To follow where you are

      Он несколько мгновений растерянно стоял в этой полной темноте, успев подумать, что, возможно, погорячился, что не надо было разом крушить все зеркала, что, может быть, желая избавиться от иллюзий, он как раз пошел на поводу у иллюзии — сломать ловушку и выбраться. А что если это и была основная ловушка? Тут же вспыхнувший страх, что теперь он точно не найдет Рей, что потерял ее по собственной глупости и нетерпеливости, заставил его похолодеть, но в это же мгновение в голове раздался яростный вопль:       “Тыыыыы!”       Впрочем, не только яростный, но и радостный, подумал Бен, ловя на руки тяжелый пушистый комок.       Он выдохнул чуть не со стоном, крепко прижмая ее в груди, едва не рухнув на землю от облегчения. Она снова с ним. Кошка или нет… Неважно. Главное — что это она, точно она, живая, настоящая, и даже если сейчас они не смогли ее расколдовать, это не страшно, они найдут способ, они справятся. Главное — чтобы вместе.       Он вдруг понял это отчетливо, осознал, прочувствовал как будто каждой клеткой тела, как сильно ее любит. Ее, свою Рей. Какой бы они ни была. И что узнает ее где угодно и как угодно.       Кажется, она что-то говорила, но его так захлестнул поток этих чувств, что он ничего не понял. Он просто прижал ее к груди, на ощупь приподнял к себе ее голову и, зажмурившись от того, что слезы вдруг подступили к глазам, поцеловал ее в нос.       И тут…       Бен не понял, что произошло. Сверху как будто вспыхнул свет, и одновременно с этим он почувствовал тяжесть в руках, мгновенно изменившуюся форму, он больше не ощущал привычную шерсть под пальцами, а губы его касались…       Он изумленно открыл глаза и увидел, что неловко держит в объятиях Рей. Рей, стоящую на двух ногах. И всюду вокруг них были зеркала, залитые ярким светом, в которых отражались они вдвоем — он и она в человеческом обличье, в той одежде, в которой явилась ему в Центральном парке. У него закружилась голова, все поплыло перед глазами; Рей тоже растерянно хваталась за него, оглядываясь, и в какой-то момент они просто потеряли равновесие и рухнули куда-то вбок.       Бен думал, что наткнется на холодную зеркальную стену, но вместо этого они вдруг пролетели словно сквозь нее, успев только одновременно вскрикнуть, и свалились на землю.       Бен открыл глаза. Рей лежала у него на груди. Над ними было небо с проплывающими облаками, а оба они каким-то образом оказались в густой траве.       А еще… он вдруг понял, что их падение было мягким. Словно они рухнули на подушки и перины, и даже сейчас, когда он вроде бы лежал на земле, ощущение было такое, как будто под ним удобная мягкая постель. Он повернул голову, чтобы убедиться — да, трава и цветы, колокольчик качался прямо возле его лица, потому что на него приземлилась синяя бабочка…       Он снова взглянул на Рей. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами, и Бен вдруг задохнулся одновременно от восторга, радости и неловкости. Она, живая, расколдованная, его Рей вот здесь, так близко, и… и что теперь будет?       Счастье, на которое он не имел права. Которого он не заслужил. Он… воспоминание, увиденное тогда у Асоки, прошило его, как иглой: он обижал ее, он причинил столько зла, она справедливо его ненавидела, и даже теперь имела право не прощать. Он обещал ее расколдовать и сделал это, а дальше…       А дальше Рей вдруг обхватила его за шею и, издав счастливый вздох, на который в нем тут же все отозвалось, поцеловала его.       Бен прижал ее к себе изо всех сил, отвечая так горячо и жадно, что закружилась голова.       Как тогда… Он вдруг увидел ее заплаканное лицо, увидел ее там, в хижине на Ак-то… Он вспомнил! Вспомнил, как держал ее на коленях, как тянулся к ней, замирая от волнения и страха, потому что еще не был уверен, что между ними все может вот так измениться, что Рей может хотеть с ним этого — его Рей, вдруг выросшая в такую красивую, невероятную девушку. Вспомнил это первое касание губ, такое неловкое и такое… пьянящее. А потом одержимое желание, которое невозможно было сдержать, как глубоко он скользнул языком в ее рот, как сейчас, вот так, да…       Не будет у меня никакой другой невесты…       И вдруг что-то ощутимо пнуло его в бок. Он очнулся, Рей тоже оторвалась от него и, вскинув голову, возмущенно оглянулась.       — Вы стоите или нет?       Прямо над ними стояла какая-то парочка. Бен вгляделся — черт, да тут вообще было полно народу! И все по парам. Просто сначала никого не заметил, потому что лежал в траве и видел только Рей…       — Мы лежим! — вырвалось у него.       — Это мы видим! Но вы стоите в очереди или нет?       — Какой?..       — Ну, за обетами! Какая тут еще может быть очередь? Обычная! На холм!       Бен пытался уложить в голове эту информацию. Голова все еще кружилась после всего, что только что было…       — Нет!       Он взглянул на Рей. Она молча вздохнула, не глядя на него. Черт. Похоже… похоже, надо было сказать, что они тоже туда стоят.       — То есть да. Стоим. Стоим! — Он поспешно натянул на лицо платок. Черт, не хватало еще, чтобы его кто-то узнал.       — Тогда идите! Очередь уже проходит! Полежать можно и потом! Нашли время…       Парочка чуть отступила в сторону, и Бен понял, что и в самом деле пора подниматься.       — Что это за место? — спросил он у Рей, снова оглядываясь. Действительно — они же упали куда-то на землю как будто под уклон. Теперь он понял, что люди не просто так тут стояли, они поднимались наверх.       — Холм Поцелуев. Влюбленные тут дают обеты на вершине у статуи, и считается, что после этого они никогда не расстанутся. Самое романтичное место во всех королевствах.       — Хм…       Знакомо. Достопримечательность с толпой туристов, только тут обошлось без мобильных и селфи-палок. А так все то же.       — Да, самое романтичное обычно и самое страшное. В том, другом королевстве меня один раз чуть не снесла толпа, а кто-то орал, что ему почти сломали руку.       — Ну, тогда… пойдем отсюда, — начала Рей преувеличенно бодрым тоном и сделала шаг в сторону. — И правда народу много и…       Но Бен тут же ее перебил:       — Подожди, мы… ты… хотела? Или нет?       Она насупилась, закусив губу.       — Я… А ты хочешь? Я понимаю, что ты совсем меня не помнишь, и тебе трудно и…       — Вы идете? — снова нетерпеливо раздалось сзади.       — Идем! — рявкнул Бен и, взяв Рей за руку, добавил уже тише: — Хочу. Хочу, хоть и понимаю, что не имею на это права. Наверное, я эгоист, но… Тут главное, чтобы ты точно этого хотела. Я изменился, я не тот Бен, которого ты знала… Я сам не знаю, какой я. И если ты просто считаешь, что чем-то мне обязана…       Он сделал несколько шагов вперед, таща ее за собой за руку, потому что сзади уже напирали.       — Я тебе уже говорила, — сердито начала Рей, понизив голос, — чтобы ты не смел даже думать! И если ты опять начнешь!..       — Рей, я не настолько бесчувственный болван, чтобы… а, пустяки, устроил геноцид, дело житейское, буду радоваться жизни среди цветов! — Сзади снова толкнули и пришлось пройти вперед и вверх, следом за очередью. — Если ты хочешь, чтобы я тут скакал, как дебил, и пускал розовые слюни, то снова стукни меня по голове, может, я снова все забуду!       Она издала что-то похожее на тихое рычание.       — И стукну! Как только мы отсюда выйдем! Потому что если ты думаешь, что можешь теперь вот так вежливо выставить меня вон…       Бен аж задохнулся от возмущения:       — Я выставлю? Вон? Да тебе голову напекло…       — Это тебе напекло! Я тебе не навязываюсь, если что! Потому что это все время так было — я малявка противная и лезу к тебе! А тебе со мной неинтересно! Ты взрослый и у тебя своя жизнь! И даже потом… я… я всегда все делала первой, сама все предлагала, а ты…       Она почему-то покраснела, и Бен вдруг представил, что даже когда не был мудаком, вел себя как бесчувственное бревно. Черт!       — А я?       — А ты… ушастая оглобля!.. Ты…       Их снова подтолкнули сзади, заставляя пройти через какую-то увитую зеленью арку, и они неожиданно оказались на вершине холма. И вдруг все преобразилось. Откуда-то сверху посыпались розовые лепестки и закружились вокруг них, Бен с удивлением понял, что на Рей теперь роскошное платье принцессы, а сам он в каком-то… Черт! Как это назвать? Черный камзол? Что за…       К подножию установленной посреди площадки статуи, изображавшей какую-то даму с цветами в волосах, неожиданно выскочили белые кролики. На растущих рядом розовых кустах и ветках цветущего боярышника расселись разноцветные птицы.       “Что за гребаный “Дисней”! Разве что не поют” — успел подумать Бен, и птицы с кроликами тут же запели что-то такое приторно-романтичное, что казалось, будто в ушах начинает расти сахарная вата.       — Черт! В смысле…       Рей тоже выглядела ошарашенной и изумленно оглядывалась по сторонам.       — Бен, я… не знала, что…       — Нет уж, — вдруг решительно заявил он и сердито потащил ее к статуе. — Раз ты там себе надумала черт знает что и сомневаешься… я тебе докажу! Он остановился прямо у статуи и, все еще крепко держа руку Рей, коснулся их сплетенными пальцами вытертого до блеска места в изножье — явно именно сюда все влюбленные и клали руки, когда клялись.       — Так вот! — Он пристукнул по камню их соединенными руками. — Я, Бен, Ушастая Оглобля, клянусь тебе, Рей, Противной Малявке, что буду любить тебя в болезни и здравии или как там это… да! Любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии и… даже смерть не разлучит нас! После смерти тоже буду любить, короче! Понятно тебе?       Он сердито глянул на нее — она все еще продолжала сверкать глазами и фыркнула.       — Раз так, тогда я тоже! Я, Рей, Чудовище Мелкое, клянусь тебе, Бену, Перделке Гоблинской! В том же самом! Любить всю жизнь и после смерти тоже! И не просто любить, а буду рядом с тобой всегда, так что даже не думай, что нашел удобную лазейку про какое-нибудь “любить на расстоянии” и заниматься своими делами без меня!       — Ничего я не искал! И ты первая от меня взвоешь! И сама наверняка захочешь сбежать!       Колокол где-то над ними прозвенел так неожиданно, что Бен вздрогнул. Все снова резко изменилось — они с Рей оказались в своей обычной одежде, лепестки перестали падать, кролики и птицы замолкли и разбежались.       Как будто даже солнце перестало так ярко светить, а от места, где они стояли, протянулась стрелка, указывающая на выход с надписью “Не задерживайтесь!”       — Пошли, — сердито бросил Бен и снова потащил Рей за руку к выходу. Они опять вышли через зеленую арку, только уже с другой стороны, и тут вдруг оказалось, что перед ними стоит повозка, украшенная лентами и запряженная белыми лошадьми. В гривах у них тоже были разноцветные ленты и колокольчики.       “Да черт побери!” — выругался он про себя, потому что надеялся, что вся нелепая церемония уже окончена, но кучер вдруг обернулся:       — Прошу! Ваш экипаж! Не задерживайте очередь, пожалуйста!       Взяв Рей под руку, Бен усадил ее в повозку и вспрыгнул туда сам, захлопнув за собой дверцу. Кучер тут же тронул лошадей, и Бен увидел, что к месту, откуда они отъехали, тут же подкатила следующая повозка.       — И между прочим… это ты от меня сбежал! — бросила Рей и отвернулась, глядя в сторону.       Черт! Он сжал кулаки, потому что это было… несправедливо, черт возьми! Что она несет вообще?       — Сбежал? Ты сама сказала, что… я должен был поехать на север? Что это была моя работа!       — Сказала! И что с того?       — То есть ты хочешь, чтоб я тебя с собой таскал везде?       — То есть ты меня стесняешься?       — Рей, что ты несешь вообще! Я не выбирал стать мудаком!       — Откуда мне знать?! — выпалила она.       Он понимал, что их обоих захлестнула обида и они говорят вообще не то, что думают, но почему-то не мог остановиться.       — То есть твой Бен был таким мудаком, что в любой ситуации добровольно выбрал бы стать мудаком?!       — Не смей оскорблять моего Бена!!!       Кучер с интересом оглянулся на них, и Бен понял, что орут они слишком уж громко.       — Все, умолкаю, ваше величество, — фыркнул он тихо и отвернулся.       — Это я величество? Да ты на себя посмотри! — со всей возможной язвительностью парировала Рей.       Он закусил губу, твердо решив не отвечать, потому что хоть кто-то из них двоих должен был наконец включить мозг. Повозка в это время, подпрыгивая и покачиваясь, ехала по булыжной мостовой среди узких улочек и каких-то совершенно пряничных домиков. Все было украшено сердечками и цветами.       — Приехали! — неожиданно объявил кучер и, соскочив с козел, открыл для них дверцу повозки.       — Сколько с нас? — буркнул Бен, спрыгивая на мостовую и вытаскивая за собой Рей.       — Оплата экипажа входит в стоимость домика для влюбленных.       