06:05. Коттедж Ракушка.
Гермиона Грейнджер — фанат саморазрушения. Выкуренная двадцать пятая сигарета подтверждает данный паттерн лучше всего. Это всегда происходит само собой. Она даже не замечает, как пальцы тянутся к пачке. По статистике каждый человек, переживший насилие, в глубине души хоть немного думает о пуле в висок. Гермиона часто представляет себе эту картину. Закрыть глаза, нажать на курок и сделать последний вдох — свобода. Свобода от боли и горя. Как-то на Гриммо Снейп говорит ей, что невежество — это благословение. Она никак не может понять почему. Ведь понимание — ключ к независимому мышлению. После начала войны всё встаёт на свои места. От осведомлённости растёт ответственность. И желание разбираться не гарантирует ей ничего, кроме ощущения острой беспомощности. Знание не освобождает её, а, напротив, обременяет. Эта ноша обрекает её на одиночество. Почти никто не обсуждает, чем именно занимается правительство Лорда. Никто не хочет спорить о том, как именно они пришли к этому, и откуда растут корни войны. Никто не пытается предположить, каким будет следующий шаг псов. Никому это не нужно. Она видит, как медленно и верно Орден теряет преимущество, несмотря на то, что на ежедневных собраниях говорят обратное. Гермиона не дура, чтобы понять — их сторона проигрывает. Они, правда, пытаются. Несколько раз отправляются на миссии, даже уничтожают две лаборатории, похищая оттуда данные. Тем не менее, этого недостаточно. Напряжённость в Ордене растёт. В одну из вылазок они задерживают Макнейра. Связанный, он злорадно смеётся, сверкая узкими глазами. Ханна следит за ним со спины, держа на прицеле палочки. Невилл улыбается ей. Они флируют без остановки уже около недели, и Гермионе кажется, что она попала в отвратительную романтическую комедию. Только Макнейр выбивается из сладкой идиллии. Пожиратель смерти наблюдает за ними, не произнося ни слова. Он резко дёргается вперёд, ударяя Невилла в живот и оборачиваясь к Ханне. Макнейр с лёгкостью разрывает путы. Невилл бросает несколько «Инкарцео», вставая с земли. Ублюдок маневрирует, уворачиваясь от их заклятий. Когда Гермиона пытается произнести оглушающее, зелёный луч пронзает грудь Ханны. Её «Экспеллиармус» пролетает над его ухом. Тело подруги валится на пол. Макнейр подмигивает Гермионе, прежде чем схлопнуться в воздухе и исчезнуть. В тот вечер, когда они приносят тело Ханны, домой, Невилл ждёт, пока все уйдут из общей гостиной. Смотрит на труп на полу, чтобы отвёрнуться и голосом, полным боли, произнести: «Я хотел убить его, Гермиона. Сразу после. Но не смог…» Он всхлипывает, утыкаясь лбом в ладони: «Не смог!» Она обнимает его за плечи, прижимаясь головой к плечу. «Почему мы сразу не убили его, Гермиона? Почему мы ждали? Надо было сразу убить его!» Гермиона ничего не отвечает, крепче сжимая друга и ловя себя на точно такой же мысли. Позже Рон щадит Крэбба, когда они зачищают одно из гнёзд, отказываясь вбрасывать в помещение зачарованные гранаты. На следующий день одну из их квартир поджигают, и вступившие в Орден четверокурсники сгорают заживо. Рейдом руководит Крэбб. Гермиона влетает к Рону в комнату, начиная кричать, на что он вздёргивает подбородок и утверждает, что не мог иначе. И это выбор, за который она не должна его осуждать. — Ханна бы не хотела этого! — Ты не вправе говорить от её имени. — Но и убивать от её имени я не хочу. Гермиона хлопает дверью. У неё чешутся руки: она хочет врезать ему. Через неделю Кэти убивает Крэбба, изрезав ему лицо режущим до черепа. Это не возвращает Ханну. Вряд ли уничтожив убийцу можно оживить человека. Тем не менее дышится от вида обезображенной морды Крэбба легче. Отмщение не избавляет от боли, но даёт удовлетворение. Кэти помещают на неделю в изолятор из-за чего Гермиона не разговаривает с Гарри две недели. Кингсли пожимает плечами на её возмущения, прищуривая глаза, и всё чаще отправляет её на одиночные задания. Кажется, он что-то планирует, но только Гермиона не понимает, что именно. А потом погибает Парвати. На собрании Падма публично обвиняет её в провале операции. Гермиона огрызается и говорит, что запрет на использование непростительных и есть причина смерти её сестры. Конечно, после Гермиона об этом жалеет, долго прокручивая разговор в голове. Больше они не обмениваются с Падмой ни одним дружелюбным словом. За её спиной всё чаще слышутся перешёптывания. Гарри игнорирует её предложения на собраниях. Когда она твердит, что необходимо увеличить объёмы поставок припасов и лучше