Глава одиннадцатая: (нужно, чтобы ты) остался
Это была моя жизнь — как и все жизни, таинственная, безвозвратная и священная. Такой близкий, такой настоящий, такой принадлежащий мне. Как это было дико — оставить все как есть.
— Шерил Заблудилась, Дикая
***
— Итак, позвольте мне прояснить это, — сказала Элисон, постукивая наманикюренными ногтями по кухонному столу. — Или не так прямолинейно, как может быть в данном случае. Этот милый мальчик на самом деле Натаниэль Веснински. Сын Мясника из Балтимора, в доме которого мы подобрали больше призраков, чем где-либо еще. Нил только наполовину мертв из-за какого-то странного ритуала, который его отец получил от Мориямы, которые оказались бессмертными главарями банд, которые каким-то образом используют Рико и пустых людей, чтобы контролировать ночных призраков и увеличить их продолжительность жизни до такой степени, что они не смогут умереть — и теперь они хотят превратить Нила в таких же существ как они. — Ты, монстр, догадался обо всем этом только потому, что он мог истекать кровью. Затем Кевин решил поделиться некоторыми подробностями, и ты накормил Нила алетианским чаем, чтобы он выложил все свои секреты. Ты решаешь пересечь пустошь, просто чтобы посмотреть, может быть, он все равно сможет перейти. А потом ты заставил меня использовать почти всю оставшуюся часть нашего Вечного Света, потому что ты решил, что было бы отличной идеей искупаться в чертовом Ахероне. Я правильно понимаю? Эндрю сделал глоток своего сильно подслащенного кофе и встретил горячие слова Эллисон с отрешенным выражением лица, как всегда. Его глаза были пустыми, как полированное золото. — Я правильно поняла, Миньярд? — повторила Элисон. Ее раздражение было липким и неуютным в крошечной кухне коттеджа. Бровь Эндрю изогнулась. Нил вертел в руках свою кружку, но молчаливый вызов между Эллисон и Эндрю выводил его из себя. Не помогло и то, что они с Эндрю не разговаривали с момента их поцелуя прошлой ночью. Он продолжал говорить себе, что сейчас не время думать об этом, но его рот все еще помнил тяжесть губ Эндрю и то, как его тело покалывало, как летняя гроза под руками Эндрю, тяжелое и потрескивающее от статического электричества. Нил вздрогнул, зная, что Эндрю не пропустил этого, и решил отвлечь двух перевозчиков единственным известным ему способом. В конце концов, подумал он, твой рот не может навлечь на тебя худшие неприятности, чем те, что уже есть. Верно? — Ну, — сказал Нил, — Рико сказал мне, что я не могу перейти границу. Но, может быть, это тоже было ложью? Еще один трюк? — Нил старался не думать о костях в руках Жана, об ужасе от мысли, что Эндрю больше нет. Перенаправив свое внимание, Элисон сочувственно скривила губы. — Прости, но нет. Он не лгал об этом. Разлом не был открыт для тебя. — Хорошо. Это… прекрасно. — Нил кивнул. Он всегда считал, что это рискованно, что бы ни говорили Эндрю и другие. Такие люди, как его отец и Морияма, были не из тех, кто оставляет легкие лазейки, и меньше всего в жутких ритуалах смерти, чтобы сохранить себе жизнь и здоровье. — Так что, да, тогда ты в значительной степени все поняла правильно. Элисон выдавила улыбку, но она увяла, когда Эндрю сделал долгий, громкий глоток кофе, сопровождаемый причмокивающим вздохом. — Ты отвратителен. — А ты стерва, — сказал Эндрю без всякой интонации. — К чему ты клонишь? Элисон вскинула руки, драматически закатив глаза. — Серьезно? Выгляни наружу. Светит солнце. Небо голубое, как мечта наяву, но снаружи лежит снег толщиной в восемь дюймов. — Она тяжело вздохнула. — Обычно я не из тех, кто думает о практичности, но Рико не ушел далеко. Независимо от того, насколько вам повезло, ребята, мы никак не сможем вернуться через Долину только втроем, и у нас закончатся припасы через неделю или около того. Что, по-твоему, будет дальше? — Делать это или нет, часто зависит от погоды, — ответил Эндрю. Его голос звучал скучающе, как будто этот разговор представлял для него мало интереса и меньшую ценность. — Или в данном случае это зависит от Нила. — От меня? — Нил моргнул, нахмурившись. — Очевидно. — Мелодичный южный акцент Эндрю снова проявился, когда его взгляд встретился с взглядом Нила. — Я спросил тебя, что для этого потребуется. Пришло время тебе принять решение. У тебя есть все, что вам нужно, чтобы выжить. Их разговор в святилище в Городе Ужасной Ночи казался вечностью, а не просто днями назад, но теперь слова Эндрю вернулись к Нилу, и он вспомнил, как они заземлили его, как якорь, дали ему что-то, за что можно было держаться. Ты хочешь, чтобы я встал между тобой и Рико, я могу это сделать. Если ты хочешь помочь Эбби и Бетси с их гребаным цветником, мы можем это сделать. Назови его, и он твой. Стой на своем. Когда Эндрю смотрел на него через стол, мир померк по краям. Недостаточно, чтобы стереть сияющее и неприличное присутствие Элисон, но все же оставило у Нила отчетливое ощущение, будто он смотрит в туннель, а Эндрю ждет на другом конце. Он не знал, успокоило его это или испугало. — Тогда спроси меня, — сказал Нил, его рот бежал впереди его мозга. Он сделал паузу. Повторился более определенно. — Спроси меня еще раз. Рот Эндрю дернулся, как это бывало, когда его что-то забавляло. — Ты хочешь стать Лисой? Да или нет?» — Да. Эллисон кашлянула. — Вам, ребята, действительно нужно перестать так разговаривать. Я чувствую себя вуайеристом. — Держи свои причуды при себе, Рейнольдс, — съязвил Эндрю. — Я сделаю это, если ты согласишься. Никто больше не должен знать о твоей склонности к эксгибиционизму. — Она сделала паузу. — Подожди, я беру свои слова обратно. Все должны знать. У Ники будет день полевых работ. Либо Элисон была храбрее, чем когда-либо был Нил, либо