Союзники

      Гермиона хочет убить время. Но оно бьёт её наотмашь в ответ, давая хлёсткие и грубые оплеухи.       Боже, дай ей ещё несколько минут. Разве это так много?       Как же хочется растянуть эту ночь на несколько суток, чтобы успеть сохранить в отпечатках ладоней на его теле своё присутствие.       Пусть время, отведённое им, никогда не иссякнет. Пусть лучше оно убьет её, чем снова лишит её возможности быть с ним.       Пусть Гермиона проснётся рядом, чтобы узнать, что война, наконец, окончена, а впереди — недели и годы обычной жизни.       Как же Гермиона жаждет этой обычной жизни.       Гермиона несколько раз обводит на его голом бедре руну защиты, щурясь от первых лучей непрошеного солнца, проникающего в квартиру сквозь приоткрытое окно. Грудная клетка Драко вздымается от размеренного дыхания. Его пальцы путаются в её волосах.       Умиротворение.       Ей хочется, чтобы этот момент длился вечно.       Гермиона Грейнджер не из тех, кто верит в приметы или обереги. Этот жест с руной бесполезен, бессмысленен, но она всё равно двигает пальцами по знакомому маршруту. Она снова рисует знак, вдыхая запах его тела и стараясь навсегда запомнить его.       Просто на всякий случай. Вдруг это её последний шанс.       Потому что ты никогда не думаешь, что последний раз — это последний. Ты думаешь, что будут ещё. Ты думаешь, что у тебя в распоряжении вечность, но это не так.       Ничто в этом мире не длится вечно.       Это позволяет ей смириться с тем, что рано или поздно он покинет её. Уйдет, оставляя гадать, какова вероятность снова увидеть его лицо и коснуться кожи. Услышать голос, чтобы начать бессмысленной спор и поцеловать в сухие обветренные губы, прерывая и не давая договорить.       Отпускать его обратно с каждым разом всё тяжелее. Хуже только ожидать новостей, сжимая потные ладони в кулаки и ощущая, как сердце бешено бьётся об рёбра.       Каждый раз она останавливается перед дверью в их укрытие, умоляя всех богов и каждого злого духа этого мира дать ей увидеть его ещё раз.       Наверное, это то самое, чего она так долго ждала и что так хотела найти. Наверное, это любовь.       Хотя Гермиона не может объяснить то, что чувствует к нему. Всё же «любовь» — всем известное и слишком узкое слово. В эти шесть букв не вместить то, что родилось между ними в эти короткие незаметные ночи в этой долгой суровой войне.       Тысячи часов кинолент и сотни страниц книг твердили ей, что сказка о любви может случиться с каждым.       Реальность же оказалась обманчиво далека от идеалов, которые она усвоила в детстве.       Человек, которого она «полюбила», был её полной противоположностью: он не разделял её взглядов и презирал за идеалы. В первые месяцы знакомства они не ходили на свидания, а сражались по разные стороны баррикад. И вместо утреннего кофе в уютном кафе Лондона, их встречи-пятиминутки проходили в одной из штаб-квартир Ордена, где они передавали зашифрованные данные. Их первый поцелуй случился после её первого убийства, а после первого секса она долго рыдала на его груди, оплакивая очередную смерть. Он не заканчивал за неё фразы, и она навряд ли могла бы назвать его своей родственной душой.       Она стала его связным. Он же был шпионом, выкупившим свою свободу. Они заключили сделку, даже не подозревая, насколько крепко и прочно эти узы свяжут их.       Война, разрушая всё на своём пути, удивительным образом соединила их судьбы, лишив права выбора. Война создала их: чувства выросли из недосказанности, боли и отчаяния.       