***
Тем вечером Эрик не приехал в Бесстрашие. Афракционеры не сумели прорваться с добычей в город, их окружили на одном из складов, но взять пока не могли: они успели захватить нескольких заложников. Всё это я узнала только к концу рабочего дня, когда Эрик позвонил на коммуникатор Дока и попросил позвать меня. Разговор получился коротким и суховатым — понятно было, что Эрику сейчас не до мелочей. Я даже не успела спросить, поменяли ли ему вчерашнюю повязку на оперированной руке. Но голос у Эрика был бодрый и здоровый — это радовало. И, главное, выкроил время позвонить! Я успокоилась и настроилась стоически ждать сколько понадобится. Ночевать пошла вместо казармы к Эрику, осваиваясь с ролью его официальной девушки. К счастью, все девчонки-патрульные были заняты и никто не докапывался, куда я ухожу на ночь. У Эрика я отстирала наконец простыню, залитую моей кровью. Стиральной машинки у Эрика не было: все Бесстрашные сдавали бельё в общую прачечную. Но нельзя было выставлять на всеобщее обозрение следы нашей первой ночи. Это было наше, личное, никого не касалось. А бывшую Отречённую не напугать стиркой вручную. Я прошлась по квартире Эрика, заглянула в шкафы, прочитала заголовки книг. Чтение не шло на ум. В холодильнике нашлись тушёная говядина с луком и надрезанный лимон, в навесном шкафчике в обеденной зоне — подсыхающий шмат хлеба, минералка, початая бутылка виски и почему-то пыльная бутылка тёмно-красной жидкости с каллиграфически выписанной этикеткой: «2204, западный сектор». Никогда не видела Эрика пьющим вино — зачем ему это? Есть в одиночку — без Эрика — хотелось не больше, чем читать. Если бы нашлись мои любимые энергетические плитки, я бы, скорее всего, не устояла, но ни одной не нашлось. Я долго нежилась в тёплом душе: на этаж командиров подавали по-настоящему горячую воду. Завернулась в большущий пушистый чёрный халат Эрика, за неимением собственного. Потом постелила свежее постельное бельё и завалилась в постель в обнимку с подушкой, мечтая о том, как Эрик вернётся обратно. Это стало моим основным занятием и на следующие два дня — молча терпеливо ждать и фантазировать. Но чем больше времени проходило, тем меньше оставалось терпения и мечтательности: их сменяли беспокойство и острое одиночество. Эрик изредка звонил и коротко рассказывал, что у него происходит. Но в основном его интересовало то, чем занимаюсь я: «всё ли тихо» и «не натворила ли чего». Звонил он всё так же на коммуникатор медиков. То есть я могла поговорить с ним только в лазарете, в окружении раненых или коллег. Вокруг Эрика тоже, судя по голосам в трубке, постоянно кто-то был. Вторые сутки, третьи… сколько же Эрик будет болтаться в Дружелюбии?! Заложников удалось-таки освободить. По итогам переговоров афракционеры получили грузовик с запасом этанола и, страшно подумать, партию боеприпасов. Но Эрик нарушил данные им гарантии безопасности. Афракционерам дали покинуть Дружелюбие и отъехать на безопасное расстояние, но в городе их поджидал отряд Бесстрашных, который подорвал машину террористов вместе со всем награбленным! После этого (а дело было уже на третий день, поздно вечером) Эрик сказал, что предстоят какие-то важные переговоры с Дружелюбием, да ещё и нужно организовать восстановление периметра, и он вынужден остаться там на ночь, чтобы начать завтра пораньше. Я чуть не взорвалась. Медичка во мне говорила, что Эрику после перенесённых шока и операции нужно спать и отдыхать побольше, а раскатывать по Чикаго на ночь глядя — поменьше. Ну, приедет он на день позже, невелика важность, потерплю. Но с другой стороны, Эрик и так работал в эти дни на износ, всё равно никакой режим не соблюдает, мог бы и приехать домой! Почему Макс не может эти самые переговоры провести? Стоило мелькнуть мысли, что Эрик нарочно меня избегает, как он сдержанно, сухо сказал: «Скучаю».***
