположную картину, неожиданно обрадовался, сам до конца не осознавая из-за чего. Леди Финнард, выпрямившись в кресле, скользила взором по леди Эноле и не спешила нарушать своё степенное окаменение, словно не узнавая в этой борющейся с охватившей её дрожью девушке сестру.       — Изабелла, — первой нарушило тишину существо, сделав несмелый шаг вперёд.       И в следующее мгновение, оно уже захлебывалось собственными слезами в объятьях всё же поднявшейся с места леди Изабеллы.       Последняя же, опустив руки на трясущиеся плечи сестры, в молчании ожидала прекращения рыданий. На лице её то появлялось, то пропадало выражение чисто материнского заступничества. Между тем, поза её источала стойкое спокойствие, так противоположное настроению леди Энолы.       Снова переведя взгляд на неутихающее существо, Тайвин поморщился. Не в силах больше видеть столь жалкое, надоедливое зрелище, даже несмотря на то, что присутствие в этой канонаде страдания непоколебимой леди Финнард несколько сглаживало ситуацию, он шагнул по направлению к выходу и, выведя вслед за собой Дженну, покинул зал.       Во внутреннем дворе замка гулял ветер. Солнце давно уже зашло, облака остановили свой бег, и вечер тёмным куполом опустился на Утёс. Перед Тайвином, выстроившись в несколько ровных рядов, стояли члены ордена. Сорок человек. Два избранных отряда, по словам сира Герарта, способных обеспечить безупречное проникновение в замок и устранение основной гвардии.       — Все они вошли в орден еще в Соториосе. Золотой состав, — с бесстрастным выражением лица сквозь шум треплющихся на ветру плащей докладывал командующий, — Проверены временем, морем, ветрами и кровью. Неоднократно сражались. Можете не сомневаться, из катакомб живым не выйдет ни один Тарбек.       Ещё раз задержав взгляд на одинаково-непроницаемых лицах «Золотого состава» Тайвин в одобрении кивнул сиру Герарту и вернулся в замок. Оказавшись в коридоре перед приёмным залом, он с удивлением обнаружил там Дженну. Сестра, облокотившись плечом о стену и опустив голову вниз, стояла у приоткрытой двери и прислушивалась к долетавшим из зала голосам.       Заметив Тайвина, она моментально вскинула голову, нахмурила брови и, поманив его рукой, вымолвила непривычно тихим голосом:       — Они всё еще говорят.       — И ты все это время здесь стоишь? — дёрнув бровью, спросил Тайвин.       На это Дженна лишь закатила глаза и приложила палец к губам.       — Тише, не хочу прерываться на самом интересном, — сказала она, наклонив голову ещё ближе к двери, — Она представляет для меня интерес.       — Какая из?       — Разумеется, младшая, — закатила глаза Дженна.       Бровь Тайвина взлетела ещё выше. Любопытства сестре было не занимать, однако проявление такого рвения к разговору, мягко говоря, не самому занимательному, было чересчур даже для неё. Ещё больше же его удивлял предмет сестринского интереса.       Подумав, что в Утёсе определенно стоит бывать чаще, ибо видят Боги, так можно узнать много нового о собственной семье, он спросил:       — То есть леди Изабелла у тебя вопросов не вызывает?       — Такими, как она, я обычно интересуюсь, предвкушая общение с близкой мне натурой. Но сегодня я в другом настроении, — губы Дженны расплылись в самодовольной улыбке. — Гораздо сильнее меня интересует трепетная наивность младшей. Давно не встречала такой простоты. Девочка вызывает у меня симпатию. Она рассказала о Джой.       Улыбка моментально слетела с лица сестры и сменилась суровым напряжением. Тайвин тоже вмиг посерьезнел. С самого приезда Дженна допытывалась у него об обстоятельствах смерти Джой, но так и не смогла ничего добиться. И без того охваченный гневом из-за возвращения Тарбеков, их вторжения в столицу и вынужденной подстановки смерти, Тайвин не собирался терзаться ещё больше, вспоминая о гибели племянницы. Сама смерть девочки не вызывала у него чувства вины, но мысль о том, что она была последним напоминанием о брате, последней связью с ним, не давала покоя.       — Не смотри на меня так, — поджав губы, с укором произнесла Дженна, — я знаю, что для тебя означает её смерть. И мы поговорим об этом. Но позже. Кстати, что там с Мартином? Вестей нет?       — Тарбеки убили его. Зарезали в борделе.       — Мальчик только освободился из плена Старков и так закончил, — Дженна покачала головой. — Бедный Киван, ещё один сын-идиот ушёл из жизни. У Мартина было не по годам сильное чувство похоти.       Голоса стали громче. Она вновь прислонила ухо к двери и зашлась в громком шепоте:        — Девочка обвиняет сестру в жестокости, ты должен это услышать.       Дженна схватила Тайвина за рукав и притянула к себе. Нехотя шагнув вперёд, Тайвин прислушался. В голосе леди Энолы сквозила обида.       — Я не могу поверить, Изабелла! — восклицала она. — Ты не моя сестра, она не совершила бы такое! Ты хочешь, чтобы всё было как раньше, но так уже не будет. Сколько жизней ты погубила в угоду себе?       — В угоду себе? — послышался голос леди Изабеллы, явственно источающий недовольство. — Всё, что я делаю на протяжении десяти лет, я делаю ради тебя, ради твоей безопасности! Никогда бы не подумала, что когда-нибудь услышу от тебя упрёк.       — И я благодарна тебе за всё, но это уже слишком. Раньше ты справлялась без умертвления невинных.       — Королевская Гавань — не острова Василиска, и не пиратский корабль! — с ещё большим раздражением воскликнула леди Финнард. — Да как ты не понимаешь, что если бы я вовремя не предприняла то, что требовалось, мы обе уже лежали бы на дне Черноводной? И это в лучшем случае.       — Хорошо, но разве твои планы на наше будущее не очернены этими вынужденными мерами? — с жалкой беспомощностью спросила леди Энола. — Мы скоро уедем отсюда и если ты хочешь, чтобы всё было как раньше, ты должна пообещать мне больше не проливать кровь.       Тайвин удержался, чтобы не усмехнуться.       — Ты не должна в это вмешиваться, Энола, — леди Финнард понизила голос: — Сейчас ещё ничего не ясно. Откуда тебе знать, в какое положение мы попадем? Ты ставишь передо мной условия, которые я не в силах выполнить.       — Тогда я лучше предпочту быть навечно запертой здесь, чем буду молча наблюдать, как ты губишь невиновных!       Вслед за выкриком из зала вылетела и его хозяйка, чуть не сбив с ног в последний момент отпрянувших от двери Дженну и Тайвина.       — Теперь самое интересное. Побеседуем с оскорблённой, — с вспыхнувшим в глазах озорным огоньком сказала сестра и удалилась за предметом своего изучения.       Тайвин, глядя ей вслед, лишь покачал головой и отворив дверь, вошел в зал.       Леди Финнард сидела за столом, склонившись к подлокотнику кресла и закрыв лицо одной рукой.       — Вижу долгожданная встреча не оправдала ожиданий, — неспеша проходя вглубь комнаты, заметил Тайвин.       Леди Изабелла, вскинув голову, остановила на нём тёмный взгляд янтарных глаз.       — В её годы я была такой же, — губы Изабеллы изогнулись в горестной усмешке. — Носилась по Солнечной Гавани, охваченная стремлением к всеобщей свободе и человеколюбию.       — Это удел молодости. Каждый рано или поздно поддавался подобному безрассудству, — налив себе вина, сказал Тайвин, и протянул второй бокал леди Финнард.       На сегодня дел, требующих полной трезвости рассудка явно было достаточно.       — Я пью только гранатовое, — покачав головой, отказалась она.       Тайвин, поджав губы, отвёл взгляд в сторону. Ему было знакомо чувство, охватившее леди Изабеллу. В своих детях он разочаровывался каждый день.

