***
Только когда Эрик уехал, я сообразила, что так и не решила проблему со своими волосами. Как, спрашивается, я поеду на завтрашний допрос? Калеба будут конвоировать патрульные. Бесстрашные, конечно, не Эрудиты, но два и два сложить сумеют! Глупо рассчитывать, что кто-то из них забудет о таинственной красноволосой соучастнице изгоев, устроивших знаменитый теракт! Я схватилась за мамину старую косынку, в которой ходила в гетто, развернула, рассмотрела её и в отчаянии бросила в угол. Нет, невозможно: ни одна Бесстрашная не наденет такое по доброй воле — сразу будет ясно, что я пытаюсь что-то скрыть! А может, остаться здесь, пока наконец не выпрошу у Эрика краску для волос? Нет, Калебу может понадобиться моя поддержка, и я хочу наконец узнать правду — не буду здесь отсиживаться! А вдруг Эрик завтра не приедет, вспомнит про мою мерзкую прическу и решит всё делать сам, без меня! Так ничего и не придумав, я с тяжёлым сердцем легла спать. Всю ночь мне снились неясные кошмары об Эрике, Максе и Джанин. Было страшно не столько за себя, сколько за Эрика. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы раскрыли нашу аферу со взрывом в лаборатории! Только не сейчас, когда мы в шаге от цели! Проснувшись, я мрачно поняла, что делать. В шкафчике в ванной нашлась бритва — не новая, но лезвия были довольно острыми. Я перенесла в ванную обе свечи и ножом обрезала волосы как можно короче. Бинты, фиксировавшие сломанный нос в нужном положении, мешали, и их пришлось снять. Я довела дело до конца с помощью бритвы и сполоснула голову тёплой водой из ковша. Больше не было причин тянуть время, и я со страхом и отвращением посмотрела в зеркало, пытаясь оценить степень бедствия. Странное дело — отражение в зеркале совсем не показалось мне безобразным. Лоб стал казаться выше, тёмные брови пытливо изгибались, глаза у меня и так немаленькие, а теперь стали ещё глубже, и взгляд стал какой-то… страдальческий? Взрослый, короче. Временное тату на щеке — символ Бесстрашия — стало из чёрного серым, но смотрелось вполне уместно и больше не раздражало меня. Даже кровоподтёк на носу и вокруг него не портил вид. А может, мне только так казалось: я ведь чуть ли не всю инициацию проходила с синяками и ссадинами на самых заметных местах. Нос можно было не бинтовать заново: уже должен был сработать регенерирующий раствор*. Недаром я уже вколола себе пять ампул из восьми оставленных Эриком. Вот только как Эрик отнесётся к этой странной красоте… Я кисло улыбнулась, смеясь над своими надеждами. Стоило только вспомнить умопомрачительные начёсы Тори, как все иллюзии пропали. Но я ни о чём не жалела… по крайней мере, старалась. Эрик будет в безопасности, да и я тоже. А вдруг он решил за мной не приезжать? Пусть только посмеет уехать в Искренность без меня! Пойду-ка зажгу костёр на крыше пентхауза — этот способ экстренной связи мы обговаривали ещё тогда, когда я переезжала в это убежище… По дороге на крышу Эрик меня и застал. Ключ лязгнул в замке, дверь распахнулась, Эрик хотел было шагнуть через порог и застыл на месте. Несмотря на все попытки самовнушения, шок на его лице неприятно поразил меня. — Лучше молчи! — крикнула я. — Я это сделала, между прочим, и для тебя тоже! Эрик отмер и сделал осторожный шажок мне навстречу. — Радикально, — оценил он. — Я-то планировал… ну, неважно. Вернёшься во фракцию — накину пяток баллов за смелость. Я ссутулилась и сложила руки на груди. Эрик рассматривал меня с каким-то странным выражением лица. — Ты похожа на инопланетянку. — Ты ещё скажи, что тебе нравится, — недоверчиво пробубнила я. — Да мне всё равно, что у тебя на башке. Главное, что внутри. Чтобы в черепушке были мозги, понимаешь, о чём я? Он сделал ещё шаг в мою сторону. Теперь мы стояли совсем близко друг к другу. Почему-то у меня отчаянно заколотилось сердце. Всем новичкам, которые оказывались в опасной близости от Лидера, становилось не по себе, хотелось сделаться как можно меньше, забиться в какую-нибудь