Возможно, потеряться в друге друге — лучше, чем навсегда утратить себя. Когда кроме пепла и грязи, нечем больше дышать. А каждый день — время ожидания собственной смерти. Единственное, что помогает держаться, — люди.       Потому что хроника всего мира — это кадры жадности, тупости и лжи, но всё же некоторые люди в ней — светочи. Как же иронично, что одни люди так легко начинают войну, чтобы другие мечтали её закончить. Иногда выбор одного человека может перевернуть ход истории.       — Ты скоро прожжёшь мне бедро этой руной, Грейнджер, — хрипит он, проводя пальцем по выступающим позвонкам на шее. — Ау! Эй, это нечестно. Перестань щипать меня.       По спине бегут приятные мурашки. Она прячет улыбку в его бедро, подавляя смешок. Через несколько секунд Гермиона нависает над ним, позволяя его рукам сомкнуться на её талии, сжимая. Ладонь касается светлого шрама, окольцовывающего серыми ошмётками знакомую змею на его предплечье.       — Тебе лучше? — серьёзно спрашивает она, пристально всматриваясь в его лицо. — Больше нет болей?       — Грейнджер, всего лишь иссечение, — самоуверенно выдаёт он, прищуривая глаза. — Ничего серьёзного.       Гермиона поднимает брови, нагибаясь над ним и сталкиваясь своим лбом с его. Кудри накрывают их, словно облако.       — Ты чуть не лишился руки, — укоризненно шепчет она, нежно толкая его кончик носа своим.       — Не лишился же, — выдыхает Драко ей в рот. — Ты всё же не так бесполезна, как кажется на первый взгляд.       — Очень смешно, — произносит она, оттягивая его нижнюю губу и крепче прижимая его руки к кровати. — Не недооценивай риск при операциях, Драко. Когда-то меня не будет, чтобы помочь тебе после нападения Ордена.       — Что ж, Грейнджер, — тянет он, опираясь на локти и заставляя её откинуться назад, упираясь руками в его грудь и зардев от неспешного толчка бедёр. — Тогда тебе придется иметь дело с калекой. Возможно, ты бросишь меня, если, конечно, не соблазнишься моим ветеранским пособием. Сколько оно там, десять галлеонов, двадцать? Меня точно лишат наследства…       Драко прерывается, приоткрывая рот. Его хватка на талии усиливается. На лице проявляется печаль. Он хмурится, сдвигая светлые брови и отводя глаза.       Она знает, о чём он думает.       Она и сама часто рассуждает о том, как жить, если война сделает из тебя инвалида — один из редких даров пощады, которые она может преложить. Смогла бы она перетерпеть эту беспомощность, если бы, например, лишилась ног или рук? Наверное, нет, не смогла бы.       Всё же в одиночку это невозможно вынести.       Но она не одна.       В чем Гермиона уверена точно, что случись это с Драко... Она бы не бросила его. Конечно, она бы осталась. Чтобы не дать ему сломаться от груза бессилия и вины.       И рано или поздно они бы обязательно справились с этим. Как справятся с этой войной, дожив до победы.       Когда-нибудь.       Гермиона внимательно смотрит на него, оглаживая острые ключицы ладонями. В его взгляде слишком много уязвимости, чтобы не отвести глаз.       — Мне всё равно, — она целует его в плечо, проводя губами по знакомому созвездию родинок.       — Что «всё равно»? — низко переспрашивает он её, приподнимая большим пальцем подбородок. Его внимательный взгляд не позволяет ей уйти от ответа.       Гермиона глубоко вздыхает, обрамляет ладонями его лицо и уверенно говорит:       — Даже если бы тогда ты лишился руки, мне было бы всё равно. И даже если бы это была не рука, а что, серьёзнее, это бы точно ничего не изменило.       Он смотрит на неё несколько долгих тягучих секунд, прежде чем яростно впиться в губы и перевернуть её, вжимая тело в тёплую постель.

01:20. Штаб-квартира Ордена Феникса.