просто намного, намного глупее. Она даже не моргнула, когда Эндрю поставил свой кофе и провел руками по черным повязкам, скрывающим его ножи. Также ее, казалось, не заботила расслабленная сила в плечах Эндрю, новое напряжение под его кожей. Однако Нил узнал его. Он видел это прямо перед сумерками, когда Эндрю ждал ночного призрака. Он увидел это, когда они приближались к Долине, и Эндрю взял его за руку. И он видел это прошлой ночью, когда Эндрю вырвался от него, щеки порозовели, а рот скривился. Нил все еще не знал, что с этим делать, поцелуй Эндрю и резкое отступление были одинаково ошеломляющими. — Итак, каков твой гениальный план по возвращению этого милого маленького ангела в Лисью Башню? — спросила Элисон, оставаясь равнодушной к настроению Эндрю. — Он сделал выбор. Что дальше? — Тренер уже на пути сюда. — Он что? — Он отправил сообщение прошлой ночью. Он тоже возвращается. Мэтт, Дэн, Рене. — И все это ради одного призрака? — Эллисон выглядела недоверчивой, слегка сердитой. — Я понимаю, что теперь он один из наших, что же в нем такого особенного, что в нем участвует вся команда? А как насчет других душ, которые мы должны переправить? — Они попросили об одолжении Нокса и троянцев. — И это все еще не объясняет мне, почему Нил такой особенный. Почему он? Ее слова путались так, что казалось, она была в нескольких секундах от того, чтобы задать другой вопрос. Ее «почему он?» звучало очень похоже на «почему не кто-то другой?» Нил пристально посмотрел на нее, на идеальную линию ее бровей, щелчки, делающие ее глаза длинными и ехидными. Она была накрашена, как боевая раскраска, и он заметил намек на воина, который спас его в ее раздражении по отношению к Эндрю. — Потому что Нил попросил остаться. — В устах Эндрю это звучало так просто. Но лицо Элисон исказилось, а руки сжались в кулаки. — Это нечестно. И Нил знал, что он угадал правильно, что Элисон потеряла кого-то по пути и чувствовала, что Ваймак и его Лисы должны были сделать для них больше. Он задавался вопросом, любила ли она этого человека, кем бы он ни был, и были ли они причиной ее пребывания в пустоши. У каждого была причина, например, у Мэтта и Дэн для их внука, или у Эрика и Ники для Эндрю, а у Эндрю для Аарона. — Если бы жизнь или смерть были справедливы, — протянул Эндрю. — Мы не были бы Лисами. Слова звучали правдиво и поэтому казались вдвойне жестокими, но Элисон приняла удар так, как приняла ночного призрака, прямо и бесстрастно. — Когда же тогда прибудут остальные? — спросила она. — Пару дней. — Ну, по крайней мере, Долина должна быть легкой для них. Такое ощущение, что весь демонический клад Мориямы прямо сейчас разбил лагерь перед нашим домом. Эндрю промычал что-то в знак согласия, и Нил выглянул в окно на заснеженный мир за окном. Стоял ощутимый холод, даже несмотря на потрескивание огня в камине, но снаружи снег был девственным и нетронутым. Природа чувствовала себя притихшей, застывшей в своем оцепенении, холодное палящее солнце отбрасывало лучи сверкающих теней вокруг коттеджа. Казалось, что они были кораблем, дрейфующим по белому и тихому морю, полностью изолированным, полностью незащищенным. Холодные пальцы пробежали по позвоночнику Нила, внезапное осознание их уязвимости заставило его вздрогнуть. Как ты думаешь, что здесь произойдет? Нил мог представить самодовольное презрение своей матери. Ты — легкая добыча. Шестеро против армии бессмертных монстров. Они поймали меня. Они и тебя достанут. Разве ты не чувствуешь, как они близки? Разве я не учила тебя лучше? Желание убежать ускорило пульс Нила, и он отвернулся от окна, он не мог позволить себе пойти по этому пути. Сгорбившись на своем стуле, Нил обратил свое внимание на остатки своего кофе. Земля выглядела как упавшие яблоки, копья, а там справа могла быть гора; он прищурился, если бы он наклонил кружку, это могло быть ключом. — Нил, ты в порядке? — Эллисон толкнула его локтем. — Я в порядке, — автоматически ответил Нил. Но с каждой секундой он чувствовал себя все более и более оцепеневшим, уставившись в кофейную гущу, чувствуя, что мир теряет фокус, готовый закончиться в любую секунду. Если он не будет осторожен, то потеряет время, как в бегах, и окажется в ловушке собственной головы с паническими помехами. Треск. Эндрю с громким стуком поставил свою кружку на стол, фарфор раскололся надвое. Нил отпрянул назад так сильно, что синяки на его ребрах ожили, и он впился зубами в нижнюю губу, чтобы не закричать. Элисон не испытывала угрызений совести из-за молчания и вскочила на ноги с яростным проклятием. — Какого хрена, Миньярд. Но внимание Эндрю было приковано к Нилу, каждый дюйм его тела излучал едва сдерживаемую ярость. От темноты в его взгляде у Нила чуть не перехватило дыхание. Нил знал, что Эндрю опасен, понимал, какие вещи он должен был сделать, чтобы его считали человеком, способным защитить Кевина от Рико, вплоть до того, что он сделал, чтобы заслужить прозвище монстр. Он также знал, что Эндрю не опасен для него. Сглотнув, Нил выпрямился. — Я не в порядке, — признался он. — Но я и не пытался лгать тебе. — Его слова были осторожной оливковой ветвью, зная, что Эндрю хочет честности. — Я действительно не знаю, что я чувствую. — Наверное, это шок, — сказала Элисон. — Есть причина, по которой люди здесь не купаются в реках. — Может быть. — Хотя у Нила было много случаев, когда он чуть не промахивался со своей мамой. Шок был пустотой, он накапливался и продолжался, зная, что случилось худшее, был тишиной после выстрелов или щелканьем заточенного ножа, был белыми костями в рюкзаке на пляже и пробуждением, вспоминая запах лопающейся плоти. Это было не то хрупкое чувство в груди. У него не было названия для этого. Рот