щель. Вот уже много дней я знала, что Эрика можно не бояться: он стал для меня надеждой и защитником, я доверила ему свою жизнь. Но сейчас я остро чувствовала опасность. Серые глаза с расширенными зрачками цепко рассматривали меня, и мне это совсем не нравилось. — Вот бы ты ещё научилась не пропускать удары… Эрик поднял руку и почти дотронулся до моего лица. В этот момент я струсила. Громко сглотнула и отступила на шаг. — Пора ехать, — заявила я нетвёрдым голосом, разрушая напряжённую атмосферу. Эрик сощурился и привычно усмехнулся — как мне показалось, презрительно. — Как скажешь. Он отвернулся и пошёл к лестнице. Я вздохнула с облегчением. Пусть всё будет как обычно, без этого неуловимого, тревожного… В общем, без того, что я себе напридумывала.***
Осеннее утро выдалось прохладным и очень солнечным. Воздух непривычно холодил бритую макушку. Поёживаясь, я скорее запрыгнула в джип и откинулась на спинку сиденья. При ярком свете гетто смотрелось ещё беднее и грязнее, чем обычно. Но голубое небо, будто промытое дочиста, поневоле поднимало настроение. А пожелтевшие кусты и заросли сорняков отвлекали внимание от безрадостно-серых стен с потёками ржавчины и грязи. Я вертелась на сиденье, любуясь осенним городом. Волнение было, пожалуй, даже приятным. За Калеба я не слишком переживала. Конечно же, мой дорогой книжный червячок, толком не знакомый с человеческой подлостью, что-то не то увидел, вляпался в какую-то интригу… Я смутно чувствовала, что Искренние будут осуждать Калеба: они такие бестактные — надеюсь, они не нанесут ему психологическую травму! Наконец-то мы узнаем правду, потом доберёмся до Джанин, и я смогу вернуться домой! Даже странно: я уже думала о Бесстрашии как о доме… Зазвонил коммуникатор. Эрик нажал на кнопку, включая громкую связь, положил его на «торпеду», а руки — обратно на руль. Из динамика зазвучало чудесное сопрано очень нежного тембра. — Эрик, золотко, мы с тобой не договорили. Вечно ты куда-то торопишься! Ты действительно мною доволен? Моё хорошее настроение моментально разбилось вдребезги. Солнечный свет безжалостно осветил уродливый остов стены с дырами-окнами и пыльную траву под ним. Повернувшись к Эрику, я увидела, что он довольно улыбается. — Смотря что она сейчас делает. — Она отменила все встречи и не отвечает на звонки, — хвастливо промурлыкало сопрано. — И я готова держать пари, что она проспит до вечера! Это было несложно: её секретарь ко мне неравнодушен… Эрик улыбнулся ещё шире, и во мне вскипела злоба. — Да к тебе половина сопляков из Эрудиции неравнодушна. И старпёров тоже. Что у него там за местная звезда?! — Я всего-то попросила его найти данные по заболеваемости в Дружелюбии, а он и рад стараться, нырнул в шкаф чуть ли не целиком, а я в этот момент… — Молодец, молодец, — перебил её Эрик. — За мной должок. — Тогда я хочу пойти в Бесстрашие на дискотеку в выходные! — Аннабел Джейн, забудь об этом, — внушительно сказал Эрик. — Ты НЕ БУДЕШЬ отплясывать среди моих кобелей и алкашей. Приличной Эрудитке там не место. Вот, значит, как, он её ещё и бережёт от других мужчин! Теперь я поверила, что Тори действительно бывшая, видимо, вот эта голосистая — «нынешняя»! А я тут размечталась, совсем размякла от одиночества! — Но Эрик… — обиженно протянул чудесный голос. — Не пищи. Придумай что-нибудь менее рисковое. Всё, увидимся в субботу, — и Эрик нажал «отбой». — Аннабел Джейн? — ядовито спросила я. На самом деле из меня рвался вопрос «что за очередная сучка?!», но не хотелось выставлять себя дурой. — Обычно я зову её просто Энни. Она становится Аннабел Джейн только тогда, когда нужно вставить пиздюля. Это моя сестра, младшая. Ещё только проходит инициацию. Казалось, небо стало ещё выше и голубее, а в машине прибавилось кислорода. Я без сил откинула голову на подголовник и на секунду прикрыла глаза. Сестра!.. — За что ты её хвалил? — Я исходил из того, что твой братан в сговоре с Джанин. Знаю, что ты об этом думаешь, не перебивай. Так вот, она