      В её жизни были две тяжелые катастрофы: то утро, когда началась война, и тот момент, когда она осознала, что потеряла его.       Все два раза судьба жала на газ до упора, оставляя управление в её слабых руках. Гермиона никогда не знала, что делать, вцепляясь в руль и продолжая ехать вслепую.       Сегодня же тормоза сгорают, а она на максимальной скорости летит в пропасть. От криков Драко она теряет последние остатки самоконтроля.       Его надрывные стоны боли ломают ей позвоночник надвое.       Сейчас каждая минута её жизни — крушение.       Гермиона часто представляла, как найдет его. Обретёт утраченное счастье, сжимая его, здорового и целого, в своих объятиях. Но минуты радости от воссоединения похищает реальность: Драко не узнаёт ни её голос, ни имя. От того человека, которого она полюбила, не осталось ничего кроме страха и выступающих костей под разодранной кожей.       Каждый раз, стоит ей заговорить о лаборатории, его накрывает паническая атака. Дорога до дома — ад. Ей приходиться оглушить его, чтобы доставить к себе в квартиру и начать оказывать первую помощь. Когда он приходит в себя, всё повторяется.       Крики, сопротивление и оскорбления в её сторону.       Он ненавидит её, пока она пытается спасти его.       Забавно, что даже после войны между ними ничего не меняется.       Отчужденность, от которой Гермионе хочется сбежать в другую комнату, отпечатывается на его лице. Неожиданно, Драко превращается в незнакомца, которого она никогда не знала.       Всё, что касается их отношений, стёрто из его памяти. Она даже не уверена, помнит ли он то, кем был и чём именно занимался на войне. Как они встретились? Кто она, и что их связывало?       Память побеждает смерть. Не так ли?       Гермиона постоянно повторяет себе это, скуля от горя долгими, невыносимо долгими ночами и прокручивая в мыслях моменты их прошлого.       Память должна победить смерть — вот о чём она просит каждый раз, закрывая глаза и представляя его лицо.       В самые тёмные минуты скорби она тешила себя надеждой, что всё станет как прежде, когда она найдет его.       Сейчас Драко перед ней. Дрожит и хрипит, сжимая горло слабой рукой и дёргаясь от судороги мышц.       Она нашла его. Он не умер.       Только теперь надежда превращается в бутафорию, которой нет места в узости этой душевой, где льющаяся вода заглушает его крики, а кожа на пальцах разбухает от попыток вымыть его. В этом мире больше нет места Гермионе, которая верила в лучшее и до последнего надеялась, что всё обойдется.       — Не трогай меня!       От каждого хрипа её сердце дробится на мелкие части. Гермиона придерживает его за плечи, отскребая от кожи бедёр ссохшиеся лохмотья.       — Я не наврежу тебе, — повторяет она снова и снова, продолжая соскабливать лоскуты один за другим, надавливая на голень. — Ты в безопасности, Драко.       — Я ничего… — протяжный всхлип. — Я ничего не делал, я клянусь! Прошу, только…. Я не виноват.       Он продолжает бороться с ней, беспомощно размахивая руками. Слепота мешает ему сориентироваться, и вместо того, чтобы ударить её, он нечаянно выворачивает запястье, упираясь в кран.       — Я знаю, — сглатывает Гермиона, пытаясь сдержать слёзы. — Я знаю, милый. Все в порядке.       — Не трогай меня!       Он уворачивается от её прикосновений, сопротивляясь и прижимая дрожащие тонкие руки к груди в жесте защиты:       — Хочешь убить меня? Давай… Давай же, драккл!       Кашель вырывается из его горла, заставляя её остановиться и перестать касаться его. Его грудная клетка сотрясается от надломленных звуков.       — Нет, я помогу тебе, — твердо повторяет Гермиона, отдирая его напряженные запястья от выступающих ребёр и пытаясь осмотреть следы от кандалов. — Я хочу помочь тебе, Драко.       — Врёшь! Я не верю… Ты лжёшь… — он вырывает руки, стараясь увернуться от её прикосновений. — Вы всегда лжёте… Все вы…       — Это правда, Драко.       — Иди нахер! — его слабый толчок даже не сбивает Гермиону с ног.       — Драко… Я прошу тебя…       В ответ он брыкается, увлекая её на плитку и пытаясь выскользнуть из её хватки. Его локоть больно ударяется о бок, пока она пытается подняться. Он ползёт от неё, стараясь подтянуться на руках и встать, но ноги из-за слабости мышц отказывают. Драко падает в бурую лужу собственной крови, тяжело дыша и сжимая от бессилия кулаки.       — Ненавижу! Чтобы вы все сдохли! — сипит он. Его последние слова переходят в рыдания. — Ненавижу эту войну, ненавижу! Ненавижу!       Гермиона встаёт, убирая мокрые кудри с лица и касается его плеча, от чего он дёргается.       — Всё хорошо. Ты в безопасности. Клянусь, я не причиню тебе вреда.       Обессиленный, он больше не борется с ней, а только понуро упирается подбородком в плитку, дрожа всем телом. Гермиона леветирует его на прежнее место, чтобы продолжить. У неё, наконец, получается содрать оставшийся кусок ткани с бедра и обработать глубокий загноившийся порез. До последнего она старается не смотреть на его лицо, избегая глаз.       — Убей меня, — тихо просит он, хватая её за запястье и дёргая его на себя. Гермиона сдавленно сглатывает, ощущая как горло сжимают тиски. — Убей меня, кто бы ты не была, чёрт возьми! Зачем я тебе? Зачем…       В этот раз она молчит, не убеждая его и сглатывая от горечи между ребёр. Убирает руку, всеми силами стараясь не слушать мольбы, пока произносит следующее лечебное заклинания. Как только Гермиона концентрируется на его словах больше секунды, они прожигают кожу.       — Я так устал… Убей меня и дело с концом… Убей меня… Прошу тебя…       Слёзы бесконтрольно льются из глаз. Она роняет палочку, утыкаясь ладонями в колени и всхлипывая.       Черт возьми… Соберись, Гермиона.       — Убей меня, — в бреду шепчет он, откидывая голову назад и сглатывая. — Умоляю тебя. Я больше не могу… Всё это время… Я больше не выдержу.       От его слов не хватает воздуха в лёгких. Она не может дышать.       — Убей меня. Просто убей меня.              Когда смерть превратилась в вариацию пощады? Когда его довели до рубежа, после которого собственная жизнь потеряла ценность?       Она хочет забрать его далеко-далеко отсюда. Увезти в тепло, укрыв от пробирающего до костей холода. Если бы только она могла поцеловать его, разделив с ним все страдания. Коснуться его кожи, чтобы залечить его душу.       Если бы…       Драко, наконец, прекращает умолять её. Его молчание делает только хуже. Это до боли непривычно после всех часов разговоров, которыми они занимали себя в бессонные ночи.       Гермиона сжимает палочку, проглатывает слёзы, вытирает боковой стороной ладони глаза и продолжает залечивать раны.       Всё, на что хватает сил — промывать порезы, вынимая осколки стекла и накладывая швы заклинанием. Её руки бьёт мелкая дрожь, с который не получается совладать даже на пятую попытку. Тёплая вода из душа растекается серыми ручьями на светлой плитке, омывая углы его тела. Одежда противно липнет к коже. Она упрямо шепчет заклинания, стараясь не обращать внимание на количество шрамов и ожогов, которые видит впервые.       Она помнила карту его тела до мельчайших деталей. Все спрятанные родинки. Каждое несовершенство.       Сейчас же каждое новое увечье кажется чужеродной несправедливой ошибкой, произошедшей по её вине.       Их не было бы тут, если бы она нашла его сразу. Если бы успела вовремя и приложила больше усилий… Если бы не была такой наивной дурой, рассчитывающей на помощь союзников…       Если бы…       С каждым проступающим куском кожи под слоями серо-бурой грязи растёт её уверенность: то, что Пожиратели делали с ним, эти два года — чудовищно. Даже заключение — лучшая перспектива, чем пытки в грязном, забытом богом подвале.       