Эндрю сильно дернулся, гримаса, с трудом подавляемая. Нил почувствовал жар от головы до кончиков пальцев ног — то же самое желание, которое заставило его поцеловать Эндрю, хотя он и не мог вспомнить, когда в последний раз ему хотелось действовать подобным образом. Нил никогда раньше не встречал такого человека, как Эндрю, никогда не знал человека, который заставлял мир казаться таким прочным и реальным — и заставлял Нила так отчаянно хотеть быть таким же прочным и реальным. — Мы можем здесь покурить? — спросил Нил, нуждаясь в чем-то новом, на чем можно было бы остановиться. Эллисон нахмурилась. — Выйдем на улицу. Мысль о том, чтобы выйти на улицу, наполнила Нила особым страхом, но он последовал за Эндрю, когда перевозчик встал и вышел из кухни, намеренно игнорируя недовольное ворчание Элисон. Снаружи дул пронизывающий холод, такой, что сразу же пробирал до костей и сковывал каждый нерв. Это был холод, который был в Чикаго зимой, который пришел с порывом воющих ветров и превратил землю в железо, воду в камень, который кусал пальцы и оставлял иней на ресницах. Нил засунул руки под мышки и, дрожа, вышел в маленький палисадник. Эндрю закатил глаза, повернулся обратно в дом, схватил пальто с дверного крючка и сунул его Нилу, прежде чем вернуться в снег и закурить. Нил заметил, что он не взял куртку для себя. Он нахмурился, может быть, перевозчики не чувствовали холода. Натянув пальто на плечи, Нил подождал, пока Эндрю передаст ему зажигалку. — Спасибо, — сказал он. — Пошел ты, — ответил Эндрю. Однако в нем не было ни жара, ни яда. Мир вокруг них представлял собой тундру — плоскую, бесплодную и гладко выбеленную — именно такой, какой она казалась из окна. Только когда Нил прищурился, он смог различить карандашные очертания сосен, ставших почти невидимыми под тяжестью снега, и небольшие неровности там, где земля спускалась к реке. Он также мог слышать «Ахерон», тихое шуршание на расстоянии. Это было странно красиво, совсем не похоже на ошеломляюще бесконечный кошмар, которым это было для него вчера, таким бесконечно небезопасным и пустым. На фоне белого снега Эндрю испытал острое облегчение. Он был весь в краях — темные линии, нарисованные смелой рукой, скорее волчьей, чем лисьей. Нил перевел взгляд с тяжелых армейских ботинок на широкую грудь Эндрю, оценил его стойку бойца, его мощные руки и плечи, проследил линию его горла до твердой челюсти, все еще покрытой синяками. Кожа Эндрю выглядела такой бледной, его волосы такими мягкими по контрасту с брутальным черным его одеянием. Нилу захотелось протянуть руку и провести ладонью по подрезу Эндрю, провести пальцами по пепельным прядям, которые развевались на ветру. Эндрю поднял сигарету, и Нил проследил за движением его губ, наблюдая, как они раздвигаются, как струйки дыма поднимаются из уголков. Язык Нила высунулся, чтобы смочить собственный рот, и от холода его сразу же стало жечь. — Нил, — Эндрю протянул его имя сквозь туман дыма и конденсата. — Вопрос. Когда я поцеловал тебя прошлой ночью, ты хотел этого? — Что? — Как Эндрю мог даже сомневаться в этом? Нил хотел поцеловать его снова сейчас, хотел, чтобы Эндрю прижал его к себе и наполнил этим пьянящим жаром. Прошлая ночь была похожа на вкус бесконечности, и он хотел этого снова, снова, снова. — Да или нет? Ты хотел, чтобы я поцеловал тебя? Вспышка гневных слов сказала Нилу, насколько серьезно Эндрю относится к этому. Осознание упало в желудок Нила, ледяное, как снег. Конечно, согласие имело значение для Эндрю — Да, — сказал Нил. — Я хотел, чтобы ты поцеловал меня. Я никогда не… Обычно я не встречаюсь с кем-то. Наверное, у меня никогда не было такой возможности. Итак, я не понимаю этого, и я не знаю, что я делаю, но я хотел поцеловать тебя. Я хочу поцеловать тебя снова. — Ты не встречаешься, — голос Эндрю был ровным, его глаза пустыми. — Мне никогда не разрешали с кем-то встречаться. Я рассказал тебе, что сделала моя мама, и я просто никогда не думал ни о чем, кроме бегства, выживания. — Нил пожал плечами. — И кого я вообще собирался поцеловать? Подпускать кого-то близко, впускать кого-то внутрь — это было невозможно, когда это означало бы доверять им, что они не выдадут меня при первой возможности. Было легче быть одному. Чтобы сказать себе, что я ничего не хочу. Но я доверяю тебе. — «Я хочу тебя» осталось невысказанным, но Нил услышал это, и он был уверен, что Эндрю тоже. — Ты идиот. — Так ты продолжаешь говорить, — сказал Нил, перекатывая сигарету между холодными пальцами и улыбаясь. — Но я все еще доверяю тебе. Прошлая ночь была да. Я не передумал. Я хотел поцеловать тебя. — Ужасная мысль пришла в голову Нилу. — Подожди, ты хотел поцеловать меня? Ты остановился. Я зашел слишком далеко? Разве ты этого не хотел? — Этого не существует. От этих слов у Нила перехватило дыхание, он вышиб воздух из легких эффективнее, чем когда-либо мог сделать любой кулак. — О боже, Эндрю. Я не. Мне жаль. Я так… — Сигарета выпала из рук Нила, когда его рука зажала рот — ужас охватил его с такой силой, что он подумал, что она может прорваться сквозь его кожу. Он думал об этом поцелуе весь день. Он задавался вопросом, захочет ли Эндрю когда-нибудь сделать это снова. Это было хуже, чем ночной призрак, хуже, чем Ахерон. Мысль о том, что он сделал с Эндрю то же, что те люди сделали с ним. Он почувствовал, как его легкие сжались, а горло сжалось в ничто. — Прекрати. — Голос Эндрю был тяжелым одеялом после кошмара, чем-то, в чем можно спрятать ноги и притвориться, что монстры не могут причинить тебе вреда. — Это не то, что я имел в виду. Я хотел поцеловать тебя. Давай, Пиноккио, дыши. Новое прозвище заставило Нила вздрогнуть от нового приступа тревоги. Он моргнул, глядя