***
Машина через час уже подъехала на Цветной, к офису. Варя попросила Пашу остаться, забрала с заднего сидения Даньку, его рюкзачок с игрушками и запасными вещами, и они вместе направились к порогу «Курс-Инвеста». В приемной первым делом, как обычно, их встретила Людочка. Она отложила пудреницу на стол и расплылась в улыбке, завидев Даньку. — А кто это к нам в гости пришел? Даниил Александрович! — Привет, — махнул рукой мальчонка, чувствуя всю важность своего положения. — Здравствуйте, Варвара Павловна. Пчёлкина успела заглянуть в кабинет мужа, но никого там обнаружено не было. — Привет, Людочка. Где все? Секретарь махнула в сторону коридора, где было еще несколько кабинетов. — Нальешь Дане чай? Я сейчас вернусь. Варя, расстегивая на ходу шубу, уверенно двинулась в указанном направлении. Еще за плотно закрытой дверью послышался мужской гогот и какие-то хлопки. На закругленном столе стояла початая бутылка «Хеннесси», три недопитые стопки, а чуть поодаль у окна в рыцарском шлеме в стойке стоял Валера, которого собирались атаковать Саша и Космос. В тот момент, когда Пчёлкина остановилась на пороге, Белый запрыгнул на спину Холмогорова и с кличем индейца вскинул вверх руку с зажатым в ней карандашом: — Вперед, краснокожие! Снимем с него скальп! Они побежали на Фила, а затем все втроем рухнули на диван. Раздался дикий ржач, Космос, зажатый между друзьями, как начинка в бутерброде, несколько раз икнул. — Эй, краснорожие! — наконец, окликнула их Варя. Троица, спотыкаясь о свои же переплетенные ноги, оглянулась и, наконец, поднялась с дивана. — Привет, Пчёлка! — снова икнув, махнул рукой Космос. Он подскочил и сжал подругу в могучих объятиях. — Саш, поговорить бы, — Варя глазами указала мужу в сторону коридора. Белов опрокинул недопитую стопку и вышел следом за девушкой. — Привет, малыш. — Я Даньку привезла. Вещи сменные положила, игрушек навалом, так что прошу — будет просить купить что-то еще, не ведись, у него уже складывать некуда в комнате. — Разберемся, — улыбнулся Белов. Он разглядывал лицо жены и не мог сделать серьезное выражение лица. — У меня будут. — И хорош бухать… — Мы чуть-чуть… — Я сына тебе до среды доверяю. Если позвоню через пару часов, и ты будешь в том же состоянии, я наберу отцу, он заберет его. — Малыш, я все понял, — поморщился Саша, но тут же до него дошло: — Подожди, до среды? — Да. Мы с Павлом поедем отдохнуть. Белый заломил бровь, и его лицо не скрывало ехидного выражения. — Ну а че, правильно, конечно… — Даже не думай начинать, — предупредила его Варя. — Про Даню все понял? — Так точно, командир. — Бывай, сержант Белов, — она повернулась и зашагала дальше по коридору. — А поцелуй на прощание? Девушка, не сбавляя шага, развернулась через плечо и подмигнула. — Обойдешься. Когда Варя уже покинула офис, Саша вышел в приемную, где с его сыном уже давно сидела Людочка. Она кормила Даньку печеньем и разучивала какую-то скороговорку. — Данька, все в порядке? — Белов присел рядом с мальчиком и потрепал сына по кучерявым волосам. — Да, — Даня прижался к отцу и протянул ему печенюшку, — будешь? — Давай, лопай, скоро поедем, — мужчина поцеловал его в макушку и кивнул Люде. — Что, мой карапуз приехал? — обрадовался Космос, как только Белов вернулся обратно к друзьям. — Ты че какой смурной? Саша плюхнулся в кресло, покрутил в руке стопку и отодвинул ее обратно. — Филыч, спускайся, заводитесь, сейчас поедем. Валера ретировался из кабинета, и Космос снова обернулся на друга. — Че опять? Белый отмахнулся. — Уезжает она на пару дней с этим опять… — Куда эт? — Не сказала. Отдыхать. — Белый, ты, конечно, извини, но я тебе еще раз скажу. Ты согласился тогда, поступил благородно и все такое… Дал ей выбор. А знаешь, что хотела она? — Ну посвяти меня, Нострадамус! — фыркнул Саша. — Да чтоб ты тогда сказал, что вся эта тема с выбором — херня голимая! Вышвырнул бы Пашка, сказал, что остаешься и все. Нет, против Майкова я ничего не имею, да, может, при другом раскладе я бы сказал, что молодец Варюха, нашла выгодную партию, и такого козла, как ты, гнать нахуй… Но ты брат мне. И я вижу всё. Ты боишься ее потерять, вот и соглашаешься теперь на все ее условия… — Кос, смени пластинку… Толка нет. — Да есть толк, только вы два упертых барана. Каждый ждет шаг друг от друга. Ну она девка, ей простительно… — Че она ждет? Она сделала выбор, как и хотела. — Сань, ты че, шланг? Ты ж не шланг! — Космос на эмоциях перевалился через стол к другу. — Ну