И в этот самый момент далеко позади, в каком-то дальнем уголке города, пропел петух. Пронзительно и ясно прокричал он, не обращая внимания ни на волшебство, ни на войну, приветствуя только утро, которое в небе, далеко над тенями смерти, наступало с рассветом.
― Дж.Р.Р. Толкин, Возвращение короля
***
— Все закончилось. Я рядом, — сказал Эндрю. — Я держу тебя. Он сжал затылок Нила и медленно придвинулся ближе по полу. Его нога жалобно ныла, но боль Эндрю не имела значения. Не тогда, когда Нил был жив, и его пульс бешено колотился под пальцами Эндрю. Нил был в безопасности. Нил тоже был в полном беспорядке. Левая сторона его лица была размыта сине-черными тенями, длинная рана пересекала его скулу, и засохшая кровь резко выделялась на его светлой коже. Его челюсть была покрыта фиолетовыми пятнами, а рот — белыми и черными крапинками. Хуже всего были его глаза. Это были осколки стекла, пропускающие слишком много солнечного света. Каждая эмоция изливалась из него — паника, восторг, освобождение, отчаяние. Его дыхание было шумным, болезненным, хриплым, — когда он пытался втянуть воздух только для того, чтобы подавиться своим беспокойством. Эндрю бывал здесь раньше, еще когда был человеком, и знал, что Нил не успокоится, пока лежит на полу, беззащитный и уязвимый. Переместив их обоих на несколько мучительных сантиметров к ближайшей стене, он рывком поднял Нила и зажал его голову между коленями. Он держал одну руку на шее Нила, а другую — на плече, чтобы тот не упал. — Считай, Нил, — сказал он. — На один вдох, на один выдох . На два вдох, на два выдох. Вдох на три, задержка на три, выход на три. Абрам, дыши. Комфорт не был его сильной стороной, но Эндрю продолжал считать для Нила, пока хрипы не прекратились, а дрожь в плечах не превратилась в мелкую дрожь вдоль позвоночника. В какой-то момент пальцы Нила нашли руку Эндрю на его плече и надавили сверху. Эндрю позволил Нилу почувствовать его потребность в утешении. Если бы его собственная голова приблизилась к голове Нила, если бы его нос коснулся влажных от пота кудрей и коснулся раковины уха Нила, если бы его тело превратилось в дрожащее рядом с ним — тогда, конечно, Эллисон Рейнольдс собиралась указать на это. — Трогательно. — Эллисон выбрала этот момент, чтобы напомнить им о своем присутствии. — Эндрю, ты что, решил напасть на мертвого ребенка, у которого паническая атака? Эндрю почувствовал, как Нил замер под его рукой, и медленно отстранился, чтобы одарить Эллисон своим самым смертоносным взглядом. Эллисон было все равно. — Как насчет того, чтобы вместо того, чтобы хмуриться на меня, монстр, ты сказал: Спасибо, Эллисон, ты богиня, спасибо, что спасла моего парня от превращения в пустышку. Как это звучит? — Не монстр, — пробормотал Нил в то же время, как Эндрю сказал: — Как насчет того, чтобы ты заткнулась на хрен. Одна из идеально выщипанных бровей Эллисон удивленно приподнялась. — Это так ценно. Пальцы Эндрю дернулись в поисках ножей, но он не собирался отпускать Нила. Ещё нет. — Ты Эллисон, — сказал Нил, его голос был приглушенным и хриплым, когда он поднимался из-под его колен. — Единственная и, черт возьми, неповторимая. — Спасибо. За то, что ты только что сделала. Что это было? Эта штука с шаром. Глаза Эллисон метнулись к Эндрю и обратно к Нилу, в ее взгляде сверкнуло раздражение. — Это был выплаченный долг. Монстр... Эндрю попросил меня вернуть долг полностью, — объяснила она. — Хорошо, — медленно сказал Нил, все еще не разжимая объятий. — Но что это было? Это практически разнесло ночного призрака на части. — Это был кусочек Вечного Света, полная противоположность тому, что представляют собой ночные призраки. Чистый эфирный свет. Но это было почти последний. Миньярд заставил меня пообещать использовать его, чтобы спасти тебя, если