Ни один человек не достоин такой судьбы. Особенно человек, которому она отдала своё сердце. Она предала его уже тогда, когда согласилась пойти на сделку с Кингсли.       Псы лишили его зрения, потому что она пошла на этот риск.       То, во что он превратился. То, что пережил. Всё это — её вина.       И она бы хотела, что бы он осудил её. Накричал, отчитал или даже ударил. Что угодно, кроме страха, с которым он смотрит на неё.       Старые побледневшие шрамы перекрывают новые красные. С челюсти до колен они липнут к его телу, как защитная пленка. Щиколотки охватывают тёмные следы от цепей. В центре груди растёт огромный ком боли и горя.       Она выжимает губку, протирая его лицо и стараясь представить себе другого Драко. Занозу-в-заднице-Драко. Вредного и саркастичного из далёкого прошлого, который улыбается уголком губ и ненавидит морковный торт.       Не получается. Кажется, теперь картина его обезображенного лица замещает все другие воспоминания о нём.       Она проводит пальцами по его щеке, оставляя грязный размазанный след. Он опускает подбородок вниз, отворачивая голову от её руки, издавая еле-различимое шипение.       Гермиона надеялась, что конвейер жертв и калек перестал двигаться после окончания войны. Сегодня она вдруг осознает, что на самом деле он никогда и не останавливался. Просто у неё не было больше сил смотреть, как насилие порождает новое насилие, завязывая на их шеях петлю.       На войне всегда думаешь, что следующий раз будет легче, чем предыдущий. Ты не будешь так реагировать, и кровь от ранений товарища на твоих руках не будет настолько красной.       И что ты успеешь спасти человека прежде, чем возьмёшь на себя бремя вины. Он, конечно же, умрёт до того, как ты выпросишь у бога чуда или спасения. Если, конечно, ты веришь в бога. Потому что если нет — каждая смерть останется с тобой до последнего дня.       Ты надеешься, что когда-нибудь война превратиться в привычку. И ты наконец-то сможешь ответить на мучающий тебя вопрос: «зачем?»       Зачем всё это?       Но сколько не спрашивай — бесполезно, потому что каждый в глубине души знает: по-другому было нельзя, хотя и хотелось иначе.       Вы убиваете их. Они вас. Круг не разомкнуть, а остановить себя равноценно предательству. В конце концов, грани размываются, и внезапно ты больше не понимаешь, кто ты. Кто враг, а кто друг. И на какую жертву ещё можно пойти ради победы?       Ненависть, пропитывающая тебя и друзей, меняет вас постепенно, но безвозвратно.       Наблюдать, как люди, которых ты знал с детства, ломаются или сходят с ума — всё равно, что следить за таймером на бомбе. Рано или поздно обратный отсчёт дойдет и до тебя. А, может быть, только до тех, кого ты любишь?       Все вы — всего лишь простые собранные схемы в этом механизме жестокости и лжи. В итоге, ты всё равно станешь тем, против кого так усердно сражался вначале.       И не будет никакого триумфального шествия, памяти о подвигах и славы героям. Будет только страдание, грязь и боль, которую не заглушит ни один утешительный приз.       И красные маки расцветут на братских могилах, напоминая о днях кровопролития и борьбы. Их бутоны — раны земли, оставленные убийцами-людьми.       Она залечивает последний порез под ключицей. Драко вздрагивает каждый раз, когда тёплые потоки магии касаются кожи. Вялый и измождённый, он опять слепо пытается убрать её руки.       Она не снимала пожелтевшую повязку с левой стороны лица, откладывая неизбежное до последнего.       Сейчас от предстоящего у нее стынет кровь в жилах.       Она протягивает руку, замирая и зажмуриваясь. Мерлин, дай ей сил выдержать. Потому что если не она, то никто.       Гермиона глубоко вздыхает и открывает глаза. Снова касается его щеки, и он тут же вздрагивает, словно от пощечины.       Вдавливает голову в плечи — Мерлин, Драко боится её.       