не отпустила бы его ни в какую Искренность. Да и вообще — мало ли что, лучше, чтобы Мисс Совершенство не путалась сегодня под ногами. Вот и попросил Энни отвлечь её. Как следует отвлечь, на несколько часов. — И она что-то подсыпала Джанин, да? — Да, снотворное. Сестрёнка у меня шустрая. — Обычно это называют «беспринципная», — улыбнулась я. — У тебя большая семья? — Отец с матерью, два брата, сестра, деды, бабки, двоюродные… Да ну тебя, долго перечислять. И все — все, прикинь! — считают, что я деградировал, когда сменил фракцию! Я засмеялась. — Братья зовут меня мордоворотом! Бабка пищит: «Эричка всё же выбился в Лидеры!» с такой, знаешь, кислой мордой, будто я стал Лидером детского сада! А мать всё бубнит, что я нерационально питаюсь! — Бедненький, — протянула я, коварно думая про себя: «Так тебе и надо». — Тебя пожалеть, да? — Можно. Возьму тебя как-нибудь с собой, поможешь их нейтрализовывать. Показалась сверкающая высотка Искренности. Несущие стены — из бетона, как положено, остальные — из стекла. Страшно подумать, сколько сил и ресурсов было потрачено на эту демонстрацию открытости! И сколько топлива уходит, чтобы обогревать эту стекляшку зимой! Нет, я, конечно, уважала чужие принципы, но когда изгои голодали, а остальные фракции вынуждены были постоянно экономить, бесконечные роскошные толстые стёкла выглядели, прямо скажем, не очень. В Бесстрашии было гораздо лучше, и уютнее, и вообще… Эрик припарковался, поздоровался с патрульными, охранявшими здание. Я узнала парней, что когда-то поймали меня в гетто, по дороге из Эрудиции в Бесстрашие. Те тоже меня узнали и очень удивились. — Мелкая, это ты? — Ты же вроде окочурилась? — Я тоже рада вас видеть… — пыталась я вставить, но вопросы сыпались как из рога изобилия. — Зачем постриглась налысо, с дуба рухнула? — А с лицом что, Лидер уму-разуму учил? — Потом объясню, парни, — прервал нас Эрик. — Привезли Эрудита? Значит, и нам пора топать. Тёплая встреча с патрульными обрадовала меня. Это был первый шаг к моему переходу на легальное положение, да и вообще добрый знак. Девица-дежурная за чёрно-белой стойкой вытаращилась на мой разбитый нос и предложила… Нет, не медицинскую помощь. Написать заявление, чтобы виновных привлекли к ответственности. Мы с Эриком дружно отказались. Дежурная обиделась и забубнила что-то о правах женщин и любви к себе, а сама с ужасом косилась на мою бритую голову. С превеликим трудом нам удалось-таки узнать дорогу в нужное место. Калеба должны были допрашивать в небольшом зале на десятом этаже. Посередине зала было возвышение для допрашиваемых. Калеб уже был там — хорохорился и пытался сопротивляться инъекции. Его всегда безупречная — волосок к волоску — причёска растрепалась, волосы свисали ему на глаза, от отглаженного синего пиджака отлетела пуговица. На нас с Эриком он даже не посмотрел. Один из Бесстрашных-конвойных держал его сзади за руки, второй старался зафиксировать голову в нужном положении. — Вы не имеете права! — кричал Калеб. Я было двинулась в сторону брата, но Эрик схватил меня за локоть и потянул в сторону, к стульям. — Не отвлекай его сейчас. Потом поговорите. А то твой братец весь изойдёт на эмоции, а толку не будет. Лидер, как обычно, был прав. Я скорчила рожицу и послушалась. Мы заняли места для свидетелей, в первом ряду, сбоку от возвышения. — Вам ведь нечего скрывать, правда? — увещевал Калеба Джек Кан. — Это всего лишь допрос, не нервничайте так! Правда ещё никогда никому не вредила! По-моему, это как раз и было откровенное враньё: правдой можно не просто навредить, а даже убить! Но у Отречения с Искренностью всегда были разные взгляды на вред и пользу… — Бесстрашные меня обманули! — надсаживался Калеб. Бесстрашным удалось-таки продержать Калеба несколько секунд неподвижно, и высокая девица в белом сделала ему укол. Калеб раскраснелся, его глаза горели. Чёрно-белые Искренние мельтешили по залу, занимая места и громко переговариваясь. На самом деле их было не так