потребуется. — О, — сказал Нил. — Это было… Это было… Спасибо. — Всегда пожалуйста, милый, — промурлыкала Эллисон. — Видишь, Монстр, вот как ты выражаешь благодарность. — Он не монстр, — снова сказал Нил, и в его голосе просочилась частичка того свирепого гнева, который Эндрю так ненавидел. Казалось, Нилу потребовалось некоторое усилие, чтобы поднять голову. С затуманенными глазами и синяками, он покосился на Эллисон и попытался изобразить свирепую улыбку, но она почти мгновенно дрогнула, сменившись чем-то более оценивающим. Он окинул Эллисон взглядом: светлые волны ее волос, золотистый загар кожи, губы-бантики и облегающий комбинезон, подчеркивающий каждый изгиб ее фигуры в форме песочных часов. Эллисон была эстетически великолепна, но внимание Нила едва задержалось, вместо этого голубые глаза обратились к Эндрю. Что-то теплое коснулось ребер Эндрю. — Я искал тебя, — сказал Нил. И тепло исчезло. Он знал, что Нил искал его. Знал также, что Нил был в ужасе — с тех пор, как Эллисон нашла его на берегу Ахерона, Эндрю мог чувствовать каждую секунду отчаяния Нила, его страданий и одиночества, благодаря кулону, спрятанному под одеждой Нила. — Рейнольдс нашла меня первым, — сказал Эндрю. Его мысли вернулись к тому моменту, когда он рывком вернулся в мир бодрствования, захлебываясь отвратительной на вкус водой, чувствуя, что кто-то навалился на него сверху. Он был в полубессознательном состоянии, и на нем были руки: Дрейка, Пруста, дюжина прикосновений, которые брали и брали и никогда не просили. Он подавился воспоминаниями: кошмарами, которые были его, проникающими ужасами, которые были Нила. Кто-то снова надавил ему на грудь, вытесняя воздух из легких. Его реакция была не из приятных. — И у меня есть синяки, чтобы доказать это, — добавила Эллисон, многозначительно потирая живот. Эндрю было все равно, что он набросился на нее, что его кулаки били сильно и быстро. Он вновь пережил свои худшие воспоминания, был вынужден проглотить и несколько воспоминаний Нила — в тот момент все, что он мог сделать, это заставить себя глубоко дышать, заземляясь в настоящем. Что его действительно волновало, так это то, как много он выдал, пытаясь выпрямиться, сосредоточиться и разобраться в беспорядке форм вокруг него. Он заметил черную ленту реки, тень Долины вдалеке. Он узнал женщину, нахмурившись и потирая бок, куда он ее ударил, светлые волосы все еще были идеально уложены, комбинезон нетронут. Но нигде не было видно ни копны рыжих кудрей, ни следа светлой веснушчатой кожи. Эллисон не потребовалось много времени, чтобы сообразить, почему он отреагировал с такой яростью. Рефлекторно рука на затылке Нила потянулась вверх, чтобы запутать пальцы в его волосах на затылке. Он мог бы притвориться, что это движение было сделано для того, чтобы успокоить Нила, но Эндрю просто не хотел думать о том моменте, когда мир достиг дна, и Эллисон Рейнольдс была там в качестве свидетеля. Адский огонь ревел в его венах, яростный и бесконечный. Он дал обещание Нилу, защитить его, помочь ему перейти. Он не собирался отказываться от этой сделки. Но он был близок к этому на берегах Ахерона. Эндрю не сожалел об этом. Он знал, что они оба были бы уничтожены в Долине. Но когда парализующая боль отправила его с шипением в камыши — его левая нога была в таких же черных пятнах, как и рука Кевина, разорванная от бедра до колена, — он ударил кулаком по земле с такой яростью, что Эллисон проверила его руку на наличие переломов. Он был в порядке. Он был в ярости. Эллисон оставила его в коттедже, когда пошла спасать Нила. Беспомощный, бесполезный, Эндрю не испытывал такого сокрушительного гнева с тех пор, как жил с Кэсс. Сидеть, ждать, ничего не делать. Это ему не подходило. Он наложил швы на ногу. Заставил себя дотянуться до эмоций Нила через кулон: они