На следующее утро я как раз заканчивала заливать процедурную антисептиком из гидропульта, когда в приёмной раздались голоса Дока и Макса. Смутно доносились слова «недопустимо», «не соответствует нагрузке» и всякое такое. Понятно, Док давно хотел отжать ещё пару помещений под расширение операционной и дополнительные палаты. Пересекаться с Максом не хотелось, но отсидеться в процедурной было нереально: я обработала стены на совесть — щипало в носу и глаза слезились. Благоухая антисептиком, я вывалилась в приёмную, сняла маску и очки, поздоровалась и попыталась слинять. Не тут-то было. — А-а-а, Прайор, рад видеть! Док, как она тебе? — Справляется. Твёрдая рука, крепкие нервы и теорию схватывает на лету. Думаю, Трис закончит стажировку досрочно, а там и сможет сама оперировать. Это, Макс, тоже к вопросу о переносе высокотехнологичных медицинских… Макс перебил Дока на полуслове. — Наша Трис — ценный кадр. Всегда в курсе всех подводных течений, верно? От добродушной улыбки Макса — белые зубы на чёрном лице — меня пробрала дрожь. — Не слишком рассчитывай на неё, Док. Всю жизнь ковыряться в кишках и гнойных ранах не слишком интересно. Дивергент высокого уровня способен на большее. Уверен, в один прекрасный день Трис вернётся к амбициозным планам. Например, займётся финансами Бесстрашия. Что скажешь, Прайор? Было ощущение, будто я гуляла по безобидной лужайке, — а она возьми и окажись болотом. Образно говоря, под ногами захлюпала жидкая грязь, а в берцы полилась мутная вода. Мне совсем не нравилось внимание Макса, намёки на прошлогоднее расследование пугали, а его упорные предложения ответственных должностей напрягали. Меня никогда к этому не готовили — ни в Отречении, ни тем более здесь на инициации! Какой из меня финансист? Зачем это Максу — этому милому, прямому человеку, — и где здесь подвох?! Папа всегда говорил, что, когда ищешь своё призвание, — надо найти баланс между амбициями, желаниями и возможностями, а ещё что-то говорил про «расстрельные» должности… Я вежливо пробормотала, что довольна должностью медика и уверена, что в лазарете от меня будет максимум пользы. К моему облегчению, Макс сказал, что у него больше нет на нас времени: торопится в Дружелюбие.***
В тот же день фракцию облетела ещё одна плохая новость. Вроде и не так тревожно, как недолеченный Эрик где-то рядом с афракционерами, но и мелочью это не назовёшь… Выяснилось, что исчез Фор. Дежурные на ресепшене его не видели. Ключи от верхнего выхода на крыше у Фора были, но камера, нацеленная на дверь, его не показала. Не мог же он раствориться внутри здания! Вроде как с лучшим бойцом Бесстрашия ничего плохого случиться не могло, тем более в здании, но меня грызла неясная тревога. Мы с Фором не были друзьями, но память о его добром отношении на инициации жила во мне. Его поддержка была бесценной, и я по-прежнему была ему благодарна. И почему Эрик не отправил его в Дружелюбие? Он согнал туда весь спецназ, всех мало-мальски годных патрульных, Фору с его навыками было там самое место во время теракта, но позавчера Фор как ни в чём не бывало тренировал новичков! Не понимаю…***
