Protégé moi

Джунмён сам не замечает, когда наступает точка невозврата. В гостиной, пытаясь сосредоточиться на работе, сидя на полу перед кофейным столиком, где ноутбук, он случайно сбивает локтём прочь со стола бутылку джина, и та с грохотом и звоном бьётся о деревянный пол. Да так громко и неожиданно, что Джунмён вздрагивает и ещё несколько мгновений после не может унять звона в ушах. Спустя пару секунд, как звон приходит, откуда-то из-за плеча вдруг слышится довольно заметный всхлип и Сэхун следом разрастается истерикой, стоя на пороге гостиной между нею и коридором. Джунмён оборачивается через плечо, глядя на него и, перелезая через диван, чтобы не топтаться по осколкам, опускается перед маленьким альфой на колени, раскрывая руки, чтобы тот шагнул в его объятия. Сэхун плюхается в его руки, обнимая за шею и прижимаясь.       – Ну чего ты, рёва? – зовёт, обнимая в ответ. – Сэхун-а, это же просто бутылка. Ты испугался, что ли? – интересуется, гладя маленькую спину. – Ничего страшного, не плачь, – продолжает приговаривать, но Сэхун то ли не слушает, то ли плачет по какой-то другой причине, но последнее Джунмён осознаёт слишком поздно. Только, когда предпринимает очередную попытку успокоить маленького любителя Ститча. – Сэхун-а, ну ты же уже взрослый мальчик, не плачь. Ты…       – Нет, я маленький! – Сэхун заходится слезами сильнее и Джунмён прикусывает щёки изнутри, следом тут же жалея, что сказал так. – Па, где мой папочка? Когда он придёт? – и тут до Джунмёна, наконец, доходит. Он вздыхает, поднимается на ноги, следом подхватывая маленького рёву на руки и несёт того в свою спальню, чтобы усадить на кровать и плюхнуться рядом. Он не знает, что говорить, как объяснить, чем оправдывать происходящее и только надеется, что наплакавшись вдоволь, маленький альфа сам успокоится или, скорее, его сморит сон. Но прежде, чем это действительно случается, Джунмён понимает, что тоски, обиды и слёз в сыне накопилось с лихвой. К моменту, когда начинает потихоньку отключиться, Сэхун уже хрипит. Джунмён всё это время молча лежит рядом, перебирая каштановые прядки да измученно прикрыв глаза, считает чужие выдохи да слушает всхлипы. Когда те сменяются сопением, Джунмён выдыхает с облегчением и ещё несколько мгновений наблюдает за курносым мальчишкой, что засыпает у него под боком. Какие слова подобрать, чтобы он понял, чтобы больше не расстраивался так неожиданно и сильно? Разговоры о том, что отец работает с утра до ночи – уже не работают. А редкие встречи, когда он приезжает навестить или забрать его из сада, не компенсируют Сэхуну его постоянного отсутствия в жизни сына. И Джунмён ловит себя на мысли, что даже такой чёрствый сухарь, как он, прекрасно это понимает. Когда сон Сэхуна становится более-менее крепким, Джунмён приносит из его спальни цветную пижаму с полосатыми носками, плюшевого Ститча, с которым он спит, и его любимую подушку, чтобы уложить его на последнюю. Вручая Ститча, когда Сэхун интуитивно ищет его по постели, Джунмён кутает маленького соню в своё одеяло и снижает яркость ночника. Его вздёрнутый нос чуть морщится во сне и Джунмён целует его прежде, чем выйти из спальни. В гостиной всё ещё горит свет и осколки бутылки вместе с ароматной лужей на полу всё ещё тут. Джунмён рассматривает немаленькое озёрце перед собой и грани бутылки, а затем ноги в очередной раз отказываются носить его и он уже совсем привычным движением плюхается на пол. Упирается ладонями в колени, вновь глядя на груду осколков, и вдруг понимает, что те ничем не отличаются от его жизни – битой на неровные части, усеявшие весь пол. Джунмён вздыхает поглубже и удивлённо дёргается следом, откровенно испугавшись, когда что-то тёплое вдруг часто начинает капать откуда-то на руки сверху. Он удивленно смотрит на прозрачные капли, слизывая одну с ладони и понимая, что солёная, а затем с не меньшим удивлением вдруг подносит ладонь к своему лицу, обнаруживая, что это…его собственные слёзы? Собирая те с щёк, Джунмён ошалело глядит на свои руки, затем оборачивается через плечо, чтобы глянуть на себя, как в зеркало, в потухший экран ноутбука, и с ужасом осознаёт, что действительно плачет. Огромными крокодильими слезами, забывая делать вдохи, как Сэхун тут же совсем недавно. Но чем больше он пытается взять себя в руки, успокоить себя, тем хуже на самом деле становится, и в итоге Джунмён обнаруживает себя всхлипывающим в истерике у осколков на полу, не в силах дышать, думать и прийти в себя самостоятельно. Впервые в жизни оказываясь в такой ситуации, один, и совершенно не зная, что с этим делать.       – Джунмён-а… И когда откуда-то извне прорывается знакомый голос и напротив из прихожей в гостиной вдруг оказывается свёкр, папа Джонина, Джунмёну требуется время, чтобы сфокусировать взгляд и узнать того. Старший омега замирает с другой стороны от осколков, что между ними, и удивлённо с заметной тоской и сочувствием рассматривает картину, что разворачивается перед ним. Когда хлопает дверь ещё раз и в этот раз, буквально задыхаясь от всхлипов, Джунмён замечает за плечом свёкра лицо Бэкхёна. Тот появляется на пороге гостиной следом, но действует дальше более решительно. Наплевав на океан из джина и стекла, молча тот переступает, приседая возле Джунмёна, и подаёт ему руку, чтобы помочь подняться, но сейчас это слишком сложно. А потому, понимая это тут же, Бэкхён сгребает в охапку, прижимая к себе и обнимая, гладит по спине.       – Тшшш. Джунмён не помнит, что происходит дальше. Как Бэкхён таки справляется с его истерикой, как говорит свёкру, что позаботится о них с Сэхуном, как провожает того, как наводит порядок в гостиной, наконец, снимает куртку и сменяет ботинки на тапочки. Джунмён относительно приходит в себя только в кухне. Он сидит в глубоком кресле, укутанный в плед по самую шею, обхватив ладонями чашку ароматного травяного чаю и глядя перед собой. Бэкхён сидит в таком же кресле напротив него и смотрит в лицо.       – Ты как? – звучит его голос в тишине кухни и Джунмён, наконец, начинает осознавать пространство и ход времени вокруг, окончательно приходя в какое-то подобие себя.       – Что это было? – интересуется он у Бэкхёна в ответ.       – Мы, смертные, – хмыкает с горькой улыбкой Бэкхён, – называем это истерикой.       – Я не… – Джунмён отрицательно качает головой. – У меня никогда не…       – …не было истерик? – уточняет Бэкхён, получая кивок. – Не удивительно! – снова хмыкает. – У тебя и эмоций то столько за раз, наверное, в жизни ни разу не было.       – Эмоций? – Джунмён хочет хмыкнуть, но, отчего-то, не получается.       – Да, Мён-а, это они – эмоции, – Бэкхён кивает. – И когда они смешиваются в такую кучу, нервная система сдаёт. Всему этому нужен выход, поэтому случается истерика. Добро пожаловать в наш реальный мир! Джунмён хмурится.       – Дрянь-дело.       – Не то слово, – Бэкхён кивает, – в твоём случае – так точно, потому что хрен его знает, что с этим делать, – замечает он. – Это реально первый раз? – Джунмён неохотно кивает. – А Сэ?       – У нас семейное, – Джунмён вздыхает, Бэкхён качает головой. – Он нарыдался и уснул.       – Присоединиться не хочешь? – уточняет Бэкхён и Джунмён вдруг согласно кивает. В два глотка допивает чай, снимает плед и двигает к выходу из кухни, но на пороге останавливается, бросая на Бэкхёна взгляд.       – Спасибо…Бэкки. Бэкхён, улыбаясь уголком губ в ответ, кивает в ответ молча. Джунмён скрывается в коридоре, затем негромко хлопает дверь спальни и всё затихает. Бэкхён ещё пару мгновений смотрит ему вслед и после, убедившись, что действительно один, вынимает телефон из кармана джинсов.       – Привет, – здоровается первым, едва слышит в трубке короткое «да» от Джонина. – Тебе папа звонил?       – Звонил, – Джонин слышно вздыхает, следом по голосу слышно, хмурится. – Что у вас там вообще происходит?       – А не я должен это спрашивать? – уточняет Бэкхён. – Это что у вас происходит?       – Так пока нужно, Бэкки.       – Кому? – Бэкхён хмыкает. – Не хочешь дома почаще бывать, м?       – Я… – Бэкхён слышит, как он глотает слова и теперь вздыхает сам – просто лучший друг не знает, что он на все сто процентов в курсе их ситуации. – Я пока не могу… Бэкхён не находит, что ему на это ответить.

***

      – Привет? – Чанёль то ли приветствует, то ли спрашивает разрешения, можно ли вообще заговорить с ним. Джонин вскидывает на него взгляд, сидя за маленьким столиком в углу в любимом кафетерии возле участка. – К тебе можно? – Чанёль решает всё-таки уточнить, Джонин кивает в ответ. – Как…оно? Чанёль спрашивает как можно абстрактнее, но Джонин прекрасно понимает, о чём речь, потому что Бэкхён, конечно, не мог не поделиться с ним. В ответ Джонин снова кивает, а Чанёль расценивает это то ли как отказ говорить вообще, то ли как подтверждение его мыслей о том, что ничего не изменилось, но от этого и тошно, если честно. И с последним Чанёль не прогадывает. Он пытается как-то отвлечь, рассказывает о работе и о малых, Джонин слушает вполуха и ему за это стыдно, но концентрироваться полностью получается плохо. Потому что третий день подряд в голове взволнованный голос папы и слова о том, что у Мёна истерика. У Мёна истерика. Последнее в голове не укладывается вообще, но отчего-то от этого так горчит на языке. Джонин уже привычно трёт костяшками пальцев грудь, где под рёбрами болит уже несколько недель потому, что боль становится неотъемлемой частью его. И пока бредёт обратно в участок, думает, как правильно сформулировать вопрос и уточнить, бывают ли у психопатов эмоциональные всплески в виде истерик и как это вообще возможно в одной плоскости реальности – «психопат» и «эмоции»? В участке совершенно спокойная атмосфера – коллеги заняты своими делами, пахнет кофе, и они негромко переговариваются между собой. Джонин возвращается за свой стол, к привычной кипе дел «Карателя» и плюхается в кресло, глядя на ту. Кёнсу бросает на него короткий взгляд, но ничего не говорит. Джонин отвечает таким же взглядом и тянется к документам, когда у Джехёна звонит довольно громко телефон, и он выходит, чтобы принять вызов.       – Шеф! – а возвращается он обратно в кабинет их отдела, словно ураган – взбудораженный, розовощёкий. – Шеф, мы кое-что пропустили! Я всё понял! Джонин, видя какой взгляд, полный надежды, Джехён бросает на него, и вдруг понимает, что кончики его пальцев стремительно немеют. Джехён, откладывая телефон, берётся активно искать что-то в документах на своём столе и когда находит, Джонин понимает, что это последнее дело «Карателя» с участием Вонхи.       – Мы кое-что пропустили… – продолжает бубнить себе под нос Джехён, пока ищет необходимое, и когда находит, Джонин, опять-таки, чувствует, как сердце в груди делает ощутимый кульбит. – Вот оно! Джехён находит необходимые документы и несётся к шефу с теми в руках, чтобы положить перед Сынги. Тот несколько мгновений смотрит на и так рассмотренные до этого десятки раз документы и вздыхает.       – Джехён-а, этого недостаточно, ты же знаешь, – вздыхает он. – У нас всё ещё нет точного портрета, потому что Вонхи был немного не в состоянии информацию чётко воспринимать, а ты хочешь по нечёткому отпечатку ноги найти того, кого мы не можем поймать уже девять лет? – Сынги вздыхает, глядя на улику в виде отпечатка ноги, которая остаётся рядом с местом преступления. Джонин выдыхает с облегчением, скрывая это, но, как оказывается – выдыхает рано.       – Погодите, шеф! – но Джехён не унимается, перекатываясь с пятки на носок. – Можно, я объясню? Сынги согласно кивает.       – У нас есть нечёткий отпечаток ноги «Карателя», и мы, как вы говорите, не можем идентифицировать по нему его личность, но есть кое-что, что мы упустили! – Джехён двигает к компьютеру, чтобы вывести на медиа-доску фотографию отпечатка. Вооружившись линейкой, Джехён двигает к доске. – На подошве этих кроссовок есть одна деталь! – и Джехён указывает на неё на фото – выдавленный водяной знак.       – Это производитель, Джехён-а, мало ли таких кроссовок в десятимиллионном Сеуле? – Минхо вздыхает.       – А вот и нет, хён! – довольно фыркает Джехён. – Точнее, не так. Ты прав, хён, это производитель, но это необычный производитель. Эти кроссовки сделаны на заказ, это не масс-маркет.       – На заказ? – настораживается Сынги, уточняя. – Ты откуда знаешь это?       – Это ручная работа, – объясняет Джехён. – Кёнсу-хён сделал вывод после одного из допросов, что «Каратель» – омега, – рассказывает Джехён. – Отпечаток подошвы явно модели для альф, а размер отпечатка и то, где расположен отпечаток размера – говорит о том, что размер ноги небольшой и явно принадлежит омеге. Это сужает нам круг!       – Погоди-погоди, – Сынги встаёт на ноги. – Я повторюсь – откуда информация? С чего ты взял, что это подошва для альф? – уточняет он. – Аргументируй! Вместо ответа Джехён тянется, чтобы снять с себя кроссовок и продемонстрировать его подошву коллегам.       – У меня плоскостопие после армии, – рассказывает он. – Я тоже обувь на заказ шью и у меня есть значок обувщиков и ручной работы, – Джехён демонстрирует схожий значок на подошве своих кроссовок. – И обратите внимание на рисунок узора подошвы, – просит он коллег. – Они все разные, конечно! – добавляет. – Но подошвы для альф отличаются от подошв для омежьих моделей. Последние более мягкие для комфорта, а вот подошвы для альф – более шипованные, с лучшей амортизацией в силу размеров и веса того, кто их носит. Повисает тишина. Никто, кажется, не дышит.       – Джехён-а, ты умница! – нарушает тишину Сынги, потрепав подопечного по плечу. Джонин выслушивает терпеливо и под конец понимает, как приливает к щекам кровь. Он на несгибаемых ногах выходит в коридор, следом спускается вниз к выходу, приваливаясь бедром к колоне на входе, прикрывая глаза и пытаясь надышаться свежим воздухом. Когда криминалисты нашли полустёртый отпечаток его ноги, он не придал этому значения, потому что катастрофа, что развернулась перед ним, словно Кракен, поглощающая его жизнь, показалась ему тогда большей, чем факт того, что муж – убийца, и что это имеет свои последствия. Делая несколько глубоких вдохов, Джонин набирает знакомый номер и несколько гудков ждёт.       – Джонин? – голос мужа звучит совсем удивлённо.       – Во что ты сейчас обут? – зовёт Джонин в трубку вместо приветствия.       – Что? – Джунмён слышит верно, но не прекращает удивляться.       – Во что ты сейчас…? – голос Джонина поднимается почти до крика, но он глотает последнее слово, повторяя вопрос.       – Во что я обут, хорошо, – мягко перебивает он, понимая по голосу мужа, что происходит что-то серьёзное. – В кроссовки. Синие. Мои…       – …любимые, – договаривает за него Джонин, понимая, и трёт переносицу. – Проклятье! Несколько мгновений в трубке тишина.       – Джонин, – подаёт голос Джунмён и детектив понимает, что он понял. – Это тот отпечаток моей ноги, да?       – Он.       – Проклятье! – повторяя за ним, шипит сквозь зубы Джунмён. – Я не успел тогда переобуться…       – Я знаю! – Джонин вздыхает, не распахивая глаз.       – Подставная жертва…указала на меня?       – Он не знает кто ты, – Джонин отрицательно качает головой. – Но сдал или нет, это тебя сейчас не спасёт.       – А что спасёт? – уточняет Джунмён. – Чистосердечное?       – Как ты их оплачивал? Картой или наличными? – игнорируя его вопросы, интересуется Джонин.       – Не помню, – Джунмён замолкает на пару мгновений. – Кажется, картой.       – Проклятье! – снова констатирует Джонин. – Можно легко запросить транзакции по счётам.       – А если избавиться о них? – уточняет Джунмён.       – Без толку, – Джонин отрицательно качает головой. – Если найдут тебя, как заказчика, это будет уже 70% обвинения.       – Но они в итоге не найдут самой обуви…       – Это вопрос времени, – отзывается Джонин. – К тому же, будет подозрительно, если ты оплатил и забрал заказ, а кроссовки где-то дел. Не носи их пока, спрячь в дальний угол. Отмой хорошо, а лучше отнести в химчистку.       – Я понял.       – Отключаюсь.       – Джонин…, – успевает позвать вслед муж и Джонин замолкает, ожидая, что он скажет, – ты приедешь домой?       – Я… Нет. В кабинете участка всё ещё воодушевленные радостные разговоры. Джонин возвращается в своё кресло и старается как можно реалистичнее ободряюще улыбнуться Джехёну, когда тот находит его взглядом.       – Хён, и твой план принёс свои плоды! – улыбается он довольно и Джонин кивает согласно, устало прикрывая глаза следом. Принёс, проклятье, принёс!

***

Этот день не сулит ничем плохим, хотя понятия плохого и хорошего теперь имеют в его жизни абсолютно относительное значение. Сэхун засыпает на его руках в гостиной вечером накануне и Джонину не остается ничего кроме, как поддаться маленькому соне. Джунмён осторожно раскладывает для них диван, чтобы не потревожить, и проносит подушки с пледами. Прижимаясь к его плечу, Сэхун спит под боком до утра. Не в силах уснуть, Джонин всю ночь наблюдает за полоской голубоватого света из кухни, где муж, так же не в силах уснуть, работает до рассвета. Утром Джунмён, не произнося так же ни слова, готовит им завтрак и уезжает в редакцию раньше обоих. Джонин отвозит Сэхуна в сад и тот рассказывает, что они с папой много грустят в последнее время, потому что скучают по нему. Джонин успевает выпить три чашки кофе за это утро, но когда приезжает, наконец, в участок, пока поднимается на нужный этаж, ловит себя на мысли, что не отказался бы от ещё одной. Он толкает дверь кабинета своего отдела, намереваясь позвать с собой на кофе первого, кого там увидит, но никак не ожидает увидеть Вонхи. И едва шагает на порог, тот, стоя лицом к его коллегам, но спиной к нему и к двери, вслух роняет совсем провокативное:       – «Каратель» – муж детектива Ким. Все взгляды в кабинете устремляются на Джонина.