Лютнист в опале

Золтан и Лютик медленно прогуливались по освещаемым светом высоких фонарей улицам столицы Туссента. С небосклона за их прогулкой наблюдала полная Луна, как бы приглашая звёзды и галактики присоединиться к бесконечному космическому пейзажу все бесчисленные созвездия Вселенной. Бард неторопясь шёл по главной улице по направлению к корчме, попутно всматриваясь в окна жилых домов, из которых исходил тусклый свет. — Лютик? — вопрошающе обратился к барду идущий позади него Золтан, уже изрядно уставший от перемещений по извилистым боклерским дорогам. — Да-да? — поэт на мгновение обернулся и продолжил движение. — А ты не боишься, что тебя возьмут за одно место? За жопу, стало быть. Ну или за жабры. Я уж не знаю, чего там у тебя и где. — Даже если возьмут, я воспользуюсь своей смекалкой и выберусь из любой передряги. Ты же меня знаешь, Золтан. С момента нашей с Анной Генриеттой…неувязочки утекло много воды. Думаю, он и забыла обо всём. — Неувязочка. Ага. Ну ты даёшь. — краснолюд ехидно ухмыльнулся, почесав затылок. — Так это теперь называется? А я думал, что ты просто всадил свой хрен в гузно княгини и сдриснул. Во дела, хе-хе! — И опять, никакого понимания. — Лютик закрыл лицо рукой, продолжая идти по брусчатке. — У нас с Анеттой была чистая и искренняя любовь, поверь мне на слово. Мы были неразлучны, как соцветие и стебель. Но она не захотела моей любви, хотя, надо отметить, дала довольно быстро, кхм. Не захотела, и мне пришлось…ненадолго удалиться в творческий отпуск. — Творческий отпуск, неувязочка. Интересно, какие ещё у тебя есть словечки в арсенале, хе-хе. — Разные, Золтан, разные. — бард многозначительно пошевелил указательным пальцем правой руки, подняв его кверху и тут же остановился как вкопанный, устремив взор вперёд. — Чего там, Лютик? Кикимору видел? Ёб… — краснолюд вышел из-за спины поэта и остановился по левую руку от него, не на шутку испугавшись. По улице прямо по направлению к Золтану и Лютику шёл вооружённый отряд боклерских стражников с морионами на головах и алебардами в руках. И выглядели они не очень дружелюбно. — Ну вот и всё. Недолго музыка играла. — краснолюд потянулся за топором, висящем на спине. — Погоди, погоди, — бард останавливающим жестом предупредил дальнейшие действия своего друга, — может удасться договориться. — Договориться?! Тебе моча в голову ударила, али что? Пинка под гузно и бежим отсюда! Стражники подошли к краснолюду и поэту, встав строем поперёк улицы и выставив вперёд свои длинные алебарды. Из-за строя вышел офицер в позолоченном нагруднике и, прищурившись, посмотрел на перепуганных незваных гостей. — Юлиан, виконт де Леттенхоф? — угрожающим тоном спросил плечистый офицер, посмотрев на Лютика. — Мисдарь офицер,— бард сделал шаг вперёд, — вышло какое-то недоразумение. Я думаю, мне надо… — Взять их! Обоих! — приказывающе гаркнул офицер, указав пальцем на Лютика и Зольана. — А вот теперь, кажется, бежим! — Лютик выпучил свои выразительные голубые глаза и рванул в противоположную от стражников сторону улицы, дёрнув Золтана за рукав его стёганки. Хивай не быстро, как бард, но с не меньшим упорством принялся бежать, по пути обкладывая боклерских стражей закона всеми краснолюдскими ругательствами, которые только мог выудить из памяти. Добежав до первого поворота налево, Золтан и Лютик, дрифтуя и скользя по брусчатчатой улице, свернули на улицу, идущую перпендикулярно главной, на которой они находились. Пробежав в неистовом порыве страха около пяти десятков метров, они увидели небольшую корчму, на вывеске над дверью которой красовалась надпись: «Красная лампа». Не растерявшись, друзья быстро сообразили, что надо делать, и стремительно ввалились в распахнутую дверь, после чего стражники, к счастью, не видевшие этого манёвра, потеряли барда и краснолюда из виду. В трапезной царила необычная для подобного места тишина. Столики были пусты, за барной стойкой стояла, очевидно, хозяйка этого заведения — среднего роста черноволосая цинтрийка с длинной косой, спускавшейся на грудь с несимметричных плечи. Станом она была довольно красива, особое внимание обывателя привлекал глубокий вырез на белой рубашке, которая стягивалась светло-коричневым корсетом. Лютик нетерпеливо посмотрел на Золтана, пытаясь отдышаться и не срыгнуть еду, съеденную парой десятков минут ранее. — Вот…, — бард стоял у входа неподвижно, опёршись о свои колени и согнувшись на девяносто градусов, — вот это погоня! Вспомнил те вечера в Новиграде… — Из тебя такой же переговорщик, как из Радовида колдун. — Хивай неловко кашлянул, постучав себе по груди. — Я сразу говорил, что надо ноги уносить. Ну, хотя бы оторвались. — Кажется, — бард выпрямился, приподнял шапочку, прилизав свои длинные волосы и многозначительно с приятной улыбкой посмотрел на хозяйку