на Эндрю, нахмурив брови. — Пиноккио? — Что ж, ты так хочешь быть настоящим мальчиком. Ты предпочитал кролика? — Эндрю подошел ближе, но не настолько, чтобы их личное пространство смешалось. Спокойствие на его лице говорило о том, что в его голове были какие-то вещи, над которыми он работал, загадка, которую он жаждал разгадать. Но Нил пытался понять, как этот разговор так быстро ушел в сторону, и не мог разобраться в том, что говорил Эндрю. Нил потянулся к своему горлу и сосчитал удары своего сердца. Это был скачок, рваный джазовый ритм под его кожей. — Ты можешь просто сказать мне, было ли это да или нет? — Нил поперхнулся словами, отказываясь отвести взгляд от Эндрю. Ему нужно было это увидеть. — Это было да, — сказал Эндрю. Его рука поднялась и зависла в воздухе на безопасном расстоянии от подбородка Нила. Его пальцы согнулись, и рука опустилась. Нил судорожно вздохнул. — Но нам нужно обсудить границы. Кивнув, Нил почувствовал, как лед в его груди начал трескаться. Было трудно не думать о воспоминаниях, которые они невольно разделили в реке, невозможно не думать о жестоком и душераздирающем обращении Эндрю под присмотром людей, которые должны были защитить его. Однако теперь, читая позу Эндрю, Нил понял, что большая часть этого напряжения между ними, вероятно, была вызвана именно этими воспоминаниями — прозрениями, которые Нил не пытался принять, и Эндрю, безусловно, не давал. — Прошлой ночи не должно было случиться, — сказал Эндрю. — Мне нужно услышать от тебя да или нет, в которые я могу поверить. Мне нужно быть уверенным, что ты знаешь, что да означает да только до тех пор, пока это не будет нет. Что если это когда-нибудь изменится, ты остановишь меня. Я не буду таким, как они. Я не позволю тебе быть собой. О, в этом было слишком много смысла. — Я уже знаю это, — сказал Нил. — С тобой я в безопасности. Я знаю это с тех пор, как ты предложил мне выпить твой чай правды. Я знал это с тех пор, как ты закрыл мне рот, чтобы я не делился тем, чем не хотел делиться, и ты переосмыслил свои вопросы. Кроме того первого дня, ты никогда не причинял мне боли. И я сомневаюсь, что ты когда-нибудь сделаешь это намеренно. Потухший взгляд Эндрю совсем не выглядел успокоенным. Нил сменил тактику. — Я знаю, что да означает да, пока это не будет нет. И я хочу знать, что ты скажешь мне, что тебя устраивает, и тоже остановишь меня. Я понимаю необходимость установления границ. На секунду Нил подумал, что Эндрю собирается уйти — покончить с грязной загробной жизнью Нила, — и на мучительный вдох Нил почувствовал, как мир исказился и ослабел. Он не знал, что будет делать, если Эндрю отвернется. Эндрю существовал в серой области своей психики, в которую Нил едва заглядывал во время своего существования на Земле. Это было ново и страшно, и весь Эндрю — человек, который дал ему кулон и пообещал бороться, который предложил ему свободу и назвал это домом. Эндрю настолько проникся идеями Нила о безопасных убежищах и твердой земле, что Нил удивлялся, как он прожил всю свою жизнь, не зная этого чувства. Он ждал, не двигаясь, желудок грозил упасть, пока его перевозчик принимал решение. Я не хочу потерять это. Я не хочу потерять тебя. Но если Эндрю хотел уйти, Нил должен был позволить ему. Он тоже не мог быть одним из этих людей. Эндрю не ушел. Он сократил расстояние между ними, в его глазах был вопрос, и Нил кивнул. — Да, — прошептал он. Эндрю прижал его спиной к дверному косяку, выровняв свое тело с телом Нила всего на несколько осторожных, осторожных сантиметров между ними. Это не было поспешным шагом. Это было медленно. Это было под контролем. Давая Нилу любую возможность отстраниться, или отступить, или сказать нет. Он не сказал нет. Время перестало иметь смысл — кружилось и кружилось, головокружительно и ослепительно, как снежная слепота. Их дыхание было бореем, застрявшим между их ртами, и ногтями Нила, впивающимися в его ладони, и скрежетом зубов о его нижнюю губу. Глаза Нила закрылись. А потом остались только жара и Эндрю. Теплый язык Эндрю скользил по его языку, делая остальной мир нереальным, необузданным, неземным. Горящие руки Эндрю, которые скользнули к горлу Нила. У Эндрю был привкус дыма, как будто он проглотил лесной пожар, и теперь он ревел внутри него. Все в Эндрю опалило безошибочным холодом, его рот разрывал Нила на части кусочек за кусочком. — Могу я прикоснуться к тебе? — Эндрю отодвинулся достаточно, чтобы спросить. — Да, — наполовину сказал, наполовину выдохнул Нил и уже собирался задать тот же вопрос в ответ, когда губы Эндрю снова опустились. Сильнее прижимая Нила к двери, Эндрю целовал Нила до тех пор, пока его кровь не загудела, а голова не зашипела от статического электричества. Руки Эндрю скользнули под одолженное пальто, прошлись по ключицам Нила под футболкой, надавили на мышцы его плеч, и Нил не смог сдержать первый, тихий звук, вырвавшийся наружу — грубый, порывистый стон, который застал его врасплох. Но руки Эндрю чувствовались хорошо. И Нил не знал, что с этим делать. Где-то на этом пути он забыл, каково это, когда к тебе прикасаются без злого умысла; теперь все, о чем он мог думать, это то, что он нуждался в этом, жаждал этого, даже если это было не нежно. Рот Эндрю был тлеющим, свирепым. Его руки были тяжелыми и горячими. Проводя руками по шрамам, скрытым под одеждой Нила, язык Эндрю скользнул по его обнаженной коже, прикусил и пососал дорожку от губ Нила к челюсти, пробрался ртом к месту под ухом Нила. Там, где рот Эндрю был горячим, воздух все еще был холодным, и он оставлял жгучие узоры на горле Нила. Нил был уверен, что от этих поцелуев останутся синяки. Часть его хотела, чтобы они это сделали. Он хотел, чтобы Эндрю