К вечеру тревога и одиночество стали невыносимыми. Эрик не появлялся и не звонил, беспокоить его я не решалась. Может, он до сих пор занят, не хватало ещё дергать его нервными звонками при Максе и Джоанне. Мне было бы легче, если бы была возможность уехать из Бесстрашия навестить Калеба. Его отстранили от работы по состоянию здоровья на время лечения депрессии. Правда, Калеб ни разу с момента суда не захотел меня видеть, но я не теряла надежды. Ещё пора было навестить Джейми в приюте. Этот маленький весельчак смирился со смертью сестры и назначил новой сестрой меня. К счастью, он не задавался вопросом, с какой стати каждый визит "сестры" заканчивается расставанием. Так или иначе, я по иронии судьбы была самым его близким человеком, хоть и не самым хорошим. Но от работы меня никто не освобождал, нужно было ждать выходных, поэтому ни к кому я не поехала. И когда вечером Кристина потащила меня в бар, я не стала сопротивляться. Впервые в жизни я собиралась попробовать спиртное. Эрик бы не одобрил: у него был странный подход к алкоголю — пить, мол, можно, напиваться нельзя. Но ведь его не было рядом и было неясно, когда он появится… В кисло-сладком напитке почти не чувствовалось алкоголя. Я уже не первый раз слышала, что коктейль должен развеселить. Бармен, придвигая ко мне стакан, прокомментировал: «Компот для школьников — самое то, чтобы начать!» Но наложившийся на тогдашнее моё тревожно-мрачное настроение коктейль только усилил его. Кристина пыталась делить внимание между мною и Уиллом, но тот мудро посоветовал: «Оставь её в покое», — и они умчались на танцпол. Я малахольно глядела на хаотично шевелящуюся толпу. Чёрные силуэты, подсвеченные красным и синим, кружились, подпрыгивали, размахивали руками. Раньше (на трезвую голову) я по-всякому отстранялась от их дикого веселья с высокомерием хорошей ученицы. Сейчас в глаза бросались перевязанные руки и ноги Бесстрашных — на белых бинтах так красиво играло освещение! Зик Педрад поставил на загипсованную руку полную рюмку* и ловко выплясывал посреди танцпола, ему хлопали и подначивали — а мне было ни фига не весело! Любой из Бесстрашных в любой момент мог поймать пулю. Вчерашний новичок, или опытный патрульный, или ветеран, переживший сотни стычек. Соплюшка, едва прошедшая инициацию, или Педрады, или даже волчара вроде Эрика… С тех пор, как мы с Эриком начали близко общаться, я стала меньше обращать внимания на слова и больше — на действия. Вон Бакстер вился вокруг Тори, она улыбалась, но закрытая поза выдавала её истинное настроение. Вон Молли танцевала с Алом. Её густые тёмные волосы были в беспорядке, она больше не затягивалась в облегающую одежду — видно, и так чувствовала себя уверенно. И, кажется, наконец выкинула из головы Питера, давно было пора. А вон красивая немолодая уже мулатка в компании медленно пустеющей бутылки. Жена Макса, миссис Старший Лидер. К ней никто не подходил, вокруг неё будто была зона отчуждения. Но судя по стеклянным глазам и нежной улыбке, ей было и так хорошо. Тем же самым собиралась заняться и я. Бесстрашные — никакие не плохие и не развратные. Отречённые могли себе позволить жить вполсилы, скромно и умеренно, потому что у каждого впереди была долгая жизнь. А обеспечивали её вот эти вот шумные, невоспитанные, пропитанные алкоголем оторвы и дикари. Раньше я их не понимала, и рухнуть с пьедестала было больно. Что я там о них думала, пока жила в Отречении, — хулиганы? Дешёвые эпатажники? Они просто торопились жить, и всё! Сейчас я была готова жалеть и понимать всё Бесстрашие до последнего — даже Дасти, скромно блюющего в углу. Утреннее ощущение затягивающей трясины становилось всё острее. Что Бесстрашные скрывали за расторможенным весельем? Боль? Тайные страхи? Я с новой силой мысленно обругала последними словами недоброй памяти Джанин Метьюз. Ну что ей стоило оставить меня в покое или засунуть в любую другую фракцию! Кто захочет заводить друзей и близких, если их можно потерять в любой момент! Мой коктейль как-то незаметно кончился. Ничего особенного или неприятного я не чувствовала, поэтому решила повторить. Да и уходить было рано: мне совсем не хотелось сидеть одной что у Эрика, что в казарме. Я дошла до стойки и попросила у бармена «что-нибудь другое, только некрепкое». На этот раз мне вручили