сам ты башкой подумай, ну зачем ей тогда надо было с тобой мириться, отдавать тебе спокойно Даньку, ну? — Умная. — Да ясен красен, умная! Она просто не может без тебя, вот и все. Хотя бы так с тобой пересекаться. Раз ты, дебилушка, переобулся и решил, что больше не будешь пытаться. Белый молчал, гипнотизируя взглядом стену напротив. Может, Космос действительно прав, и все это — красиво разыгранная игра Пчёлкиной? — Кос, пообещай мне кое-что… Холмогоров покосился на друга и молчаливо ждал. — Пообещай, что если что-то когда-нибудь со мной случится… — Сань, ну тебя в жопу с этими замогильными мотивами! — Да не перебивай, а?.. Если что-то вдруг — Варьку с сыном не бросай. Космос, как бы не хотел отшутиться, уловил во взгляде Белова ничем не прикрытую тревогу. Поэтому Холмогоров только согласно кивнул и обхватил ладонь друга своей рукой. — Обещаю, брат.***
— Замерзла? — Паша притянул к себе Пчёлкину и коснулся поцелуем ее прохладной щеки. — Сейчас пойдем погреемся. Леша! Ну где вы там? Майкова еще до нового года друзья приглашали на горнолыжный курорт, но свободное время нашлось только после Рождества. Компания из шестерых человек, куда входили Паша и Варя, целый день провела на свежем воздухе, осваивали катание на лыжах и нововведение — сноуборд. Если лыжи были привычны каждому советскому человеку, то сноуборд пришлось изучать намного дольше. Зато Пчёлкина наконец отмела все ненужные мысли и переживания, всецело посвятила себя отдыху. — Идем, идем! — Леша, друг Майкова, тащил через сугробы свою супругу, которая, измотанная после долгих катаний, но счастливая, семенила и часто спотыкалась, при этом не переставая смеяться. — Где Диман? — Вон с Ленкой плывут. Когда, наконец, все были в сборе, компания направилась в сторону кафе с теплым названием «Беседа». Внутри оказалось очень уютно, стены были отделаны деревом, в воздухе витал аромат специй, пряностей и еще чего-то невероятно аппетитного. Расположились за свободным столиком около окна, сделали заказ и снова разговорились, вспоминая все веселые происшествия за сегодняшний день. Мужчины травили анекдоты и байки, женщины, потягивая горячий глинтвейн, смеялись, прислонившись каждая к своему крепкому мужскому плечу. Варя улыбалась, отдыхала душой, поглощая приятно обжигающую пряную жидкость. Она смотрела на окружающих ее людей, чувствуя, что впервые оказалась в атмосфере уюта, без суеты, в том мирке, о котором когда-то так мечтала — без грязи, крови, вечной гонки. Как у простых людей. Но позже поймала себя на мысли, что ощущение это сменилось жгучим волнением, будто Пчёлкина не в своей тарелке… Вспомнились их посиделки с ребятами в далеких 80-х, их путь, как выбирались из-под пресса, и Варя поняла, что не умеет жить иначе. И та радость, которую она сегодня испытала, та беззаботность — это насмешка над ее жизнью. Насмешка, что девушка сделала неправильный шаг. Потому что трудно переключиться на иной лад, даже позитивный и душевный, когда тебе без малого тридцать. Когда ты прошла огонь и воду. Когда варилась в котле страданий, интриг, боли почти половину своей жизни. Когда у тебя есть тот человек, в глазах которого ты всю жизнь будешь видеть отражение того, от чего сейчас бежишь. И это — сын. Ночь устилала плотным ковром Подмосковье. Время неумолимо близилось к полуночи. Расплатившись, компания покинула кафе и побрела в сторону своих домиков. Пчёлкина скинула ботинки, стянула костюм и побрела в сторону кровати. Мысли снова поглотили ее. Девушка смотрела на звездное небо через окно, но видела только родное лицо… Теплые, плавные объятия забрали ее в свой плен, и Варя медленно развернулась, встретившись лицом к лицу с Пашей. Он медленно припал к ее губам, скользя поцелуями по ее щекам, шее, ключицам. Пчёлкина неосознанно выгнулась вперед, поддавшись этой сладкой пытке, хотела забыться, переболеть, поддаться новым эмоциям. Крепкие руки обхватили ее талию, зарылись в блондинистых, шелковых волосах. Губы стали целовать более требовательно, жарко… Варя почувствовала, как слетает футболка. Горячая ладонь накрыла грудь. Шанс того, что сегодня все произойдет, увеличивался с каждой секундой. Готова ли Варя зайти так далеко? Может быть, это единственный шаг, который даст ей понять, что хватит жить прошлым?.. — Подожди… — тихо прошептала девушка в губы Майкова, и он едва ли смог от нее оторваться. Глаза стали изучать каждый миллиметр ее лица. — Что не так, Варь? Она вдруг поднялась, прикрывая