***
– Доброе утро, – зовёт в трубку Кёнсу, когда Джунмён принимает вызов, пытаясь найти в своём шкафу нужный свитер. – Можешь говорить? – Могу, – отзывается Джунмён. – Чего звонишь? Не дождёшься встречи? Соскучился? – хмыкает с улыбкой, не отказывая себе в удовольствии лишний раз уколоть своего психиатра. – Звоню спросить, приедешь ли на сеанс, – уточняет Кёнсу. – Я видел Джонина в участке. Он говорил, ты неважно себя чувствуешь с утра. Мы можем перенести на более благоприятное время. – Это какое, например? – переспрашивает Джунмён, фыркая всё так же с улыбкой. – После моих родов? Теперь улыбки не сдерживает и Кёнсу тоже. – Само собой, мы продолжим и тогда, – соглашается он. – Но сегодняшний есть возможность перенести на пару дней, тем более по медицинским показаниям. – Нет никакой гарантии, что спустя эти пару дней в моём состоянии что-то поменяется, – вздыхает Джунмён. – Нет никакой гарантии, словно что-то поменяется в ближайшие три с половиной месяца, если честно. – Да уж, – тянет Кёнсу понимающе. – Не угадаешь! – Поэтому я приеду сегодня, – отзывается Джунмён. – Хочу на улицу, устал сидеть в четырёх стенах. – Ну можем попробовать перенести наш сегодняшний сеанс в парк за моим офисом. Как на это смотришь? – Я за, если это возможно. – Тогда жду тебя, как обычно, к трём часам. – Договорились. До встречи. Джунмён сбрасывает вызов и несколько мгновений смотрит на потухший экран своего телефона: удивительно, но обычная коммуникация – потрясающе рабочая вещь. За последние несколько месяцев он узнал, усвоил и освоил столько, сколько люди уясняют за несколько лет жизни. И эти простые истины, такие, как разница между эмоциями, спектры испытываемых чувств и элементарные принципы общения и эмоциональных реакций открыли для него доселе неизведанный, на самом деле огромный мир. Мир нормального человеческого общения. В котором отчего-то улучшается настроение, когда бариста в кофейной лавке просто желает тебе хорошего дня. Когда Сэхун утром из прихожей кричит, что, если папа не поцелует его перед садом на удачу, день не заладится, и это так греет. Когда пожилой омега в очереди у пекарни, замечая его интересное положение, просто делает комплимент этому самому положению. В котором Бэкхён спрашивает, как его дела чаще, чем рассказывает о своих. Когда лечащий врач звонит сказать, что анализы в порядке, и Джунмён не может сдержать довольной улыбки. В котором свёкр звонит не для галочки, а интересуясь о его самочувствии, рассказывает, как было его самочувствие в беременность Джонином. И что ещё больше удивляет его – так это интерес, искренний настоящий интерес к тому, что рассказывает свёкр. А ещё мир, в котором Кёнсу, которого раньше, ещё каких-то полгода назад он на дух не переносил, оказывается не просто опытным врачом да интересным собеседником, а и человеком, кажется, неплохим. Но это, наверное, лишь потому, что Джунмён судит по себе. На холодильнике стикер с почерком мужа, который Джунмён замечает только сейчас. Джонин желает хорошего дня и советует заглянуть внутрь. А внутри на одной из полок Джунмён находит свою походную бутылку с апельсиновым фрешем, чтобы успешно взять её с собой на сеанс к Кёнсу, и ловит себя на мысли, что любовь, наверное, является именно такой, как он рассказывал Сэхуну: действительно состоит из вот таких мелочей, которые по отдельности могут быть не так заметны, но в сумме являются настоящим и крепким чувством. Как бы они с мужем не пытались его регулировать, но ремень безопасности в водительском кресле его или машины мужа, а также расположение педалей внизу больше не позволяют