были постоянным, тошнотворным бормотанием, переходящим от надежды к горю и от горя к надежде. Он знал, что Нил думает о нем, связывая с ним эти чувства, потому что именно так действовала магия. Но Нил распадался на части снова и снова, каждый раз собирая себя воедино немного медленнее. И Эндрю ненавидел Нила за каждую мучительную секунду этого. Ненавидел себя за то, что не смог остановить эту боль. Ненавидел то, что Эндрю казалось, что он падает, и он знал, даже несмотря на то, что они пережили погружение в Ахерон, что на этот раз падение может уничтожить его. И все же во время долгого ожидания его утешением было вторичное знание того, что Нил жив и все еще на свободе. Эллисон была в пути с кусочком Вечного Света, и она была в долгу перед Эндрю с тех пор, как он вытащил ее из пропасти после того, как Сет покончил с собой. Он никогда не собирался обналичивать их. Но то, на что он готов пойти, чтобы спасти определенного кролика, быстро становилось очевидным. Потом пошел снег. Через кулон Эндрю почувствовал, как что-то в Ниле разрушилось, безнадежность пронеслась сквозь него, как шторм над арктической тундрой. Давай, Рейнольдс, Эндрю посмотрел на небо и падающий снег. Приведи его домой. Когда ночь начала гудеть, Эндрю тоже понял, что это значит. В тот момент ему хотелось разорвать мир на части. — Эй, Миньярд, не сломай свою новую игрушку, — сказала Эллисон легким тоном, но ее глаза, когда Эндрю встретился с ними взглядом, сузились. Он не упустил из виду, что она не назвала его Монстром. Эндрю оглянулся на Нила, увидел, как его рука сжалась в кулак в рыжих кудрях, оттягиваясь назад, обнажая длинную бледную шею Нила с веснушками, разбросанными, как созвездия. Он зачарованно наблюдал, как Нил сглотнул, его гортань дернулась. Он скользнул взглядом по разбитой челюсти, по губительному рту Нила, к глазам, которые, как он знал, будут смотреть на него в ответ. — Пялишься, — прохрипел Нил. — Я ненавижу тебя, — сказал Эндрю. Он говорил серьезно. Он действительно ненавидел Нила и его глупые голубые глаза, которые так смотрели на него. Как будто Нил был молитвой, а Эндрю — ответом. — Ты уже упоминал об этом. На самом деле, пару раз. — Нил наклонился к костяшкам пальцев Эндрю, и Эндрю ослабил хватку достаточно, чтобы слегка почесать голову Нила. Глаза Нила затрепетали, и он стал еще более расслабленным. — Знаете что, я думаю, что оставлю это вам, ребята. Может быть, тебе стоит привести себя в порядок, Нил. Хорошенько выспись. — объявила Эллисон, хотя ни один из двух мужчин не взглянул в ее сторону. Она пробормотала что-то себе под нос о том, что Рене должна ей за ту сумму, которую она выиграла, и ускользнула. Эндрю подождал, пока не услышал, как в коридоре хлопнула дверь, прежде чем прижать два пальца к нижней части подбородка Нила, чтобы повернуть его голову. Нил позволил направить себя и ничего не сказал, в то время как Эндрю насмотрелся на насилие, нанесенное его коже. — Нам действительно нужно это вылечить. — Еще волшебной мази Эбби? Эндрю не был уверен, что даже она остановит отвратительное черное распространение отметин Рико на лице Нила. — Вставай, — сказал он. Отпустить Нила было тяжело, встать было еще труднее. Переезд для них обоих означал подталкивание к краю их боли. Эндрю пришлось потянуться за тростью, которую Нил выбил у него из рук, когда он ворвался из темноты. Нил держался с жесткостью измученного человека, как будто его мышцы были мокрым бетоном, а кости — ржавым металлом. Эндрю ковылял вперед, ведя Нила в ванную — безусловно, самую красивую комнату в коттедже, просторную и теплую, с большой ванной и диваном, которым Эндрю пользовался, когда зашивал собственное бедро. Там была достаточно приличная медицинская коробка, которую он достал, пока Нил колебался посреди комнаты. Казалось, он не