жёлто-зеленый бокал с кубиками льда на дне и ломтиком лимона на краю. Танцевальная музыка стихла, неторопливо зазвучали первые звуки бас-гитары. Высокий чёрный силуэт, шатаясь, взобрался на сцену и… улёгся на ней. Мне никогда не нравился вокал Ким. На мой вкус, голос у неё был некрасивый. Каждый раз, когда она пела в баре, её голос доносился даже до Ямы, и в такие моменты мне хотелось заткнуть уши. Я не против рока и к леденящему кровь репертуару Бесстрашных попривыкла. Но тигриный рык, рвущийся из луженой глотки Ким, будил во мне самые плохие чувства**. Хотелось пойти и спровоцировать кого-нибудь на драку, или взлететь, пробить головой стеклянную крышу Ямы и вырваться на волю… дичь, короче. Будто сам дух Бесстрашия метался между чёрных стен. Но в тот мрачный вечер ни пение Ким, ни она сама не вызывали у меня отторжения. Я слушала её и делала по маленькому глоточку из бокала. Её низкий хриплый голос звучал бесприютно и горько. Да и песня была о павших героях. Ясное дело: Ким, как умела, оплакивала погибших в Дружелюбии. А может, и ещё кого-нибудь из близких. Каждый Бесстрашный тащил за собой багаж разорванных связей, потерянных друзей… Ким так и пела лёжа, видно было только подошвы берцев и сжатый кулак, дирижирующий в такт песне. От неё по залу расходились почти физически ощутимые волны скорби. Эрик от души бы наказал её за нарушение дисциплины: он не терпит слабости… — Ну даёт, сучка, слушать невозможно, — проговорил бармен. Обернувшись, я увидела, что он утирает глаза. На правой руке бармена не хватало указательного пальца. — Соринка в глаз попала, — грубо объяснил он. — Что тебе — ещё налить? Я покачала головой и отпила ещё. Песня закончилась. Диджей, чувствуя настроение народа в баре, включил что-то простенькое, фоновое. Ким с трудом села, положила микрофон рядом с собой на сцену и уткнулась головой в согнутые колени. Несколько Бесстрашных поднялись к ней, расселись рядом и принялись негромко разговаривать. Мой зелёный коктейль тоже подошёл к концу, и я подумала, что хватит. Пока. Очень уж вкусные смеси делал бармен — я сделаю перерыв полчасика, а потом снова попрошу тот розовый коктейль… или что-нибудь другое… Молли говорила, что в нашем меню больше ста коктейлей, это не считая спиртного в чистом виде, — пробуй да пробуй, запретить-то некому… А пока пойду вернусь за наш столик, к Кристине и Уиллу, нечего здесь стойку подпирать — глупо… И здесь меня ждало неприятное открытие. Спиртное странно на меня подействовало. Голова была ясной, как обычно, но я не смогла пройти прямо и трёх шагов. Меня шатало, а может, мир шатался вокруг меня. Освещение вдруг стало неверным, меня одинаково раздражал полумрак и разрезающие его лучи. — Трис, ты что? — окликнул меня сзади голос Юрайи. Он вынырнул откуда-то сбоку и ухватил меня за локоть. — Ты пьяная? Посмотри на меня! Ты с кем пришла? — он участливо заглянул мне в лицо. — Я… нормально… — пробормотала я. Как бы ему объяснить, что со мной ничего страшного… только до столика я вряд ли доберусь… вот позорище-то! Как завтра я буду смотреть в глаза пациентам, контролировать их состояние, — я и себя-то не очень контролирую! Но Юрайя, казалось, не видел ничего странного и тем более стыдного. Он осторожно обнял меня за талию и потянул в сторону. — Сейчас посидишь с нами с Зиком, кофе тебе принесу, будешь как новенькая. Ты что пила-то? Вообще, знаешь, закусывать надо, правда, тут особо нечем — одни чипсы да оливки, закуска градус крадёт! Тебе лучше было заранее живот набить в столовой! Ты, конечно, теперь Бесстрашная, только начинать надо постепенно, аккуратно! И, главное, не смешивай бухло… — Педрад, свободен. Голос Эрика прозвучал над нашими головами как первый раскат грома. — Ага, — покладисто пролепетал