отметил его почти так же сильно, как хотел прикоснуться к Эндрю в ответ, почувствовать Эндрю и это тепло под его руками. Но он крепко сжал кулаки, прижал руки к бокам — каким бы соблазнительным это ни было, у него не было разрешения. Словно услышав ход его мыслей, Эндрю потянулся к кулакам Нила, разжал их и свободно переплел их пальцы. Его пальцы сжались, вызвав дрожь у Нила и беззвучный смешок у Эндрю. Его веселье было подобно волне, накатывающей на гальку и захлестывающей мочку уха Нила. Он снова вздрогнул. Эндрю притянул его ближе. — Ты можешь дотронуться до меня выше моих плеч. Не нуждаясь в дальнейшем разрешении, Нил зарылся руками в волосы Эндрю. Притянул его ближе для еще одного мучительного поцелуя. Он не мог вспомнить, когда в последний раз обнимал кого-то вот так — не был уверен, хотел ли он вообще когда-нибудь прикасаться к кому-то так, как раньше к Эндрю. Конечно, никто не вызывал у него такого желания составлять карты и исследовать местность, как сейчас. Изучение Эндрю казалось единственной важной вещью, оставшейся в мире, как будто он мог посвятить свою жизнь запоминанию каждого дюйма, каждой границы, когда-либо касаться, пробовать на вкус и обонять, и никогда не заканчивать. Они поцеловались, и время расплылось и исказилось, пока Нил не натянул тетиву, дрожа от прикосновения Эндрю. Челюсть Нила болела, он совершенно задыхался, растаял и зависел от Эндрю, который держал его прямо. Когда Эндрю, наконец, отстранился, Нил попытался завладеть его ртом, пока тяжелые руки не уперлись ему в грудь, предупреждающе прикусив нижнюю губу. Тем не менее, отступление было первым медленным и неохотным поступком, который Нил когда-либо наблюдал со стороны Эндрю. Кровь гремела, нервы дрожали, глаза Нила распахнулись, чтобы обнаружить, что глаза Эндрю были расплавленным металлом: обжигающе, чтобы встретиться, невозможно удержать. Он уткнулся лбом в плечо Эндрю, закрыл глаза и прижался к твердым мышцам там. От Эндрю пахло дымом и шалфеем, безопасностью и домом. Он чувствовал их совпадающие сердцебиения и не мог сдержать своей расцветающей улыбки. Одна рука рассеянно скользила по затылку Эндрю, другая покоилась на его руке. Маленькие уколы пробежали по коже Эндрю. — У тебя мурашки по коже, — сказал Нил. Удивление пробежало по телу Эндрю. — Так оно и есть. Они стояли на снегу, пока их дыхание не успокоилось, прижавшись друг к другу ближе, теперь, когда поцелуй закончился, руки Эндрю все еще сжимали Нила под пальто. Когда они, наконец, вошли внутрь, Эндрю провел пальцем по горлу Нила, и последовавший за этим довольный взгляд заставил Нила ухмыльнуться. В конце концов, Эндрю оставил следы.***
Эллисон не пропустила ни одного удара. В течение следующих двух дней она безжалостно дразнила Нила по поводу ситуации с Эндрю, что оказалось хорошим отвлечением от бессонных ночей, проведенных под крики Рико и его придворных по всему коттеджу. — Натаниэль, разве ты не знаешь, что невежливо игнорировать тех, кто просто хочет тебе помочь? Знай свое место, Веснински. Ты знаешь, что такие люди, как я, делают с такими, как ты, в темноте? Может быть, тебе стоит спросить Доу. Как и Нил, Элисон с большим удовольствием разбирала все, что говорил Рико, ее язык был почти таким же колючим, как и его собственный. Эндрю, который предпочитал размышлять в тишине, в основном игнорировал их обоих, хотя иногда Нил замечал проблески юмора, от которых у него захватывало дух. Нил поставил перед собой задачу вытянуть из Эндрю как можно больше этих полуулыбок, хотя перевозчик достаточно быстро все понял, и вскоре Нилу пришлось прибегнуть к откровенной непристойности, чтобы вызвать реакцию. Видеть, как эти микровыражения мелькают сквозь стоический фасад Эндрю, стоило того каждый раз, особенно когда это приводило к новым жестким, бесконечным поцелуям, к которым Нил быстро пристрастился. Чтобы компенсировать недостаток сна по ночам, все они дремали днем. Чаще всего Эндрю брал Нила с собой в свою комнату, обнимал его, как будто они могли бы смягчить острые углы друг друга, превратить их в кусочки головоломки, которые идеально подходили друг другу. Эндрю иногда целовал его перед сном, медленнее, требовательнее, что заставляло Нила извиваться, а живот сжиматься и покалывать. Когда они просыпались, Эндрю разглаживал синяки от Рико, используя мазь Эбби, только для того, чтобы заменить их своими собственными отпечатками, распускающимися алыми цветами на участках неповрежденной плоти — его левом бедре, правой ключице, вдоль линии яремной вены. Нил любил их. На третью ночь жестокое обращение с Рико возобновилось к тому времени, когда Эндрю вышвырнул Нила из их постели с распухшими от поцелуев губами и трясущимися ногами, с головой, полной и сладкой, как туманный летний день. Он старался не представлять, что Эндрю делал там, в залитой сумерками комнате, когда неторопливо шел по лестничной площадке вниз, к кухне. Их день состоял из тихих слов и страстных поцелуев, Нил восхищался текстурой волос Эндрю, восхищался контурами груди и предплечий Эндрю. Он хотел удержать эти моменты, а не позволять Рико пробираться между складками его мыслей. Как ни сложна и непривычна была для Нила такая мягкая сентиментальность, выбрать воспоминания об Эндрю вместо обещаний Рико было несложно. — Тебе не кажется, что ты был бы хорошеньким с одним глазом, как Жан? Подходящий набор. Я всегда мечтал о таком. Натаниэль, приходи и присоединяйся к вечеринке, пока я не почувствовал желание разрушить твою. Нил направился прямо к морозильнику в поисках чего-нибудь холодного, чтобы успокоиться, и зная, что у Эндрю есть запас замороженных лакомств. Сделав выбор, он забрался на столешницу и сел, болтая ногами, есть прямо из