***

      Тирион перестал замечать, как утро перетекает в день, а день в вечер. Теперь все обитатели покоев твердыни Мейгора рано засыпали и поздно просыпались. Желание уменьшить время мучения было всеобщим. И Санса, и Серсея, и уж тем более сам Тирион менее всего желали оставаться в плену собственных мыслей, а потому любыми способами этого избегали. По крайней мере старались.       И если Серсея заливала своё горе вином и сном, предпочитая одинокие страдания, изредка прерываемые нападками на несостоявшуюся невестку, коих, к слову, становилось всё реже, то Тирион топил свою беспомощность в чтении, обучении Сансы игре в кайвассу и совместных беседах. За время проведённое взаперти, они сблизились настолько, что когда срок перевалил за месяц, ни он, ни она уже не могли представить день без общества друг друга.       Так хотел думать Тирион, каждое утро, просыпаясь с теплящейся в груди радостью, вызванной предвкушением встречи с леди Сансой. Он не знал, отсутствие иного общения так повлияло на него, или невидимый удар по голове вызывал такой трепет.       Однако одним холодным вечером, когда ветер с особым изощрением задувал свечи, погружая комнату во мрак, а наглухо запертые двери балкона стучали друг о друга подобно громовым раскатам, он в последний раз попытался представить Шаю с прежним, как никогда, показавшимся ему чужим отношением и обнаружил, что не помнит её лица. Тирион не на шутку испугался. Опасливая догадка в этот раз подкралась слишком близко, и, овив его не хуже удава, почти смогла шепнуть на ухо ясную как день правду. Но он вовремя увернулся и больше не позволял себе допускать даже намека на подобные мысли.       Санса всегда была для него только декорацией, очередной несчастной страдалицей, попавшей в кокон Красного замка. Он никогда не говорил с нею больше нескольких минут, никогда не видел в ней чего-то особенного, чего-то, что отделяло бы её для него из массы других юных бедняжек. Но какой забавный поворот совершила судьба. Столь крутой, что Тирион сам не заметил, как привязался к девочке. Впрочем, лишних, смелых мыслей, подобных тем, что посетили его тем вечером он не допускал и объяснял это стремление отсутствием рядом кого-либо другого, но с каждым днём убеждался в этом всё слабее.       Утро сто пятьдесят четвёртого дня их заточения выдалось пасмурным. Вопреки уже состоявшейся привычке подниматься ближе к обеду, Тирион встал рано. Накинув на плечи дублет, он, не застёгивая его, вышел в общую комнату, служившую столовой и местом его бесед с Сансой, и сразу же содрогнулся от холода. Вероятно, он забыл закрыть двери балкона вечером, и теперь, остывшая за ночь комната напоминала ему никогда не прогреваемые полностью покои на Стене.       — Сегодня именины Томмена.       Вздрогнув от неожиданности, Тирион обернулся на голос. В углу на тахте, сложив руки на коленях и неестественно сгорбив спину, сидела Серсея. Её неживой взор был устремлен в пол. Платье из жёлтой парчи с красными вставками по подолу и рубиновое колье на шее говорили о том, что она куда-то собралась.       — Тебя навряд ли пустят к нему, — преодолев оторопение, выдавил из себя Тирион.       Мёртвый взгляд сестры вмиг ожил и она, поднявшись с места, заговорила:       — Когда это прекратится? Почему я заточена здесь, как преступница и не имею права увидеть собственного ребенка в день его именин?       Тирион смутился еще больше, заметив на лице сестры появившиеся впервые за всё время их заключения слёзы. Это холодный, нервный и жалкий страх тёк тонкими ручейками по её щекам. Серсея боялась, и он не мог не признать, что все её опасения были оправданны.       Всю свою жизнь сестра полагалась на отца. Пусть и показательно скрывала это. А теперь его не стало. И даже Тирион, никогда не имеющий ложных представлений о лорде Тайвине и никогда не надеющийся на его милость, чувствовал нехватку чего-то значительного, чего-то, существующего в их семье столько, сколько он себя помнил, и покинувшего их неожидаемо болезненно. Они остались одни, внезапно ощутив свою беспомощность как никогда остро.       Её покинул даже Джейме — поддержка и опора, верный любовник и защитник, единственный по-настоящему близкий Серсее человек. Ещё один погасший на её горизонте огонёк.       — Джейме пока не умер, а значит, не всё потеряно, — озвучил полностью противоположные своим мысли Тирион и, покачав головой, усмехнулся своему непойми откуда взявшемуся оптимизму.       — С чего ты взял, что Джейме жив? — Серсея пошатнулась и ухватилась за спинку стула. На лицо её легла тяжелая тень усталости.       