обучать бойцов, на неё смотрят, как на пациента Мунго. Когда от нового проклятия Пожирателя кожа Кормака Маклаггена слезает с его тела пластами, многие просто уходят из комнаты и смиренно ждут за дверью, зажав уши, чтобы не слышать его криков. Гермиона же провожает взглядом их спины, затыкая пальцем его шейную артерию одной рукой, а второй копируя код активного проклятия. Похожее повторяется в разных вариациях. С каждым днём раскол в их кругах усугубляется. Иногда ей кажется, что ненависть разорвёт Орден на части. Всю войну она надеется, что ошибается. Хотя Драко уверен, что рано или поздно это разрушит волшебное сообщество Дамболдора: его скептицизм оправдывает себя. Орден, и, вправду, распадается. Но уже после окончания войны. Жалко, что она поздно осознает весь маштаб катастрофы. Её друзья рисуют красную линию, разделяя всех на две стороны. Правильные и неправильные. Заступишь её — ты чужак, подлежишь изгнанию. Каждый инцидент обсуждается отдельно за закрытыми дверьми. Они больше не ходят вместе на операции. Один раз в два месяца собираются в главной штаб-квартире, чтобы обменяться данными. Как только у Министра получается проследить данную тенденцию, он тут же использует её в свою пользу. Группы ссорятся, соревнуясь за мишени и задания. Кингсли настраивает одних против других, давая одинаковые цели и используя гнев от упущенных возможностей как топливо для победы. Происходящее напоминает цирк, и от этого Гермиону тошнит. Общение с Гарри и Роном теряет всю злободневность, превращаясь в молчаливый уход от щепетильных тем и бессмысленные «как дела?». Невилл, Дин, Кэти, Симус и Теодор Нотт теперь сопровождают её на всех групповых операциях. Всех, кроме Дина, Снейп вербует в агенты. В Ордене функционируют две коалиции: «реалистов» и «мечтателей». Или тех, кто делает, и тех, кто судит. Тех, кто про настоящее, и тех, кто про будущее. Только после войны Гермиона перестаёт оправдывать Министра за то, что он стимулировал внутренние противоречия. До тех пор, пока Гарри не отказывается от должности министра магии, она думает, что в действиях Кингсли была хоть какая-то логика. Но Министр просчитался: Орден не строит их будущее, а расходится по уютным квартирам. Они снова убегают от реальности. «Мечтатели» изначально верят, что победа за ними, ибо они та самая «хорошая сторона». Они убеждены в этом настолько сильно, что любые возражения воспринимаются в штыки. Они отказываются идти на компромисс и вступать в диалог с теми, кто раз за разом, твердит, что веры в добро мало. Они осуждают их за беспринципность и злоупотребление магией. Гермиона не сразу понимает, к какому именно лагерю она принадлежит. Она любит Гарри и Рона как родных братьев, но отказываться от правды для неё все равно что предать себя. Как и всегда она выбирает рационально. И занимает ту сторону, к которой тяготит её голова, а не сердце. Гермиона понимает, почему многие отводят глаза. Нет, она завидует тем, кто день за днем делает это в тылу. Тем, кто пьёт чай и разговаривает о повседневных делах так, будто ничего не происходит. Обсуждают новые вредилки Уизли или выуживают детали из спора Снейпа и Римуса. Так, будто война не разделила их жизнь на «до» и «после». Каким-то неведомым образом люди продолжают цепляться за это «до»: отказываются открыто обсуждать потери, просят не портить им настроение военными сводками. Все игнорируют тот факт, что половину из друзей отправили в штаб-квартиру на фронт, а некоторые уже погибают на поле боя. Гермиона не понимает, почему они цепляются за ощущение мнимой безопасности. Её не существует. Все они повязаны одним событием, как кровью, и оно предопределяет судьбы каждого. В том числе и её. Это приносит ей новое, незнакомое чувство: боль от безразличия, с которым она сталкивается в лицах тех, с кем общается. Гермиона уверена, что веры никогда не будет достаточно. Невозможно победить зло используя мягкие и добрые методы. Возможно, именно поэтому, когда Кингли раскрывает перед ней личность Малфоя, выцепляя её после собрания, она соглашается работать с ним. Гермионе неловко за то, что он спас её тогда. Ей хочется отплатить ему той же монетой. Снейп учит её всем прелестям агентурной работы: диверсиям, шантажу и шпионажу. Общение с ним и другими агентами отдаляет её от Гарри и Рона. Она сближается с теми, кого недолюбливала или не замечала в прошлом. Но больше всего, конечно, с Драко. Это пугает Гермиону, так как связь с ним постепенно меняет её. Она скучает по той восемнадцатилетней девочке, вошедшей