***
На третий день коматоза, усилием воли заставляя себя собраться, Джонин просыпается утром и понимает, что правда, которая открылась ему – это всего десять процентов составляющей дела и что впереди ещё много работы. Хотя он, на самом деле, и не знает теперь, как ему быть дальше. По крайней мере, пока заезжает в продуктовый и добывает себе по пути двойной эспрессо, чтобы привести себя и мыслительные процессы в своей голове в активный режим, Джонин решает, что начнёт с этого. С работы. Потому, что она, в отличие от всего остального, его ещё никогда не подводила. Оказываясь в месте, где уже третий день после случившегося прячется Им Вонхи, Джонин набирает ему на мобильный и условно стучит в двери после, как Вонхи убеждается, что это действительно он. Он спешно открывает дверь, пускает Джонина внутрь квартиры и закрывает на все возможные замки. – Ну, детектив… – тянет, глядя Джонину в лицо, когда тот молча вручает ему пакеты с провизией. – Привёз тебе виски, который ты просил в прошлый раз, – отзывается Джонин, кивая на пакет. – Успокойся немного и поговорим. – Успокоиться? – Вонхи хмыкает, рассмеявшись, но совсем нервно, и жестом приглашает Джонина пройти в гостиную и сесть на диван против кофейного столика. – Меня, конечно, много раз пытались убить, но чтобы так!... – Вонхи заметно пытается скрыть за наигранным восхищением свой реальный испуг. – Честно говоря, – решает признаться он следом. – Я думал, мне крышка на самом деле, детектив, – выдыхает он, – вы так вовремя подоспели! Я уже мысленно с родителями попрощался. Этот псих… – Он психопат, – уточняет Джонин. – Сделаем так: ты сейчас дашь мне полные показания, – Джонин вынимает из кармана куртки диктофон и кладёт его на кофейный столик между ними. – Затем ты собираешь вещи и я отвожу тебя в аэропорт. Уедешь из страны на пару-тройку недель, пока мы тут со всем разберёмся. Возле диктофона Джонин кладёт авиабилет и Вонхи согласно кивает.***
– Хён! – Джехён видит его ещё во дворе у участка на стоянке, когда идёт из кафетерия с подставкой для кофейных стаканов, и как может, бежит навстречу. – Хён! – опуская подставку на капот его машины, Джехён налетает на него, обнимая за плечи. – Хён, ты в порядке? Что произошло? Почему шеф-хён ничего не рассказывает? Джонин хлопает Джехёна по плечу, отстраняясь, и забирает стаканы. Они оба поднимаются в отдел, и Джехён толкает перед ним двери, пуская внутрь первым. – Смотрите, кого я привёл! Сынги вскидывает взгляд первым, точно зная, кого он там увидит, и поднимается навстречу. Джонин получает от него крепкие дружественные объятия, следом такие же от Минхо. Кёнсу мягко добродушно улыбается, здоровается, Джехён мечется вокруг и отдаёт Джонину свой стакан капучино. – Шеф, вы какой-то слишком спокойный, – хмыкает Минхо, когда они все усаживаются за стол и Джонин собирается с мыслями, делая несколько глотков кофе. – Снова чего-то нам не рассказали? – Конечно, я держал связь с Джонином, – выдыхает Сынги, кивая многозначительно. – Он – мой детектив, мой подопечный. Я должен был знать, что он в порядке и как всё прошло. – И как всё прошло? – осторожно уточняет Джехён, но смотрит совсем пытливо. Джонин смотрит в лица коллег и привычно ощущает колющую боль под рёбрами. Вздыхает. С момента, как он тут, он не сказал ещё ни слова. А потому молча кладёт диктофон в центр стола и уходит к окну. На записи вместо него всё рассказывает Вонхи: о том, как его взяли в роли подставной жертвы; о том, что он теперь состоит в программе защиты свидетелей; о том, как всё происходило: как «Каратель» сам признался, каким искусным, довольно сильным и умным он является. О том, как детектив Ким действительно спугнул его своим присутствием так явно, что едва поняв, что кто-то есть рядом, он попросту скрылся. А ещё о том, как, видя, что человек, назвавшийся «Карателем», действовал, три дня, пока прятался, Вонхи искренне думал, что за ним придут, но, к счастью, нашёл его только детектив Ким, так как единственный знал о месте его нахождения. И пока слушает вместе с командой снова, Джонин думает, что те несколько недель, что Им Вонхи по программе защиты свидетелей не будет в стране, у него есть небольшая отсрочка. Отсрочка, чтобы окончательно во всём разобраться. Вне зависимости от того, готов он к этому или нет.***