Её вопрос удивил Тириона. Прежде сестра никогда не ставила под сомнение способность брата защитить их. Даже когда Джейме, вернувшись из плена без руки предстал перед ней, она ни на миг не усомнилась в нём. Какими бы натянутыми не были отношения Тириона с Серсеей, он всегда знал её очень хорошо и всегда видел истинное отношение сестры к Джейме. Теперь же её вера в брата гасла на глазах и, казалось, находилась на последнем издыхании. Нет, она не успела потухнуть до конца, последний огонёк еще теплился, и взгляд Серсеи не успел обмертветь, ведь ярость мертвой быть не может.       — Тарбек одержим идеей уничтожить всех Ланнистеров, — пожав плечами, начал Тирион. — Каждая смерть для него — это трофей. Если бы Джейме убили, Лара трубила бы об этом также как и о смертях остальных.       Он не решился назвать имён Джоффри и отца, опасаясь лишний раз усилять душевные страдания сестры.       — Нужно было обрушить на Тарбекхолл дикий огонь, сжечь его дотла и засыпать пепелище солью, чтобы ни один росток, ни одно живое существо не посмело там появиться, — сквозь зубы процедила Серсея.       — От соли трава расти не перестанет, сестрица, — Тирион хмыкнул и хотел было добавить что-то про Рейнов, но не успел.       В коридоре послышался стук сапог. Двери распахнулись. На пороге появились двое назначенных вместо прежних Белых плаща, а за ними почти неразличимые в тусклом свете гвардейцы Тарбека. Серсея, отняв руки от спинки стула, с тревогой на лице обернулась к Тириону. Он посмотрел на неё в ответ, стараясь вложить во взгляд всю бодрость, на которую только был способен.       | Рекомендуется к прослушиванию: Vivaldi — Trio Sonata in D Minor, Op. 1 No. 12. «La Folia» — Giardino Armonico (https://music.yandex.ru/album/220970/track/1808892) |       Спустя четверть часа они, содрогаясь от утреннего холода, уже стояли на эшафоте.       Из толпы на них смотрела Санса и, казалось, тряслась даже больше. Её выдернули из постели и, не дав толком проснуться, выгнали на холод в одном, наспех накинутом на ночную сорочку плаще. При виде помоста и трёх петель на нём сон её сняло как рукой.       Зрелище и вправду было страшное: на Западный двор согнали всех придворных. Как и в Большом зале в день захвата, они жались к друг другу, опасаясь поднять взоры. Но теперь страх питался не только воспоминаниями о вторжении. Смертельный ужас саваном покрывал их лица. Санса не знала, что именно успело произойти за то время, что они провели в заточении, но звук Лары в дневное время звучал каждые два дня, возвещая о смерти очередного Ланнистера или одного из их вассалов.       Сам Тарбек восседал в кресле на сколоченном из досок и покрытом белым бархатом возвышении. Облаченный в голубой дублет и плащ из белого дамаста, он сиял приторной чистотой, источая фальшивую благостность. Однако по-звериному безумный взгляд выдавал его целиком и полностью. Оглядывая суровые лица придворных, Санса тешилась мыслью о том, что короля в нём признавали только его собственные люди, да те немногие, что дали присягу из страха потерять своё состояние. Она не знала, кто именно входил в их число, но отчего-то была уверена, что Малый совет оказался в числе первых.       Она ещё раз оглядела толпу. Лорда Вариса видно не было, а вот мейстер Пицель, удобно устроившись рядом с Тарбеком, о чём-то с ним говорил и выглядел более чем живо. Чуть позади мрачной тенью нависал над троном Бернарт Веббер с неизменным красным пауком на груди. Выражение лица его, насколько могла издалека судить Санса, не обещало ничего хорошего.       Наградив их бессмысленно-презренным взглядом, Санса перевела его обратно к эшафоту. И не удержала вырвавшегося из груди судорожного вздоха. До недавнего времени она никого не жалела, ни кому не выказывала сочувствия. Ни вживую, ни уж тем более в душе.        Пусть Тарбеки убьют всех, пусть каждого разрежет их семиконечная звезда, — думала она, пока не нашла единственное за многие месяцы утешение.       А теперь и единственного друга лорда Тириона у неё забирали.       За её покачивающейся, подобно пшенице на ветру фигурой, наблюдал Лорас Тирелл. Наверное, единственный заметивший её из всего двора. Не то чтобы он имел к леди Сансе особое отношение. Ему просто необходимо было отвлечься на что-то. Чувство вечного опасения не покидало его, ответственность тяжёлым грузом давила на сознание. Он остался один. Кроме него семью защищать было некому. Отец, узнав о смерти лорда Тайвина, присягнул новому королю и сразу слёг с лихорадкой. Хайгарден ослабили «Повитель» и так невовремя пришедшая осень. Урожая собрали катастрофически мало. Все дела вела бабушка, а долгом Лораса было защищать её и сестру.       