уж много: Кан, ещё пара судей, трое правозащитников, ещё человек пять непонятных профессий. Но у меня уже голова кружилась от их чёрно-белых нарядов и резких голосов. Мне не приходилось бывать в курятниках Дружелюбия, но, наверно, там была такая же атмосфера. Кан объявил начало заседания, и наступила тишина. Калебу начали задавать протокольные вопросы: имя, фракция, профессия… — Почему Калеб сказал, что Бесстрашные его обманули? — вполголоса спросила я у Эрика. — Мне хотелось арестовать его тихо, без скандала. Мы же не знаем, кто у них в соучастниках, кроме Джанин. Поэтому его забрали из Эрудиции под предлогом опознания твоего тела. — Что?! И ты считаешь, что это хороший предлог?! — зашипела я. — А что такого, тебя и так все считали мёртвой! — Он же Эрудит, он никогда не сталкивался со всякими трупами! — бессвязно возмущалась я. — Нельзя так с людьми!.. — Нельзя-нельзя. Помолчи, сейчас главное начнётся. — Господа Бесстрашные, попрошу соблюдать порядок, — одёрнул нас Кан. — Расскажите всё, что знаете о смерти ваших родителей, — строго сказал Калебу один из судей. Калеб тяжело вздохнул и обхватил себя руками. Ему явно не хотелось говорить, но сыворотка не оставляла ему выбора. — В мае меня вызвала мисс Мэтьюз… И перед нами развернулась сложная многоходовая интрига. Джанин рассказала Калебу, что давно уже пыталась организовать слияние Эрудиции и Отречения. Я подозревала, что дело не в служении обществу, а в желании присосаться к власти. Но Калеб подробно пересказывал все её аргументы: знания на благо обществу, этика в научных разработках, всякое такое. Я не считала себя ни глупой, ни зажатой, но ни за что не смогла бы сформулировать это так красиво и убедительно. Похоже, подсознание Калеба считало это очень важным для дела, да к тому же он искренне восхищался Джанин. Против воли я чувствовала, как токсичное обаяние Джанин, усиленное красноречием Калеба, начинает влиять и на меня. Объединить Отречение и Эрудицию? Уделять больше времени науке и меньше — благотворительности? А почему бы и нет?.. По словам Калеба, мистер Итон был не против, а вот наш папа решительно воспротивился. Даже на посту члена Правительства ему удалось блокировать все шаги в этом направлении. А уж если бы папу избрали Лидером Отречения, не видать бы Джанин никакого объединения как своих ушей. И тогда Джанин решила дискредитировать папу и привлекла на свою сторону Калеба. Она не то чтобы приказала — настоятельно попросила его помочь: тайком подлить папе некий галлюциноген. Неадекватное поведение папы должно было испортить его репутацию и предотвратить возможное избрание на пост Лидера. Никто не стал бы принимать его всерьёз, но из Отречения его никто не выгонял: бескровное решение всех проблем, самый гуманный вариант из всех возможных… Джанин так промыла Калебу мозги, так успешно убедила, что он будет действовать на благо общества, что этот дуралей согласился! Он должен был взять в лаборатории маленький флакон из условленного места и подлить папе в еду или питьё. Естественно, провернуть всё тайком. — Шкаф с сильнодействующими веществами, вторая полка снизу… крайний левый ряд, флакон на пять миллилитров… — вспоминал Калеб. — Я сделал всё в точности, как мисс Мэтьюз сказала! Я уже понимала, к чему клонится дело. Эта дрянь попросту подставила моего брата! — У меня был подходящий предлог для визита: папа давно уже просил посмотреть его коммуникатор… Он плохо ловил сигнал, а передача звука… Когда Калеб тем утром пришёл в дом родителей — как раз к завтраку — мама очень «удачно» попросила его помочь собрать на стол. В тот момент Калеб и опорожнил флакон в папину чашку с чаем. Всё пошло наперекосяк с момента, когда папа сказал, что чай слишком крепок для него одного. Мама разлила его чай по двум чашкам, разбавила и тоже принялась пить. Калеб был в ужасе и попросил маму передохнуть, взять себе выходной или даже несколько: выставлять ещё и маму ненормальной было совсем ни к чему. Мама очень удивилась: она