Protégé moi

Ноги не слушаются. Словно в тумане с единственной мыслью, стучащей в висках, Джонин кое-как выходит из редакции и съезжает на лавочку под зданием, склоняя голову на руки. Звон входящего вызова доходит не сразу, а только тогда, когда становится совсем настойчивым. Джонин вынимает телефон и несколько мгновений смотрит на экран, затем принимает вызов.       – Джонин-а, – тут же зовёт Бэкхён в трубку, – что происходит? Нам только что звонил главред Мёна, он говорит…       – Это правда.       – Что?       – Я… он дал себя арестовать. Сдался… моему отделу. Он… – «Каратель». Это правда. Бэкхён слышно вздыхает.       – Что дальше будет? – зовёт Бэкхён в трубку после паузы. – Ты где сейчас вообще?       – Я под редакцией. Сейчас поеду в участок.       – Хорошо, – отзывается Бэкхён. – Я пошлю Ёля узнать, как он. И позвоню твоему папе, чтобы забрал Сэхуна. Джонин-а.       – Ммм?       – Ты как?       – Не знаю…       – Сейчас нужно собраться! – подбадривает Бэкхён. – Езжай в участок, хорошо?       – Да. Джонин сбрасывает вызов, вызывает себе такси, а затем несколько мгновений смотрит на телефон – почему у Бэкхёна такая спокойная реакция и как так вышло, что он совсем не удивляется словам Джонина?! Дорога до участка как в бреду – Джонин не помнит, как оказывается там, не помнит, как рассчитывается с таксистом и как оказывается, минуя чужие этажи в кабинете своего. Как садится в своё кресло и понимает, что весь отдел тут, и что они встречают его взглядами, едва он входит. Он несколько мгновений смотрит перед собой, думая, что ему сказать и имеет ли он вообще право говорить в таком случае, а затем поднимается на ноги, двигая к открытому окну, чтобы глотнуть свежего воздуха и немного собраться с мыслями.       – Он в следственном изоляторе, детектив Ким, – подаёт голос Сынги, обращаясь к нему, и Джонин буквально физически чувствует его тяжёлый взгляд на своей спине. – Тебе есть, что нам рассказать? Джонин пожимает плечами, молчит, слова всё ещё не вяжутся в предложения.       – Хён, ты знал? – мягко интересуется Джехён.       – Это не просто… – Джонин, наконец, находится, что сказать, но это по-прежнему не описывает ситуации.       – Мы понимаем, что непросто, – отвечает за младшего Минхо. – Мы спрашиваем, знал ли ты? Джонин снова молчит и снова не знает, что сказать. В груди ноет совсем ощутимо. Разве этому с детства учил его отец? Лгать, юлить, скрывать? Но как теперь он может…сделать выбор? Подставить себя или подставить его… Хотя себя он подставил сам. Следом в дверь кабинета их отдела негромко стучат, и внутрь заглядывает рядовой.       – Приехал защитник подозреваемого. Мы его пустили, как и положено по протоколу. Джонин благодарит рядового мысленно за этот приход, потому что он сейчас совсем не готов что-то объяснять или оправдываться. Просто потому, что ему нет оправдания.       – Хорошо, – выдыхает Сынги. – Все в переговорную, – отдаёт он приказ. – Кёнсу, пожалуйста, анализируй увиденное внимательно, – продолжает раздавать указания шеф. – Детектив Ким, – зовёт его и Джонин оборачивается через плечо, чтобы взглянуть на Сынги: – Ты отстранён от дела как участник, но наблюдать можешь. Джонин двигает вслед за отделом в переговорную, но заходить не спешит, стоя рядом с приоткрытой дверью. Сынги просит Джехёна и Минхо подготовить ему необходимые дела и всё, что понадобится для допроса. Кёнсу, сидя за отдельным небольшим столиком возле экранов камер, видит его у входа, но ничего не говорит. Сынги появляется за его плечом у двери и замирает, глядя на него.       – Джонин, – и впервые с момента случившегося зовёт по имени. – Если ты…       – Шеф, я хотел бы попросить… – начинает он. – Если он спросит, не говорите ему, что я в переговорной. Что я слушаю. Прошу.       – Почему?       – Мне тоже нужна… – Джонин замолкает на пару мгновений, подбирая слова, – правда. Сынги медлит несколько мгновений, следом согласно кивает, открывая перед ним дверь и пуская в переговорную. Джонин занимает свободный стул в углу поодаль от всех и складывает руки на груди, предварительно отключая телефон. Следующие несколько часов допроса шефом его мужа собираются стать самыми сложными в его жизни. Сынги забирает необходимые документы и двигает в допросную. Молча входит, кладёт документы перед собой на стол, опускается в кресло напротив Джунмёна.       – Шеф Ли, – зовёт Джунмён, встречая его взглядом. – Допрашивать меня назначили вас?       – Господин Ким, вы должны понимать, что детектив Ким не может вас допрашивать, как вовлечённое лицо. Чтобы не навредить себе же ещё больше. Он отстранён, как участник расследования.       – Но он сейчас по ту сторону зеркала Гезелла, – Джунмён то ли спрашивает, то ли констатирует. – Верно? Сынги бросает короткий взгляд на зеркало, следом отрицательно качает головой.       – Нет, его там нет.       – Но вы бросили туда взгляд, выдав себя! – выдыхает Джунмён.       – Посмотрел, куда смотрите вы, – отвечает Сынги. – Я уже сказал, он – вовлечённое лицо и не может принимать участия в расследовании.       – Шеф Ли, дайте мне слово, что он не узнает ничего из того, что я вам здесь расскажу.       – Почему вас это так волнует – узнает он или нет? – уточняет Сынги и Кёнсу в этот момент чуть хмурится, внимательно наблюдая за Джунмёном на экранах камер. Джонин даже не дышит.       – Дайте мне слово! – Джунмён на вопрос не отвечает, но настаивает.       – У вас есть моё слово!       – Хён, – зовёт в это мгновенье хмурого Кёнсу Джехён в переговорной. – Что случилось? Ты как будто приведение увидел.       – Я что-то упускаю, – Кёнсу хмурится сильнее, бормоча себе под нос. – Откуда такая реакция? Почему так настаивает? – рассуждает он вслух, продолжая бормотать.       – Это похоже на то, что он… – и Минхо, прежде, чем ответить, бросает короткий взгляд на Джонина. – …что он волнуется о реакции мужа на его слова.       – И мне так кажется, – согласно кивает Джехён. – Но разве это…возможно? Хён, разве ты не говорил, что… ну…       – Что у психопатов проблемы с испытыванием эмоций и привязанностей, – кивает Кёнсу, не стесняясь выражений. – Это так. Но дело не в этом…       – Хорошо, хён, я не отвлекаю, – Джехён кивает, замолкая. – Извини. Джонин прикрывает глаза, стараясь не сосредотачиваться ни на чём, кроме голосов шефа и мужа, которые отчётливо слышны им из допросной с помощью установленных там микрофонов.       – Господин Ким, имеющиеся у нас доказательства указывают на то, что вы являетесь человеком, скрывающимся под личиной серийного убийцы, известного в общества как «Каратель», – начинает Сынги. – Вас обвиняют в совершение двадцати трёх убийств особой тяжкости, одно из которых групповое из шести человек. Вам есть, что сказать по этому поводу? Джунмён спокойно выслушивает, следом пожимает плечами:       – Явка с повинной? – уточняет профессиональным термином, следом хмыкая. – Хотя меня арестовали, как подозреваемого.       – Вас не арестовали, вы сдались сами, – уточняет Сынги. – Это разные вещи, господин Ким, вы должны понимать, как журналист юридической и следственной тематики.       – Я сдался мужу! – уточняет Джунмён.       – К этому вопросы мы ещё вернёмся, – кивает Сынги. – Но лишь после, как вы каким-то образом прокомментируете обвинения.       – Это я, – всё так же спокойный и сдержанный, Джунмён кивает. – Двадцать три убийства за девять с половиной лет, включая одно групповое, шесть человек, похитители офицера полиции Пака, главы отдела похищений. Я – так называемый «Каратель». И назвал себя так тоже я, по заданию своего главреда в «Чосон ильбо».       – Вы готовы содействовать полиции в расследовании этих дел? – следует очередное уточнение от Сынги и Джунмён в очередной раз спокойно кивает. – Тогда, прежде, чем мы начнём, я должен спросить, чтобы включить или исключить соучастие или пособничество, – выдыхает Сынги и Джонин, понимая, о чём будет последующий вопрос, устало прикрывает глаза, складывая руки на груди и неосознанно глотая выдох. – Расскажите об участии детектива Ким в непосредственной деятельности «Карателя». Как долго он…       – Он не знал, – настойчиво перебивает Джунмён, следом чуть кривится и спешит уточнить. – Вернее, не так, шеф Ли. Он узнал совсем недавно, но не сдал меня по одной единственной причине – я шантажировал его. Джонин, слыша это, зажмуривается болезненно, чувствуя на себе взгляды коллег.       – Шантажировали? – переспрашивает Сынги чуть неверяще. – Чем?       – Кем, – исправляет его Джунмён, многозначительно кивая. – Сыном. В допросной, как и в переговорной повисает звенящая тишина. Джонин снова глотает выдох. Проклятье! Что он делает?       – Как долго детектив Ким знает о вашей личности «Карателя»? – нарушая тишину, уточняет Сынги и Джонин, наконец, распахивает глаза, чтобы взглянуть на его реакцию. Джунмён с мгновенье покусывает губу, словно сомневаясь, следом выдыхает:       – С момента ловли на живца, – отзывается он и Кёнсу бросает на Джонина совсем понимающий взгляд оттого, что он видел, в какую пучину отчаяния Джонин скатывался с того момента каждый день. – В тот же вечер, когда моя охота сорвалась, а он узнал в «Карателе» меня, я вернулся домой и он предъявил мне обвинения, на что я ответил, что он не сдаст меня спецотделу по одной простой причине – Сэхун.       – Детектив спецотдела поверил на слово? – снова сомневается Сынги. – Не предпринял попыток сказать кому-то или обхитрить вас? Просто согласился молчать?       – Шеф Ли, – Джунмён вздыхает. – А за последние девять с половиной лет у вас было много попыток меня обхитрить или обыграть? И сколько из них оказались успешными? Одна последняя, и то не полностью? Сынги молчит несколько мгновений, осознавая происходящее.       – Господин Ким, ваши реакции вызывают во мне сомнения в том, что вы действительно являетесь «Карателем», – не скрываясь, рассказывает Сынги. – В чём вы сами признались.       – Шеф Ли, вы забыли, что я – психопат, и у меня проблемы с эмоциональными реакциями? – хмыкает Джунмён. – Спросите у своего штатного психиатра, какая ещё у меня должна быть реакция и способен ли я на неё в принципе.       – Вы так свободно называете себя психопатом? – уточняет Сынги. – Почему?       – Потому, что таким был мой папа, – отзывается Джунмён. – И всю мою жизнь он пытался сделать из меня свою копию, подобие себя. Как видите – у него получилось.       – Шеф Ли, – зовёт Кёнсу в микрофон, наклоняясь к тому и Сынги в допросной прижимает наушник ближе к уху, нажимая на кнопку, чтобы послушать, что подсказывает Кёнсу. – Спросите, когда он начал убивать и что послужило тумблером. Это важно, чтобы понять, может ли он это контролировать.       – Господин Ким, – кивая в пустоту, но зная, что Кёнсу видит, вновь фокусирует на нём взгляд Сынги. – Расскажите о своём первом убийстве. Что послужило катализатором для него?       – Ярость, – просто отзывается Джунмён. – Но это, вероятно, двадцать четвёртое убийство, которое вы не учитываете, – замечает он следом и Сынги тут же хмурится, потянувшись за своим блокнотом, чтобы всё записать. – После известий о смерти отца, в чём я не уверен, что это действительно была естественная смерть, я ушёл из дому, чтобы поступать в университет. Снимал комнату в общежитии для аспирантов недалеко от студенческого городка. По пути домой поздно случайно застал кражу – какой-то ублюдок вырвал у молодого омеги сумку из рук. Он был совсем скромно одет и пользовался совсем допотопным телефоном. Ублюдок забрал сумку и при нём начал искать деньги. А омега плакал, плакал и просил не делать этого. Говорил, что у него дома тройняшки, и что эти деньги всё, что у него есть, его зарплата. Что это за аренду их дома и на продукты. Он собирался уходить, а омега цеплялся ему за ноги, плача и моля оставить хоть что-то.       – И вы наблюдали за этим, не вмешавшись? Не вызвав полиции? Не спугнув? – уточняет Сынги.       – Так бы наверняка сделал обычный человек, правда, шеф Ли? – уточняет Джунмён, хмыкая.       – Но не психопат! – договаривает за него в переговорной Кёнсу, и Джонин устремляет на него взгляд.       – Но не тот, у кого нет сострадания и эмпатии, – договаривает Джунмён в допросной. – Не психопат.       Сынги, слыша в наушнике уточнение Кёнсу, чуть поражённо замирает, следом слушая совсем внимательно.       – И что было дальше?       – Омега молил и плакал, падал в ноги, а ублюдку надоел его скулёж. А потому он просто пнул его ногой по голове, как камень прочь с дороги. Омега затих и замер. Упал без чувств. Он взялся бежать, уже не видя кровавого пятна, что расползлось следом из его головы. А я видел.       – И что вы сделали? Вызвали «Скорую»? – переспрашивает Сынги. – Вызвали полицию?       – «Скорую» вызывать было уже поздно, – Джунмён пожимает плечами. – Я пошёл следом – у меня хорошая память на лица. Увидел, где он живёт. Подкараулил на следующий вечер, он был уже с новой сумкой, видимо, снова кого-то обчистил. И задушил, – Джунмён снова пожимает плечами. – Лямкой сумки. А деньги сжёг вместе с сумкой и своими отпечатками.       – Шеф, спросите, зачем убил?       – Господин Ким, вы сказали, что не способны на эмпатию и что вас на это сподвигла ярость. Зачем тогда убили? Зачем отомстили?       – Это вы так называете, – расставляя акценты, уточняет Джунмён. – Месть. Я сделал это потому, что меня накрыло волной ярости – жгучей, горькой. Я всю жизнь на себе познавал все грани того, как сильный может делать со слабым всё, что его душе угодно. И увидев этого ублюдка, альфу, сильного и высокого, и омегу на земле в слезах, мне быстро стало понятно, кто из них был сильным, а кто слабым.       – И вы, руководствуясь своим собственным искажённым чувством справедливости, наказали вора и убийцу?       – Да, – Джунмён кивает. – Как и все последующие разы.       – Ясно… – Сынги выдыхает чуть устало, плюхаясь на спинку своего кресла.       – Шеф Ли, иногда наказания системы правосудия бывает недостаточно. Больше того вам скажу, его никогда не достаточно, когда родители убитых детей наблюдают, как тех, кто отобрал их детей, отпускает под залог, отпускают досрочно или даже сажают на пожизненное, потому что оно пожизненное, а не посмертное. Вам кажется, что система работает хорошо до того момента, пока вы сами не оказываетесь по другую её сторону.       – Господин Ким, – вздыхает Сынги и следом устало прикрывает глаза. – Джунмён, я понимаю, что…       – Что понимаете? – перебивает Джунмён, хмыкая. – У вас двоё детей, если я правильно помню, – уточняет и Сынги кивает. – А теперь представьте их в роли жертв.       – А вы представляли так своего сына?       – А я бы, не раздумывая, убил бы, – Джунмён кивает. – И вы думаете, что Джонин – нет? Если бы Сэхун стал жертвой такого ублюдка, он бы сидел и ждал его ареста? Очень сомневаюсь, даже с его повышенным чувством чести и справедливости. И вы тоже исключением не были бы. Правосудие имеет обе стороны в данном случае. В нашей стране максимальное наказание – это пожизненный приговор. Смертной казни у нас нет, а потому те, кто действительно этого заслуживают, получают наказание процентов на тридцать из заслуженных ста.       – Поэтому вы решили стать для них богом? Отбирать жизни?       – Синдром бога – это не про меня, шеф Ли, – объясняет Джунмён. – Я всё-таки психопат, а не шизофреник. И я различаю плохое и хорошее, просто… из крайности в крайность, слегка кардинально.       – Слегка, – Сынги снова вздыхает и тянется за первой папкой с делом. – Мы работаем с вами так: я напоминаю вам дело, а вы полностью пересказываете мне ход событий в нём. Джунмён, выслушав, согласно кивает в ответ. И следом Джунмён говорит. О том, с каким удовольствием убил ублюдка, что похитил пятнадцатилетнего омегу – одно из первых дел Джонина. И как живьём сжёг того, кто вырезал целую семью в Пусане и сжёг тела, чтобы его не нашли, но не тут-то было. Как вспорол по молодости, словно консервную банку, ублюдка-врача, что добивал своих пациентов для продажи на органы. Как повесил «Ульсанского душителя», что держал весь город в страхе несколько месяцев и отобрал семеро жизней. Как нашёл и расчленил чистильщика в Инчоне, которого посылал местный криминальный авторитете к мелким предпринимателям, что отказывались платить «налоги». Чистильщик людей расстреливал, а он, Джунмён, решил подойти к делу креативнее. И как регулярно ловил насильников и отрывался по полной за всех, в основном либо несовершеннолетних, либо хрупких, в моменты наибольшей беззащитности. И даже всего того, что он делал с ними, было мало. Как закрыл тренера по плаванью из Чечжу в небольшом бассейне сауны, больше похожем на крупную ванну, когда тот накануне, эксперимента ради, закрыл в этом же бассейне девятилетних мальчишек и наблюдал, как те тонут. И как сломал шею ублюдку, который посчитал его лёгкой добычей и решил воспользоваться омегой в интересные дни, когда однажды вечером он пешком возвращался из участка мужа, куда приносил ему ужин. И сколько раз он становился свидетелем убийств во время грабежа и так же грабил ублюдков, с той только разницей, что отнимал их жизни. И как ловил на живца, не один раз и не два, и даже не три, последними из которых были директор и его менеджер, что заманивали старшеклассников кастингами, карьерой и славой. И как, конечно, досталось и похитителям офицера Пак, что искалечили его. Об отце Бэкхёна Джунмён говорит совсем сдержанно – растлитель, насильник, извращенец. И пока он говорит, Джонин смотрит на него совсем пристально, смотрит и не может понять, как Сынги и все остальные не видят того, что видит он. Что под маской равнодушия и спокойствия буря, но он так умело это скрывает, что не ведётся, наверное, даже Кёнсу. Джонин бросает на него взгляд, но тот так сосредоточен на своих записях и экранах камер, что даже не обращает на него внимания. Джонин слушает о каждом убийстве, о каждом из которых и сам отлично знает, и не осознанно постоянно сопоставляет их с событиями своей жизни. В тот день, когда ловил насильника, опоздал на свидание и был лохматым, запыханным и краснощёким. Сказал, что, опаздывая, бежал за автобусом. И когда сообщил, что якобы беременный и в день первого похода к врачу пошёл туда один, потому что Джонину пришлось ехать на выезд об убийстве «Карателя» во время грабежа. И как Джунмён гонял его по всей стране в своих интересах, чтобы скрыть свою на самом деле отсутствующую беременность. И сейчас, слушая его, Джонин вдруг чувствует себя дураком. Он чувствует не горечь и не вину, и не ярость, и не обиду на мужа, а чувствует себя последним дураком, который ходил в розовых очках так долго и глотал все проделки мужа, что просто потерял чутьём и способность мыслить ясно. А Джунмён этим, конечно, пользовался. Джонин так глубоко уходит в себя, что не сразу замечает, как Кёнсу зовёт его, маша руками перед его носом, и когда приходит в себя, после жеста Кёнсу подсаживается поближе к экранам, что взглянуть и послушать то, к чему Кёнсу пытался привлечь его внимание. В переговорной только они вдвоём, Минхо и Джехён уходят добыть кофе и обед, а ещё принести нужные документы.       – Господин Ким, – шеф Ли выглядит уставшим, но настойчивым и серьёзным. – Последнее, о чём я хочу спросить у вас сегодня, как дознаватель, это случай на старом лакокрасочном заводе.       – На заводе? – переспрашивает Джунмён. – Почему вы об этом спрашиваете, шеф Ли? Я никого не убивал там.       – Тогда пострадал мой детектив, – многозначительно вскидывая брови, отвечает Сынги. – Он пострадал от вашей руки?        – Джонин, – Джунмён вздыхает, наконец, понимая. – От моей, – кивает и следом хмыкает с улыбкой. Джонин, наблюдая за ним, хмурится – он подозревал. Уточнения шефу в микрофон диктует Кёнсу. – Хотя кто из нас двоих пострадал больше – ещё нужно разобраться. Он сломал мне рёбра.       – Он оборонялся.       – Я знаю, – Джунмён кивает. – И довольно успешно.       – И вы вызвали для него «Скорую».       – Вызвал.       – Почему?       – Почему я вызвал для мужа «Скорую»? – брови Джунмёна скачут вверх и Джонин видит, как внимательно Кёнсу припадает к экрану, чтобы рассмотреть это получше, а затем что-то конспектирует. – Чтобы убедиться, что не перестарался.       – Значит ли это, что вы волновались о нём?       – Он – отец моего сына! – Джунмён хмыкает. Джонин горько усмехается, прячась за рукой. Да уж, спектакль ещё тот!       – Су, я пойду на воздух, – зовёт он коллегу. – Набери, как всё закончится, ладно? Кёнсу согласно кивает, провожая его взглядом, когда Джонин двигает за дверь. Выходит из переговорной, затем из участка прочь, вздыхая ночной уже прохладный воздух, дыша совеем глубоко и чувствуя, как кружится голова. Для него это слишком сейчас. Перебор с эмоциями, с информацией и со всем происходящим в его жизни. От Бэкхёна несколько пропущенных вызов и несколько от родителей. Джонин решает, что сейчас ему достаточно укоряющих взглядов и слов да прячет телефон обратно в карман джинсов, следом склоняя голову на руки.       – Джонин? – слышится над плечом спустя неизвестно сколько времени знакомый голос и Джонин поднимает голову, находя рядом Сынги, который видит его на лавке под участком и подходит поближе. – Допрос на сегодня окончен, – информирует он и Джонин согласно кивает, принимая к сведенью. – Джонин-а, – шеф впервые за сегодня называет так неформально по имени, опускаясь рядом с ним на лавку. – Он не шантажировал тебя сыном, правда? – уточняет Сынги, но больше констатирует, а не спрашивает. – Он тебя выгораживает. А нам ты не рассказал потому, что не знал как это принять и как с этим разобраться, – подытоживает шеф и Джонин вздыхает. Молчит, ничего не говоря, но по его глазам Сынги понимает, что попал в яблочко. – Это останется между нами, – роняет он следом. – Но не потому, что теперь я тебя выгораживаю, а потому, что я знаю тебя, как человека честного, ответственного и справедливого. И, честно говоря, я бы и сам не знал, что бы делал в такой ситуации, когда вся жизнь пошла вверх-дном, – Сынги сжимает его плечо. – В любом случае, мы будем придерживаться той версии, которую про шантаж озвучил Джунмён.       – Потому, что учитывая все обстоятельства, это было бы очень в его духе? – вздыхает Джонин, устремляя на шефа взгляд, и тот пожимает плечами, соглашаясь таким образом.       – Джунмёна забрали в следственный изолятор, а я принёс тебе это. Джонин садится рядом, устремляя полноценный взгляд на Сынги и замечает в его руках небольшой тёмно-зелёный махровый плед. Джонин принимает его из чужих рук и выдыхает устало, упираясь лбом в плечо Сынги, и тот ободряюще треплет по плечу.

***

В его следственном изоляторе полумрак. Джонин крутит ключи в замке и осторожно плечом толкает дверь, зная, что та обычно скрипит довольно сильно, чтобы напугать от неожиданности кого угодно. Но Джунмён, свернувшись калачиком и обнимая себя руками за плечи, на твёрдой кушетке просто спит. Джонин осторожно входит, видя это, и присаживается рядом, несколько мгновений наблюдая. Время довольно позднее и день был не из лёгких. Его белоснежные пальцы, которыми он себя обнимает, ледяные, как и щёки, одной из которых Джонин касается почти неощутимо, чтобы проверить. Затем разворачивает принесённый с собой небольшой тёмно-зелёный махровый плед и укрывает его, подоткнув края. Наблюдает за ним спящим ещё несколько мгновений, забывая вовсе о том, что шеф вместе с Минхо наблюдают у экрана единственной камеры, что тут установлена.       – Шеф, он что-то говорил? – уточняет Минхо, когда они с Сынги остаются одними. – Муж правда его шантажировал?       – Правда. Сынги больше ничего не уточняет, согласно кивая, и этим жестом даёт понять, что разговор на этом окончен, хотя, бросая короткий взгляд на Минхо, видит, что тот тоже далеко не дурак и понимает слова Джунмёна правильно, так же, как и он сам. Минхо наблюдает пару минут, затем вздыхает, подытоживая и озвучивая мысль, о которой в тот день думает каждый из них:       – Это трагедия для любой семьи.