Их не выпускали из столицы. Леди Оленна вела переписку. При помощи писем она и управляла Хайгарденом. Их семье, в отличие от многих, разрешалось свободное передвижение по городу, но за его пределы Тарбек никого не пускал. Он объяснял это тем, что выявление Ланнистеров в Королевской Гавани не окончено.       Лорас ни в чём не был так уверен, как в абсолютной трусости их короля. Трус и безумец, он восседал на Железном троне, снедаемый завистью и ненавистью, которые мучили его жалкую душу и в надежде усмирить их, он истреблял Ланнистеров одного за другим.       Радости Вальтоса не было предела. Всё, о чём он мечтал, чем грезил всю жизнь, сбывалось на глазах. Ланнистеры уходили один за другим.        Ещё в далеком детстве в Норвосе Боги показали ему будущее, и с тех пор он ни разу не сошел с указанного ими пути. Он помнил тот святой день. В празднование его шестых именин лорд Веббер преподнес Вальтосу подарок. Небольшого размера резную шкатулку, закрытую на замок. Проворачивая ключ, он думал найти там игрушку или какую-нибудь особо ценную книгу, но, заглянув внутрь, обнаружил там белый вытянутый и неровный шар с двумя круглыми чёрными дырами и одной продолговатой. Это был череп его матери. В тот день лорд Бернарт рассказал ему всю правду о Рейнах, Тарбеках и Ланнистерах. Подарок разместили рядом с кроватью Вальтоса, и вечером, перед тем, как уснуть, по обыкновению помолившись Отцу и Старице, он подошёл к шкатулке, вынул череп и поцеловал его верхнюю часть, где некогда находился мамин лоб. А ночью Боги послали ему вещий сон. Огонь и горящих в нём Ланнистеров, и Вальтоса, стоящего в руинах Тарбекхолла, и весь мир, склонившийся перед ним.       О, как красив был оттенок, что приобрела кожа сира Ланселя после утопления в вине! Синеватый, с тёмными, местами желтоватыми пятнами. А сколь глубока и темна была рана, исполосовавшая сира Мартина от горла до живота! Как насыщен и влажен был цвет окроплённых кровью его простыней! Тело лорда Тайвина, за месяцы висения под благодатными лучами солнца, выеденное птицами и мухами, превратилось в великолепный по ровности и стройности костей скелет!       Каждая капля проклятой крови Ланнистеров, что проистекала из самих семи преисподних, божественной силой превращалась в кристально-чистый воздух на небесах и даровалась миру, становясь для них свободой, дивным цветком распускающейся на земле.       Сегодня должны были раскрыться сразу несколько прекрасных цветков. Празднование именин принца Томмена клало начало последней ступени на пути к истинному освобождению       — Думаю, пора, Ваша Милость, — склонившись к уху Вальтоса, шепнул Бернарт Веббер.       Предстоящее действо не вызывало у него никаких чувств. Он вынужден был мириться с приступами одурения мальчишки. Впрочем, мальчишкой он давно уже быть перестал. Тридцать лет назад управлять им было значительно проще.       Бернарт дал знак гвардейцам и на площадь вывели Томмена Баратеона.       — Я не мог обойти вниманием такое знаменательное событие, — поднявшись на ноги, начал Вальтос, — Вот и наш именинник! Отчего-то печальный, — он сошёл с возвышения и приблизившись к мальчику, приобнял того за плечи. — Я приготовил вам подарок, Ваше Высочество. Прошу.       По толпе прокатился рокот. Люди оживились. Принца вели прямо к эшафоту.       Вебберу его участь была безразлична, куда больший интерес у него вызывал вопрос распределения сил. Вальтос направил людей по всему Вестеросу для ареста Ланнистеров. Однако брать Утёс Кастерли с находящимися в нём братом и сестрой лорда Тайвина был не готов. Люди уходили впустую. А самовольство Вальтоса раздражало Бернарта всё больше. Он распустил Малый совет, но не предпринял ничего по решению их дальнейшей участи, приблизил к себе бесполезного старика Пицеля, в то время как самым разумным решением была бы его казнь. Тоже было с не присягнувшими домами. Король не делал ничего, отдавая предпочтение фанатичному гонению за Ланнистерами. Тратил деньги, людей на казни и пытки, и Бернарт не мог этому помешать. Он утратил прежнее влияние на Вальтоса, когда тот узнал о его переписке с Грейджоями, в которой Бернарт заверял их в абсолютном влиянии и превосходстве над своим воспитанником.        Лорд Веббер, покосившись на Вальтоса, осыпающего ложными любезностями принца Томмена, сцепил зубы. Все его планы рушились на глазах.       Никто в толпе не замечал Стефана. Младший Стюарт лорда Тайвина был последним, кем интересовался сыск его милости. Ведь все были убеждены в том, что он сгинул при пожаре в битве у Ключей вместе со своим лордом. А он и вправду остался вместе с лордом Тайвином, но не сгинул. Всё это время он находился в столице. Его отправили в Королевскую Гавань тайно, как только утвердился план обратного захвата.       