не привыкла тратить время на отдых. Родители не успели выпить даже по полчашки отравленного чая, как им стало плохо. — И тогда я позвонил мисс Мэтьюз: всё явно шло не по плану, не так, как она сказала, — продолжал Калеб. — Она очень рассердилась, начала кричать, что флаконы невозможно было перепутать! Я потом долго думал, всё прокручивал в голове её инструкции, вспоминал, как всё в шкафу лежало… тогда я был уверен, что сам и перепутал флаконы, какая-то трагическая случайность! А сейчас чётко понимаю… — Калеб умолк, твёрдо и мрачно посмотрел на судей и Кана. Все напряжённо, внимательно его слушали. — Я ничего не перепутал. Это был тот самый флакон, который она велела взять. — У вас не было намерения отравить мистера и миссис Прайор? — спросил Кан. — Нет. Конечно же, нет! Я бы никогда… Я сидела затаив дыхание, машинально сжимала кулаки. То, что Калеб рассказывал, было ужасно. Но каким облегчением было услышать то, что он не знал, на что идёт! Теперь мы знали, кто был настоящим организатором убийства, а его, конечно же, оправдают! — Что же было дальше? — Мисс Мэтьюз сказала, что немедленно пришлёт бригаду медиков, а мне необходимо оттуда срочно уйти: Эрудиции не нужен такой скандал перед слиянием фракций. — Вы выполнили приказ? — Да, конечно, ведь другого выхода не было… Я сорвалась с места и вскочила на возвышение. До сих пор Калеб не обращал на меня внимания, обращался в основном к судьям. Должно быть, я выглядела страшно. Брезгливое удивление на лице Калеба моментально сменилось узнаванием и ужасом. — Беатрис?.. Что с тобой случилось?! — Трус! — я грубо оборвала брата. — Почему ты не попытался исправить свою ошибку?! Что ты сделал для мамы и папы, какую помощь оказал?! Ты просто оставил их умирать! В первый момент Калеб опустил голову, но потом взял себя в руки и смотрел на меня всё более зло. — Какая восхитительная прямота, — прокомментировал Кан. — Высказалась — теперь слезай, — а это был бас Эрика. Нужно было его послушаться, тем более при посторонних, но меня уже несло. — Ты должен был вызвать им «скорую помощь»! Или хотя бы дождаться специалистов Джанин, если ты ей так верил! Должен был оказать им первую помощь! Ты хоть знаешь, в каком виде я их нашла?! — Да что ты знаешь о долге, маленькая дрянь! — вдруг огрызнулся Калеб. Я не узнавала брата: он никогда ни с кем так не разговаривал. — Беатрис же у нас — дивергент! Все дороги открыты, можно всё, что левая нога захочет! Гордость семьи и надежда фракции! А Калеб у нас — бедняжка, Калеба надо пожалеть: совсем не гармоничный характер, должен стараться как можно сильнее, достичь чего-то хотя бы в учёбе, раз уж уродился такой… однобокий! Я тебя ненавижу! Я перестала замечать окружающих, слышать чужие голоса, поле зрения сузилось до бледного лица брата. Быстрым движением я ударила Калеба по губам тыльной стороной ладони, в этот момент меня схватили поперёк туловища, крепко прижав руки, и стащили с возвышения. Я вернулась к реальности уже в коридоре, за стеклянной стеной: Эрик вытащил меня из зала заседаний и как раз ставил на ноги. — Успокоилась? — Да. Пусти. Мне надо побыть одной, — мне нужно было переварить откровения Калеба. — А больше ты ничего не хочешь? Пойдём-ка вон туда. Эрик показал туда, где коридор поворачивал за одну из непрозрачных стен. Часть Искренних из зала, где продолжался допрос Калеба, глазела на нас сквозь стеклянную стену, только что пальцем не показывала. Спрятаться от них было отличной идеей, вот бы ещё Эрика спровадить до того, как я сломаюсь… Стоило нам скрыться за поворотом, как Эрик бережно приобнял меня за плечи. Я уткнулась лбом в его плечо, обтянутое чёрной кожанкой, пытаясь скрыть и оттянуть неизбежное. — Не слушай ты его. Не принимай близко к сердцу. Просто сыворотка правды так действует… Вот именно! Калеб сказал мне самую настоящую правду, грязную и неприглядную, и как я могла ему не верить?! В этот момент меня и прорвало: я впервые с момента смерти родителей расплакалась. Я прижималась