Юрайя. — Трис тут немного… — Сам разберусь, исчезни! Первым моим порывом было кинуться его обнимать. Но я вовремя сообразила, что не смогу это проделать: упаду прямо к его ногам. И от меня, наверно, пахло спиртным… Упс, надо же так спалиться! Я выпрямилась и сделала умное лицо. Совсем как на утренних построениях на инициации, когда мы готовы были притворяться невидимками, лишь бы не привлекать внимание Великого и Ужасного. Эрик рассматривал меня подозрительно и, как мне казалось, неприязненно. Тоже совсем как раньше. Да ещё Юрайя так неудачно меня приобнял, а вдруг Эрик что-нибудь не то подумает! — Мы тут ничего пл’хого… — проговорила я и замолчала от греха подальше. Соображала-то я по-прежнему чётко, но речь стала невнятной. — Вижу, — отмахнулся Эрик. — Я за вами наблюдал от входа. И не собираюсь впадать в паранойю из-за Педрада: не дорос он ещё. Пошли на выход, тебе надо проветриться. И он крепко взял меня за локоть. Я не возражала и снова продемонстрировала, как я путаюсь в ногах. Мы вышли из бара и повернули направо в сторону лестницы, ведущей на крышу. Тёмный кривой коридор, освещённый редкими лампами, казался на редкость неуютным, будто подземелье из старинных страшных сказок. Хотя коридор был ни в чём не виноват, дело было в надвигающемся скандале… — А теперь можешь начинать объяснять, что происходит. — А что происходит? — Слишком быстро превращаешься в Бесстрашную! Пьешь, да ещё и не можешь остановиться! Ты специально ждала, когда я уеду из фракции? Хотела с Педрадом потусоваться? Тебя не было дома — я искал тебя в лазарете, в казарме, потом подумал: может, твоя придурочная Кристина потащила тебя шляться по Яме, а ты!.. «Ты бы ещё в библиотеке поискал», — зло подумала я, отвернулась и поджала губы. Я вообще-то не обязана была сидеть дома, как привязанная, неизвестно сколько времени! Но спорить вслух я не решилась. Вечер и так начался неудачно, и я не хотела, чтобы он в итоге закончился ссорой. — Да ещё замуж больше не хочешь! И вообще какая-то странная, ведёшь себя, будто мы едва знакомы! — Видишь ли… — я замялась, подбирая слова. Ну, ещё боялась, что снова получится невнятно. Если скажу «ты ошибаешься» — строго говоря, Эрик ни в чём не соврал, всё так и было… точнее выглядело… Тут я некстати икнула. — Трис, надо же так напиться! Чему я вас учил столько времени! Но сейчас это к лучшему, значит, скажешь правду. Давай, продолжай, что я должен увидеть? Ты решила меня слить? — он снова уставился мне в глаза острым проницательным взглядом. — Нет… нет! — запротестовала я, но, видимо, получилось неубедительно. — Это из-за того секса? Блядь, нутром чуял, что не надо было тебя трахать в тот день, после ранения! Могла бы честно сказать, что тебе не так! — Эрик, ты всё неправильно понял… У меня путались мысли. — Чтоб ты знала, я много думал… и решил, что тебе пригодится доступ к моему счёту. Я нахмурилась, пытаясь сообразить, какое отношение я имею к его зарплате. — И право брать одну из бронированных машин: в городе та ещё обстановка, мне будет за тебя спокойнее. И в моей квартире, уж наверно, условия получше, чем в бабской казарме! Только тут до меня стало доходить, к чему он клонит. Если бы я была хоть чуточку трезвее, я бы повела себя тактичнее. Но самоконтроль был ослаблен, и я бестактно рассмеялась. — Эрик, ну кто так соблазняет! Эрик дёрнулся — я видела, что он был готов вспылить. Но он сдержался и стал внимательно вслушиваться в мой бессвязный монолог. А мне было что сказать — глупо было бы и дальше отмалчиваться. — Деньги, квартира… разве так девушек забалтывают! Я думала, ты умеешь манипулировать хоть немного! Мог бы навешать мне лапши про вечную любовь… ну не знаю… родство душ… Мысль о родстве душ между мною — мною! — и грозным начальником