Он никогда и никого не боялся. С самого первого дня их столкновения его равнодушие к смерти и опасности удивляли её, а сейчас….       Они сломали его. Уничтожили и растоптали. И это её вина.       — Драко…       — Не трогай меня, — слабо умоляет он, ещё больше съёживаясь.       — Ш-ш-ш…       — Не надо. Пожалуйста… Лучше убей, — его голос утрачивает все интонации, превращаясь в бесцветное эхо. — Я не хочу...Лучше убей...       Гермиона проводит палочкой по носу и знакомым высоким скулам. Лечит порез на челюсти и губе, отворачивая его лицо вбок.Промывает волосы, массируя кожу голову и разлепляя серые колтуны, пока не проглядывают светлые пряди. Снова омывает его, закутывая в полотенце и тщательно вытирая от влаги, не давая замерзнуть.       Остаётся опоследнее и самое страшное — глаза.       Мерлин…       Одев и отлеветировав его на кухню, Гермиона оставляет его обессиленного свисать с дивана. Отворачивается, глубоко выдыхая в попытке успокоиться. Начинает искать обезболивающее, которое помогло бы унять его боль от обработки столь серьёзной раны. Среди бумаг и грязных склянок она, наконец, находит нужные зелья.       Заставить себя обернуться тяжелее, чем она думала.       — Сейчас я дам тебе кое-что, будет легче, — осторожно предупреждает Гермиона, оборачиваясь к нему и не зная, какой именно реакции стоит ждать.       — Нахер тебя…       До того как его рот произносит последний звук, Драко делает слабую попытку встать и снова валится на пол. От этого глухого стона хочется зажать уши, лишь бы никогда больше не слышать эти звуки боли, продирающие кинжалом её сердце. Всё повторяется по кругу. Она понуро садится рядом с ним, поднимая его тело на диван и ощущая его сопротивление.       — Я прошу тебя, Драко. Прекрати бороться…       В ответ он пинает её коленом в живот, от чего Гермиона сгибается вдвое от боли. Она не выдерживает, связывая его и проклиная себя за это.       — Сейчас ты точно убьёшь меня, — выдыхает он, пока верёвки обматываются вокруг его тела, сжимая и сдавливая. — Убей меня. Давай.       — Нет, — отвечает Гермиона, сев на диван и уложив его голову к себе на колени. — Я не собираюсь убивать тебя.       Она убирает отросшие светлые пряди со лба, сглатывая:       — Я собираюсь спасти тебя. Я должна спасти тебя.       Гермиона вливает в его горло два флакона: зелье покоя и настойку растопырника, насильно заставляя глотать и давиться мутной жидкостью. Пальцы раскрывают рот, сдавливая его подбородок и прижимая голову к груди. Драко хрипит,пытаясь выплюнуть лекарство.       Но в итоге зелье действует, и он сдаётся: мышцы расслабляются, искривленный рот сжимается в тонкую линию, уголки опускаются.       — Вот так, хорошо, — шепчет она, мысленно подготовляя себя к предстоящему. — Хорошо.       Следующие несколько минут жизни Гермиона запомнит навсегда и никогда не сможет забыть.       Клеймо в её памяти.       Перебирая пальцами его чистые влажные волосы, Гермиона касается края бинта. Она начинает отдирать ткань, слизывая солёную влагу с губ и не давая Драко дёргать головой.       Она снова плачет. В груди невыносимо жжёт. Руки двигаются на автомате, но мысли путаются, кричат и разрывают голову на части.       Он издает нечеловеческий вопль с каждой её попыткой убрать повязку с лица. Гермиона обещает ему, что всё это скоро закончится. Стараясь убедить себя, что осталось совсем немного. Совсем чуть-чуть.       Она тянет бинт.              Мерлин, она не сможет… Не сможет…       Прости меня, боже…       Драко выгибает спину, выкрикивая проклятия. Верёвки, опутывающее его тело, скрипят от натяжения.       Прости, что меня не было рядом, когда ты более всего в этом нуждался…       Прости, что отпустила тебя тогда, когда должна была умолять остаться…       Звук рвущейся ткани и запах гноя. Тёмная корка осыпается на его лицо. Гермиона продолжает, стирая пот с его лба. Белые ворсинки остаются на пальцах, пока она отдирает повязку с брови и щеки.       