А весенний художник не дремлет, он напишет прекрасный закат, Все окрасится алым. И внемлет Тихий голос под бабочек такт.
И вновь весна: бесконечно желанная, непростительно поздно пришедшая и до умиротворения прекрасная; очаровывающая, манящая, околдовывающая; до невозможности милая сердцу и взору. Каждый, хоть немного, любил весну, особенно когда она полностью отбирала у зимы узды правления и радовала каждого человека непривычно ярким солнцем и проклевывающимися молодыми листочками старых деревьев. Даже почти усопшие деревья не переставали порождать зеленоватый вихрь, даря серым подворотням неожиданно новое видение. А небо, будто успокоившееся после затянувшейся зимы, будто обретало новые краски. На смену холодной и, наверно, можно выразиться, плоской голубой палитры пришли лазурно-синеватые мазки легкой кисти небесного художника, окрашивающего свое необъятное полотно с каждым днем все больше, вселяя в души людей теплое чувство спокойствия и чуть ли не детского восторга. Особенно была красива картина по утрам: глубокое иссиня-черное место жительства небесных дельфинов плавно смешивалось с ярко-желтым кругом, образовывая зеленые, а в последствии и оранжевые, алые и слегка фиолетовые переливы; а перед тем, как небесное море вновь станет лазурным, художник делал заключительный мазок — едва заметную розовую полоску у самого горизонта, которую могли различить лишь самые зоркие и внимательные. Весеннее настроение ощущали абсолютно все — и малые дети, только-только научившиеся говорить «мама», и старики, наслаждающиеся уже в который раз пришедшей на их век весной, будто она может стать для них последней. Исключением не стала и Эшли — весна была ее любимым временем года, ведь ей казалось, что в эту пору все становятся немного добрее и дружелюбнее. Да и атмосфера в доме менялась: бабушка намного меньше переживала по поводу повышенных коммунальных счетов и с интересом изучала садоводческие журналы, размышляя, что же посадить ей в этом году; а отец, выглядевший этой зимой особенно подавленно, словно заново рождался — иногда в его глазах можно было уловить едва заметные искры, потухшие, казалось бы, несколько лет назад. Эшли видела это и считала, что это все дело рук весны. Отчасти, это так и было. Роберт чувствовал себя гораздо спокойнее, по сравнению с прошлым годом. Возможно, наконец-то спустя пять лет рана стала заживать, иногда напоминая о себе лишь какими-то мелкими деталями, вроде услышанного старого аромата в толпе на площади, по случайности найденной бижутерной сережки с фальшивым сапфиром или случайного, но меткого взгляда на уже десятилетнею дочь — так сильно она была похожа на нее. Но это все мелочи, Роберт научился справляться с наваждением. И не без посторонней помощи, но Кэмпбелл еще не был уверен во всей серьезности весеннего знакомства, поэтому он и не спешит, чтобы не встать на те же грабли вновь. Об этом пока никто не знал. Ему нужно быть уверенным на сто процентов, чтобы не причинить боль, прежде всего, дочери. Как бы ни была в восторге от наступившей весны Эш, она все равно старалась лишний раз не отвлекаться на молоденькие листочки на ветках, стучащихся в окна класса. Да, это было тяжело. Но особенно невыносимо сохранять сосредоточенность на занятиях было тогда, когда на эту самую веточку садилась какая-нибудь птица, вернувшаяся с теплых краев. Тут уж внимание Эшли полностью переключалось на прилетевшее животное — ее уже совершенно не заботили ни преподаватель, пытающийся докричаться до увлекшейся девочки, ни новая тема по математике, которую она все не могла понять, ни даже звонок с урока. — Эшли! — воскликнула учительница, миссис Браун, вырывая девочку из размышлений о размере, окрасе и повадках птицы. — Извините… — Эшли пришла в себя и, проморгавшись будто после сна, смущенно извинилась. Остальные ребята уже покинули класс, оставляя Эшли наедине с миссис Браун, которая уже успела подойти к свей ученице и сесть за парту перед девочкой, обернувшись к ней. — Эшли, ты поняла тему, которую мы сейчас проходили? — Да… поняла, — тихо ответила Эш, осознавая, что, на самом деле, ничегошеньки она не поняла, увлекшись своеобразным природоведением еще на середине урока. — Ну хорошо, — учительница немного обеспокоенно посмотрела на Эшли. Она