в кабинет Кингсли, чтобы доложить о первой удачной операции. Её больше нет. Зато теперь Гермиона умеет защищаться, убивать и врать. Как и всё в своей жизни, она оттачивает эти навыки до совершенства. Возможно, именно так они и находят друг друга. Малфой не боится быть резким или грубым. Его честность манит её, потому что правда потеряна. Он никогда не смягчает углы, чтобы приставить события в более позитивном свете. Малфой разделяет её отчуждённость, когда другие пугаются её. А главное, он не пытается её чинить, чем занимается почти каждый, кого она знает. Ибо, видимо, оба неисправны и переломаны. И это новые они. И она любит его за это. Для него она остается собой, даже когда не узнает себя в зеркале. Как и он, покалеченный и сломленный, все ещё тот человек, которого она хочет целовать и держать за руку. Всегда. В любых обстоятельствах. Гермиона верит, что агентурная сеть Ордена переломит ход войны. Потому что это один из самых действенных способов саботировать деятельность врага, не жертвуя людьми и ресурсами, как при прямых столкновениях. Что же касается самих агентов, она не может дать точного ответа про их мотивы. Но всё же их совместная деятельность даёт прекрасные результаты. Её контакт с Малфоем предотвращает несколько набегов Пожирателей, а также ликвидируют две садистские группировки головорезов. Зашифрованные данные в дневниках и ограниченный круг осведомлённых позволяют сохранять секретность. Они перестают терять бойцов, прорывают тыл пожирателей в Лондоне. Уничтожают несколько штаб-квартир. Вместе с Дином они придумывают контрпроклятие к разрывному для лёгких и пытаются усовершенствовать код следящих чар, чтобы обратить их против врага. Для этого они тестируют пробные заклинания на пленных, лишив их зрения. Их эксперименты этичны и гуманны в сравнение с тем, что творит Лорд в подвалах. Тем не менее, от этого они не менее аморальны. У Гермионы дрожат руки каждый раз, когда она спускается к заключённым. Кроме Малфоя и Кингсли, об их с Дином опытах не знает никто. Больше всего на свете Гермиона боится, что однажды не сможет смотреть людям в глаза. Но сжимает зубы, продолжая делать то, что должна, и надеясь, что однажды проснётся в другом мире. Где война закончена, а её близкие живы. И за это она готова заплатить любую цену. По крайней мере, так она думает. Думает, чтобы облажаться, когда Драко выходит за дверь и больше не возвращается. Чем больше она погружается в лабораторную работу, тем сложнее ей общаться с теми, кто твердит ей о «правильном» изнутри. Многие, в том числе Гарри и Рон, недолюбливают её за подход «цель оправдывает любые средства». Её не осуждают открыто, но об укоризненных взглядах и завуалированных оскорблениях никто не забывает. В их головы даже не закрадывается мысль, что иначе Орден может проиграть. Что по-другому нельзя, как бы ни хотелось оставаться на свету и «в белой мантии». Никто не подозревает, что методички, которые они с Дином выдают им каждый месяц, с каждым новым вариантом содержат всё больше темной магии, о применении которой Гермиона и генеральный штаб всегда умалчивают. Кингсли уговаривает её не вмешиваться, когда Гарри рассуждает о необходимости оставаться людьми. Убеждает не рассказывать, с кем и над чем она работает. Это приводит к тому, что рядом с друзьями она надевает маску, которая помогает ей приспособиться и лгать. Лгать так много и долго, сколько потребуется. Лгать о том, где она была сегодня вечером и откуда получила сведения о расположении новой лаборатории. Отвечать, что в новых зельях и заклинаниях нет ни капли чёрной магии. И соглашаться с каждым грёбанным доводом о том, что добро победит. Как бы ни хотелось перебить и заорать во всю глотку: «Идиоты!». Не ссориться, не бороться. Смириться, принять и продолжать делать свою работу. Через некоторое время это входит в привычку. Её больше не мучает совесть, а интересует только результат. Она больше не осуждает и не сражается в Ордене со стеной заблуждения. Она молча кивает, а после делает то, на что у других не хватает сил. Так Гермиона себя оправдывает. Принять и осознать факт, что идёт война, а победителей не судят — сложно и невыносимо даже ей, но Гермиона справляется. Что уже говорить о большинстве. Люди будут вынуждены презирать себя, если не будут презирать её. К сожалению, Гермиона не из тех, кто отводит глаза. Она никогда не врёт себе. Поэтому и после войны, она не прекращает смотреть ужасу в лицо, хотя продолжает умалчивать. В какой-то момент она мирится с