И теперь, подперев плечом колонну галереи, Стефан наблюдал за «празднеством» попеременно опуская взгляд вниз, туда, где за вымащивающим двор камнем, глубоко под землёй проникали в катакомбы солдаты.       Но случившаяся вскоре череда событий заставила его отвлечься: принца Томмена возвели на помост, увидев мать, он заплакал; Серсея, пошатнувшись, чуть не упала в обморок, но её вовремя подхватил стоящий рядом палач; Тарбек разразился в пламенной, исполненной одержимого торжества речи; принца подхватили под руки, водрузили на размещенную под петлей бочку; плач его усилился, в считанные минуты перейдя в рыдание; ему на шею надели петлю; Серсея, истошно закричав упала на колени; палач держал её крепко, однако смертельный материнский страх за ребёнка взял верх над телесным бессилием и королева, вырвавшись, бросилась к виселице, успев ухватиться руками за сапожки сына.        Только бы успели, — подумал Стефан и отвернулся, не в силах больше видеть эту мучительную картину.       Раздался нечеловеческий вопль, а в следующее мгновение двор окружили солдаты. Сомкнувшись, они образовали единое алое кольцо.       Тирион не верил ни глазам ни ушам.       Вот оно, пришло мое сумасшествие, — подумал он.       К самому центру, сквозь толпу, вереницей алых и голубых плащей пробирались солдаты. Поняв, что рокот битвы уже навис над городом, а свинцовый запах поглотил воздух, придворные ринулись в замок. Всё смешалось.       В глазах у Тириона потемнело, уши заложило. Всё, что происходило дальше, ощущалось смутно, а разъяснялось вообще с трудом. Кажется, он ухватился за столб виселицы. Спустя пару минут взгляд начал светлеть и Тирион оглянулся по сторонам.       Томмен дёргался на виселице, когда он упал. Вероятно, мальчика сняли в последний момент, поскольку теперь он лежал на руках Серсеи и почему-то смеялся, попеременно прерываясь на кашель. Отвернувшись от несчастного племянника, Тирион обвёл взором пространство.       На Западном дворе развернулась настоящая битва. Звон стали резал слух, кровь стучала в висках. Рядом с помостом мелькнул белый плащ Тарбека и тут же померк в толпе, а затем снова вынырнул на поверхность вместе со вцепившейся в него рукой Квентина Бейнфорта. Смерив его полным отвращения взглядом, лорд пронзил короля кинжалом. На голубом дублете проступила багровая кровь.       Тирион стоял совсем близко, и когда прямо на глазах пятно исчезло, а Тарбек вместо предсмертных воплей разразился в смехе, он окончательно решил, что сошёл с ума. Но Боги таки решили возвестить о своём присутствии. И кровавый хаос сменился адским пеклом. Откуда ни возьмись, справа от эшафота взметнулся столп огня. А Бейнфорт, раз за разом пронзающий сердце короля и понимающий, что тот ни на долю не приближается к смерти, не замечая пожара, бросился в пламя вместе с насаженным на кинжал Тарбеком. Он успел отскочить в последний момент, прежде чем огонь наконец отправил «посланного Богами спасителя» обратно к Семерым.

***

      В нижних темницах было настолько темно, что дальше света факела что-либо разглядеть было невозможно. Под ногами из луж то и дело выплескивалась вода. Стояла жуткая вонь и сырость.       Тайвин в сопровождении двух гвардейцев направлялся к самой дальней камере. Он не помнил, когда последний раз им овладевала такая злость. Всё, что накопилось за месяц нахождения в Утёсе, вспыхнуло только сейчас. Воочию увидев все деяния захватчиков, он дал волю гневу. За два часа всех, кто носил на сюрко герб Тарбеков в знак принадлежности к дому, уничтожили, не оставив в живых ни одного.       О гибели самого Тарбека Квентин Бейнфорт возвестил лично. И теперь, зная обстоятельства этой смерти, Тайвин шёл в темницу к последнему оставшемуся в живых и виновному во всём человеку. К тому, кто наделил Тарбека силой, внушил ему, что он может властвовать над жизнью дома Ланнистер, столицей и всем Вестеросом. Подобного еще никогда не было. Разумеется, случались убийства, перевороты, но питающееся из недр сознания, оправдываемое волей Богов право на безграничную власть над жизнями, на знание, что есть свет, а что есть тьма, никогда еще не приходило в этот мир в таком ужасающем проявлении.       Семь Королевств принадлежали Тайвину. Он, и только он имел неотъемлемое, не подлежащее никакому оспариванию высшее право на владение ими.       Двое приставленных к темнице охранников в молчании отворили замок, распахнули дверь в камеру и установили на стене факел. Свет пролился на тёмную фигуру Бернарта Веббера и выхватил его измождённое лицо.       — А, Тайвин Ланнистер, — исказив губы в слабой улыбке, протянул он. — Мой благородный и, как вижу, живой родственник. Что, не успел с бабушкой Роанной на небесах повидаться?       Равнодушно смерив его взглядом, Тайвин прошел вглубь темницы. Уверенность лорда Веббера была ему понятна. Он и сам не стал бы бояться, зная, что жизнь его в абсолютной сохранности. А потому через плечо кинул гвардейцам сухое «Выйдите» и, дождавшись, пока они скроются в коридоре, сделал несколько шагов по направлению к пленнику.       Выражение лица лорда Бернарта приняло оттенок опасения. Он постарался придать взгляду храбрости, однако губы его предательски подрагивали, а в глазах блестел страх.       — У меня есть к тебе предложение, — без предисловий начал Тайвин, — полагаю, тюремные условия не совсем оправдывают положение лорда-десницы. Пусть и бывшего.       — Я не дурак, понимаю, что королевские покои да пуховая перина мне теперь разве что во сне светят, — надменности в голосе Веббера было не занимать, как и жалости во сей его личности, — Я догадываюсь, зачем ты пришёл ко мне.       Он поднялся на ноги, вытянул руку вперёд, с величайшей важностью поправил рукава камзола, а затем, отряхнув чёрный бархатный плащ, сделал несколько шагов вперёд. Страх в его глазах потонул под тяжестью высокомерия.       — Я был там. В Тарбекхолле. Сорок лет назад, — очевидно, охваченный небывалой смелостью, он шагнул еще ближе и, задрав голову, взглянул прямо в глаза Тайвину, — Помню, как к леди Эллин Рейн приехал твой брат Киван. Я тогда был приставлен к ней пажом. Никуда больше пристроить непутевого сына отец достойным не посчитал. О, как милостиво было с вашей стороны объявить о мирных намерениях! — рот Веббера расплылся в усмешке. — Но и лицо твоего брата, когда леди Эллин его заткнула, я тоже помню. «Вы не единственные львы на западе, сир — сюда идут мои братья, и у них когти не тупее ваших», — да, так она сказала. А потом умерла. Я чудом успел выбежать из башни, прежде чем она рухнула. Во дворе меня остановила леди Роанна и, бормоча что-то о мести, отдала мне своего трёхлетнего сына, — усмехнувшись еще шире, лорд Бернарт отвел взор и зашагал по камере. — Милая была девушка. Вот странность, леди Эллин назвала свою дочь Роанной в честь Роанны Веббер, — он резко остановился, оглянувшись на равнодушно ожидающего окончания его речи Тайвина и, добавил, чуть повысив голос: — Нашей с тобой бабки. Чтобы насолить лорду Утёса Кастерли.       — Советую быстрее переходить к сути, слушать твои проповеди о единой крови с домом Ланнистер теперь некому, — проследив взглядом за Веббером, вновь вымеряющим шагами комнату, заметил Тайвин.       — А в этом вся суть, — пробормотав что-то еще, лорд Бернарт вскоре вновь повысил голос: — Я знаю зачем ты пришел. И понимаю, почему не к Вальтосу, а ко мне. И правильно, что ко мне. Ведь я осведомлен куда больше него. Жаль, что я не видел потрясения на твоем лице, когда вам не удалось его казнить. Ведь такое и во сне не увидишь. Великий лорд Утёса Кастерли и в замешательстве.       — Тогда довольно уклоняться, — поджав губы, сказал Тайвин. — Мальчику было три года, когда пал Тарбекхолл, ты сам сказал. Стало быть сейчас ему должно быть больше сорока…       — А выглядит он на тридцать, — продолжил за него Веббер. — Впрочем, на тридцать лишь телесно. Умом так и еще моложе. Я его воспитывал с младенчества, вкладывал в него все, что только мог. Сам учил, оберегал, когда пришло время, открыл ему правду. А это редкость — расти не во лжи.       — Ожидания, как видно, не оправдались, — Тайвин еще раз смерил лорда Бернарта взглядом, как бы убеждаясь в своём абсолютном презрении, и задал единственно интересующий его вопрос: — Как ты даровал себе и мальчишке бессмертие?       Веббер оказался щедр в своей сговорчивости. Рассказывал обо всем в мельчайших подробностях, а Тайвин слушал и чувствовал, сколь стремительно приближается момент лишения лорда Бернарта его уверенности, высокомерия, бесстрашия, а заодно и сохранности бессмертной жизни.       — Герб дома Вебберов — паук, — выслушав его рассказ, начал Тайвин, — но ты первый из своего рода, способный прясть паутину. Пусть и неудачную, ведь ты оказался заложником собственных сетей, — он шагнул к выходу и остановившись, кинул через плечо: — Ты сказал, что для бессмертия противника не найдётся. И солгал. Не было никакой казни. Да, его пытались зарезать. Не вышло. Задержись ты на пару минут, знал бы, что тело Вальтоса Тарбека сгорело в пожаре.       