призадумалась и добавила: — Дома все хорошо? Пока миссис Браун размышляла над своим вопросом, Эш уже успела вновь отвлечься на природу, приметив, что к первой птичке присоединилась еще одна и они, наслаждаясь, нежились в лучах потеплевшего солнца. — Эшли. — Миссис Браун тронула девочку за плечо. — А? — и Эшли вновь оказалась в классе. — А, да, хорошо. Она легко улыбнулась и принялась собирать свои вещи в портфель. Параллельно она заметила, что первую половину урока записывала формулы и упражнения не в тетради по математике, а в тетради по английскому языку. Мысленно поругав себя за невнимательность, она закончила складывать вещи и отправилась к выходу из класса. — Эшли, не забудь, что после занятий собираемся в актовом зале. — Миссис Браун, будучи прекрасно осведомленной о рассеянности девочки, решила напомнить ей о предстоящем спектакле. Эш уже хотела поблагодарить учительницу, ведь у нее и в самом деле спектакль абсолютно вылетел из головы, но внезапно прозвенел звонок на следующий урок, и девочка, выбегая из класса, наспех попрощалась с миссис Браун. Кэмпбелл бежала со всех ног на следующий этаж, надеясь, что учитель придет чуть позже звонка, а то опоздания были нередким явлением в школьной жизни Эш. По этому поводу уже даже вызывали бабушку пару раз, советуя ей научить подопечную распоряжаться собственным временем и, конечно же, меньше витать в облаках. И бабушка каждый раз старалась научить Эшли сохранять сосредоточенность и концентрировать внимание на важных вещах, только вот важным для Эш были не правила грамматики или, как было пару минут ранее, математические формулы. По-настоящему важными и интересными она считала животных и природу, так красиво расцветающую в этом году. О каких дисциплинах может идти речь, когда на улице такая красота рождается? Альбом Эшли был заполнен кривоватыми рисунками разнообразных животных и красочными пейзажами. Каждую перемену она уделяла пополнению своего небольшого портфолио, стараясь ухватить каждую деталь весны из заляпанного окна. И с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше, за что получала похвалу от учителя по изобразительному искусству. Нетрудно догадаться, что именно по этому предмету у нее были самые лучшие оценки — но и по остальным она не отставала. Будучи ребенком смышленым, она могла легко восполнить образовавшиеся пробелы, посидев часок-другой над учебниками и спросив совета у бабушки. Поэтому в ее табеле успеваемости оценки ниже «четверки» были редки, даже практически никогда не появлялись, только если ей не приходилось отлеживаться на больничном с простудой. Ребята в школе относились к Эшли вполне себе нейтрально. В основном, они просто не обращали на нее внимания, пока им что-нибудь не станет нужным. Например, на той неделе мальчик Крис Айзен попросил Эш выполнить за него домашнее задание по изобразительному искусству, так как его «технический» склад ума отказывался воспринимать что-то художественное. А Эшли только и была рада — она займется любимым делом и поможет другому человеку. Она была чрезвычайно доброй и отзывчивой. Правда ребята иногда считали ее слегка странной из-за ее заинтересованности флорой и в особенности фауной, но Эш это ничуть не беспокоило. Ее вполне устраивали нынешние отношения с одноклассниками. А еще она любила своих учителей, особенно миссис Браун. Это была средних лет женщина, изо всех сил старающейся удержать свою молодость путем модной одежды и красивого макияжа. Ее светлые, слегка желтоватые волосы были всегда собраны в пучок, а руки, постоянно держащие то указку, то ручку, были на удивление нежными и мягкими. Карие глаза, даже в моменты, когда миссис Браун была недовольна своим классом после плохо написанной контрольной работы, излучали едва заметную заботу и постоянное волнение за своих учеников. Эшли не помнит дней, когда учительница была в плохом настроении — оно всегда было или нейтральное, или приподнятое, чем непременно заражала всех ребят, пришедших на ее урок. Можно было предположить, что Эш относилась к миссис Браун как к близкой родственнице, как к тете, приезжающей на каждый праздник и дарящей приятные подарки. Рядом с миссис Браун Эшли чувствовала спокойствие и гармонию. Она также ценила ее за то, что она не ругала замечтавшуюся