мыслью, что лучше уже не будет. За последние пять лет её максимум: ложь, похороны, смерти незнакомцев и друзей, лагеря беженцев, потеря любимого. Очередная волна разбивается о пляж. Холодный ветер оседает в лёгких, а внутри всё сжимается от ожидания. С минуты на минуту к ним в Ракушку должен прибыть целитель, чтобы осмотреть Драко. Вскоре Гермиона узнает ослепнет ли он, или же всё же у них будет шанс восстановить его зрение. Гермиона готова к любому варианту. Лишь бы он был жив и рядом, а не за решёткой или в ожидании поцелуя Дементора. Со всем остальным она в состоянии справиться. Кажется, этот день никогда не закончится. Гермиона следит за толщей воды, представляя, как входит туда с головой, чтобы воды сомкнулись над ней, а в груди не осталось воздуха. Она не знает, сколько времени проходит, прежде чем хриплый голос Рона раздаётся у неё за спиной, заставляя вздрогнуть. — Всё улажено. Гарри скоро приведёт целителя. — Спасибо… Мне всё ещё нужно в Лондон. — Не уверен, что в данных обстоятельствах это возможно. Она не оборачивается, продолжая курить, и разглядывать полосу прибоя. Видимо, ему удалось сбежать с работы. Ей остается гадать, какая будет реакция, расскажи она ему всё до последней детали. Хотя, скорее всего, крайне отрицательная. Рон — один из тех, кого она так и не смогла оценить по достоинству. Многие грезят о таком друге, как он. А она пользуется его расположением, на первый взгляд, незаслуженно. Слишком давно он даёт ей гораздо больше, чем она может предложить ему в ответ. Наверное, это связано с тем, что в отличие от неё, друг всё ещё верит в сказки. Вчера все вместе они решают эвакуироваться: Рон отдаёт коттедж под убежище, а Гарри помогает добраться до точки, чтобы после скрыться вместе с Роном в дверном проёме и отправиться в Аврорат. И всё ради одного — обеспечить ей достойное прикрытие ценой своей собственной репутации и карьеры. В каком-то смысле они, наконец-то, квиты. — И… как давно? — С провала операции. Он хмыкает, скорее сам по себе, чем ей. Будто только что наконец понимает то, до чего не мог додуматься годами. Подходит ближе, чтобы опереться спиной о веранду и закинуть голову назад, втягивая воздух и вздыхая. — А работа и все слова… Про месть и про миссию. Эта твоя одержимость… Всё это было ложью? Ты искала его, не так ли? Как же легко её образ разбивается вдребезги, когда людям становятся ясны её истинные мотивы. — Да, — Гермиона шумно сглатывает, стараясь не дать дрожи коснуться напряженных связок. — Почему ты просто не сказала? — Так было… — похоже, она забывает, как произносить звуки. — У меня не было другого выхода, Рон. — Даже после того, как всё закончилось? Гермиона тушит сигарету, отбрасывая бычок и упираясь подбородком в кулак: — Как видишь, Драко в розыске, — подбородок Рона дёргается от произнесённого имени, — Расскажи я, смогла бы я его найти и спасти? Вряд ли. Раз, вы бы не поверили мне, — Рон поднимает на неё непонимающий взгляд. — Два, это бы подвергло вас опасности. Вчера… Если бы там был кто-то другой, а не вы с Гарри… Мы бы уже общались через прутья решетки. — Стой, но… — он прищуривается, прежде чем задать вопрос. — Но кто тогда был в курсе? — Только Кингсли. Драко рассказал Снейпу, поэтому его тоже включили. — Мерлин его дери! Но они оба мертвы! — повышает голос Рос, хлопая от раздражения в ладони. — Они мертвы, Годрик! Кто докажет твои слова? — Спасибо, я знаю, Рон, — говорит Гермиона, ощущая как кончики пальцев колет. Ещё чуть-чуть и она разрыдается прямо перед ним, наплевав на изначальный план быть сдержанной и хладнокровной, — Поэтому я не могла вам сказать. С их смертью исчезли любые доказательства нашей сделки. И, зная, что половина Ордена была настроена против меня, нетрудно предположить, что они скорее засадят меня за решётку, чем решатся признать невиновность Драко, — она переводит дыхание. — Тем не менее, я должна попытаться. — Попытаться?! — он подходит к ней ближе, нависая над головой. — Я никогда не разделял твоё мнение о происходящем, и мы оба знаем это. Но Гермиона, ты же осознаешь, что ты делаешь? Ты понимаешь, что тебя обвинят в соучастии? — Да. Я все понимаю, Рон. — И ты готова пойти на это? Гермиона пожимает плечами, стараясь смотреть на что угодно, кроме его лица. Её голос становится грубее к концу предложения. — У меня нет другого выхода. — Ты в своём уме? — Да, — она чувствует, как гнев опаляет лицо жаром. — И ты всё равно собираешься явиться в суд? — Да, — снова повторяет Гермиона, сжимая зубы. — Чёрт возьми, зачем?! Хочешь