ванны. — Что он говорит сегодня вечером? — сказала Эллисон, зевая, когда пришла, и изображая усталость как дань моде. — Кофе? — Чай был бы великолепен, — сказал Нил. — И в основном все как обычно — до сих пор он угрожал разозлиться и разнести дом, выпотрошить тебя и Эндрю и пообещал наградить меня всеми девицами во всей стране. Я думаю, он выдыхается. Эндрю, мороженое? Рот Эндрю скривился, когда он последовал за ними вниз, его презрение к предложенной Нилом пинте лимонного щербета светилось в его глазах. Вместо этого он обошел вокруг, чтобы забрать то, что осталось от двойной шоколадной помадки и карамели, оставшейся со вчерашнего вечера, прислонившись к поверхности рядом с Нилом, но не дотрагиваясь до нее. Влажноволосый и пахнущий чистотой, никто бы ни за что не догадался, что Эндрю только что делал после того, как выгнал Нила. — Остальные скоро должны быть здесь, — сказала Эллисон. — Боги, как хорошо будет выбраться отсюда. Девушка может принять не так много ванн, чтобы убить время. Ты уверен, что не позволишь мне подстричь твои волосы? — Ты уже подстригла их, — отметил Нил, покраснев, когда воспоминание о том, как Эндрю оценил упомянутую новую стрижку, всплыло у него в голове. — И ты сказала мне не позволять тебе больше стричь, потому что это идеально. Эллисон хмыкнула. — Я позволяла тебе сойти этому с рук, потому что это правда. Я гений, а ты выглядишь сногсшибательно. — Я выгляжу как острый козырек. — В том-то и дело, дорогой, особенно с твоим ублюдочным акцентом. — Не ври, ты думаешь, что это весело — дать сыну гангстера пощечину. — И это тоже. Могу я перекрасить твои ногти, если милый Рико не придумает для нас никакого нового материала для игры? Нил вздохнул и протянул руку. Каютная лихорадка стала реальностью. Кроме небольшого палисадника, они не могли покинуть территорию коттеджа, и Эллисон едва ли заходила так далеко. Она сделала храброе лицо, но, как ни старалась, Эллисон тоже не могла скрыть своего дискомфорта. Она металась по комнатам, как ребенок, съевший слишком много сахара, ежечасно переходя от сдержанного сарказма к гиперболическому разочарованию, сводя всех немного с ума. Волшебным образом достав флакон с краской для ногтей из кармана, который Нил даже не мог видеть, Эллисон развернула свой стул лицом к нему и взяла его протянутую руку. — Мое терпение не безгранично, Натаниэль. И тебе это не понравится, если ты продолжишь испытывать мой авторитет. Вы когда-нибудь слышали о Мастере? Милый старина Кевин рассказывал вам, что происходит, когда в дело вмешивается Тэцудзи? Тебе это не понравится, я тебе это обещаю. Это сделает то, что я готов сделать, похожим на детскую забаву. Снаружи Рико бушевал все больше и больше, его слова были такими же острыми и смертоносными, как его когти. Нил слушал одним ухом, но по складке между бровями понял, что Эндрю внимательно следит за каждым словом и фразами в нападении Рико. Схема была та же самая. Рико уговаривал и искушал, злился, пытался угрожать Эндрю и перевозчикам, очень подробно объяснял, как он сдерет кожу с Нила, или разорвет ему руки, или выбьет зубы и вырвет язык — ты будешь всего лишь дырой, Натаниэль, безмолвным и готовым рабом — но в этом не было ничего нового. Лола рассказала ему кое-что похуже и действовала в соответствии с этим, как и его отец. Нил вздрогнул, и его рука дернулась. — Сиди спокойно, — проворчала Эллисон, но ее глаза метнулись к его лицу, ища подтверждения, что с ним все в порядке. Это было странное чувство — когда тебя проверяют, когда о тебе заботятся. Нил не совсем понимал, как на это реагировать. Благодарность казалась неуместной. Быть в долгу слишком похоже на собственность. Но неясное, похожее на сон ощущение в животе отвлекало, беспокоило. Жизнь никогда не была в порядке. В мимолетные моменты бегства это было близко: в украденные часы, когда его мать не смотрела, и в редкие дни, когда он мог забыть, что за ним охотятся после ее смерти. Но ужасность его положения всегда преобладала, пронизывала даже то, что он хотел сохранить. Смерть, с другой стороны, оборачивалась хорошо. Если вы проигнорируете хаос, который был вызван очевидной одержимостью Рико и его двора Нилом, если вы сосредоточитесь на Лисах и их предложении защиты, товарищества и свободы — если вы сосредоточитесь на Эндрю — смерть была довольно хороша. — Натаниэль. Натаниэль. Милый мальчик. Драгоценный сын. — Голос Рико был ужасным, жутким звуком, древним, иссохшим и жестоким. — Разве ты не понимаешь, что есть вещи и похуже, чем быть рядом со мной? Твой дорогой папочка сделает что-нибудь подлое, если ты не будешь подчиняться. Может быть, он вернет тебя к жизни, продолжит с того места, на котором остановился. Он уже делал это однажды, разве ты не помнишь? И что он может сделать с тобой в следующий раз? Мог ли он это сделать? Грудь Нила сжалась, и он взглянул на Эндрю, который уже смотрел на него в ответ. Раскаленное железо на его плече обожгло. Рико сказал ему, что его отец однажды убил его в детстве, именно так они встретились, почему его мать забрала его и убежала. Эндрю едва заметно покачал головой. Это может быть уловкой. Они не могли принять все, что говорил Рико, за чистую монету. — Честно говоря, я не знаю, что еще они могли бы сделать со мной, — сказал Нил, решив уклониться. — Нужно обладать большим воображением, чтобы придумать что-то похуже, чем слушать Рико всю ночь напролет. Эллисон рассмеялась, хотя смех не затянулся надолго. Она подула на его мокрые ногти, которые теперь были глянцево-фиолетовыми. — Я не знаю, тебе, возможно, придется прислушаться к Кевину. Дай мне другую руку. Ее слова не полностью избавили от беспокойства, но этой попытки было достаточно, чтобы развеять ощущение, что