***
Чуть позже доставили и Джанин. Она была ещё под действием снотворного, которое ей подсыпала сестра Эрика, — взяли, что называется, тёпленькой. Когда ей вкололи антидот к снотворному и сыворотку правды, она принялась сознаваться во всём. Она действительно хотела объединить Эрудицию с Отречением, правящей фракцией. Она и вправду убрала моего папу, чтобы он не мешал. Не кто иной, как она, попросила своего дядю, патологоанатома Шнайдера, вписать неверные диагнозы в заключения о смерти… Даже под действием сыворотки правды она пыталась выкрутиться. С замиранием сердца я следила, как Джанин играет словами. Она красочно — не сказав ни слова вранья! — расписывала, что никого не убивала и хотела только хорошего. Она была сама доброжелательность! Мне показалось, что даже атмосфера в зале суда изменилась: Искренние смотрели на неё сочувственно, некоторые кивали. В какой-то момент Джанин встала и уверенно подошла к краю возвышения, будто читала лекцию. Или скорее выступала на предвыборной встрече с избирателями. Она переводила взгляд с одного лица на другое, устанавливая зрительный контакт, выразительная жестикуляция располагала к себе, а Джанин всё заливалась соловьём, рассказывая, как было бы славно после объединения Эрудиции с правящей фракцией. — Змея, — вполголоса проговорила я. — Ещё бы. Знаешь, какая у неё дивергенция? Эрудиция плюс Дружелюбие, сочетание — пиздец. Не трепыхайся, Кан тоже не пальцем делан. Эрик оказался прав: когда Кан перешёл к прямым вопросам, Джанин уже не могла противостоять. Кому конкретно стало бы хорошо после объединения фракций? В первую очередь Эрудитам: они начали бы лоббировать свои интересы. Научная жизнь в Чикаго оживилась бы, а все остальные фракции она собиралась урезать в деньгах, об изгоях и говорить нечего. Понимала ли она, что вынуждает Калеба взять яд и каковы будут последствия? Прекрасно понимала. На что она намекала, говоря Питеру о «несчастном случае»? Тоже на необходимость меня убить… Мистер Итон мимоходом пожаловался Джанин, что в семье Прайоров выросла я — Дивергент по трём шкалам с очень высокими показателями, такие встречаются крайне редко. Обязательно полезу в Правительство, а ему не нужны под боком подобные юные таланты. И Джанин решила сделать Итону приятное, светскую такую любезность — выкинуть меня в Бесстрашие, чтобы не путалась под ногами. Она чистосердечно рассказала, как оба раза на тестировании ввела мне вместе с сывороткой адреналин. — Вы понимаете, какой вред причинили Трис Прайор? — Нисколько, господа. Я сделала для этой несчастной малышки всё, что могла. Обратите внимание, я ведь не превратила Беатрис в изгоя! В моей фракции она тоже была не нужна, а в Бесстрашии прекрасно организована работа с молодёжью. Я даже составила для неё рекомендательное письмо к Эрику! — Джанин очаровательно улыбнулась, сверкнув жемчужными зубками. Знала бы она, чем мне аукнулось это её паршивое письмо! Меня захлестнули мрачные воспоминания о первых неделях в Бесстрашии. Боль, одиночество, рядом — ни одного близкого человека, всё непривычное, чужое, соседи и друзья стали такими далёкими, будто меня зашвырнуло на другую планету… А были ли у меня друзья в Отречении? Если честно, это были в основном друзья родителей и их дети. Все мы были с утра до вечера загружены работой на благо общества — дружить было особо некогда. Это в Бесстрашии в моей жизни появилась Кристина, готовая ради меня на любую авантюру… И Эрик… И целая толпа смешных приятелей — от слегка занудного Уилла до отвязных Педрадов и застенчивого Ала. Кажется, отправка в Бесстрашие — не самое плохое, что Джанин мне сделала. Хотя и противно было подозревать, что она могла сделать что-то хорошее. Я уже не взрывалась, не кидалась скандалить. Просто сидела молча и запоминала каждое слово блондинистой гадины. Когда мои родители погибли, Маркус Итон отказался от всех своих обещаний и не захотел объединять фракции. Джанин поначалу так обозлилась, что организовала два покушения на него, на этот раз с помощью изгоев. Я с грустью подумала, что лучшей её марионеткой, самым «удачливым» исполнителем оказался Калеб. Покушения не удались — то ли потому, что Джанин всё же неважно разбиралась в силовых операциях, то ли потому, что Итон оказался не робкого десятка. И тогда от злости Джанин пришла к радикальной мысли — переворот с помощью Бесстрашия, а точнее — Макса. После этого репортёры начали масштабную кампанию по дискредитации Отречения, а команда Эрудитов усовершенствовала давнюю разработку Джанин — сыворотку подчинения. Джанин приговорили к изгнанию в гетто. Исключительно за организацию убийства мамы и папы. Заговор против Отречения, разработку опасной сыворотки Искренние обошли стороной в приговоре. Макс остался чистеньким. Его спасло то, что он не успел сделать ничего противоправного, ограничился обсуждениями и согласием на переворот. Всё как Эрик говорил когда-то: «В Чикаго нет ни одной уголовной статьи за намерения. Можешь хоть на главной площади орать, что хочешь кого-нибудь пристрелить, — тебе разве что пальцем погрозят…» А Итону и вовсе было нечего инкриминировать. Он без стеснения сознался, что подумывал согласиться на предложение Джанин, а потом передумал. Если бы он соизволил передумать чуть раньше, Джанин не пришло бы в голову избавляться от папы — но, кажется, в зале суда это волновало только меня. Никому не пришло в голову, что Итон просто избавился от конкурента на выборах. А папа бы выиграл их, я была уверена! Но искренние почему-то обошли все бестактные вопросы. Когда Итон закончил, они мало того что ответили традиционным лозунгом «Спасибо за правду!» — они ещё и принялись хлопать!***
Можно было спокойно возвращаться в Бесстрашие: мне больше ничего не угрожало. Но когда Эрик довёз меня до дверей фракции и проследил, чтобы я вошла внутрь, — я не пошла к новичкам. Поболтала с дежурным несколько минут, давая Эрику время уехать, потом с важным видом сказала, что кое-что забыла, и вышла обратно на улицу. Мне было жизненно важно кое-что прояснить. Если быть честной перед собой — я уже не злилась на Джанин за то, что она засунула меня в Бесстрашие. Но прощать ей смерть родителей я не собиралась. Всё время расследования я ждала, что убийц родителей казнят, меня сжигала жажда справедливости. Но сейчас я подозревала, что не смогу её убить. Мне нужно было понять: приговор оказался для Джанин концом нормальной жизни, крахом всех надежд или на дне она собирается плести ещё более опасные интриги? Судя по торговцу Эйбу и сумасшедшему токсикологу Флинну, в гетто можно было не просто выжить, а — странно сказать — найти себя. Найду я Джанин сломленной, ни на что не годной — или она выдержала этот удар судьбы? Вопрос о нанесении справедливости своими руками я не могла решить, пока её не увижу. Трусила. Где живёт новоявленная изгойка Джанин, я в два счёта узнала на благотворительном пункте Отречения. Она поселилась в заброшенном здании больницы — с чего бы это? Время от времени окликая Джанин, я пересекла грязноватый холл, подошла к лестнице… — Не двигаться! Незнакомый Бесстрашный выглянул со второго этажа и взял меня на прицел. Я подняла руки. — Не стреляйте, я пришла навестить мисс Мэтьюз, спросить, не нужно ли ей чего… — Не нужно, у неё есть всё, что надо! Вон оно как! Мисс Совершенство переехала в гетто с комфортом! — Кто там? — прозвучал мягкий голос Джанин. — Это Трис Прайор! — крикнула я, задрав голову. Теперь она точно спустится хотя бы для того, чтобы наорать на меня! Раздался звон бьющегося стекла. Бесстрашный отвернулся от лестницы и побежал на шум, я рванула за ним. Большое двустворчатое окно одного из кабинетов было разбито вдребезги. Джанин лежала головой к двери, лицом вниз. Огнестрельная рана чернела на её затылке, темная кровь пропитывала её золотистые волосы. Бесстрашный, охранявший её, тихо выматерился. — Не переживайте, — сказала я. — Вы ведь ничего не могли сделать против снайпера. — Мог не подпускать её к окнам. — Но ведь не было приказа запирать Джанин в подвале, верно? Вам же не говорили охранять её как заключенную? — Не говорили. Да только Макс всё равно обозлится. Он меня самого замочит, — мрачно предположил Бесстрашный. — Может, Эрик заступится. Бесстрашный просветлел лицом. — Точно.***