поцелуй? Провести оставшуюся жизнь за решеткой? — Гермиона не отвечает, рассматривает носки ботинок, а Рон качает головой. Его всегда улыбчивое лицо становится грустным и растерянным, — Тебе надо бежать. И немедленно! И не обязательно с ним. Мы найдём способ укрыть тебя. — Я должна попробовать убедить их в том, что Драко не виновен. Я обязана ему всем, — уже тверже говорит она, — Я знаю то, чего они не знают. У меня есть план. — Какой, нахер, план?! — Доверься мне. Я знаю, что делаю. — Ты спятила! Прочисть мозг от мозгошмыгов! Все и так знают правду! Малфой был отпетым Пожирателем смерти, сбежавшим из тюрьмы Ордена, — Рон издает стон, отходя от неё и начиная быстро расхаживать по комнате, уперев руки в бока. Он сводит густые брови на переносице, от возмущения его щёки всё ещё остаются ярко-красными. — Это то, что сказал всем Орден. Не более. Единственное, что успокаивает её — звон морского ловца снов, трепыхающегося от ветра. Наверное, в мыслях Рон заваливает её ругательствами. Тем не менее, Гермиона уверена, что то, что она задумала, должно сработать. Остается найти тот самый кусок пазла. «Странник» сможет дать ей всю нужную информацию. Ей просто нужно время, которого, как всегда, нет. Гермионе необходимо попасть в Лондон. Даже если Рон помешает ей, она всё равно это сделает. Пусть это и означает, что Гермиона снова будет вынуждена поставить друзьям ультиматум. — Объясни мне одно… С ним? Почему он? А не кто-то из Ордена? Из союзников? Или почему не… Гермиона мысленно договаривает за него фразу, хотя Рон так и не заканчивает её. Она знает, что он имеет в виду. Почему не я? Если бы она только могла дать ответ на этот вопрос. В её жизни всё было бы гораздо проще. — Рон… — Я просто… Я никогда не понимал, кто… В то Рождество ты сказала мне, что уже отдала своё сердце. — Рон… — Это был он, не так ли? Он останавливается, и от выражения его лица Гермиона хочет зажмуриться. Кажется, она собирается дольше, чем говорит. — Да, — сдавленно говорит Гермиона. — Это был он. — Разве ты не понимала, что связь между «агентом», как ты его называешь, — обращает внимание он. — и связным могла закончиться всем, — обводит ладонью пространство, указывая на дверь. — Этим? Что это не приведёт ни к чему хорошему? У нас был устав. Всё это неправильно. — И, я смотрю, что ты придерживался его? — изгибает бровь Гермиона. — По этой причине Панси Паркинсон работает у нас? — Это другое! — Да что ты, Рональд. — Мои отношения с Панси не составляют состава преступления «государственная измена». Они начались уже после войны! — Так всё-таки, у вас отношения? — Какая разница?! Речь сейчас не обо мне, а о тебе и об ублю… Малфое, — он вздыхает, прежде чем продолжить. — Ты готова пожертвовать всем. И ради чего? Я не понимаю… — Я повторюсь. Я все осознаю и готова пойти на этот шаг, — Гермиона сжимает потные ладони в кулаки. Под рёбрами злость набирает обороты, касаясь лёгких и расползаясь по всему телу. — Но… зачем? — удивлённо говорит Рон, снова переспрашивая один и тот же вопрос. — Зачем? — Ты любишь Паркинсон, Рон? Он тушуется, отводя глаза: — А это тут при чём? Я спрашиваю тебя, зачем ты хочешь подписать себе приговор ради человека, который не заслу… — Не смей! — угрожающе говорит ему Гермиона, сжимая палочку в кармане. — Который не заслуживает твоих усилий. Который не сделал ничего ради победы, но всё для спасения собственной шкуры! И если он работал на Орден, то только ради себя! — Замолчи! Ты понятия не имеешь, о чём говоришь! — Я отлично знаю, о чём говорю. Нет ни одного свидетельства, что Малфой работал на Орден, кроме твоих слов. Даже Панси не знает об этом. — Потому что это было частью плана, Рональд! Никто не должен был знать, что человек, управляющий сетью лабораторий Лорда, наш агент. Но кто-то выдал его, черт возьми! — Ладно, но тогда просто ответь на вопрос, — Рон разводит руки в стороны, поднимая ладони к потолку. — Почему просто не сбежать? Зачем защищать его честь в суде, очерняя себя? Подвергать опасности не только себя, но и нас в том числе? Почему ты это делаешь? Гермиона взрывается. Мерлин, он ведь никогда не поймет её, не так ли? — Я люблю его, Рон! — зло восклицает она. Слова оседают горечью во рту. — Как можно быть настолько… Что именно ты хочешь понять?! Что я ещё должна объяснить? Этого недостаточно?! Он замирает от её крика, несколько раз моргнув и приоткрывая рот, чтобы начать говорить, но Гермиона перебивает его. — Я люблю Драко Малфоя, — она отделяет каждое слово паузой, особенно