девочку, а лишь мягко интересовалась, все ли ей было понятно сегодня, не то, что другие учителя. Мистер Хэммиш, учитель английского, как раз-таки и вызывал к себе на беседу бабушку Эшли. Очень уж ему не симпатизировали ученики, хоть мало-мальски отвлекающиеся от, несомненно, интереснейшей темы о правописании особенно трудных слов. Следующий урок, история, прошел практически так же, как и предыдущий. Эшли вполуха слушала учителя и наблюдала за весной за окном. Ветки уже не стучали по стеклу — открывался вид на постепенно зеленеющий школьный двор. Девочка заметила учительницу биологии, миссис Брэгшот, старательно готовящей небольшие цветные клумбы к посадке разнообразных цветов. Эш нравилась миссис Брэгшот — это была пожилая женщина, вечно укутанная в легкую бежевую шаль и носившая большие-пребольшие круглые очки для плюсового зрения. Она всегда мило улыбалась, обращалась ко всем ученикам исключительно по имени (удивительно, как она в свои года смогла запомнить всех?), иногда даже использовала уменьшительно-ласкательные формы их имен, которые большинство учеников не особо-то и ценили, не желая слышать свои «слишком детские» имена, а вот Эшли это очень нравилось и каждый раз, когда миссис Брэгшот называла ее «Эшличка», на ее лица вмиг возникала счастливая улыбка, а в груди разливалось тепло и легкое смущение разливалось румянцем на ее бледных щеках. Хорошая женщина. Пока Эш размышляла о своей одной из, наверно, любимых преподавательниц, в нее прилетел небольшой комок бумаги откуда-то сзади. Эшли сразу не заметила этого, даже ничего не почувствовала, пока не отвела взгляд от окна и не посмотрела себе под ноги, где лежал бумажный комок. Она нахмурилась и потянулась к нему. Раскрыв его, она сначала не поняла, что там написано. Перечитала и вновь не поняла и стала оглядываться назад, желая узнать, кто же мог написать это. — Кэмпбелл, прошу внимания, — учитель истории, мистер Пайнс, прервался от лекции, заметив засуетившуюся ученицу, и пару раз постучал по своему столу ручкой. Эшли опустила взгляд и извинилась. Ей правда было жаль, что из-за нее учителю пришлось прерываться. — Что ж, продолжим. Как я уже сказал, Древний Рим — одна из величайших цивилизаций… Дальше Эш не слушала. Поднимая взгляд, она снова зацепилась за лежавший перед ней развернутый кусок бумаги и, наконец полностью поняв и приняв его смысл, слегка покраснела. «Ты мне нравишься. Встретимся за школой после спектакля? Бкиёо Лсйт» И крохотное кривое сердечко в левом нижнем углу. О да, Эшли безусловно поняла смысл написанного, но принимать это она отказывалась — ну как она может кому-то нравиться? за что она может кому-то нравиться? зачем? Но самое главное, что она совершенно не понимала — что за подпись из странного набора букв? Мальчиков с такими именами у них в классе точно нет, да и в принципе она никогда не слышала о подобных именах. Одно радовало — записка прилетела откуда-то с задних парт, значит круг поиска сужается с десяти мальчиков со всего класса до четырех: Марко, Крис, Аарон и Лью. Эшли считала, что это точно не мог быть Марко, так как этот кудрявый мальчуган вообще никогда не контактирует с Эш, предпочитая все свое свободное время уделять спортивным секциям, что иногда довольно сильно мешало его успеваемости по учебе; Крис тоже вряд ли — Кэмпбелл думала, что его «математический» ум не способен проявить симпатию к столь художественной натуре, как Эшли, да и складного разговора у них особо никогда и не было; Аарон вообще только недавно перевелся к ним из другого города и так же, как и Марко, не общался с Эшли; а Лью, хоть и был весьма компанейским мальчиком, не интересовался девочками, ему было намного интереснее обсудить с другими мальчиками какую-нибудь интересную тему по биологии. Зайдя в тупик в своих размышлениях, Эш более не ощущала какой-то трепет от записки, а лишь разозлилась на нее и ее отправителя. «Ну почему нельзя написать свое имя?», злилась в мыслях девочка, собирая рюкзак после занятия, «Да лучше бы вообще ничего не писал! Оставил какие-то подписи непонятные, а мне сиди страдай!» Эшли, нахмурив брови, вышла из кабинета и направилась в столовую, надеясь хоть там отвлечься от навязчивых мыслей. Но, на самом деле, получалось у нее так себе. По пути на обед она настолько задумалась, что случайно врезалась в проходившего мальчика в коридоре. Эш весьма сильно въехала в его плечо и она слегка отшатнулась, но затем быстро пришла в себя и, даже не удосужив того мальчика взглядом, продолжила свой путь до столовой, крикнув быстрое извинение. Тот мальчик лишь посмотрел вслед поспешно уходящей девочке, пожал плечами и открыл свой шкафчик, достав из него кассетный плеер. Он надел наушники, чуть сдвинув с головы оранжевую кепку и, закрыв шкафчик, пошел к выходу из школы, слушая «Смысловые Фальсификации».***