Прости меня…       Она успевает извиниться ещё сотню раз, прежде чем заканчивает.       Драко затихает, дрожа всем телом. Под бинтом глаз рассечён надвое. Роговицу пронзает неровный порез, переходя на бровь и щёку. Видимо, те, кто мучали его, хотели взять левый, но что-то пошло не так. От вида раны к гландам поднимается тошнота, а боль в груди увеличивается в стократ. Она зажимает рукой рот, стараясь не дать эмоциям волю.       Не получается.       Гермиона рыдает, всхлипывая и захлёбываясь в слюнях. Она не может остановиться.       Плачет от ощущения беспомощности и вины.       Драко бредит, продолжая трястись.       Ей нужен целитель. Срочно… У неё нет квалификации, чтобы справиться с такой тяжёлой раной.       Ей нужен целитель, чтобы спасти его зрение.       Она же не может оставить его тут. Выход…       К кому ей идти сейчас? Кто в здравом уме поможет ей?       Как ей доставить его к целителю, как....       Она ловит ртом воздух, ощущая как горячие слёзы застилают глаза. Капли капают на его бледную кожу. Гермионе кажется, что её сердце вырвали, оставив открытую кровоточащую рану.       Она не сразу реагирует на стук в дверь, продолжая молча плакать и осматривать его раны снова и снова. Кто бы это не был, пусть убираются! Она не настроена принимать гостей. Но стук не стихает ни через минуту, ни через десять.       Гермиона не выдерживает и встаёт, осторожно убирая голову Драко с колен. Тот стонет от перемены положения. А Каждый шаг к двери заставляет слёзы литься сильнее. Горечь продолжает разъедать её изнутри.       Если за ним пришли, то кто бы там не был, — она убьёт их. Она больше не позволит им забрать Драко у неё. Ни за что.       Гермиона сжимает палочку, готовясь тут же послать заклинание, если всё пойдет наперекосяк.       Гермиона резко открывает дверь и замирает, увидев озадаченное лицо Гарри и красного от возмущения Рона. Гарри успевает поджать губы и почесать шрам, прежде чем Рон врывается в квартиру, вынуждая пятиться и принять оборонительную стойку. Он втаскивает Гарри за собой и захлопывает дверь, накладывая несколько защитный заклинаний и оглядываясь.       — На Драко Малфоя выписали ордер на арест. Ты проходишь по делу свидетелем. Он здесь? — задаёт вопрос Рон, ища глазами подтверждение. — Он здесь, черт возьми, Гермиона?!       Гермиона отступает на шаг. Ещё один, прежде чем упирается бедром в спинку дивана. Рон с подозрением оглядывает её, после его взгляд падает на Драко в бреду. Его лицо омрачается: брови подлетают, а губы кривятся.       — Ты что... Покрываешь его? Гарри касается его плеча, предупреждающе качая головой.       — Рон....Не надо....       — Молчи, Гарри. Гермиона?       Она не отвечает, пристально следя за каждым его движением. Друг делает маленький шаг вперёд, на что Гермиона тут же поднимает палочку и прицеливается аккурат в грудь. Пальцы дрожат. Возможно, скоро ей предстоит сделать выбор и наконец понять, кто она. Она должна перестать лгать себе, чтобы продолжать убеждать их в собственной истине. Гарри не может сфокусировать взгляд, бегая глазами от неё к Рон.        — Гермиона...Ты же понимаешь....— Рон буравит её взглядом, но прежде, чем он успевает закончить, она обезоруживает его. Гермиона чеканит каждую фразу так, будто репетировала заранее. В её сердце исчезают последние призрачные сомнения.       — Ещё один шаг, и я убью тебя. Я не шучу, Рон. Шаг, и ты мертвец. Попытаешься вызвать авроров, умрёшь. Попытаешься навредить ему, то же самое. Я увезу его отсюда любой ценой, даже если мне придется убить тебя или пожертвовать нашей дружбой. Я сделаю всё, чтобы он остался цел и невредим. Поэтому либо помоги мне, либо уйди с дороги и не мешай. Иначе я убью тебя. Клянусь, убью, и, поверь, моя рука не дрогнет. Выбирай.