выделяя «люблю». — Ты хочешь от меня рационального объяснения, но я не могу дать тебе его! Я люблю его. Точка! Любовь нельзя объяснить. Она просто есть! Да, возможно, я могла выбрать другого. И мне бы не пришлось скрывать свои отношения от друзей и прикусывать язык каждый раз, когда об этом заходит речь! И, да, моя жизнь была бы в тысячи раз легче, чем сейчас, — слезы наполняют глаза, но Гермиона продолжает. — Но я не жалею ни об одной грёбанной секунде. Так что, прости, что не удовлетворила твои ожидания, Рональд! Прости, что полюбила человека, которого все ошибочно считают виновным! Но только благодаря ему и мне… Ты стоишь здесь сейчас и пытаешься убедить меня в том, что я последняя дура, раз выбрала его! Он указывает на её палец: — Не надо говорить мне, что наша победа как-то связана с этим проклятым Пожирателем смерти. — Но это так! — Нет, черт возьми! Мы победили, потому что верили, что можем обойтись без тёмной магии и убийств! И мы сделали это! Кровью и потом, верой! Все вместе! Гермиона отводит глаза, сжимая зубы. Она ожидала подобное, да. Всё-таки годы дурмана и утаивания информации не проходят бесследно. У неё заканчивается запас кислорода в легких после тирады вместе с терпением, поэтому Гермиона глубоко вздыхает, стараясь пополнить всё вместе. Слава Мерлину, Рон не издает не звука, буравя её взглядом. — Напомню тебе, Рональд, что единственная причина, почему Гарри смог добраться до Лорда, — были планы Мэнора и экспериментальное заклинание слежки, которое усовершенствовали мы с Дином. Ты никогда не задумывался, откуда всё это? — Мы получили эти данные вследствие облавы. А чары, вы же… Вы же говорили, что не использовали тёмную магию при их создании? Нет? Гермиона ничего не отвечает. Наверное, сейчас её взгляд полон укора, потому лицо Рона меняется, черты расслабляются, теряя злое выражение. — Подожди… Но… Годрик, всё по-старому. Она пытается открыть глазами тем, кто так упорно смыкает веки. Почему она всё ещё этим занимается? Если не сработало тогда, то вряд ли сейчас что-либо изменится. Годами люди пьют этот сладостный яд, которые заливает им в глотки пресса и сильные мира сего. То, с чем Гермиона отчаянно борется, желая пойти на суд, отравляет каждого близкого ей человека. Она закатывает глаза, отворачиваясь и обнимая себя руками. Разочарование и боль наполняет каждое слово: — Много лет Орден пичкал вас недостоверными фактами, оставляя грязную работу на тех, чья ноша и так была достаточно тяжела. Годами все вы наслаждались миром, которой абсолютно не соответствовал реальности, но зато позволял спать спокойно каждому, кто принял участие в войне. Дело в том, Рон, что… Всё, в чём обвиняли Пожирателей… Бомбы, тёмная магия и грязный шпионаж — всё это совершенствовалось и использовалась Орденом и его агентурными сетями с удвоенной силой. И ваше превосходство на поле боя было так же обусловлено тем, что двойные агенты, такие как Драко или Панси, сливали нам информацию, а мы обрабатывали её, чтобы вы могли снова и снова убеждать себя, что мы лучше, чем они. Правда в том, что между ними и нами не было никакой разницы. Кингсли понимал, что ради победы придётся запачкаться. А также понимал, что кому-то придётся разбираться с миром после войны, и этот кто-то должен быть идеалистом, а не циником, готовым пойти по головам. Кингсли разделил Орден на две лагеря. Я была вместе с людьми, кто марал руки, ради того, чтобы такие, как ты или Гарри, могли верить в победу добра и строить планы на будущее. Рон, наконец-то, начинает двигаться: опускает глаза вниз, поджимая губы. По его лицу Гермиона понимает, что ему нечего сказать ей. Она продолжает говорить, подходя к нему и пытаясь поймать его взгляд. Он не желает смотреть на неё. — Всю войну я делала вид, что поддерживаю ваши идеалы. В результате я была вынуждена потерять единственного из людей, который понимал и… любил меня. А потом я потратила два года, два года! Обыскивая подвалы и истребляя Пожирателей, претворяясь сумасшедшей, поехавшей, одержимой сукой ради этого человека. Ты, правда, думаешь, что я не готова пожертвовать всем, Рональд?! Не готова защищать Драко ценой собственной свободы и вашей репутации?! Гермиона хмыкает, качая головой: — Мне плевать, что вы думаете. План Кингсли не сработал. Мы в заднице. Однажды я уже выбрала долг вместо любви, — она останавливается, чтобы перевести дух и закончить. — И это было ошибкой. Гермиона отходит от него. Делает несколько шагов, продолжая вглядываться в бушующее ненастное море. Вся её жизнь — череда ошибок, которые обрушиваются на неё огромной волной. — Я люблю его, Рон. Я не прошу тебя понять меня. Всё, о чем я прошу, — хрипит она, снова доставая пачку сигарет. — Поверить мне. И перестать отводить глаза, в конце концов… Хотя бы сейчас. — Гермиона… — дверь открывается, и на веранду входит заспанный Гарри в помятой футболке. — Падма тут. Она готова его осмотреть.8:05. Коттедж Ракушка.