И как оказывается многими часами позже, он ещё как не готов. Потому что когда паркуется во дворе и видит у окна кухни Джунмёна, который находит его машину взглядом, понимает, что трус. Понимает, что бежать поздно. Особенно, когда Джунмён выбегает ему навстречу, в чём был, замирая напротив, едва Джонин показывается из машины. Джонин смотрит на него в ответ и вдруг понимает, что вдруг не видит в чертах его лица того, кого знает так хорошо и кого любил так сильно все эти годы. Всё в его лице чужое, инородная, и каждая тень эмоции, которая мелькает там – теперь так заметно, ненастоящая и очевидно наигранная. От этого тошно. Это словно слышать чужие мысли и жалеть, что обрёл эту возможность, потому что в неведенье было лучше. Там было не так больно, как в этой реальности. Кое-как глотая выдох, Джонин закрывает машину и двигает навстречу. – Что случилось? – первое, о чём спрашивает у него Джунмён после, как он узнал правду, но муж об этом, конечно, ещё не знает. В его глазах он видит тревогу, но подозревает, что та направлена далеко не на него, а на саму ситуацию. И с этой точки зрения за ним тоже нужно понаблюдать. – Заработался, Джунмён-а, – стараясь звучать как можно более буднично, – отзывается он и, не выдавая себя, даже слегка клюёт в щёку. – Я очень устал, валюсь с ног. Ни капли лжи. Джонин идёт в дом и муж семенит следом. В прихожей снимая куртку, Джунмён вдруг ловит его за руку, сжимая его пальцы в своих, и Джонин понимает, что в это самое мгновенье не выдерживает. Разворачивается к нему лицом, заключает его лицо в ладони и теснит к стене, пока не прижимает к ней лопатками, а затем совсем близко смотрит в глаза так пристально, что Джунмён, и без того растерянный, теряется ещё больше. – Ты в порядке? – шёпотом зовёт он и Джонин кивает. Вот же они, его ясные карие глаза, те самые, в которые он влюбился в первое мгновенье их встречи. И неужели эти глаза так долго лгали ему? Играли заботу? Играли нежность, любовь? – Я пойду спать. Джонин шагает от него прочь и двигает в сторону спальни. – Ужинать будешь? – зовёт в спину муж, Джонин отрицательно качает головой. – Сэхун спрашивал о тебе. Соскучился. Джонин кивает и сворачивает на развилке между их спальнями к Сэхуну. Время ещё не совсем позднее, но маленький соня, конечно, сладко сопит в свою подушку, привычно обнимая своего любимого плюшевого голубого пришельца. Джонин прикрывает за собой дверь и осторожно присаживается рядом со спящим мальчишкой, следом укладывается полулёжа и осторожно, чтобы не разбудить, сгребает спящее чудо в охапку, обнимая. И пряча нос в его макушку, вдыхая его запах и чувствуя его тепло, Джонин впервые в жизни беззвучно рыдает как ребёнок. В ванной горит свет, в спальне – только ночник. Джонин берётся раздеваться, едва оказывается на пороге. Все суставы ломит, как от лихорадки и каждый шаг даётся с трудом – усталость, моральная и физическая, так ощутимо давит на плечи, что даже дышать тяжело. Джонин падает в кровать, прикрывая глаза и надеясь уснуть раньше, чем когда муж выйдет из ванной, но этого, к сожалению, не происходит. Рядом под ним слегка прогибается кровать и Джонин зажмуривается в темноте комнаты, чувствуя мягкое прикосновение к своему плечу. Его ладонь съезжает по плечу и ныряет между рукой и боком на живот, обнимая поперёк него. – Джунмён-а, я правда очень устал. Распахнув глаза, чтобы взглянуть на него через плечо. Джунмён согласно кивает и плюхается на соседнюю подушку, прижимаясь грудью к его спине, но руку оставляет. Джонин хочет закрыть глаза и попытаться отстраниться от ощущения его прикосновения, но в свете фонаря из