ему водить пока, а потому приходится по возможности использовать автобус. Но погода как раз располагает к прогулкам и пока двигает на остановку, Джунмёну думается, что сеанс психотерапии на открытом воздухе – именно то, что ему сейчас нужно. Автобус виднеется из-за соседнего угла, едва Джунмён появляется на остановке, и он выдыхает с облегчением, обрадовавшись, что не приходится ждать долго. И если Кёнсу сегодня не замучает его вопросами и объяснениями совсем сильно, возможно даже стоит вытянуть мужа с участка пообедать где-то вместе, или купить маленькому вымогателю пачку жёлтых, как солнышко, макарушек. А может не «или», а «и». На одном из сеансов в начале Кёнсу однажды спросил, почему он сказал офицеру Пак, которого спас, что убийства помогают ему расслабиться. Правда ли это? И Джунмён долго не мог подобрать слов, чтобы описать то, что чувствует. Возможно, дело было не только в том, что он хотел наказать по заслугам, с его точки зрения, тех, кому наказания по меркам судебной системы было недостаточно. Возможно, суть была в том, что отсутствие полноценных эмоциональных реакций в его жизни делало ту абсолютно серой в прямом смысле этого слова, и только кровь могла придать ей хоть какого-то цвета. Кёнсу тогда уточнил – тебе нравится убивать? Ты испытывал от этого удовольствие? И Джунмён снова крепко задумался! А нравилось ли? Он не мог со стопроцентной уверенностью сказать, что нравится. Если, конечно, детально не разбираться, что такое – нравится в его понимании. Ему нравилось, как мебель расположена в их с мужем спальне, это делало её какой-то…комфортной, в ней приятно было находится. Ему нравилось, когда Сэхун совсем доверительно протягивал макарун и просил аккуратно разделить его пополам, а затем делился половинкой с улыбкой совсем довольной и гордой. Нравилось, как Джонин всегда проверял сквозь сон, рядом ли он и даже, когда Джунмён не понимал, что стоит за этим простым жестом или не ценил его, он всегда подсознательно этого ждал. А ещё немного волновался, что, если его так называемая работа выпадала на ночь и ему приходилось буквально втихаря исчезать из кровати, он думал о том, как муж не обнаружит его рядом на подушке привычным жестом и начнёт бить тревогу, а от этого начнёт и что-то подозревать. Эму нравился молочный привкус капучино и то, как долго пьётся большой стакан. Всегда нравились белые машины. А ещё нравилось, как запястья, отчего-то, всегда мурашило после, как муж прикасался губами к его шее. И даже тогда, ранее, когда сам Джунмён не мог объяснить себе этого, ссылаясь на их дурацкую истинность, это всё равно нравилось ему. Что бы под этим не подразумевалось. Поэтому, нравилось ли ему убивать? Нет, если не вдаваться в подробности того, что такое нравится. Ему нравилось чувство вседозволенности, когда он вершил самосуд. Только в это мгновенье и никогда раньше. Он всегда платил все налоги, оплачивал вовремя счета, не нарушал правил дорожного движения и никогда не давал и не брал взяток. В целом – был абсолютно законопослушным гражданином и никогда не думал идти против системы. Напрягала только мягкость судебной, поэтому и делал то, что делал. Но нравилось ли ему убивать? Нет, если не вдаваться в подробности того, что такое нравится. Нравилось просыпаться нагим в объятиях мужа; нравилось слушать, как отец читал ему в детстве; нравилось решать задачи в школе быстрее остальных и получать «отлично»; нравилось, каким настойчиво-дурацким был Джонин, когда они встречались. Ему это нравилось, но и жутко выбешивало одновременно. Потому, что это было искренним, настоящим. А настоящее