В столовой Эшли, погруженная в свои мысли, совсем не чувствовала вкуса еды и пару раз из-за рассеянности уронила вилку на стол, звук которой вырывал ее из раздумий. Очень уж сильно она увлеклась свалившейся ей на голову — точнее, ударившейся о спину, — загадкой о записке. Сколько бы она ни перебирала все варианты, Эш все равно не могла понять причин данного послания. — Можно подсяду? — Эшли и не услышала чей-то голос, продолжая ковыряться вилкой в несчастной рисовой каше. — Эм… И только почувствовав, как стол слегка дрогнул под упавшим на него подносом с едой. Она подняла взгляд на присоединившегося к ней человека — это оказался мальчик со светлыми, слегка волнистыми короткими волосами, в очках с толстой оправой и немного виноватым взглядом. Мальчик смотрел на кисти Эшли, держащие вилку, и будто немного мялся сказать ей что-то, сжимая свое левое плечо правой рукой. Спустя пару секунд до Кэмпбелл наконец-то дошло, кто сел напротив. — Крис! — Слишком уж громко воскликнула девочка, привлекая внимание ближайших столов. — Прости, я просто… задумалась немного. — А, да ничего, — Крис слегка улыбнулся и посмотрел на пол, явно стесняясь столь громкому вниманию к нему. — Ты не против?.. — Нет, конечно. — Она стала доедать свою порцию. Крис тоже приступил к трапезе, время от времени поглядывая на соседку. Иногда его тоже словно окутывали размышления, только более тревожные и тяжелые, чем у Эшли. — Слу-у-ушай, — протянула Эш, подсев поближе к Айзену. Ему стало неловко от такой неожиданной близости, а на веснушчатых щеках проступил еле заметный румянец. — На истории в меня влетела эта записка, — Эшли достала из кармана кофты аккуратно сложенный листочек, протягивая его однокласснику. — Ты не видел, кто его кинул? Крис слегка дрожащей рукой осторожно взял протянутый клочок бумаги, боясь, что он будто мог обжечь его. Мальчишеская грудь стала чуть чаще вздыматься и опускаться, а взгляд мазнул по записке тревожной тенью. — Н-нет, — он поспешно сунул листочек обратно в руки соседке, — не видел. Слушал учителя. Кэмпбелл хмыкнула и отодвинулась к своему подносу. Какое-то время она изредка смотрела на Криса, который стал еще тише, чем был. Ну, точнее, он и так был тихим и об его присутствии оповещала лишь стучащая о тарелку вилка и шорох ткани рубашки, а сейчас даже вилка уже практически не стучала, да и сам Крис будто окаменел, глядя в свою тарелку и боясь поднять взгляд на кого-либо. — Идешь на спектакль? — спросила Эш спустя несколько минут молчания. Она уже успела доесть свой обед и вставала из-за стола. Айзен лишь кивнул и бросил смущенный взгляд на девочку. — Тогда увидимся там, — Эшли помахала Крису и вышла из столовой, сопровождаемая еще большим количеством мыслей. А Крис, так и не съевший больше половины своей порции, удрученно вздохнул и, поставив локти на стол, положил свою голову себе на руки. — Какой дурак, какой дурак… — тихо проговорил он. — Надо ж было так… Ох… Собственно, идея о записке с самого начала ему не особо нравилась. Точнее, не нравилась вообще. Слишком уж банально и просто, хоть он и зашифровал свое имя. Но, с другой стороны, признаться лично, с глазу на глаз, он точно уж не смог. Эта идея была слишком… эмоциональная, что ли? чувственная? Глядя в зеленые глаза напротив, Крис не смог бы высказать все, что творилось у него на сердце последние пару месяцев. Да даже три простейших слова он бы не сказал — слишком стесняется своих чувств, хоть и понимает, что за них его никто, тем более Эшли, не осудит. Но когда он продумывал свой план и думал, стоит ли отложить вариант с запиской и рассказать все лично, какая-то обжигающая легкие паника окутывала его, какое-то тревожное состояние преследовало его ровно до