Рико кружится по кругу в сужающемся круговороте с Нилом в центре, как падаль. Позади него голоса полых людей сливались в хор, аритмичный и лихорадочный. — Зачем мы ему вообще нужны? Я знаю, что пустоты — это то, что управляет ночным призраком, но зачем Рико нужна эта сила? — Этот вопрос уже некоторое время беспокоил Нила, и ни один из ответов не удовлетворил его любопытства. — Он здесь уже давно, — ответила Эллисон задумчиво, как будто никогда раньше об этом не задумывалась. — Я думаю, что если у него когда-либо и были причины, то они, вероятно, были забыты. — У меня есть теория, — добавил Нил чуть позже. — Он потерпевший кораблекрушение, верно? Второй сын, рожденный исключительно для того, чтобы сохранить жизнь избранному Кенго наследнику. Я думаю, он делает это, чтобы чувствовать себя под контролем. Чувствовать, что он мог бы быть таким же могущественным, как его брат. — Это звучит подозрительно сочувственно, — сказала Эллисон. — Только не говори мне, что тебе жаль его после того, что он сделал. — Боже, нет, — Нил покачал головой. — У многих людей дерьмовые семьи, но они не становятся монстрами. Эндрю фыркнул. — Если ты думаешь, что говоришь по собственному опыту, у меня есть для тебя горькая правда, кролик. — Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я просто прелесть. — Нил сделал глоток чая. — Восхитительный засранец, — сказала Эллисон. — Я думаю, Эндрю был бы экспертом в этом. Чай Нила застрял у него в горле и попал прямо в нос, когда он начал задыхаться. Два дня поцелуев Эндрю не подготовили его к шуткам о сексе со стороны Эллисон. И, по-видимому, они тоже не позабавили Эндрю, его рот снова стал тонким, тело готовым к драке. Нил ободряюще толкнул Эндрю коленом в бок. Это все равно положило конец разговору, сведя Эллисон к светской беседе, а Нила — к полуответам, пока рассвет не начал выползать из-за горизонта, небо стало чернильным и акварельным, когда солнце медленно ползло вверх и освещало снег розовым. Армия Рико растаяла в утреннем свете, их голоса становились все тише и тише, пока не стал слышен только сам король, его угрозы мерцали в утреннем сиянии. Усталость сделала их всех раздражительными, и когда последние тени отошли от коттеджа, Нил привалился к Эндрю, расслабившись только тогда, когда знакомая тяжесть его руки опустилась на его шею. Им пришлось подождать еще немного, прежде чем кто-нибудь из них набрался смелости выйти на улицу покурить. Воздух был свежим, пронизывающе холодным и благословенно тихим, как будто мир затаил дыхание. Солнечный свет был почти невероятно ярким, отражаясь на покрытом инеем пейзаже. Ослепительно, подумал Нил, глядя на профиль Эндрю на фоне бело-голубого. Золотые глаза с удивлением скользнули к нему. — Ты чувствуешь это, кролик? — спросил Эндрю. — Чувствую что? Эндрю дернул подбородком в сторону горизонта, когда Эллисон выскочила из парадной двери и бросилась к садовой калитке. — Они здесь! Они сделали это! Нил нахмурился. Он не видел ничего, кроме бескрайней белизны. Он в замешательстве посмотрел на Эндрю. Его перевозчик шагнул вперед и постучал по кулону на груди Нила. — Обрати на это внимание. Обхватив рукой золотой диск, Нил попытался сделать так, как ему было сказано, сосредоточившись на теплом металле. Прошла секунда, прежде чем он уловил это: низкий гул, устойчивая вибрация, треск-хруст, похожий на шаги по снегу. На губах Нила появилась улыбка, он чувствовал тепло Мэтта Бойда, ярость Дэн и игольчатую вибрацию Рене, которые подходили все ближе и ближе. Также он чувствовал Ваймака — его потусторонность, его божественность — и под этим чувствовалась защита, текущая, как река. Они были близки. Но еще ближе был Эндрю. Задыхаясь, Нил вслепую протянул руку и в тот же момент обнаружил, что руки Эндрю тянутся к нему. Он держал глаза закрытыми, позволяя всему, чем был Эндрю, влиться в него: свирепости и бдительности, дикости и нежности, грубой силе и отточенному контролю. Приоткрыв глаза, Нил улыбнулся еще шире. — Ты потрясающий.. — Заткнись, — сказал Эндрю, — Да или нет? — Всегда да. — Нил не закончил то, что собирался сказать, губы Эндрю были на его губах, оставляя поцелуй за поцелуем на его губах, на носу, на лбу, бровях, висках, челюсти, каждый из которых был удивительно мягким и нежным. Слишком быстро Эндрю отстранился и повернул лицо Нила обратно к горизонту. В поход по снегу шли четыре связки ярко-оранжевых шарфов и шапок, их темп был быстрым, учитывая суровые условия местности. Нилу очень хотелось снова погрузиться в объятия Эндрю, но прибытие Лис было очень важно. Эта встреча с Ваймаком была важной. Эллисон пробежала последние несколько метров в объятиях Рене, подняла маленькую девочку с ног и поцеловала ее. Их смех звенел в утреннем воздухе, их радость была настолько очевидной, что казалась осязаемой. Следуя за ними, Мэтт и Дэн обняли Нила в знак приветствия, а Мэтт предложил Эндрю стукнуть кулаком, который был демонстративно проигнорирован. Ваймак пришел последним, грубый и неуклюжий, на ноге, которая, казалось, затекла на холоде. Он приветствовал Эндрю и Эллисон, но его внимание было приковано к Нилу. — Я слышал, ты хочешь принять мое предложение, — сказал Ваймак. — Да, сэр, — сказал Нил, у него перехватило горло. — Я пойму, если ты не хочешь неприятностей. Эндрю пошевелился рядом с ним, в его глазах ясно читалось раздражение. Нил проигнорировал его. — Если ты скажешь мне уйти, я уйду. Я понимаю, что у тебя уже есть Кевин, о котором нужно заботиться, и он твой сын… Ты мне ничего не должен. — Ты никуда не пойдешь, — начал Эндрю, но Ваймак поднял руку. — Я сделал тебе предложение, я придерживаюсь его, как я придерживался его для всех этих идиотов. Скажи мне, чего ты