показалась мне настолько забавной, что я оперлась на холодную стену, раскисая от смеха. Эрик поджал губы. — Что значит «навешать лапши»?! Я хоть раз тебе врал? — Не совсем… но мог бы! Я запустила руки под его расстёгнутую кожанку и уткнулась носом в шею. — Есть вещи поценнее, чем броне… брони… короче, машина и твоя зарплата, — нежно промурлыкала я. — Мне нужен ты, я разве не говорила? — Хочешь забрать меня в рабство? — обречённо предположил Эрик. — Не бойся, ты же Бесстрашный! Я не кусаюсь. Всё будет хорошо, — я обняла Эрика и сунула руку под его футболку. — Стоп-стоп-стоп, — он крепко взял меня за запястья и заставил убрать руки. — Думаешь, я не вижу, что ты делаешь? Прежде чем лапать меня, придётся что-то ответить! Можно было бы выдержать характер и сказать, что я не отвечаю на полунамёки и так серьёзные вопросы не решаются. Но это было бы неправдой. Может, предложение и было корявым и закомплексованным. Но Эрик, честно говоря, сказал достаточно понятно. Преподнёс мне на блюдечке самого себя и все плюшки, положенные лидерской жене. Право пользоваться его зарплатой, надо же! Я чуть снова не засмеялась. Но ведь на носу праздник весны и почти сразу — Межфракционная Олимпиада, не хочу я их организовывать, меня воротит от одной мысли, что придётся мутить какие-то дела с Максом и Итоном! Я тяжело вздохнула. — Сначала ты рассказывай. Почему передумал, ты же не хотел? — я стремительно трезвела. Придёт же такое в голову — заводить судьбоносные разговоры на ночь глядя посреди коридора, где любой может услышать! Я отлипла от Эрика и прислонилась к противоположной стене, чтобы лучше его видеть. На этот раз умудрилась не споткнуться — хороший признак. — Логика простая — раз дала безо всяких условий, значит, ты со мной не ради статуса. Только тебе, похоже, уже ничего не надо? — Окей, поехали дальше. Как ты себе это представляешь? Совместное житьё? Эрик нахмурился, машинально вытащил из кармана пачку сигарет, но так и не закурил, сунул пачку обратно. Поморщился, будто ему ужас как не хотелось отвечать. — Ну понятно же и так. Ты сразу же цапнешься с Итоном — мне придётся разруливать. Будешь выносить мне мозг тем пацанёнком из гетто — «Джейми то, Джейми сё». Мне придётся ломать башку, к кому его пристроить после приюта, и на нас все будут коситься из-за связей с изгоями. Потом сама захочешь размножаться — можешь не спорить, я тебя насквозь вижу. Мне снова стало смешно. — Какие-то твои планы… как игра в одни ворота! Собираешься нести меня как крест? Оно тебе надо? Эрик сжал зубы. — Трис, да ты трезвее, чем кажешься. Зачем я, по-твоему, поднял этот вопрос? Никто же за язык не тянул? — Вот и я про это. Зачем? — подбодрила я. Не то что я вымогала признание в любви — это было бы некрасиво. Но почему-то мне не меньше, чем Эрику, хотелось услышать правду. — Сама знаешь, — нехотя ответил он. — Не надо врать, что ты не видишь. Я отделилась от стены, сделала пару шагов и положила руки Эрику на плечи. — Ты очень хороший, я тебе не говорила? Ты такой милый! Мне страшновато… самую малость… но так будет правильно. Я потёрлась щекой о его щеку, и тут текущий по моим венам алкоголь снова меня подвёл. Я ляпнула вслух — хорошо хоть негромко, на ухо, — слова, которые лучше было держать при себе: — И я очень хочу тебя понюхать. Я сразу пожалела о позорном признании, готова была сквозь землю провалиться. Но Эрик вроде как не собирался надо мной потешаться. Он нежно растрепал мои короткие волосы и ответил: — Пойдём-ка в сторону дома. Все мои тревоги и страхи не то чтобы ушли — они обесценились под ноль. Ни в какой я была не в трясине. А хоть бы и в трясине — прекрасная же экосистема! Моё воображаемое болото расцвело лиловым вереском, белыми пушистыми шариками багульника, заколыхались коричневые цилиндры камыша. Над влажной пахучей поверхностью закружились пёстрые бабочки, зелёные стрекозы, комары. Подумаешь, болото! Что вообще может пугать, когда мы вместе? Я так замечталась, что Эрик спросил, не сплю ли я на ходу.***