того момента, пока он полностью не решался идти по пути письменного признания. Кинув в Эш записку, ему на мгновение стало легче, пока она не стала оглядываться в надежде отыскать отправителя. Вот тут-то липкий страх и вернулся к Крису и преследовал его до столовой. А сейчас, услышав простой вопрос от своего предмета обожания, он вообще потерял землю под ногами и кислород в помещении. — Она слишком умная… — Крис не переставал вполголоса корить себя, даже когда он уже отправился к следующему классу. — Она поняла. На самом деле, Эшли еще не поняла. Точнее, она начинала, делала выводы, складывала два плюс два, но все-таки еще сомневалась насчет верности своих суждений. Все упиралось в ее неверие, что она может нравиться кому-то столь непохожему на нее. Да и вообще нравиться, чего греха таить. Эш точно не ненавидела себя, но и о любви к себе говорить было еще рано. Такого понятия в ее несформировавшемся разуме еще не было, было лишь принятие себя. Самооценка у нее не особо страдала, не считая моментов, когда какой-нибудь рисунок получался не так, как было ею задумано. Но тут больше творческая критика, чем конструктивное оценивание себя. По дороге в класс Эшли все больше убеждалась в том, что ее мысли о Крисе вполне себе могли оказаться правдой. Для подтверждения этого нужно было всего лишь дождаться конца сегодняшнего спектакля и прийти на место встречи. Она знала, что вечером за школой открывается красивейший вид на небольшой лесок, окрашенный в красно-оранжевую палитру из-за садящегося за горизонт солнца. Чем же не лучшее место для признания в столь нежном и невинном чувстве?***
Отучившись, Эш поспешила домой. Ей очень хотелось рассказать о загадочной записке бабушке, узнать ее мнение и высказать свои подозрения насчет возможного отправителя послания. Только вот, зайдя домой, она никого не обнаружила: отец, разумеется был на работе, а вот бабушка, обычно всегда находящаяся дома в это время, отсутствовала. Пройдя на кухню, Эшли не обнаружила ничего съестного (точнее, ничего сладкого; она не была голодна, но от сладости не отказалась бы). Она зашла в свою комнату и рухнула на кровать, предаваясь, уже в которые раз за день, размышлениям. Внезапно, пока она думала о почерке на записке, шифре, в ее мысли ворвался Крис. Слегка неуклюжий, стесняющийся, но поразительно умный Крис Айзен, довольно часто просящий помощи по изобразительному искусству и так подозрительно прячущий глаза, как только Эшли оказывается рядом. От осознания этого у нее на миг сперло дыхание, а зеленые глаза раскрылись шире. Перед ее взглядом буквально пролетела сцена в столовой, кусочки паззла сложились воедино, а сердце, неожиданно для нее самой, словно слегка дернулось, пропуская такт и запускаясь с удвоенной скоростью, заставляя кровь, бежавшую по тонким сосудам все быстрее и быстрее, прилить к бледным щекам, окрашивая их в розоватый, еле заметный оттенок. — Что это… Эшли не понимала, что с ней происходит, что она чувствует сейчас. Для нее этот тихий мальчик открылся будто с другой стороны, будто она раньше совсем не замечала ни его, ни своих чувств к нему. Легких и наивных. Прекрасных и неизведанных. В ее голове проносились воспоминания с участием Криса: как он впервые попросил ее выполнить рисунок за него, смотря куда угодно, но не на Эш; как он на День святого Валентина все стоял и стоял возле коробки с «валентинками», держа в руках небольшое фиолетовое сердечко, мешкая, не решаясь бросить свое признание туда, — Эшли наблюдала за ним со стороны и спросила, для кого эта «валентинка». Крис вновь не смотрел прямо на Кэмпбелл и тихо-тихо ответил: «Да так…», и поспешно ушел в коридор. Прокручивая эти и парочку других воспоминаний, Эшли не смогла сдержать небольшой, слегка смущенной улыбки. Перед ее глазами будто встала белесая пелена, за которой кое-как был виден белый потолок, а сердце отдавалось эхом в ушах. Руки припали к щекам, чувствуя их жар. Улыбка становилась все шире, обнажая белые зубки девочки. Эш никогда не слышала выражение «бабочки в животе», но она однозначно ощущала их сейчас, чувствуя каждое трепыхание их крыльев, — наверно, фиолетовых с голубым переливом, — осязая их маленькие лапки на стенках желудка, — еще немного, еще одна мысль об этом странном мальчишке, и они