хочешь. Поговори со мной. — Я хочу быть Лисом. — Нил чувствовал это каждой клеточкой своего существа, каждым сухожилием и мышцей, каждой артерией и веной. — Я знаю, что с Рико может быть трудно, но я хочу этого. Я хочу быть Нилом Джостеном, перевозчиком, лисом. — Хорошо, — сказал Ваймак. — Дай мне свою руку. Нил протянул обе руки ладонями вверх, а Ваймак держал свои собственные руки над верхней частью примерно на два дюйма выше. — Это будет казаться странным, но мне нужно, чтобы ты позволил этому случиться. Прими это. Нил сглотнул, кивнул, не глядя на Эндрю или других, которые, как он знал, внимательно наблюдали за ним. Он сосредоточил свое внимание на Ваймаке, который в первый же удар сердца, казалось, преобразился, мутировал, воздух вокруг него превратился в мерцающую сиропообразную дымку. Было только одно слово для того чувства, которое возникло затем: магия. Магия, словно жар, исходила от краев тела Ваймака, и когда Нил встретился с ним взглядом, они были звериными, дикими, полными силы. Это пронзило Нила, и он перестал дышать, уверенный, что будет уничтожен одним неверным вздохом. Слова на другом языке, низкие и насыщенные, как дым, лились с языка Ваймака, пульсирующая, излучающая энергия нарастала с каждым слогом. Сила становилась все сильнее и сильнее, превращаясь в невероятное давление, которое шипело вокруг них, тая снег у их ног. Прими это, услышал Нил слова Ваймака. Ты хочешь быть Лисой? Голос Эндрю зазвенел у него в голове. Не смей этого делать, Натаниэль. Ты жив. Ты мой, — кричал сквозь него надтреснутый голос Рико, кружа близко и жестоко. Нил задрожал. Он не собирался впускать Рико, ни под холодным солнцем, ни в водоворот этой магии. Он сосредоточился на своих руках, на ощущении, что на них давит сила, более тяжелая, чем гравитация. Он прислушался к голосам Лис в своей голове. Позвольте этому случиться. Что вам потребуется, чтобы остаться? Это простой вопрос. Да или нет? Да. Нил почувствовал слова в своем сердце, почувствовал, как они поднимаются навстречу магии Ваймака. Я никогда не буду Вороном. Я Лиса. Как будто он сам произнес заклинание с этими словами, мир разлетелся на разноцветные огоньки, и Нил разлетелся на куски вместе с ними. Подняться на гребень волшебства было все равно, что впервые увидеть листья — как будто все, что Нил когда-либо видел, это грубые очертания предметов, тени на стене пещеры, но теперь все вокруг него было кристально чистым, в чистейшей форме самих себя. Между травинками скользил снег, на снегу блестели солнечные блики, свет переливался всеми цветами радуги на холмах, там росли тонкие сосны-скелеты и темно-черные листья, отяжелевшие от инея. А вот и Лисы, яркие, горящие и неземные. На мгновение Нилу показалось, что он знает о них все — все, чем они были, все, чем они станут, а потом это чувство исчезло. Мир превратился в призматическое изображение высокой четкости, окружив их всех аурой лунного света, такой красивой, что у него горели глаза. Он парил на грани могущества Ваймака. Это было слишком много, чтобы принять, слишком много, чтобы не открыться этому шансу. Ему нужно было, чтобы это прекратилось. Никогда не хотел, чтобы это заканчивалось. Жар на его лице подсказал Нилу, что он плачет, но ему не было грустно. Он чувствовал себя неуверенно и странно, смутно осознавая, что реальность возвращается на свои места. Его руки были опущены по бокам. Ваймак отошел в сторону, снова выглядя человеком и грубым по краям. — Вау, — сказал Мэтт. — Я не думаю, что наше превращение было таким интенсивным. Дэн согласилась. — Определенно нет. Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное, Эндрю? Ответа от Эндрю не последовало, и Нил не мог пошевелиться, чтобы посмотреть, дал ли он невербальный ответ. — Нил, ты снова с нами? — спросила Рене. Нил хотел сказать да, но язык не поворачивался. Его трясло, нервы были напряжены, все тело онемело. Он все еще был жив. Он не был в порядке. Ничто и никогда не будет легким. Но теперь он был Лисом. Там был Эндрю. Нилу было ради чего жить — ради чего оставаться мертвым, — и когда магия исчезла в пустыне, это привело его в ужас. Эндрю остановился рядом с ним. Был невыносимый, хрупкий ритм, пока Нил ждал, что Эндрю нарушит тишину. Но он как будто знал, что слова — это слишком много для Нила, что если он заговорит, Нил сорвется с места, побежит и никогда не остановится. Поэтому Эндрю ничего не сказал. Все, что Нил мог слышать, это тихий звук его дыхания и невысказанный вопрос. Нил кивнул, один раз, отрывисто, его тело все еще дрожало. Руки Эндрю медленно обхватили Нила сзади. Нил закрыл глаза и прислонился спиной к твердому сундуку, чувствуя себя нереальным. Он стоял в подземном мире с Эндрю, и его руки были сильными и поддерживающими, именно так, как нужно. Шепот любопытства Мэтта и Дэн достиг его ушей, но он не обратил на них внимания, позволив себя удержать. Нил Джостен. Двадцать один год. Вроде как мертвый. Лиса. Перевозчик. Нил никогда не чувствовал себя таким живым. Никогда не чувствовал себя таким реальным. Потому что… Он был. Конечно, так оно и было. И когда руки Эндрю нежно обняли его за талию, Нил не издал ни звука. И когда щетина Эндрю царапнула его лицо, Нил не издал ни звука. Ему и не нужно было этого делать. Он уже был тверд, и Эндрю говорил ему об этом — в прикосновениях и отпечатках пальцев и губ, скользящих друг по другу, — правда была в его жестах, каждое движение было частью обещания. Что у Нила может быть это. Они могли бы получить это. Позже, в тишине дня, пока остальные строили планы и планировали свой обратный путь через Долину, Нил лежал, засунув руку Эндрю под подушку. Тревожное ощущение в груди вернулось. Но теперь он знал его название. Надежда.