знал, где стоять, или сидеть, или что делать. — Сними джемпер, — сказал ему Эндрю, указывая на диван. — Садись. Нил поколебался, но присел на край сиденья, теребя подол, пока Эндрю не посмотрел на него сердито и не стянул влажный шерстяной джемпер. Это была секунда, которую Нил испортил, но было трудно удержать это против него, когда футболка задралась вместе с ней, на мгновение позволив Эндрю мельком увидеть подтянутый живот и кости бедра, усеянные старыми шрамами и свежими синяками. Воспоминания, затерянные в глубинах Ахерона, угрожали вновь появиться, когда Эндрю увидел эти шрамы. Он хотел протянуть руку, провести по ним пальцами, понять их переплетение и изгиб, когда они натягивались на стройные мышцы. Он сопротивлялся. Он схватил тряпку для мытья посуды, подождал, пока вода нагреется, а затем принялся промывать раны Нила. Рана на его щеке была, безусловно, самой страшной. Нил сидел очень тихо, стараясь не морщиться, пока Эндрю точными, методичными движениями удалял грязь и песок, очищая рану, пока она не стала здоровой розовой, а не пятнисто-черной. По крайней мере, была какая-то польза от возможности истекать кровью в пустоши, помимо возможности превращаться в ночного призрака. — Ты в полном беспорядке, — пробормотал Эндрю. — Что еще нового? — Нил пожал плечами, поморщившись. Эндрю запомнил это, обращаясь с Нилом так же отстраненно, как Эбби обращалась со своими пациентами: эффективно, если не мягко. После лица Нила он повернулся к рукам, где тыльные стороны выглядели потрепанными, без сомнения, нанесенными, пока Нил держал их в обороне. То же самое касалось и его предплечий, в зеленую, желтую и коричневую полоску, на которых расцветали синяки. Комнату наполнил запах мази: окопника, огуречника, шалфея. Эндрю не торопился, нанося его на порезы и царапины, с удовольствием наблюдая, как некоторые из менее глубоких синяков почти мгновенно осветляются там, где был нанесен бальзам. Проследив за одной особенно ужасной раной, которая тянулась вдоль ключицы Нила, Эндрю кивнул на футболку. — Сними это. Нил напрягся, глаза испуганные, руки снова дернулись к подолу, как будто он хотел помешать Эндрю стянуть с него ткань. — Зачем? — Затем, что Рико не склонен сдерживаться, когда у него есть живая добыча. — И потому, что Эндрю мог видеть, как Нил держался, напряженный, но бдительный, осторожно дыша, чтобы не вызвать раздражения ушибленных ребер и разбитых плеч. Эндрю ждал, пока Нил обдумает это, обдумает свои варианты. — Я… Это не… Красиво. Эндрю ничего не сказал. Он мог видеть, чего это стоило Нилу. Понял. Через мгновение на лице Нила появилась решимость, и он начал снимать футболку, сумев поднять ее через голову до локтей, прежде чем Эндрю решил вмешаться и стянуть ткань с ноющих рук Нила. Эндрю отбросил ее в сторону, не интересуясь, куда он упал. Его внимание было приковано к Нилу. На шрамы и синяки. Одно дело было знать о шрамах Нила от их игры в правду, и совсем другое — видеть их. Гнев Рико оставил жестокие рубцы на плечах и руках Нила, левая сторона его ребер выглядела как разноцветное лоскутное одеяло. И под всем этим лежали уродливые шрамы, образуя реки и долины на коже Нила. Некоторые были густыми, красными и сердитыми, другие отражали свет, более тонкие и белые с возрастом. На правом плече Нила был идеальный отпечаток раскаленного железа. Пулевое отверстие — сморщенное и блестящее розовым — пронзило плоть над его правым бедром. Этот ущерб был больше, чем жизнь в бегах. Это была карта мучений, путеводитель о том, почему бег никогда не срабатывал, признак безграничной воли Нила к выживанию. Когда Нил потянулся к запястью Эндрю, он позволил ему взять его, позволил ему провести ладонью Эндрю по покрытой шрамами коже. Дрожь, пробежавшая по телу Нила, напомнила Эндрю о морском бризе, колышущемся