вырвутся на волю, заполняя всю детскую грудную клетку, раздаваясь хлопаньем крылышек на кончиках пальцев рук и откладывая свои яйца прямо в коре головного мозга, тем самым порождая все больше и больше себе подобных, все сильнее окутывая маленькую девочку в объятиях невинного сладостного чувства. А пока Эшли пребывала в неком, несомненно приятном, забвении, виновник этих чувств сидел в своей комнате с младшим братом, который тихо спал в своей кроватке. Крис смотрел на него через круглые очки и прошептал: — Какой я дурак, Ноа, такой дурак… Будто в знак согласия, Ноа перевернулся на другой бок. Крис вздохнул. Он так и не понял, чем он думал, когда писал эту злосчастную записку. — Мог бы жить спокойно дальше, но нет. — Крис встал со своей кровати и сделал три шага до письменного стола, на котором лежали выложенные из портфеля тетрадки. Он выдвинул ящик из стола, достал зеленую папку и бережно открыл ее. В ней хранились все рисунки Эшли, нарисованные для него. Ну, точнее, не прям для него, а для учителя рисования, но это уточнение было неважно для Криса. Ему каждый раз было приятно вновь и вновь смотреть на рисунки Эш, восхищаться ее мастерством и понимать, что он все глубже и глубже тонет в своих чувствах к ней. Он взял в руки последний рисунок — зимний пейзаж, если быть точнее. На бумаге гуашью были аккуратно выведены тонкие ели, украшенные разнообразными шариками и присыпанные свежевыпавшим снегом; вдалеке виднелся деревянный домик, с густо валящим дымом из трубы; а иссиня-черное небо с редкими точками звезд дарило земле снегопад, будто самый настоящий, самый рождественский и чудесный. И снова Крис вздохнул. Он вернул рисунок и папку на свое законное место и, уперевшись руками о стол, сказал чуть громче, чем до этого: — Нет, я сделаю это сегодня… Сердце ускорилось в пару раз, дыхание участилось, а разум все сильнее заполнялся уверенностью. Он уже все спланировал, отступать было поздно. Крис был не из тех людей, что не доводят дело до конца (хотя раньше это относилось лишь к домашнему заданию и собственным увлечениям). Он отсидит спектакль, глубоко вздохнет и пойдет за школу, дожидаясь Эшли. Эшли… Ее имя так сладко и волнительно отзывалось в его сердце. Ее глаза, волосы, улыбка — все было в ней прекрасно, по мнению Криса. А руки! Эти прекрасные небольшие кисти, способные творить такие потрясающие вещи, создавать новые миры и улучшать существующий. Наверняка, они очень приятные на ощупь. Как же давно Крис мечтал подержать ее за руку, посмотреть вместе на разливающийся в небе закат и так много, несоизмеримо много сказать ей. Крис был не глупым, он прекрасно понимал, что Эшли и может отказать ему. Он рассмотрел все возможные варианты при таком развитии событий и решил для себя, что, если она все-таки не ответит взаимностью, он просто попросит остаться друзьями и забыть это недоразумение, родившееся из робких чувств и непрекращающейся тревоги. Только была одна загвоздка — Крису иногда было довольно сложно общаться с другими людьми, как-то слова просто не шли. Ему всегда больше нравилось проводить время или в одиночестве, или со своим младшим братом, который с интересом, но непониманием, рассматривал тетради Криса; с увлечением наблюдал, как старший брат строит очередное изобретение для школьной научной ярмарки. По правде сказать, времяпрепровождение с Ноа не сильно отличалось от моментов в одиночестве: и так, и так всепоглощающая тишина, только в первом варианте прибавляется ощущение настойчивого взгляда. Иногда Крис, наблюдая за братом, который тычет пальцем в математическую формулу в соответствующей тетради, с вопросом смотрел на Криса, хотел лишь одного — объяснить каждую интересующую Ноа формулу. На письме он не мог, ведь Ноа был еще слишком маленький. А слова Криса он бы не услышал. — Сделаю! — воскликнул Айзен, почувствовав необычайный прилив сил и уверенности. И, чтобы скоротать время до спектакля, он принялся за домашнюю работу. Первой тетрадью, что он взял, была биология. Нужно было прочитать параграф про бабочек и ответить на вопросы.***