до недавнего времени было под запретом. И таки нравилось ли ему убивать? Нет! Что бы не предполагалось под этим нравится. Он чувствовал, словно должен это делать. Словно никто кроме него не сделал бы. Как волк – санитар леса. Чувствовал, что это был словного его долг, его миссия и, выполняя её, ему нравилось то, что он чувствовал. Удовлетворённость. Чувство выполненного долга. Какое-то спокойствия от результата проделанной работы. Но убивать ему не нравилось никогда. Особенно, когда приходилось в буквальном смысле марать руки. Когда приходилось кого-то добивать – это неимоверно выбивало из колеи каждый раз. Когда приходилось решать несколько дел одновременно, как в случае с офицером Пак. Когда приходилось придумывать трёхэтажные отмазки для мужа и держать всю эту ахинею в деталях в голове, чтобы не запутаться в собственной лжи и не погореть. Да, убивать ему определённо НЕ нравилось. Нравились ловы и результаты деятельности рук его в целом, но не изувеченные тела, кровь и сам факт того, что он делал. Просто, как он считал тогда, у него не было выбора. В одной из первых ссор, когда он узнал правду, Джонин однажды сказал ему, что выходом было сказать мне. И тогда Джунмён мысленно возмутился, а в реальности рассмеялся ему в лицо. Но сейчас он понимает, понимает, почему муж сказал так тогда и что он имел ввиду. Выходом было сказать ему потому, что он принял таким, каким он, Джунмён, есть, даже с его тёмным прошлым и всеми этими скелетами в его шкафу. И то, что он сделал это, приятно и до глубины души поражает его до сих пор. Кёнсу недавно объяснил ему – почему, но это совсем не уменьшило того восторга, немого и огромного, который он испытал в адрес мужа от осознания того, что Джонин продолжил любить его несмотря на всё, что он уже сделал. В этом и оказалась вся суть происходящего между ними. Во внутреннем кармане пальто вдруг вибрирует телефон и Джунмён чуть трясёт головой, чтобы прийти в себя, вынырнув из собственных мыслей, и следом тянется за ним, чтобы принять вызов. На экране лицо мужа. – Джонин-а? – зовёт он в трубку вместо приветствия тут же. – Любовь? – копируя его вопросительные интонации, отзывается Джонин, и Джунмён не может сдержать улыбки. – Ты как? – Всё нормально, – отвечает, выглядывая наружу, чтобы понять, долго ли ещё ему ехать. – Еду на сеанс к Кёнсу – договорились сегодня в парке. – Отличная идея, погода прекрасная, – соглашается Джонин. – А ты достаточно нормально, чтобы пообедать со мной? Джунмён не сдерживает смеха. – Достаточно, – соглашается с улыбкой. – Тоже хотел предложить. – Ух ты, я – экстрасенс! – Джонин присвистывает довольно. – Напишешь, как будете заканчивать – я за тобой заеду. – Договорились. Джунмён сбрасывает вызов и ещё несколько мгновений улыбается погасшему экрану телефона – с ним всё так по-другому в последнее время. Всё в нём кажется, другое: его слова, его прикосновения, его улыбки, его поцелуи и, пытаясь разобраться, Джунмён не может понять: изменился сам муж, или его собственное представление о нём? Джунмён ловит себя на мысли слишком часто, что наблюдать за ним совсем приятно. Что постоянно хочется к нему прикасаться, особенно когда он спит на соседней подушке: беззаботный и, честно говоря, такой потрясающий. Что хочется пропускать его волосы сквозь пальцы; что хочется прижиматься щекой к его сильному плечу, чувствуя его тепло; что хочется гладить щёку, порою слегка колючую по утрам. И когда находит мужа дома по утрам, проснувшись, занятого завтраком, ему тут же хочется прижаться к его широкой спине, а если выпадает возможность куда-то сходить