в полыни и траве, о том, как напряглись мышцы там, где Нил пытался расслабиться под рукой Эндрю. Когда их глаза встретились, выражение лица Нила было дерзким — ему не нужно было сочувствие или гнев Эндрю, но чего он хотел, было загадкой для Эндрю. Решив вместо этого сделать то, что он обещал, Эндрю принялся за то, чтобы убедиться, что новые травмы Нила были чистыми, смазал мазью и был доволен, когда Нил медленно расслабился, когда часть боли в ребрах прошла. Его дыхание стало более легким, тревога исчезла из его вдохов. Когда Эндрю занялся раной вдоль ключицы, Эндрю почувствовал, как на его собственной коже появились маленькие пузырьки воздуха, и ему захотелось зарычать. Воспоминания об Ашероне все еще возникали и исчезали в его голове, воспоминания, которые, как он знал, не были его собственными, но которые шрамы под его руками отказывались ослабевать. Повернув Нила на сиденье так, чтобы он мог дотянуться до синяков на его лопатках, Эндрю стиснул зубы. Неопрятные розовые колотые раны тянулись вниз по позвоночнику Нила, через заднюю часть грудной клетки. — Я беру очередь, — сказал Эндрю. — Хм? — Голова Нила дернулась, как будто он хотел повернуться, но передумал. — В игре в правду? Ладно. Эндрю долго молчал, заканчивая наносить бальзам, прежде чем опустить руку на шрамы, обводя один, затем другой и еще один. — Сколько из них от твоей матери? Нил не дрогнул, но его вес переместился, подбородок опустился на грудь. — Почему ты хочешь это знать? — В Ахероне я пережил ряд воспоминаний, которые не были моими собственными, — сказал Эндрю, сохраняя свой голос ровным и скучающим. — Я видел женщину, чувствовал себя слабым, униженным и сбитым с толку, когда она бушевала. Ты боялся, что она снова тебя ударит. Она размахивала пистолетом. Нил судорожно втянул в себя воздух. — Да, верно, хорошо. Это было, когда мне было пятнадцать или около того? Я поцеловал девушку, и мама узнала об этом. Она была в такой ярости, но она просто пыталась сохранить мне жизнь, понимаешь? Она просто учила меня не быть глупым. Нил целует девушек. Голова Эндрю гудела от образов, которые он не хотел рассматривать. — Твоя мать била тебя, — жестко сказал Эндрю. — Мне все равно, почему. Сколько их? Нил вздохнул. — Может быть, три? Другие, вероятно, зажили бы лучше, если бы мы обратились в больницу или даже просто к нормальному врачу, но мама была параноиком. И через некоторое время я уже не обращал на это особого внимания, кроме как прятать их. И это имело смысл в другом воспоминании, унаследованном Эндрю, о подростке Ниле, бледном и костлявом, смотрящемся в зеркало с темными волосами и темными глазами, проверяющем свой воротник, чтобы убедиться, что петля шрамов на верхней части груди скрыта. Эндрю ущипнул себя за переносицу. Это было неправильно, неправильно иметь в своей голове эти чужие воспоминания. Но, по крайней мере, они достойно отвлекали от кошмарных напоминаний об истории его собственной жизни. — Я думаю… Я думаю, что я также видел твое воспоминание, — сказал Нил, и от его тона у Эндрю встали дыбом волосы. — Мужчина. Дрейк… Эндрю зажал рот Нила ладонью, подавляя то, что он собирался сказать дальше. Он отпустил ее через минуту, отпрянул, плечо напряглось, костяшки пальцев побелели. Его желудок скрутило, как будто кто-то открыл люк в бездну, и он почувствовал, как острая, как щетина, ярость снова скребет его внутренности. Эндрю поделился фрагментами своей жизни с Нилом — упомянул Кэсс, пока они ехали в Долину. Но он избегал упоминания о приемном брате, который довел его до грани и чуть не перевернул его. Эндрю прожил свою жизнь, отсчитывая секунды до своей смерти. Неудивительно, что игла Пруста сделала то, с чем ему самому так и не удалось справиться. Заметив, как Нил задрожал теперь, когда они были недостаточно близко, чтобы