ладонями грудь и отвернулась. Паша растерянно вглядывался в ее силуэт, охваченный лишь тускло синим светом фонаря за окном. — Я не могу, Паш. Майков взлохматил свои волосы, поднялся с кровати и потянулся к сигаретам на тумбочке. Чиркнул спичкой, закурил и отошел к окну. — Оденься, — велел он, распахнув настежь форточку. Морозный воздух тут же влетел в комнату. Надо было срочно освежить пыл. Варя не шевелилась. Павел повернул голову в ее сторону и попросил чуть мягче: — Варя, оденься. Простынешь. Девушка потянулась за футболкой, затем натянула на себя одеяло, укутавшись с головой, как обычно это всегда делал сын. — Я понимаю, тебе тяжело… — Нет, тяжело тебе, — Майков затянулся. — А мне теперь наконец-то стало легко, потому что я понял, что все то время меня просто водили за поводок, как щенка… — Все не так, Паш. Ты хороший, ты очень хороший, правда. Просто я пока не готова… — Не оправдывайся. Это только усугубляет. Он молча гипнотизировал взглядом пейзаж за окном, снова втягивая горький дым в легкие. — Я не оправдываюсь. Ты мне очень нужен. Просто пока не могу… — То, что не можешь, — это правда. А то, что нужен… У нас с тобой разные понятия, видимо. Когда в декабре ты сделала выбор, я подумал, что действительно занял решающую роль в этой игре. Но оказалось, что я по-прежнему пешка, как и Белов. Не хочу тебя ни в чем винить… Ты ведь королева, ты имеешь право на любой ход… Повисла гнетущая тишина, и Варя слышала, как в ушах кипит кровь. Мир, в который она сама пыталась верить уже месяц, рушился, как карточный домик. — Я ведь знал, на что соглашался. И всячески пытался показать тебе, что есть мужчины, которые не пасуют перед трудностями. Что твой сынишка мне тоже дорог. Но в который раз убеждаюсь, что женщинам нравится страдать от того, кто вывернул их душу наизнанку. Им нравится эта боль, они не могут от нее отказаться. Вот такой гребанный аттракцион, блять… Майков пульнул бычок за окно и хлопнул форточкой. — Я лягу на полу. — Паш, к чему эти крайности? Он присел на край кровати, провел подушечками пальцев по щеке Пчёлкиной. — Не мучай себя, Варя. Это все, что я хочу. — Почему ты такой спокойный? — Трезво оцениваю ситуацию, как и всегда. Сегодня потерял бдительность, но обещаю — этого больше не повторится. Мужчина притянул ее фигурку к себе, поцеловал в макушку. — Я люблю тебя. Можешь ли ты мне ответить тем же? — Дай мне время, хорошо? Он вдруг закачал головой и улыбнулся. — Это ни к чему, моя дорогая Пчёлкина. Тут либо да, либо нет, все просто. Для того, чтобы понять, что любишь, хватает пары мгновений. Чтобы признаться — бывает, что дольше. Но когда не ёкает, нечего страдать самому и заставлять страдать других. Варя зажмурилась, чувствуя, как саднит горло и щиплет в носу. И вот к глазам накатывают слезы. — Ты всегда будешь любить его. — Так не бывает. — Бывает, Варя. И мы оба это знаем. Если ты любишь и готова простить, значит, прощай и люби дальше. — Паша, ну почему ты такой, — Пчёлкина вдруг отстранилась, взглянула на него, и Майков увидел, что по ее щекам текут мокрые дорожки. — Почему ты такой благородный? Почему?! — она не сдержалась и ударила кулачками в его грудь. — Я чувствую себя какой-то мразью… Я чувствую, что порчу тебе жизнь, но не могу отпустить… Ну наори на меня, в конце концов. Скажи что-то… Зачем ты меня пытаешься успокоить, обелить… — Я сказал причину. Но боюсь, если повторю эти слова снова — у тебя будет истерика. А я не хочу этого… Подумай до утра, но я считаю, что это ни к чему… Завтра мы еще отдохнем, ты успокоишься, а когда вернемся в Москву, я доделаю все дела и уеду. — Как? Куда? Варя сейчас ощущала себя настолько потерянной, наивной и глупой, как ощущают себя маленькие дети, которых только-только привели в детский сад и оставили на целый день. И она, как один из таких деток, пыталась бежать вслед за взрослым, хвататься за рукав, просить объяснить элементарные вещи. — Ты ведь умница, Варька. Ты прекрасно понимаешь, что третий должен уйти. Я сделал свои десять шагов, а ты только один. Можно бы было подождать еще, если бы не знал, что это сделает тебе только хуже. Я рад, что смог подарить тебе немного тепла и любви, рад, что тебе было хорошо. Но извини, я тоже имею чувство собственного достоинства. Он поднялся, уложил ее на кровать, снова, как маленькую, последний раз коснулся поцелуем влажных от слез губ. Пчёлкина прикрыла глаза. Думала, что должно быть просто. А стало только хуже. — Доброй ночи, Пчёлка.