окна вдруг замечает тонкую полоску белого золота на его безымянном пальце и снова болезненно зажмуривается. Сон снимает как рукой. Дышать под его рукой тяжело так, словно она придавливает его к кровати как могильная плита. И когда точно убеждается, что муж спит, Джонин осторожно встаёт, двигая на кухню. Это оказалось гораздо тяжелее, чем он думал. Играть. Тогда как Джунмёну легко удавалось это столько лет? Джонину хочется схватить за плечи и хорошенько встряхнуть. Встряхнуть и закричать в лицо – почему? Но каждый раз, когда он находит в себе силы или смелость на это, под рёбрами, отчего-то, колит сильнее, что кругом берётся голова, и все намерения исчезают до следующего раза, когда дышать в его присутствии снова становится тяжело. А это практически постоянно. Джонин включает в кухне ночник и открывает шкаф в поисках начатой бутылки виски. Наливая себе пол стакана, Джонин прячет бутылку и упирается кулаками в кухонную поверхность, чуть склоняя голову после глотка, чтобы горечь в горле немного привела его в чувство. Хочется умереть на пару недель или месяцев, чтобы переждать бурю, в надежде, что станет чуть легче. Но вместо обжигающего глотка виски вдруг чувствует, как за пояс вдруг обнимают белокожие ладони, и Джунмён прижимается к его спине щекой, следом туда целуя. – Джонин-а, что происходит? – зовёт он и Джонин негромко смеётся на его вопрос, совсем отчаянно и нервно. – Расскажи мне. Его голос звучит тихо, мягко, Джонин бы даже сказал – ласково, если бы не был уже уверен, что муж на это способен. – Иди спать. – Не пойду, пока ты не расскажешь, что случилось! Джунмён отстраняется и для убедительности даже топает ногой. – Мён, я сейчас не в состоянии разговаривать, – звучит он чуть строже, не оборачиваясь к мужу. – Правда. Иди спать. Пожалуйста. Джунмён вздыхает, но больше ничего не говорит, молча уходит спать. *** Сэхун, к счастью, не замечает абсолютно ничего. Он только играется и носится рядом, прибегая рассказать отцу то о мультиках, то о саде, то о школе, когда после выходных, оба которых Джонин проводит в тревожных попытках уснуть, они остаются вдвоём дома. Маленький альфа катает машинку, рисует и просит включить ему Ститча. Джонин берётся готовить ужин, параллельно просматривая документы на «Карателя» в своём ноутбуке. За прошедшие пару дней Джунмён не выдал себя ни разу – у него жертва сорвалась с крючка, а он не встревожен и не взволнован, не пытается найти её или что-то выведать. Но Джонин и так знает правду, хотя и оставляет компьютер показательно на столе открытым, когда муж возвращается, якобы, с редакции. Идя к Сэхуну в гостиную, чтобы вместе немного посмотреть мультик, Джонин обнимает своего любимого непоседу и вынимает из кармана домашних брюк телефон. Снимает блок и наблюдает за точной копией своего рабочего стола на компьютере, курсор мышки на которой оживает. Глупо и заметно, но, кажется, отчаянные времена требуют отчаянных мер. И муж в кухне за его ноутбуком, что неудивительно, входит во внутреннюю базу данных полиции, наизусть вводит его непростой пароль, а затем просматривает досье в поисках дела об убийстве и воровстве Им Вонхи, в котором его подозревает. Наверное, сомневается, то ли человека он пытался убить и как теперь его найти. Только Вонхи зовут далеко не Вонхи и в досье он совсем не такой как в реальности – с кривым носом и нависшими густыми бровями, круглолицый и кажущийся старше, чем он есть на самом деле с помощью пластичного грима, на Джунмёна с экрана смотрит человек, которого он пытался убить, но который, на самом деле, ни имеет ничего общего с Вонхи настоящим. Ищи, не ищи – без толку! – Сэхун-а, беги, там на столе в кухне тебя ждёт кое-что вкусное. Всё ещё глядя на экран своего телефона, Джонин показательно отправляет сына в кухни и понимает, что муж, слыша это, спешно выходит из базы и закрывает сессию. После ужина, когда укладывает Сэхуна спать, Джонин, наконец, понимает, что время настало. Но не