разделить тепло тела, Эндрю встал, прихрамывая, подошел к шкафу для белья и вытащил пушистое белое одеяло, которое он сунул Нилу, который накинул его на плечи. Ненависть вспыхнула в его животе — он горел в равной степени от разочарования, когда Нил прикрывался, и отвращения к собственному телу. Нил целовал девушек, разве это не то, чему они научились сегодня вечером? Но одна мысль терзала Эндрю, и он нуждался в ответе, даже несмотря на то, что ему было больно выпускать эти слова в мир. — Так вот почему ты встал на колени перед Рико? Неужели Нил увидел, что другие люди, другие монстры, сделали с Эндрю, и решил, что ему лучше не сражаться? Неужели Нил высказал суждение о том, кем был Эндрю и с чем он мог справиться? Эндрю не был слабаком. Он не был беззащитен. Он сдержал свои обещания, в отличие от любого другого человека, которого он когда-либо встречал. — Что? — Брови Нила сошлись вместе, ноздри раздулись. — Нет. Блядь. Как ты вообще… Нет. — Как я вообще узнал об этом? О, мой дорогой кролик, каждый человек в пустоши почувствовал, как расширилась власть короля Клюволика, когда ты поклонился ему. Подземный мир содрогнулся от тяжести того, что ты чуть не сделал, — сказал Эндрю, сдерживая рычание сквозь зубы. — Это был новый минимум, даже для тебя. — На самом деле, я собирался спросить, как ты вообще пришел к такому выводу, — огрызнулся Нил. Он выглядел до смешного маленьким с одеялом на плечах, его кудри все еще были влажными, а лицо в синяках. — Но я не поклонился Рико, потому что узнал, что тебя… — Он запнулся на этом предложении. — Изнасиловали. Это то слово, которое ты ищешь. — Изнасиловали, — повторил Нил, и убийственный взгляд появился между сжатыми челюстями и бурей в его глазах. — Я поклонился не потому, что тебя изнасиловали. Я думал, ты мертв. Жан держал твое тело в своих объятиях. Рико сказал, что если я этого не сделаю, он скормит тебя ночным призракам. Я не мог этого допустить. Эндрю уставился на Нила. Это было не так, как это работало. Другие люди не принимали удары за Эндрю Миньярда, он заботился о себе и заботился о своей семье. — Не совершай ошибку, думая, что я нуждаюсь в твоей защите. — Я должен был это сделать, иначе никто из нас не выжил бы. Ты никогда больше не увидишь Аарона. Все сделки будут отменены. Один из нас должен был это сделать. И, очевидно, Нил решил, что выживет именно Эндрю. — Крутишь нож, который я тебе дал, используешь Аарона против меня. Умно, — процедил Эндрю сквозь стиснутые зубы. Он шагнул вперед, пока снова не оказался прямо перед Нилом. Он ненавидел то, как расширились глаза Нила. Ненавидел, как ускорился его собственный пульс. Ненавидел Нила. Кролик был дураком и самоотверженным мучеником, а Эндрю не хотел и не заслуживал такой преданности. Нил был проблемой. — Ты предпочел встать на колени, когда сказал мне, что хочешь остаться. Ты солгал или я нарушил свое обещание? — Ты знаешь, что я пережил, — прохрипел Нил. — И я хочу остаться. Но я увидел один вариант и воспользовался им. — Если бы ты прошел через это, я бы убил тебя. — Хорошо. Я был бы благодарен тебе за то, что ты приставил нож к моему горлу, — сказал Нил искренне и без малейшей жалости к себе. — Я бы предпочел быть никем, чем одним из них. — Ты уже ничто. — Значит, для тебя это не должно быть так уж сложно, верно? Это было бы невозможно. Это было бы единственное, от чего Эндрю никогда не смог бы вернуться. Убийство Нила было бы единственным, что причиняло боль в этой забытой святыми пустоши. — Я начинаю думать, что ты не знаешь значения слова «сделка». У тебя проблемы со слухом? — Эндрю наклонился так близко, что их лбы соприкоснулись. — Возможно, слишком много сотрясений мозга? В следующий раз, когда Рико придет за тобой, либо сопротивляйся, либо позволь мне, черт возьми, разобраться с