Вот теперь я могла вернуться домой. На душе было пусто. Справедливость восстановлена, гештальт закрыт. И всё же — как легко верхушка Чикаго нашла крайнюю! Город отбросил Джанин, как ящерица — ненужный хвост, и всё шито-крыто, тихо и благостно, будто и не было никакого заговора и грязных предвыборных интриг! Может, это потому, что она женщина? Была самой умной из своих подельников, да только жёсткости не хватило?..***
Когда я вернулась-таки в Бесстрашие, Кристина сначала кинулась обниматься, потом долго возмущалась моим «подлым молчанием», потом всплакнула по моим родителям и Калебу, а потом громко позавидовала моей «отпадной причёске». Она даже загорелась идеей тоже подстричься налысо и наколоть на затылке орла с раскинутыми крыльями, но Уилл сказал, что это можно сделать только через его труп. Тогда моя неугомонная подружка потащила меня прокалывать уши и заставила взять поносить её большие чёрные серьги. Получилось так красиво, что я окончательно смирилась со своим отражением в зеркале. Уилл и Молли просто тихо удивлялись, пока я рассказывала, где была и чем занималась. Вся моя группа уже прошла инициацию. Я экстерном сдала пейзажи страха, и странным образом всё прошло как по маслу. Макс очень доброжелательно предложил создать специально для меня вакансию зама по кадрам. Макс по-настоящему меня пугал. Он не мог не понимать, что именно мы с Эриком «мутили воду», искали убийц моих родителей, подставили под удар Джанин и сорвали его планы. Он держался как ни в чем не бывало, его улыбка напоминала крокодилью, непроницаемые чёрные глаза были абсолютно спокойными. Я не знала, что он предпримет дальше, чего от него ждать. Пришлось попросить ночь на размышление. Мама и папа гордились бы мной: меня всегда готовили к большой ответственности, а по сути — к власти! Я могла бы строго и справедливо распределять рабочие места, помогать каждому из Бесстрашных раскрыть свой потенциал… Да только у лестного предложения было двойное дно. Эрик чётко объяснил, что на меня спихнут понижения в должности, изгнание из фракции инвалидов, пьяниц или провинившихся. А я не хотела решать чужие судьбы! С меня хватило того изгоя, Нэда, когда я хотела сделать как лучше, а в итоге сломала человеку жизнь! И я столько думала, как бы отомстить убийцам родителей, а сама так и не решилась своими руками убрать эту властолюбивую дрянь: кто-то сделал это за меня! (Эрик клялся, что это не он, но я не верила) Наутро я отказалась от предложенной вакансии и попросилась в лазарет. Стажировка на рабочем месте — фельдшер, потом хирург-травматолог. Эрик сказал, что я бестолковая. С тех пор как он комплексовал и видел во мне опасного конкурента, много воды утекло. Сейчас Эрик считал само собой разумеющимся, что мне самое место на руководящей должности. И чего они все от меня ждут? То мама и папа, то Итон, то Эрик… Вот что бы сказал на это папа? Я так и не смогла представить, что бы мне посоветовал папа. Приходилось признать, что опыт Отречения больше не помогает мне. С важными решениями я оставалась один на один. Эрик миролюбиво сказал, что я маюсь дурью, но типа он точно знает — тяга к власти ещё проснется, и уж он постарается, чтобы у меня появился второй шанс. Я с гордостью отзывалась на прозвища «та самая Прайор» и «подружка Лидера». Правда, вскоре выяснилось, что полностью это прозвище звучит «чокнутая подружка Лидера». И почему, спрашивается? Подумаешь, история моих похождений (без криминальных подробностей) была известна всей фракции. Подумаешь, стриженая налысо — волосы довольно быстро отрастали, вскоре у меня на голове появился светлый ёжик, а потом — довольно симпатичная стрижка. Ну, ещё я не пила — ни на «субботних пьянках» в баре, ни на «воскресных посиделках» в квартире Эрика меня не видели нетрезвой. Да я была самой нормальной в нашей дикой фракции! С Эриком было очень тяжело. Иногда я даже скучала по тем временам, когда мы вместе расследовали убийство мамы и папы. Я пряталась в