Драко кричит. Опять. Гермиона никогда не сможет к этому привыкнуть. Каждый звук словно плеть наносит ей глубокие кровоточащие раны. Падма привязывает его тело ремнями к кровати, на что Гермиона слабо дёргается, вставая с места. — Успокойся, — настаивает Гарри в третий раз, сжимая её локоть и усаживая обратно. — Она мастер своего дела. Гермиона стряхивает его ладонь. — В первую очередь, она не проверенный человек, — шипит она, буравя взглядом Падму. — Что, если она сдаст нас, Гарри? Почему вы не привели рядового целителя, который знать его не знает? — Малфоя невозможно не знать, — закатывает глаза друг. — Учитывая, как их семью, полоскала пресса последние два года. — Мы нормально не разговаривали с момента смерти Парвати, — потерянно говорит Гермиона, делая свой взгляд как можно более выразительным. Уже в мыслях заканчивает: «Приглашать её сюда — плохая идея». — Я слышу тебя, Грейнджер, — прерывается Падма, останавливая движения палочкой и поднимая на неё тяжелый взгляд. — Рядовой целитель… Ты, видимо, желаешь Малфою смерти? — Всё лучше, чем человек, который хотел выкинуть меня из Ордена, — бросает ей Гермиона. — Мне уйти? — уже жестче говорит Падма. — Поверь, Грейнджер, я тут вовсе не из-за тебя. Ты последний человек, которому я бы стала помогать на этой планете. Её глаза обращаются к Гарри, и Гермиона фыркает, кривясь. — Так мне уйти? — снова повторяет Падма, возвращая к ней напряженный взгляд. Гермиона прищуривается, пытаясь сдержать волну гнева, кусающего щёки. — Давайте не буде… — начинает Гарри, его прерывают. — Грейнджер? — снова повторяет Падма, не отводя от неё взгляда. Гермиона тяжело вздыхает, прежде чем сжать зубы и выдать короткое «нет». — Славно, — говорит Падма, снова начиная водить палочкой над телом. Гарри тяжело вздыхает, откидываясь обратно на спинку стула и складывая руки на груди. От очередного заклинания Драко выгибается на столе, опираясь макушкой об дерево. Ремни скрипят. Падма оглушает его, на что Гермиона срывается со стула, быстрыми шагами подходя к ним. — Ты спятила, Патил?! Падма не отвечает ей, призывая сумку и доставая оттуда несколько склянок. — Если он будет в сознании, то либо сломает себе все кости, либо свихнётся. Мне надо будет проверить состояние его мозга, чтобы выяснить причину амнезии. Гермиона опускает глаза на Драко. Его голова вертится в разные стороны. Она поджимает губы, переступая с ноги на ногу. — Сколько времени это может занять? — настороженно говорит Гермиона, наблюдая как Падма смазывает руки зельем, набирая жидкость в ладони. — Столько, сколько потребуется, Грейнджер, — отвечает ей Патил, прижимая ладони к открытой ране. Ничего не происходит, и Гермиона вопросительно поднимает бровь. Чёрт возьми, если Патил сделает всё хуже, то Гермиона не выпустит её из этой квартиры. — Любопытно, — мычит она, поднимая руку и осматривая пустую глазницу и рану на втором глазу. — Как бы не мне не хотелось признавать это, Грейнджер, ты неплохо подлатала его. Думаю, мне пригодится помощь с рассечением.
10:05. Коттедж Ракушка.
— Ни черта не работает! — восклицает Падма, разрывая палочкой нить целительских заклинаний. На протяжении часа они пытаются срастить ткани на лице, чтобы попытаться приступить к излечению сетчатки и роговицы. Но раз за разом концы раны расходятся. Гермиона трёт глаза, оглядываясь на Гарри с кружкой чая. Наверное, ему хочется быть дома, а не здесь. Патил отворачивается, начиная расхаживать по комнате и что-то неразборчиво бормотать, постоянно теребя уголок своего блокнота. Взгляд снова возвращается к Драко. Каждый раз, когда Гермиона смотрит на него, такого — больного, на грани жизни и смерти — её тело сводит судорогой, а в мыслях разрастается огромная чёрная дыра. Ты всегда думаешь, что сможешь выдержать любое испытание. Готовишься к худшему. На это у Гермионы было достаточно времени. Но только сейчас она, наконец, понимает — бесполезно. Все эти часы, проведённые за прокручиванием наихудших сценариев, потрачены впустую. Она беспомощна. И впервые за долгое время от её упорства и интеллекта ничего зависит. Всё решает удачное стечение