этим. — Если это означает потерять тебя, тогда нет. — Ты идиот. — Эндрю пожалел, что у него нет сигареты, хотел бы он прикурить ее к коже Нила и посмотреть, как он кричит. — Ты несбыточная мечта. Разочарование затуманило глаза Нила, и Эндрю слишком поздно понял, что заблудился. Они были так близко друг к другу, что ответ Нила был дыханием тумана на его губах, и Эндрю обнаружил, что склоняется к его теплу, его словам. — Я не галлюцинация. Но он был. Он должен был быть. Пустошь превратила Эндрю в нечто нечеловеческое, едва существующее, если не считать его роли перевозчика. Нил был чем-то другим. На первый взгляд он казался сдержанным и хрупким, как кость, пугливым, как бродячий кот, крадущийся по задворкам общества. Но остановитесь на мгновение, под его обломанными ногтями и отчаянными глазами — в Ниле было столько скрытого света, ожидающего, что кто-то запачкает руки, кто-то не побоится раскопать весь этот дикий огонь и дать ему растопку для разжигания. Они были так близки. Носы на расстоянии вытянутой руки. Дышать воздухом друг друга. В ту секунду Эндрю ничего так не хотел, как вылизать идиотизм изо рта Нила. Он хотел целовать Нила до тех пор, пока их губы не заболят, а кожа не загудит, зарыться носом в изгиб шеи Нила, провести языком по этим слишком острым ключицам. Он хотел оставить Нилу новые отметины поверх лоскутного одеяла шрамов, след, похожий на отпечатки лап на снегу от ключицы до таза. Отметины, которые оставят пятна вместо шрамов. Эндрю хотел поцеловать Нила. Но Нил поцеловал Эндрю первым. Это было не так уж много. Призрак губ на его губах. Там и пропал. Этого было недостаточно. Зарычав, Эндрю рванулся вперед, сминая их рты в поцелуе, в котором было больше зубов, чем языка. Он обхватил лицо Нила руками и поцеловал его, как будто наступал конец света, как будто это была финальной битва. Его сердцебиение отбивало ритм стаккато, который, как он чувствовал, эхом отдавался в венах Нила. Этот поцелуй был Эндрю — яростный, безжалостный и трещащий по швам. И это был Нил — все его дихотомии запечатлелись в одном выражении — его умный рот и его глупый комплекс мученика, его безрассудство и мучительная воля к выживанию, его жизнь, полная лжи, и его предсмертное желание быть настоящим, правдивым. Эндрю прижал Нила к спинке дивана, отталкивая его назад, сохраняя осторожные сантиметры между ними, где воспоминания об Ашероне бурлили и взрывались. Нил откинулся на подушки с надломленным звуком, от которого желудок Эндрю сжался и загорелся. Он хотел снова услышать этот шум, хотел знать каждый звук, который он мог бы извлечь из Нила одним своим ртом, а затем и еще немного. Мимолетное прикосновение послужило спусковым крючком, изящество пальцев Нила, скользящих по ткани рукавов Эндрю, как будто он знал, что нельзя прикасаться без разрешения, но ему нужно было за что-то держаться. Боже, как Эндрю ненавидел его. С рычанием Эндрю оттолкнул себя, он не собирался делать этого сейчас. Эндрю нащупал сигареты, закурил одну, затянулся так глубоко, как только мог, чувствуя, как сырая красная жара стекает по горлу в грудь. Он не собирался этого делать, когда Нил был слишком глуп, чтобы сказать ему «нет». Когда всего полчаса назад руки Эндрю были на горле Нила, он чувствовал, как бьется сонная артерия Нила под его пальцами, пытаясь избежать приступа паники. Эндрю был не таким, как они. Он не станет еще одним кошмаром, преследующим пустошь. Нил уставился на Эндрю — затаив дыхание, настороженный, любопытный. Одеяло собралось вокруг его талии. Его губы были красными, распухшими и влажными. Его волосы взъерошились. Он выглядел совершенно разбитым. Вопросы, неотвратимые, повисли между ними, дрожа от притяжения и давления их взглядов. Нил не был молитвой. Эндрю не был ответом. Но отчаянно, ужасно он хотел быть таким.