вместе, Джунмён чувствует острую необходимость держаться за его руку. А когда целует на прощание, отпуская куда-то или уезжая сам, Джунмёну всенепременно нужно обнять покрепче и приподняться на носочки навстречу, чтобы продлить поцелуй хотя бы ещё на пару мгновений. Он и сам не замечает, каким тактильным в адрес мужа становится, но искать причины не хочет – его и так всё устраивает. Городская обстановка за окном сменяется на совсем знакомую и Джунмён двигает к двери, чтобы выйти. От остановки к офису Кёнсу всего пара сотен метров и Джунмён двигает вниз по аллее мимо парка, в который они собирались, когда входящим вызовом оживает телефон в кармане куртки, а впереди через перекрёсток уже виднеется необходимое здание. – Я уже подхожу, – отзывается Джунмён в телефон, замирая на светофоре, но в ответ слышит совсем не то, что ожидает. – Стой на месте! – голос Кёнсу звучит взволнованно и одновременно с тем – в приказном тоне. Джунмён от неожиданности действительно замирает. – У тебя есть солнечные очки? – уточняет Кёнсу. – Надень их! Затем осторожно разворачивайся да иди обратно к остановке, не бегом, совершенно расслабленно! Я на машине, заберу тебя там! – Кёнсу, к чему эти шпионские игры? – Джунмён фыркает недовольно. – Видишь толпу перед зданием моего офиса? – уточняет Кёнсу и Джунмёну приходится присмотреться, следом угукнуть в трубку. – Это твои коллеги, – рассказывает Кёнсу. – Буквально десять минут назад кто-то слил в сеть твою личность как «Карателя». – В смысле? – Джунмён выпадает из реальности, прислушиваясь к словам Кёнсу, не в силах до конца осознать услышанное в это самое мгновенье, но чувствуя, как скоро сердце ускоряет ритм в несколько раз. – Делай, что я прошу, хорошо? – настаивает психиатр. – Тебе нельзя в толпу, тем более в толкотню. Пожалуйста, иди к остановке! – настаивает Кёнсу. – Ладно. Разворачиваясь на ватных ногах и совершенно не понимая, что происходит, Джунмён на ощупь находит в сумке очки, отправляя их на нос да двигая к остановке. Зажатый в ладони телефон вновь начинает пронзительно звонить, когда Джунмён уже видит вперед машину Кёнсу – на экране имя мужа. Джунмён спешно забирается в чужую машину, пристёгиваясь, и едва Кёнсу трогается, тут же принимает вызов. – Джонин-а?... – сосем растерянно. – Ты где? – зовёт муж в трубку, но Джунмён понимает, что и слова сказать не может, устремляя взгляд на Кёнсу, который протягивает руку за его телефоном. – Джонин, я забрал его недалеко от своего офиса! – информирует Кёнсу. – Ты уже знаешь? – Да, только узнал и тут же набрал его. Наткнулся в сети, – Кёнсу вздыхает. – Отдел знает? Что шеф говорит? Везти его домой? В трубке на несколько, кажется, долгих мгновений повисает тишина, такая, что даже Джунмён начинает прислушиваться к голосу мужа. – Мы отправим рядовых посмотреть, что там происходит, – отзывается Джонин. – Пока покатайтесь где-то, потяните время. – Понял. – Су, – зовёт Джонин следом прежде, чем коллега успевает сбросить вызов. – Как он? – Растерян. – Пожалуйста, присмотри за ним. – Конечно. Кёнсу, наконец, завершает вызов, возвращая телефон хозяину. Джунмён смотрит на свои руки, дышит через раз и когда его пальцы начинают мелко дрожать, Кёнсу, наконец, понимает, в чём дело. Он спешно сворачивает на обочину, останавливаясь и включая аварийный свет, и тянется к бардачку, чтобы достать оттуда маленькую бутылку воды и, открыв, вручить её Джунмёну. Следом включить посильнее кондиционер. – Дыши, – просит следом, чуть сжимая чужое плечо и наблюдая за Джунмёном совсем внимательно. – Перед глазами не темнеет? Джунмён