Он указал на милый домик с калиткой, украшенной розами. Дверь была гостеприимно приоткрыта. А в ней торчали ключи.       О боги! Если бы он только знал…       — Спасибо, — Бен, скинув заплечный рюкзак, достал деньги и мрачно сунул кучеру мелочь. — На чай.       — Благодарю вас, сэр.       Домик для влюбленных! Домик! Цветы! Бен прошел по песчаной дорожке, все так же таща за собой за руку Рей. Вошел в дом и захлопнул дверь.       Наступило молчание. Они оба тяжело вздохнули, а потом взглянули друг на друга.       — Прости меня, я не знаю, что на меня на… — начали они одновременно и одновременно же не договорили, потому что он притянул к себе Рей, а она обхватила его за шею, и, захлебываясь, они принялись целоваться, невнятно шепча между поцелуями.       — …мне просто было так больно…       — ...я просто так боюсь тебя потерять… не вспомнить… что я изменился…       — …что ты меня забыл и больше не любишь…       — …что после всего, что я натворил…       — ...что тебе лучше без меня…       — …что я такой тебе не нужен…       Он держал ее в объятиях, пропуская через себя ее обиду, боль, унижение: всё, что ей довелось пережить за годы разлуки. Понимая, что рана до сих пор болит, что до исцеления еще далеко, что эта ее вспышка, такая нелепая на первый взгляд, была необходима, чтобы выплеснуть этот яд, разъедавший ее изнутри. Что она любила его все равно, несмотря ни на что, и весь этот ужас от содеянного, который испытал он сам, когда узнал, в кого превратился, она испытывала тоже, потому что так и не смогла вырвать свою любовь из сердца.       — Прости меня, — вздохнул Бен наконец, чувствуя, как они оба успокаиваются. — За всё.       Рей всхлипнула еще раз, уткнувшись ему в плечо, и они постояли так немного, обнявшись, а потом оба огляделись.       В домике была всего одна комната, отделенная от небольшой кухни и украшенная в самом зубодробительном романтическом стиле. Посередине стояла огромная кровать, вся увитая розами, на полу были расставлены свечи, балдахин с сердечками свешивался с потолка, а полотенца на постели были свернуты в виде целующихся голубков.       Бен вздохнул, созерцая это великолепие, от которого становилось неловко. В конверт на стене — разумеется с сердечками! — были всунуты рекламные буклеты про организацию свадеб.       — А тут еще какая-то дверь! — вдруг заметила Рей.       Бен прошел за ней, и они оба замерли на пороге. За дверью оказалась довольно просторная ванная со всем необходимым: с душевой кабиной, двумя огромными пушистыми халатами, полотенцами разных размеров, свернутыми в рулоны, кучей разных баночек с притираниями, а главное — с большой ванной, полной воды, на поверхности которой, разумеется, плавали лепестки роз.       Рей шагнула вперед и потрогала воду.       — Теплая!       И он вдруг вспомнил. Их хижина, в которую он ухитрился притащить ванну. Потому что… хотел увидеть Рей полностью обнаженной. Хотел трогать ее вот такую, быть с ней рядом, посадить ее к себе на колени. Но боялся попросить, боялся слишком давить, торопить, боялся, что это будет выглядеть как настойчивость и грубость. Он был старше, он был принцем, он каждый раз рядом с ней умирал от желания просто взять и наконец получить то, о чем так давно мечтал, что постоянно видел в таких мучительных горячих снах. И этот его план с ванной, такой отчаянный и глупый… Он вспомнил, как стоял там, делая вид, что ему все равно, как она захочет принять ванну: с ним или без него. Что это просто… теплая ванна. Приятный сюрприз, потому что тот день выдался на редкость холодным и сырым. А сам… едва не орал про себя в отчаянном желании, чтобы она захотела. Чтобы сама его позвала.       Может быть, он был слишком осторожен, пытаясь скрыть свою одержимость. И ее фраза, что ей самой пришлось все предлагать, самой приходилось делать первый шаг… Может быть, это было для нее… если не унизительно, то просто обидно? Он вдруг увидел все это словно бы ее глазами: его сдержанность, которую можно было принять за снисходительность к влюбленной малявке. Его показное бесстрастие, когда он сам весь пылал внутри и изо всех сил пытался не потерять над собой контроль, но все равно не мог до конца с собой справиться и набрасывался на нее, как голодный зверь. Единственное, чем он тогда гордился, что все же никогда не переходил грань первым, всегда ждал шага от нее, достаточно ясного “да” или даже просьбы, чтобы сделать что-то большее. Но он никогда не думал, как именно это видит Рей.       — Я… бы хотел залезть с тобой в эту ванну вместе. Если ты не против.       Она улыбнулась и начала расстегивать рубашку. Бен потянулся к поясу своей купленной в той деревне туники и замер.       — У меня шрамы. Много.       — Я видела, — она скинула рубашку. — На конкурсе. “Ах, Мэтт, ты какой опааасный!”       Он фыркнул, почему-то вдруг чувствуя смущение. Тогда, давно, все между ними происходило естественно и понятно, а сейчас… сейчас эта их связь тоже словно была вся в шрамах. И он не знал, получится ли как-то вернуть все назад. Или хотя бы привыкнуть к тому, что есть…       — Ну… вблизи они могут быть не такими… мм… В общем, приятного мало. Меня после той аварии по кусочкам собирали. Проклятые осколки… Помню, врач даже сказал, что я как будто не в машину врезался, а в зеркало влетел, которое меня насквозь прошило. Даже из сердца, говорят, достали…       Он вздрогнул, почувствовав, что не может уловить какую-то странную мысль, мелькнувшую, как вспышка. Но Рей в этот момент стянула с себя рубашку и осталась в одной повязке, стягивающей грудь, и Бен замер, глядя на нее.       Веснушки. Он вдруг вспомнил, как целовал их. Вспомнил, как в тот раз Рей пришла в этом невозможном платье, которое хотелось немедленно стянуть с ее плеч, раздеть ее, почувствовать под пальцами и губами ее грудь, прикоснуться к ее коже. Как он тогда еле сдерживался, а когда Рей сама прижала его руку, пытавшуюся неловко поправить съехавшую ткань, и он почувствовал под ладонью ее затвердевший сосок…       Черт! От всего этого разом он вспыхнул. В паху все стремительно наливалось жаром и мучительно пульсировало. Он стоял, как идиот, и понимал, что если сейчас снимет еще и штаны, то Рей все увидит. Это скрыть невозможно. Да даже и в штанах, черт подери, он все равно… И снова выходит, что она все делает первой? Нет уж.       Рей смотрела на него, прикусив губу, как будто не знала, что будет дальше, как будто ждала, и он, стащив с себя тунику и оставшись обнаженным до пояса, решительно шагнул к ней. Развернул ее к себе спиной, прижал покрепче. Поцеловал в плечо с россыпью веснушек. Провел ладонью от ее живота вверх, груди, просунул пальцы под край повязки и шепнул на ухо:       — Сниму?       Бен чувствовал ее дрожь. И удовольствие. Как она вспыхнула в его руках. Как качнула бедрами, явно отчетливо ощущая его напряженный пах.       И снова воспоминание о том, как они… Он вздрогнул от страшной мысли.       — Рей?       — Мм? — расслабленно отозвалась она, прижимаясь к нему еще ближе.       — Слушай, когда… когда я вернулся мудаком, я… — Он зажмурился, потому что даже допускать это предположение было жутко. — Я ничего не… мы с тобой же, и я…       — Нет, — сказала она спокойно. — Ты как будто тогда вообще забыл, что между нами что-то было. И ничего мне не сделал… в этом смысле. Обращался, как со всеми. Просто как со всем своим прошлым, без различий. И даже если и бил по больному, то… никогда не касался этой темы.       Бен облегченно выдохнул. Хотя бы в этом… Хотя бы здесь не было шрамов. Хотя бы это — самое драгоценное — удалось сохранить целым.       Он снова поцеловал ее в плечо, а потом в шею, и обеими руками, стянув наконец повязку, накрыл ее грудь.       Рей издала полувздох-полувсхлип, подалась назад, к нему, ерзая, прижимаясь бедрами к его паху, явно желая большего, и он просто больше уже не смог. Все плыло перед глазами, и в ушах звенело от возбуждения, он ничего уже не видел и не чувствовал, кроме того, что она была тут, в его руках — горячая, податливая, ждущая, его Рей — что она его хотела так же отчаянно, как и он ее. Что они оба так истосковались, так изголодались друг по другу, и невозможно было остановиться, невозможно было уже терпеть, невозможно…       — Боюсь, — выдохнул он ей на ухо неожиданно хрипло, втискивая ее в себя еще сильнее, лаская, трогая, жадно касаясь ее обнаженной кожи, так что, казалось, эти прикосновения искрили, заставляя их обоих дрожать и плавиться, — что долго нежиться в ванной не получится.       Рей обернулась в его руках, глаза у нее были совершенно шальные, темные, с расширившимися зрачками.       — И не надо…