заведения, — здесь есть, чем заняться, Золтан! — Да. В первую очередь — местным вином. Хоть я и не люблю всю эту кислую дрянь, я бы не отказался пропустить пару-тройку бокалов Эрвелюса. — Пойду возьму нам что-нибудь выпить. — Лютик вольяжной походкой направился к барной стойке, достав из кармана расческу и принявшись приводить в порядок свою растительность на лице. — Эх, вертехвост. — пробормотал себе под нос краснолюд и направился к ближайшему столику, сняв со спины железный топор. Бард убрал свою деревянную расческу обратно в карман, кашлянул и подошёл к стойке, оперевшись на неё локтями. Поэт с интересом взглянул на хозяйку и окинул её игривым взглядом. — Приветствую Вас, очаровательная сударыня. Я Лютик, в здешних прекрасных краях более известный как Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф. Стало быть, это чудесное заведение принадлежит Вам? — бард оглянулся и перевёл взгляд на вырез на рубашке хозяйки таверны. — Сударыня? Как старомодно. — хозяйка корчмы приятно улыбнулась, наблюдая за движениями глаз поэта. — Лучше называйте меня просто Марьяна. Так нам с вами будет намного проще. — Ох-хо-хо. Как изволит Ваша светлость. Буду называть Вас «Прекрасная Марьяна». Должен подметить, что у вас очень хороший стан — думаю, я использую его…в одной из своих баллад. — Так вы бард? — спросила Лютика Марьям с приятным удивлением на лице. — Самый настоящий. Слышали ли вы когда-нибудь о балладах о ведьмаке Геральте из Ривии, мяснике из Блавикена, укротителе чудовищ, Белом Волке? — поэт вдохновенно провёл рукой по воздуху, описывая полукруг. — Да. Кажется, слышала. Не его ли часом призывала Великая Княгиня, чтобы управиться с бестией? — Да-да! Именно его! А вы знаете, — Лютик понизил тон голоса и придвинулся поближе к стойке, — что если бы не моя скромная дружеская помощь, Геральт бы сейчас был холодным тельцем, лежащем где-то в окрестностях Боклера? — Да вы что? — удивлённо спросила хозяйка корчмы, с интересом облокотившись на стойку напротив поэта и подперев голову руками. — Вам рассказать покороче или подлиннее? — Давайте поподробнее. Лютик принялся рассказывать занимательную историю о том, как он спас Геральта от смертельно опасной бестии из Боклера. Повествование барда затянулось примерно на пятнадцать минут, и всё это время девушка с изрядным интересом внимала поэту, вслушиваясь в каждое слово, будто само звучание голоса Лютика доставляло ей невероятное удовольствие, граничившее с состоянием катарсиса. — Вот, собственно, и всё. А после этого мы с ведьмаком сидели на террасе княжеского дворца, потягивали пятилетний Сангреаль и наслаждались видами. — Невероятная история! Вы самый настоящий герой, Лютик! — Спасибо, спасибо, — Лютик благодарно кивнул, — но я не люблю излишних комплиментов. Они добавляют излишней гордости, а это, знаете, не к лицу. — Знаете, мастер Лютик, — Марьяна перешла на кокетливый шёпот, растягивая произносимые фразы, — мне кажется, что мы с Вами могли бы побеседовать в более…приватной обстановке. Марьям положила нежные руки на руки барда и взглянула ему в глаза. Её взгляд выражал определённое и явное для поэта желание, которого он ожидал и добивался, и в котором не мог отказать своей довольно красивой собеседнице. Лютик возбужденно проглотил слюну, в его груди что-то забурлило и забушевало, в уши наполнились приятным жаром. Хозяйка таверны молча вышла из-за барной стойки и прошла к ступеням, зазывая барда указательным пальцем правой руки. Лютик так же безмолвно поправил воротник своей рубашки и одернул кафтан, после чего слез со стула и пошёл за Марьяной, которая поднималась по ступеням деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Бард и хозяйка вошли в одноместную комнату на вернем уровне таверны. Одинокая свеча, стоявшая на круглом столике в углу помещения, испускала слабый свет, едва способный осветить всю комнату целиком, но его хватало для того, чтобы ориентироваться в пространстве. Марьям взяла барда за руку, и все его члены одолела необъяснимая дрожь, а на коже проступили мурашки, которые он хорошо чувствовал. Девушка завела поэта в затемнённое помещение и обняла его одной рукой за шею, второй сняв пурпурную шапку с его головы. Губы слились в едином порыве страсти. Поэт жадно смаковал то верхнюю, то нижнюю, ощущая запах лаванды, исходивший от волос Марьям. Девушка прервала страстный поцелуй резким, но в то же время плавным толчком, которым повалила барда на кровать. Рубашка и рейтузы Марьям довольно быстро оказались на полу, оголив самое сокровенное. Без излишних промедлений Лютик ликвидировал с себя кафтан и колготы, оставив, как это ни странно, только обувь. Тела меняли положение, а вздохи и крики меняли свою интенсивность и громкость, став частью единого целого, в которое на несколько минут слилось бытие Лютика и Марьяны.