медлит, задумавшись. – Голова…кружится. – Хочешь на воздух? – уточняет Кёнсу. – Хочу в горизонтальное положение. Выслушав его, Кёнсу тут же согласно кивает и нажимает на кнопку спуска кресла возле Джунмёна, толкая другой рукой в спинку и та, поддаваясь, плавно опускается почти до упора. Джунмён тут же выдыхает с облегчением, устало прикрывая глаза. – Отвезёшь меня домой? – уточняет он спустя несколько минут, когда головокружение практически сходит на нет. – Джонин велел подождать, – объясняет Кёнсу. – Шеф отправил рядовых, посмотреть, нет ли там такой засады, как возле моего офиса. – Что слили? – решает уточнить Джунмён, делая пару глотков воды и устремляя взгляд на Кёнсу, всё ещё полулёжа. – Почему они могут знать о твоём офисе, но не знать о моём доме? Кёнсу тянется к своему телефону, чтобы спешно найти тот материал, который его проинформировал, и протягивает телефон Джунмёну взглянуть. В новостной заметке, причём довольно сухо и неумело написанной, рассказывается о том, что полицией долгое время скрывалась личность «Карателя» по причине отложенного судебного следствия из-за беременности. Рассказывается, что на данном этапе он проходит терапию, во время которой его пытаются сделать «нормальным человеком», и что он содействует полиции в поимке «Сказочника». – Информация, в целом, довольно поверхностна. Полиция всё равно давала комментарии после твоего ареста и решения суда. Разница только в том, что не выдавала твоей личности. Здесь ни слова о том, знают ли они о тебе что-то ещё кроме имени в целом! – Кёнсу пожимает плечами. – Это потому, что нужно видеть первоисточник, – Джунмён вздыхает, тянется к своему телефону, кому-то звонит. Кёнсу наблюдает. – Бэкки, ты видел? – Ты в порядке? – вместо ответа отзывается Бэкхён, получая короткое «угу» в ответ. – Джонин только что звонил, – рассказывает он. – Это анонимная рассылка. Судя по всему, в виде спама на все доступные электронки редакций, что есть в свободном доступе в интернете для обращений. – Что там доступно? – уточняет Джунмён. – Номера ID-карты и домашнего адреса нет, если ты об этом, – рассказывает Бэкхён, следом вздыхая. – Но, Джунмён-а, ты же отлично знаешь, как и с кем работают твои коллеги. Последнее – только дело времени. – Проклятье, – шипит Джунмён сквозь зубы. – Я… – Кстати, я позвонил родителям Джонина. Попросил, чтобы забрали малого на несколько дней к себе и в сад пока не водили. Так что не переживай о нём. – Спасибо! – Джунмён выдыхает с облегчением, не сдерживая улыбки. – Ты как вообще? Хорошо себя чувствуешь? – голос Бэкхёна звучит взволнованно, Джунмён снова улыбается. – Уже получше, Бэкки, – отвечает. – Со мной Кёнсу. – Да, Джонин говорил. Держите меня в курсе, ладно? – Хорошо. До связи. Джунмён прячет телефон в карман куртки, снова устремляя взгляд на своего психиатра. – Как будто мне до этого скучно жилось! – подытоживает он вслух и Кёнсу не сдерживает смеха, который следом подхватывает и Джунмён. – Значит нам нужно просто пожить в машине какое-то время, – резюмирует психиатр. – Как долгая поездка. Хочешь кофе? – зовёт следом, устремляя на Джунмёна взгляд. – Издеваешься? – фыркает тот в ответ. – Только без кофеина! – уточняет Кёнсу с улыбкой, снова заводя машину и двигаясь с места.***