Тайвин, не оборачиваясь, покинул темницу. Убивать Веббера было рано. Он мог наплести про ритуал обретения бессмертия что угодно. А потому пока еще был полезен. Одно радовало: в случае чего добиваться правды от него можно будет бесконечно.       На входе в тронный зал его встретил Джейме. Он контролировал вынос тел.       — Наконец-то. От трупов в замке мы избавились, — сказал он и дав указания гвардейцу, сопровождающему последние носилки с месивом из конечностей, подошёл к Тайвину. — Что там Веббер? Трясется в ожидании казни?       — Казнить его мы пока не будем, — отрезал Тайвин.        О бессмертии никто не знал. Обстоятельства гибели Тарбека стали тайной, известной лишь троим. Вебберу, Квентину Бейнфорту и самому Тайвину.       Желая избежать лишних вопросов, он сменил тему:        — Найди леди Финнард, узнай, осел ли дым. И спускайся в катакомбы.       — Но я хотел проведать Серсею, — возразил Джейме. — Томмена успокоили только час назад. Она многого натерпелась.       Тайвин в раздражении сжал челюсть. Испытание нервов было последним, чего ему хотелось. А в особенности от собственного сына. Он подавил очередной прилив разочарования. Это начинало надоедать.       — Это приказ. Ты должен лично убедиться, что никого не осталось, — пояснил он, наградив сына суровым взглядом.       — Хорошо, — глаза Джейме забегали, а брови нахмурились. — И да, леди Изабеллу искать не нужно, она здесь.       С этими словами он скрылся. А Тайвин, проводив его взором, запрятал подальше непокорное чувство разочарования.       Леди Финнард стояла на галерее и наблюдала за тем, как отмывают кровь с мраморного пола. На ней было платье из серого бархата с высокими воротом, усыпанным жемчугом, и на вид казалось очень тяжелым. Тяжел был и её взор, устремленный вниз из-под полуоткрытых век. Весь её образ сковывала какая-то мрачная тяжесть.       Как знаком был этот гнет самому Тайвину. Окажись он сейчас один, сознание мгновенно утянуло бы его в изматывающий круговорот внутреннего гнева, досады и скорби и наверняка мысли о нелепости существования бессмертия нашли бы вольное пристанище в этом потоке. В других обстоятельствах Тайвин уделил бы сомнению в словах Квентина Бейнфорта больше времени. Но он слишком устал. События последних месяцев помутнили прежнюю ясность ума. Да и теперь, после свершения того, что он и вообразить не мог, бессмертие не казалось ему уж такой небылицей. Он и мысли не допускал, что кто-то может осмелиться посягнуть на принадлежащее ему. До недавнего момента.       — Ваш корабль готов. Завтра утром вы с сестрой сможете уехать, — сказал он, встав рядом с леди Финнард.       Она не ответила. Лишь медленно кивнула и Тайвин уже собрался было уйти наконец в свои покои, но внезапно леди Изабелла всё же подала голос:       — Всё сложилось как нельзя удачно. Жаль, я не застану казни Бернарта Веббера. Уверена, ему вы уготовили мучительную смерть.       — Я прикажу запечатлеть её на бумаге и отошлю зарисовку вам, — склонив голову, процедил Тайвин.       — Отчего не целую картину? — леди Финнард, вздёрнув бровь, повернулась к нему: — Я бы повесила её над кроватью.       Внезапно искра иронии в её глазах погасла. Взгляд вновь стал тяжелым и отрешённым, а затем она, вздохнув, вымолвила:       — Признаюсь честно, я устала. Эти полгода в Королевской Гавани пролетели незаметно и также незаметно они вытянули из меня львиную долю сил, — она покачала головой. — Слишком много. Да, я только сейчас в полной мере ощущаю, как устала за последние десять лет метаний в попытках пустить где-то корни.       Она замолчала, устремив взор куда-то за спину Тайвина.       — Почему вы говорите это мне? — спросил он, прищурившись.        — Потому что вам всё равно, — ответила леди Изабелла и губы её изогнулись в печальной полуулыбке. — Ну что же, скоро рассвет. Пора.       Она отняла устроенные прежде руки на перилах балкона и в знак прощания склонив голову, пошла к выходу.       — Лорд Тайвин, — она обернулась, направив на него взгляд чуть прикрытых под гнетом измождения глаз: — Завтра будет лучше.       Он вздёрнул брови в усмешке и крестив руки на груди, спросил:       — Почему же?       — Например потому что меня здесь уже не будет, — пожала плечами леди Финнард и скрылась на лестнице.       Тайвин какое-то время простоял на месте, думая о предстоящем дне, о массе распоряжений, что нужно будет дать Джейме и совету, о скорой коронации Томмена и о том, кого послать в Эсос для проверки слов Веббера о бессмертии.       Наконец, сойдя с галереи, он двинулся по направлению к башне Десницы. Внезапно грудь его пронзила боль и из неё вырвался кашель. Тайвин зажал рот рукой и почувствовал, как на ладонь стекает что-то тёплое. Это была кровь.