потому, что готов он, а потому, что терпение заканчивается у Джунмёна. И он, честно говоря, оказывается не против потому, что носить в себе эту бурю, эту агонию у него больше нет никаких сил. Джонин домывает посуду, заканчивая с ней, когда Джунмён вновь оказывается в кухне. Ничего не говорит, только мягко за плечи разворачивает к себе лицом. Затем прикасается к щеке и Джонин вдруг зажмуривается, интуитивно дёргаясь от его ладони прочь, и зажмуривается. – Ты так реагируешь на мои прикосновения, словно тебе… – Джунмён задумывается, пытаясь рассмотреть хотя бы что-то на давно выученном наизусть лице. – …больно. Джонин распахивает глаза, глядя в его ясно карие так, как есть, без приукрашивания и попыток что-то скрыть, совершенно открыто демонстрируя ему всё то, что чувствует в это мгновенье, и Джунмён вдруг хмурится, подозрительно. – Ты меня любишь? – вдруг интересуется он и Джонину вдруг хочется ему в лицо рассмеяться, поинтересовавшись, знает ли он вообще, что это такое – любовь, но он молчит. – Джонин, ты любишь меня? – Ты знаешь, что да! – нехотя отзывается Джонин, вновь не скрывая разочарования в своих глазах. – Нет, – Джунмён отрицательно качает головой. – Нет, скажи это сам. И тут Джонин вдруг понимает, к чему этот допрос с пристрастием – это его собственные слова. – А если разлюбишь меня? – Это невозможно! – А если я вдруг маньяком каким-то окажусь? – Ну разве что в этом случае! Джонин молчит и Джунмён вдруг отшатывается назад, глядит на него непонимающе, немного даже шокированном и оказывается абсолютно сбитым с толку, накрывает пальцами губы и шёпотом: – Ты знаешь… – Знаю что? – решает уточнить Джонин, хотя по его лицу уже прекрасно видит, что он понял причину такой его отстранённости. – Обо мне… – Об убийствах, тобою совершённых? – уточняет вслух Джонин и в это самое мгновенье чувствует, как могильная плита, что давила на его грудь всё это время, даёт трещину, но от этого давит ещё сильнее. Делая вдох, Джонин понимает в это самое мгновенье, что, возможно, получит какие-то ответы на свои вопросы, но легче ему от этого явно не станет. – С последним убийством… – Джунмён шагает ещё прочь от него, глядя не менее растерянно. –….была ловушка? – уточняет он. – Ты её подстроил? – задыхается он вдохом следом. – Какой у меня был выбор? – Джонин разводит руками, глядя в его распахнутые от удивления и смятения ясные карие глаза. – Я девять лет жил с завязанными глазами. – Ты мог меня подставить! – Джунмён, наконец, приходит в себя и толкает ладонями в грудь. – Я мог убить невиновного человека! – Ты? «Каратель»? – Джонин смеётся ему в лицо, сходя на хрип. – Убить? Невиновного? А до этого это что было – разминка? – Они не были невиновны! – фыркает Джунмён возмущённо. – Вина большинства из них не была доказана! – так же закипает Джонин, переходя на повышенные тона, следом хватает на плечи и, наконец, встряхивает совсем сильно, так, словно это приведёт Джунмёна в чувство: – Потому, что ты сам вершил над ними самосуд, опережал полицию! – Другого они не заслуживают! – Джунмён вырывается прочь из его рук, отшагивая назад. – Как ты не понимаешь – в их случае правосудия было недостаточно! – Ты не Господь Бог, чтобы решать это! – Джонин переходит на крик, сжимая кулаки и глядя в его глаза сверху-вниз совсем яростно, а на дне его зрачков пламенем пляшет такая же лютая ярость. – Ты даже не понимаешь, что натворил? – пытается дозваться до него Джонин, хотя внутри себя понимает, что это бессмысленно. – Подумай сам, поставь себя на их место: что, если кто-то из них оказался бы по итогу невиновным? Ты лишил кого-то мужа, брата, отца, сына! Подумай, если бы Сэхун, если бы твой сын оказался в такой ситуации! Как бы тогда ты поступил? Судил бы его так же, как остальных? – Джонин снова встряхивает за плечи. И Джунмён, глядя ему в глаза в ответ, вдруг выдыхает то, чего Джонин не ожидает услышать вовсе: – Сэхун – не твой сын! – и после короткой паузы. – И не мой тоже!