обстоятельств. После того, как Патил, снимает снимок мозга Драко заклинанием, её взгляд становится отчаянным. Она качает головой, но отказывается давать чёткий диагноз. Как же часто Гермиона видела этот взгляд в штаб-квартирах, когда заходила в больничное крыло. Выхода нет, но сказать об этом прямо нельзя. — Я попробую сейчас кое-что, — тихо говорит Падма, возвращаясь к столу. — Возможно, раны на глазах как-то связаны с блокировкой центров, ответственных за воспоминания. Если мы сможем выявить причину, то скорее всего…. — Сможем вернуть зрение и память, — заканчивает за неё Гермиона. — Превосходно, Грейнджер! — передразнивает её Падма. Она достаёт палочку, рассекая воздух золотым снопом искр и наколдовывает в воздухе несколько рун. Руны кружатся над головой Драко, пока Падма продолжает цикличные движения. На её лбу залегает глубокая складка. Скулы освещает золотое сияние чар. Одна из рун дробится на две со вспышкой, подплывая к кровавому месиву, где когда-то был целый здоровый глаз. Из неё разрастаются сети, которые Падма тянет и разматывает пальцами, чтобы преобразовать в сверкающую голограмму над головой. Гермиона крепче сжимает непривычно холодную ладонь. У неё сосёт под ложечкой. Руны закручиваются быстрее. Гермиона прикусывает губу, наблюдая за манипуляциями Падмы рядом. Она сосредоточена до предела: непрерывно водит палочкой правой руки, шепча заклинания. Сияние становится ярче. Гермионе кажется, что еще чуть-чуть и руны могут сгореть. Падма раскачивается из стороны в сторону, начиная мычать и водить пальцами по воздуху быстрее. Гермиона видит первые очертания височной доли, объятой красным туманом. Внезапно руны схлапываются и меняют цвет на чёрный, увеличиваясь в два раза. Падма в испуге отдёргивает руку, резко открывая глаза и роняя палочку из рук. Свет угасает. Желудок, кажется, прилипает к позвоночнику, когда Падма начинает говорить. — Я… — она сглатывает, несколько раз моргая. — Очень странно. Причина, почему обычные зелья и заклинания не работают в том, что… Что… — Ну же, говори, — Гермиона хватает её за руку, сжимая. — Что не так? Что? — Аккуратнее, Грейнджер, — опускает она взгляд на их скрещенные ладони. — Кажется, Малфой не потерял зрение. Гермиона хмурится, переводя взгляд на заплывший целый глаз и дыру вместо отсутствующего. — Как Малфой может видеть, если у него нет глаз, Падма? — Гарри упирается локтями о колени, наклоняясь вперед и складывая пальцы в замок. — Это невозможно. — Его зрительный нерв цел, пусть глаз и отсутствует. Височная доля позволяет воспринимать информацию, но блокирует центры памяти в мозге. Я никогда не сталкивалась с таким. Это что-то вне моей компетенции… Это скорее по твоей части, Грейнджер. Как никак, у тебя пристрастие к тёмной ереси. — Проклятие? — поражённо говорит она, отпуская её руку. — Но… Стой…. Она напрягается, сводя брови и прокручивая в мыслях все случаи усовершенствованной тёмной магии, которые исследовала на живых примерах. Ей ничего не приходит на ум. — Получается тот садист, у которого… — Гарри грустно тянет уголок губ вверх. — У которого, возможно… Да, предположим. У которого есть глаз Малфоя, может следить за нами через здоровый? — Десять процентов зрения, Гарри, — устало говорит Гермиона. — Не может. — Звучит абсурдно… — тихо добавляет Падма. — Но если второй глаз в сохранности, то мы можем видеть, что происходит там. Если Малфой, конечно, придёт в сознание, и мы сможем восстановить функции активации всех нейронов, вернув ему память. На секунду в груди теплеет. Впервые за эти два дня Гермиона видит еле-заметный призрак надежды. — Это возможно? — спрашивает Гермиона. Её голос дрожит. — Если я смогу разрушить структуру проклятия, то… Скорее всего. Но для этого мне нужно расшифровать код и переделать его. Гермиона смотрит на Драко, касаясь боковой стороной ладони его щеки, убирая влажные от пота волосы с лица. Зрение… Проклятия… Память… Слежка… Орден… Лаборатория… Их совместные наработки с Дином… Борьба с пожирателями… Глаза. Слежка! Воспоминания проносятся перед её глазами, когда она начинает говорить. — Падма… Скажи мне… А связь между нейронами? — Что связь между нейронами, Грейнджер? — Она ослаблена? Во всех участках мозга? — Конечно, нет. Иначе он не смог бы двигаться и говорить. Только в тех долях, в которых распространена эта зараза. Она перестраивается вместе с сетями, затрагивая только определённые участки. Гермиона резко оборачивается к Гарри, чтобы скороговоркой проговорить: — Мне нужно в Лондон. Немедленно!