Перед уходом Эшли бабушка пришла домой. Как оказалось, она ходила в гости к своей давней подруге, по совместительству советнику по домашнему садоводству. Эшли сообщила бабушке, что после спектакля она сама дойдет до дома, убедив ее в том, что на долго она не задержится, да и от школы идти максимум минут пятнадцать. Кое-как бабушка согласилась, не догадываясь, отчего ее внучка решила поиграть в самостоятельность, но наседать с вопросами не стала. Эшли чувствовала странное волнение, заходя в школу. Она поправила заколку в форме небольшого фиолетового цветка и направилась в актовый зал, который уже заполнили собравшиеся ученики, некоторые были со своими родителями. Между рядов бегали девочки чуть младше Эшли, одетые в красивые голубые платьица, расшитые белыми пайетками; мистер Гордон, руководитель театрального кружка, помогал одному мальчику застегнуть костюм какой-то красочной птички; занавес неестественно колыхался, а время от времени его полы, приподнимаясь из-за непрекращающегося движения, оголяли снующие туда-сюда ноги детей-актеров и взрослых-помощников. Подготовка к спектаклю была в самом разгаре, и совсем скоро на сцене заполыхает настоящий пожар из прожекторов и ярких детских улыбок. Кое-как Эшли разглядела в рядах миссис Браун и поспешила к ней. Как раз рядом оказалось свободное место и Эш плюхнулась в него. — Здравствуй, Эшли, — миссис Браун улыбнулась и, услышав ответное приветствие, спросила: — А бабушка твоя где? — Она не придет, я сама сегодня. — Что-то случилось? — Нет, просто… — Девочка несомненно доверяла учительнице, но полностью раскрывать причины отсутствия бабушки не хотела. — Бабушка по делам уехала. Миссис Браун кивнула и повернулась к сцене, движение на которой прекращалось. Через несколько минут в зале стало совсем тихо, только редкий шепот и чей-то чих прерывали тишину. И вдруг, выйдя из-за занавеса, на сцене появился тот самый мальчик в костюме птицы. Было видно, что он немного волновался, но уверенный блеск в глазах и счастливая улыбка в уголках губ давали понять, что он явно в своей тарелке. — Дамы и господа! Мальчишки и девчонки! — Вдруг воскликнула «птица» тонким мальчишеским голоском, раскинув в обе стороны крылья. — Мы рады приветствовать вас на нашем празднике весны и дружбы! Сегодня мы расскажем вам, как смелые жители леса побороли коварную зиму! Внезапно из колонок на стенах заиграла озорная мелодия. — А теперь… — Мальчик сделал шаг вперед, заулыбавшись еще шире. — Начинаем! И в миг он убежал за кулисы, унося с собой приветственные аплодисменты. Ткань занавеса раздвинулась и залу предстал самый настоящий картонный лес, населенный разнообразными животными-детьми из ткани и пуха. Настроение Эшли в одно мгновение улучшилось, как только она увидела на сцене такое количество животных. Не настоящих, конечно, но все же глаз девочки радовался. Да только сердце оставалось неспокойно, пропуская сквозь себя эфемерные лианы с ползущими по ним гусеницами.***
По окончании спектакля Крис пулей выбежал из здания и помчался на задний двор школы. С каждой секундой, проведенной на дворе, тревога нарастала, а взгляд все чаще падал на наручные часы. «Спектакль закончился всего четыре минуты назад, Эшли все еще в зале, наверно», пытался успокоить себя Крис, не успокаиваясь от слова совсем. Солнце еще не село, но усердно приближалось к линии горизонта, слепя голубые глаза за очками. Задний двор можно было назвать этаким небольшим парком с парой скамеек, слегка заросшими кустарниками и славным леском чуть поодаль. Не самое красивое место, по мнению Айзена, но самое подходящее под его ситуацию. Он стал ходить от одной скамейки к другой, насчитав уже около семидесяти шагов, причем расстояние между ними было не больше пяти широких шагов. Очки то и дело спадали с обеспокоенного лица, а шиворот клетчатой синей рубашки слегка взмок от волнения. Вдруг за углом послышались торопливые шаги. Это мог быть кто угодно, но каким-то непонятным местом Крис чувствовал, что это она, поэтому он, как настоящий смельчак, решил спрятаться за куст, так кстати стоящий около скамейки и закрывающий собой весьма обширное пространство. Крис притаился, даже перестал дышать. Он не знает, не понимает, как он смог угадать, но он смог — через пару мгновений на том самом месте, где недавно топтался Крис, появилась Эшли, тяжело дышащая и искавшая глазами, вероятно, его самого. Эта мысль воодушевила Айзена, но тут же он подумал: «А если она надеется увидеть другого?» И