к Эрику, пряча лицо, и старалась сопеть как можно тише, чтобы он ничего не заметил. Он обычно всё замечает, но вдруг? — Если надо узнать информацию — лучше препарата не найти, а вот эмоции сыворотка искажает, — успокаивающе говорил Эрик, а сам тем временем ласково гладил меня по плечам, по голове. От него замечательно пахло травяным мужским дезодорантом и немного табаком. А ведь я была несправедлива к Калебу. Ну какую помощь он мог оказать маме и папе без навыков, без препаратов? Флинн же рассказывал тогда: гемотоксин Ф убивал за несколько минут! Если бы на месте Калеба была реанимационная бригада да с полным чемоданчиком нужных лекарств — ещё можно было на что-то надеяться! Калебу и так плохо: он все эти месяцы винил себя в смерти родителей — а я вместо того, чтобы поддержать… фу! Боль, злоба, отвращение, страх шевелились в душе, как тяжёлые грозовые тучи. — Искренние так разработали сыворотку, чтобы она вскрывала все тёмные стороны психики, обычно люди не думают о таких вещах и не осознают… Это было выше моих сил. Значит, тёмная сторона всё-таки была! Всё это время самый близкий человек копил в сердце ненависть и зависть! Я больше не могла сдерживаться и всхлипнула, как обиженный ребенок. — Я так больше не могу! Эрик, я осталась совсем одна! — Убогая, ты только что плюнула мне в душу, — рассердился Эрик. — Ни хрена себе «одна»! А кто с тобой всё это время носился, как с писаной торбой?! Я вдруг осознала, что мы ведём себя неприлично. Я жестоко обидела Калеба и, может, навсегда испортила наши отношения, а сама обнимаюсь с начальником! Никогда не смогу посмотреть ему в глаза, стыд-то какой! — Ты никогда не останешься одна. Посмотри на меня. — Ни за что, — пробормотала я. И так-то не красавица, да ещё и заплаканная, — ни очарования, ни мужества, одна сплошная слабость, которую так презирают в Бесстрашии. Но когда Эрик кого-то слушался?! Я даже сделать ничего не успела: он взял меня за подбородок и поцеловал. Ладно бы в щёку… но в губы! Я много раз против воли наблюдала целующихся Бесстрашных, и всегда смотреть на них было противно. Никогда не могла понять, что хорошего в чужих мокрых языках и бесцеремонных руках. Но когда Эрик меня поцеловал, я просто улетела. Его крепкие руки защищали меня от всего на свете. Он неторопливо прихватил губами мою верхнюю губу, потом нижнюю, я ужасно растерялась и не знала, что делать, я ведь ничего этого не умела, я как-то не думала, что буду этим заниматься… А кончик его горячего языка уже раздвигал мои губы — я, наверно, должна была остановить Эрика, здесь не время и не место, и что там Искренние делают с моим горе-братом, и вообще… Но вместо того, чтобы отстраниться, я робко обняла Эрика за талию, неловко ответила на поцелуй, и наши языки встретились. Мы так близко прижались друг к другу, что я чувствовала, как бьётся его сердце. Эрик нежно вытер пальцем мою мокрую щеку, провёл ладонью по моему бритому затылку… неужели я в таком виде ему нравлюсь, не может этого быть… И нисколько это было не противно, так невероятно, вкусно, развратно… Я пришла в себя первая и разорвала поцелуй. — Ты что делаешь?.. — Что, не надо было? Эрик тоже отстранился. На его лице промелькнули обида, разочарование, но почти сразу серые глаза заледенели, а на лице стало проступать привычное высокомерно-холодное выражение. — Подожди… не обижайся… я хотела сказать… Эрик малость оттаял, тем более что руки я не убрала — так и продолжала его обнимать. Я вытащила из кармана платочек, вытерла лицо насухо и почувствовала себя немного увереннее. — Мы что, теперь… вместе? Он улыбнулся. — Ты самый смешной человек в Чикаго, ты это знаешь? Когда переспим — тогда и будем «вместе». Переспим? Я и Лидер?.. Не зарегистрировав брак?! — То есть пока мы не… ну, не сделали это… я свободна? — Я тебе покажу «свободна»! — заявил Эрик. — Правило первое: вернёшься в Бесстрашие — чтоб я не видел рядом с тобой других мужиков. Никаких хиханек, походов в бар — ничего! Правило второе…