его убежище в гетто, он навещал меня втайне от всех, и не было более надёжного и заботливого друга, чем он! А сейчас он, кажется, поставил целью своей жизни затащить меня в постель. Я не хотела… то есть хотела, но не так… В общем, я считала правильным, что если мы вместе, то должны зарегистрировать отношения. Если мы любим друг друга, то должны сделать окончательный выбор, разве не так? А если это не навсегда, не настоящая любовь, тогда нечего и пачкаться! Сколько девушек перебывало до меня в его постели? Мне совсем не хотелось стать очередной брошенной и забытой однодневкой! А Эрик завёл новую привычку — постоянно провоцировать, чтобы я до него дотронулась. «Тут Макс кое-что написал на заявлении твоей Кристины. Переживаешь? Хочешь посмотреть? Подойди и возьми!», «Как, снова в Эрудицию? К брату? Второй раз на этой неделе! Ну кто так просит, надо поцеловать!», «Мне выдали пяток энергетических плиток, хочешь одну? Вон у меня в кармане, возьми!» Это если не считать того, что когда мы оказывались один на один, то Эрику было как мёдом намазано до меня дотронуться. Иногда мне невольно даже казалось, что я поступаю плохо: у всех ведь был секс, — и у Уилла, и у Зика, и у Юрайи, и у Ала, а Эрик лучше их всех, а я держу его на голодном пайке… По-хорошему, надо было перестать с ним целоваться, чтобы не провоцировать, но это было выше моих сил. Если мы долго не виделись и не оставались наедине, Эрик становился дёрганым и агрессивным, и я, стыдно сказать, тоже. Я никому в этом не признавалась, но он очень плохо на меня влиял. Умом я понимала, что Эрик — всего лишь человек с непростым характером, который, может, совсем меня и не любит. Ну, не так, как должно быть у людей, предназначенных друг для друга. Но моё подсознание считало Эрика неотразимым. Стоило издали увидеть в Яме знакомый разворот плеч и быструю походку, настроение невольно поднималось. Неужели я когда-то считала Эрика грубым и примитивным? Сейчас он казался мне идеальным — от выразительного лица до крепких пальцев, от чёрных бусин пирсинга над бровью до сложного орнамента татуировок. Оказалось, что у него очень вкусный естественный запах. Запахом пота в Бесстрашии никого не удивишь: мы все не вылезали из спортзалов. Но острый мужественный аромат его кожи действовал на меня как валерьянка на кошку, и я старательно это скрывала. Кажется, Эрик по каким-то загадочным признакам понимал, что мне очень сложно перед ним устоять, и усиливал нажим, и я боялась, что однажды моё тело меня подведёт. Изредка, когда Эрик заходил за мной после тяжёлого рабочего дня, молча обнимал, и наши тела совпадали, как кусочки пазла, — мне казалось, что у него такая же глубокая потребность во мне. Может, даже тактильный голод, о котором я когда-то слышала от мамы. А иногда мне казалось, что Эрик просто ловко мной манипулирует. Он даже не скрывал, что боялся, будто я ограничу его свободу. Он считал, что у меня «неслабый сучий потенциал», и я сразу начну его строить. С чего он это взял, спрашивается? Подумаешь, я время от времени пыталась расспросить его о прошлом опыте с девушками. И на каждый женский голос из коммуникатора, на появление любой женщины рядом реагировала как на команду «фас». Ещё Эрик был уверен, что я сразу же начну «выпрашивать спиногрыза» или просто забеременею без спроса, хитростью или по раздолбайству: в Отречении ведь не было чайлдфри, никакого эгоизма и житья для себя, а он был не готов! Ещё Эрик считал, что я не потяну обязанности лидерской жены, а они были далеко не простыми. Именно мне пришлось бы после свадьбы поддерживать идеальный порядок в «берлоге» Эрика. Когда я впервые увидела его полки с книгами без единой пылинки, сверкающие окна и зеркало в ванной, у меня случился когнитивный диссонанс. Оказывается, на своей территории Эрик любил порядок не меньше, чем в работе. Как бы Эрик ни уставал, он никогда не бросал вещи не на своих местах, и в его квартире не водилось переполненных пепельниц, пустых бутылок, пятен оружейной смазки и всякого такого. Пока он был занят, поневоле скапливалась пыль, но Эрик