вся уверенность испарилась. Остались лишь печаль, страх и огромнейшее желание. Неосознанно Крис вздохнул. И Эшли это услышала, тут же обернувшись на кустарник. Айзен напрягся. Мало того, дышать перестал, — он жить перестал, лишь бы его не обнаружили. — Крис? — Тихо спросила Эш, подходя все ближе. «Что?..» «Она знает.» «Она ждала меня! Меня!» О, Крис ликовал. Сердце его стучало уже не от тревоги, а от так неожиданно свалившегося на него счастья. Сейчас он в последний раз соберется с силами и выскочит из-за куста, подойдет к девочке, возьмет за руку и… Со стороны небольшого леса послышался птичий щебет и Эшли тотчас забыла о странном кустарнике и обернулась в сторону звука. Она подошла к самому близкому к ней дереву, откуда послышалось пение, и зачарованно смотрела на птицу, сидящую на ветке. Невольно Айзен залюбовался этой картиной, которую самостоятельно никогда в жизни не смог бы ни написать, ни представить: расцветающий красно-оранжевый закат на горизонте, молодая зелень, все боле усиливающийся щебет вернувшихся с теплых краев птиц и Эшли, прекрасная и непонятная Эшли, купающаяся в заходящих лучах всегда возвращающегося солнца. Волшебное зрелище. Словно впитав силы от увиденной картины, Крис вышел из своего убежища, отряхнул с головы и одежды маленькие ветки и тихо подошел к Эш со спины. Она не слышала его шагов. — Эшли… — прошептал Крис, но этого хватило, чтобы девочка в миг обернулась. Ее лицо озарилось счастливой улыбкой, а в глазах засверкали огоньки. — Я знала! Я догадалась! — радостно воскликнула она. Айзен не смог сдержать улыбки, глядя на такую довольную Кэмпбелл. Только вот его мозг то ли затормозил, то ли вообще отключился, но внезапно понял, что он слишком уж долго смотрит в упор на Эшли и мальчик отвел глаза к земле, вновь возвращаясь к тихой и застенчивой версии себя. Ну, подошел он, а дальше-то что? Стихов ей он не приготовил, красивых слов не знает, прикасаться к человеку без его разрешения он не хотел, а спросить это самое разрешение было слишком уж сложно. Эшли заметила резкую смену настроения Криса и коснулась его плеча рукой. Он вздрогнул и поднял взгляд. — Что с тобой? — Да я… — голос Криса был тих. Уже садившееся солнце резко мазнуло лучом по очкам, на мгновение ослепляя мальчика. — Дурак я. Он слабо улыбнулся. Эшли робко взяла его за руку. В этот момент чувство, похожее на электрический ток, проскользнуло с ладоней и кончиков пальцев по нервам до сердца. А в грудной клетке стало теснее. Казалось, что к стуку сердца в ушах присоединилось хлопанье крыльев. В животе что-то зашевелилось, пробуждая самые глубокие и доселе неизвестные нервные окончания. И это ощущали они оба. Молчание затянулось на пару минут. Крис в изумлении смотрел на свою мечту — руку Эшли, держащую его. А Эш смотрела то на руки, то на закат, то на Криса, так смешно удивленного. — Ты далеко живешь? — чуть увереннее спросил Айзен, посмотрев на девочкую — Не особо. А ты? — Близко. Можно?.. — Он чуть сильнее сжал чужую руку, глубоко вдохнул и еле слышно продолжил: — Можно проводить тебя, Эшли? Она лучезарно улыбнулась и тоже сжала его слегка дрожащую руку. — Да. Дорога до дома Эшли была украшена янтарным светом, сладким вздохом весны и легким ощущением свободы. Свободы от уже ненужных терзаний юной души, так жаждущей быть замеченной и нужной. Так желающей найти такую же душу, хоть и непохожую на себя. Тихий смех, иногда вырывающейся из уставшей груди, наполнял этот вечер все более волшебным чувством. Весна, такая очаровывающая и манящая, пленяла точно так же, как несколько месяцев назад был пленен один мальчик одной девочкой. Она была такая же, как и сама весна, думалось ему. Такая же до умиротворения прекрасная, милая сердцу, которое, как ему казалось, было совсем не нужно, и взору глаз, спрятанных за стеклом. В черепной коробке уже давно не осталось места — бабочки полностью заполонили ее, не переставая плодиться. Иногда возникало ощущение, будто они спускались по гортани в легкие, вызывая при взгляде на предмет обожания странную сухость в горле и кашель. Стук сердца уже давно смешался с хлопаньем крыльев, а ощущение лапок на стенках желудка перестало отвлекать. Легкие точно расширились, позволяя бабочкам остаться подольше, а может, и вовсе навсегда.