На этот раз у нас всё получилось. Ну, то есть у меня. Может, мы начали привыкать друг к другу, а может, алкоголь снял какие-то мои барьеры. В Отречении все только и говорили, что любовь должна быть исключительно «чистой» и никакой другой. Я понимала это буквально: влюблённые не должны позволять себе ничего непристойного. И только сейчас до меня дошло — на самом деле всё наоборот: раз мы любим друг друга, то что между нами происходит — не грязно, а правильно. До квартиры мы как-то дошли, ничего такого себе не позволяя. А вот до кровати не добрались: никакого терпения уже не было. Мы вцепились друг в друга посреди гостиной, еле успев отойти от входа и захлопнуть дверь. Эрик повернул меня к себе спиной, задрал футболку и лифчик и взялся за соски кончиками пальцев. Сложно было в такой позе выразить любовь и симпатию, но я старалась как могла. Я гладила его по рукам, потом закинула руки назад и попыталась обнять, куда могла дотянуться. Потом сообразила обернуться через плечо, и мы смогли поцеловаться — грубо, жадно, ненасытно. Эрик расстегнул мои джинсы и бельё и потянул их вниз, я окончательно сняла их и пинком отправила в сторону. Его горячая рука скользнула между моих ног. На этот раз мне не было неловко: слишком долго скучала по нему и сейчас мне хотелось получить свое. Уже было заметно, как Эрик возбуждён, и я немного подразнила его в отместку — потерлась попой о его член. Я с сожалением думала, что стоя у нас ничего не получится, он ведь выше меня, значит, сейчас придётся отлипнуть друг от друга и идти в спальню, а мне так не хотелось останавливаться ни на секунду! Эрик развернул меня в сторону дивана и немного наклонил, и я взялась руками за спинку. Между ног всё уже просто горело. — Пожалуйста, — попросила я, отчаянно краснея. — «Пожалуйста» что? — переспросил этот паршивец, лаская меня пальцами. Издевается. Мстит за сегодняшний допрос насчёт его чувств и планов. Только в эту игру можно было играть и вдвоём. Я завела руку за спину, добралась до его члена и немного приласкала, поглаживая вверх-вниз. А потом провела по головке большим пальцем и почувствовала что-то влажное. Эрик судорожно вздохнул, отвёл мою руку и вошёл в меня на всю длину неспешно, но очень глубоко. Так и не убрал руку, что ласкала меня там. Сильные, почти грубые толчки, снова и снова, самый прекрасный на свете ритм… И со мной произошло что-то невероятное, чему нет названия, и слов-то таких нету… Несколько мощных толчков, и Эрик разрядился прямо в меня. Я слегка пришла в себя и поймала себя на том, что улыбаюсь. Как здорово чувствовать, что ему тоже хорошо со мной! Я выпрямилась и прислонилась к Эрику спиной, он обнял меня сзади, и я прикрыла глаза от усталости. Жизнь была далеко не такой паршивой, как мне казалось.***
Я наскоро умылась и освободила ванную для Эрика. Он настроился ещё и душ принять, а у меня уже слипались глаза. Я попыталась было утащить его в лазарет на перевязку, но Эрик воспринял это как шутку. Слишком много впечатлений сегодня было. Я рухнула в постель, натянула одеяло до самого носа и закрыла глаза. Я уже дремала, когда звякнула задвижка, босые ноги прошагали в спальню. Стало холодно со спины — Эрик откинул одеяло, потом тепло — он улёгся рядом, и я почувствовала вес его руки. А потом послышался еле слышный шепот: — Ты спишь? Я не сразу сообразила, что вопрос мне не приснился, и не успела подать признаки жизни. А потом стало уже поздно. — Ну и хорошо. А то ты и так верёвки из меня вьёшь. И совсем тихо: — Я тоже тебя люблю.