твёрдо знал, как надо, и в выходные порядок брал верх над хаосом. Меня Эрик считал неряхой. И то верно: я то тренировочную форму позволяла себе повесить на стуле, то оставляла грязные следы ботинок посреди комнаты, если торопилась… А ещё мне пришлось бы тесно общаться с Максом и мистером Итоном. У Лидеров всех фракций была своя тусовка, которая требовала частого, безупречно вежливого общения. Ну ещё жены Лидеров то и дело организовывали всякие праздники и культурные мероприятия — а это опять же требовало общения с Лидерами своей и чужих фракций. А я по понятным причинам совсем не стремилась после суда над Джанин общаться с Максом или Итоном. Мне было противно смотреть на обоих. Макса я как могла избегала и довольно успешно. Мысль о том, что придётся вежливо улыбаться ему, вести светские беседы и что-то там организовывать, приводила меня в ужас. Безупречный порядок в квартире Эрика умилял, пока это меня не касалось, но в качестве моей возможной обязанности наводил тоску. Но всё это было неважно. Ещё когда Дрю оскорбил меня во время допроса, я примерно понимала, что будет с моей репутацией, — и не ошиблась. Бесстрашие понемногу поглощало меня, отвоёвывало кусочек за кусочком мой внутренний мир. Да, я цеплялась за остатки Отречения внутри, я и не скрывала. Мне хотелось хоть что-то сделать правильно, чисто, не окунаясь в грязь внебрачного сожительства. Я была уверена, что Эрик меня не уважает, — иначе пошёл бы мне навстречу, не боялся бы отрезать себе пути к отступлению. Эрик подозревал, что он мне физически противен, или что я поставила себе цель женить его на себе, или и то и другое сразу, — одно другому ведь не мешает, если брак ради выгоды! О любви ни один из нас не заговаривал. Может, потому, что не было слов. А может, это была никакая не любовь. Думаю, мало кто понимал, что на самом деле между нами не было секса. Для Бесстрашия это было бы дикостью не меньшей, чем драка в Дружелюбии. Но если бы мне удалось реабилитироваться — для Бесстрашных это бы значило, что у нас с Эриком нет никаких отношений, что мы чужие друг другу, это меня тоже не устраивало. После моего возвращения в Бесстрашие Тори стала меня сторониться. Честно говоря, теперь она почти не разговаривала со мной, разве что здоровалась сквозь зубы и то через раз. Ким Скотт из спецназа была гораздо агрессивнее. Она имела наглость спросить меня, давно ли Лидер стал спать с Убогими. Я приказала ей не нести чушь и не говорить о том, чего не знает. Ким просияла и велела мне в таком случае не липнуть к Эрику с утра до вечера, а то «к нему и без меня очередь стоит». В следующий момент, который я осознала, двое Бесстрашных крепко держали Ким за руки, кто-то держал меня, кровь стекала по её расцарапанному лицу, у меня звенело в ушах и горела левая щека. «Не трогай медичку!» «Это же новая медсестра!» — орали Бесстрашные, которые держали мою соперницу. «Остынь, дура!» — рычал кто-то над ухом, видимо, это уже мне… Само собой, я старалась как можно меньше делиться с Кристиной и Молли. Рассказывать о личном Искренним, даже бывшим — всё равно что встать посреди Ямы и прокричать все свои секреты в микрофон. Но они сами догадались, что у нас с Эриком не всё гладко. Обе мои милые подруги, похоже, считали, что понимают мои проблемы лучше меня самой, — это тоже раздражало. Молли с умным видом качала головой и твердила, что так можно только «потерять парня» и что «так нельзя». Кристина шипела на неё: «Ну и пусть, чем скорее разосрутся, тем лучше! Он её не заслуживает!» Она по-прежнему терпеть не могла Эрика: так и не простила ему наказание на мосту. А Молли говорила, что я «сама толкаю Эрика налево». Но я точно знала, что никакого «налево» не было. Бесстрашные очень любили сплетничать, если бы он остыл ко мне и завёл другую — я бы точно знала. Правда, Эрик много времени проводил вне фракции… но у него точно не было времени на глупости: он всегда был так страшно загружен! Мы изводили друг друга несколько месяцев не в состоянии ни уступить, ни разойтись, ни найти хоть какой-нибудь компромисс. Помог случай.