Джонин встречает во дворе дома своих родителей, сложив руки на груди и глядя по сторонам совсем внимательно, когда Кёнсу притормаживает у патрульной машины, что дежурит у входа, не считая остальных трёх по периметру. Когда рядовые дают добро заезжать во двор, Кёнсу делает, как велят, останавливаясь, и устремляет взгляд на Джунмёна. Наблюдает, как тот отстёгивает ремень безопасности и спешно выскальзывает из машины, двигая к мужу. Джонин раскрывает руки, чтобы обнять его, когда Джунмён оказывается уже совсем близко. – Ты как? – зовёт негромко, и Джунмён кивает невпопад куда-то в его шею, обнимая поперёк спины. – Устал? – Джунмён снова кивает, расслабляясь и позволяя ногам перестать держать себя потому, что это делает муж. Кёнсу тоже выбирается из машины, чтобы подойти и перекинуться парой слов. – Сэхун ждёт тебя! – Джонин целует мужа в лоб и слегка подталкивает его за плечи к входной двери, устремляя взгляд на Кёнсу, когда они остаются во дворе, не считая рядовых за забором, одни. – Привет, – Кёнсу вздыхает и Джонин следом так же. – Ну как у вас тут дела? Что слышно? Что шеф? Джонин указывает рукой на патрульные машины возле дома, отвечая на половину вопросов, заданных Кёнсу. – Су, я целый день ломаю голову и никак не могу понять – кому это может быть нужно и зачем? – подаёт детектив, наконец, голос и Кёнсу задумывается. – Все эти дурацкие версии про какую-то месть и прочее просто не налезают на голову. – Уже списал их со счетов? – уточняет Кёнсу, покачав головой. – Не знаю, Джонин-а, стоит ли. Они вполне реальны. Какие-то родственники или близкие тех, кого он лишил жизни, вполне могли бы… Джонин трёт переносицу. – Профессиональная чуйка подсказывает мне, что я не туда смотрю. – Вот с этого нужно было начинать! – Кёнсу кивает. – С шефом, с отделом обсуждали? Что думают? – В том-то и дело, – соглашается Джонин. – Шеф говорит, что на его практике ещё ни разу не было утечки личности свидетеля под защитой. – Мён в этой программе? – уточняет Кёнсу, получая кивок в ответ. – А кто-то словно спускает на него всех собак! – Джонин устало трёт переносицу и Кёнсу в совсем дружественном жесте ободряюще сжимает его плечо. – В любом случае тут вы под защитой и в безопасности, поэтому сейчас тебе нужно понаблюдать за ним, быть рядом, ему это сейчас необходимо, – советует Кёнсу. – Шеф дал отгул? – Дал, – Джонин снова вздыхает. – Вместе с тем мне хочется быстрее найти того, кто это сделал, иначе, сомневаюсь, что смогу спокойно спать по ночам. – Тебе тоже нужна перезагрузка, – замечает Кёнсу. – Поэтому, сосредоточья сейчас на себе и на семье. – Спасибо, – Джонин, наконец, устремляет благодарный взгляд на коллегу. – Правда, спасибо, Су. – Не за что, – Кёнсу пожимает плечами. – Звони в случае чего. Джонин в очередной раз кивает и машет на прощание, когда Кёнсу возвращается в машину и уезжает.***
– Отец… – голос Сэхуна звучит чуть неуверенно и даже расстроенно. Джонин вскидывает взгляд на двери гостевой спальни, которую папа постарался сделать для них уютной, и манит маленького альфу рукой к себе, приглашая примоститься на кровати у себя под рукой и обнять ею. – А где папа? – Солнце, он купается, – Джонин указывает рукой на двери ванной, где шумит вода. – А что? – Я его почти не видел сегодня, – Сэхун заметно вешает нос. – Папочка же на меня не обижается? – Конечно, нет, солнце! – убеждает его Джонин. – С чего ему на тебя обижаться, родной? Он тебя очень любит, просто сегодня наш папочка очень сильно устал. – И братик? – уточняет Сэхун, вскидывая на отца взгляд. – И братик, – утвердительно качает головой Джонин и целует лохматую макушку. – Хочешь, чтобы папочка тебя уложил? – Нет, – Сэхун отрицательно качает головой. – Хочу, чтобы ты уложил папочку и братика, и они хорошо-хорошо поспали. А меня дедуля с дедом к себе спать позвали. – Вот как, – тянет Джонин с улыбкой. – Тогда сладки снов. – Сладких снов, – Сэхун тянется, чтобы поцеловать отца в щёку. – И папочку с братиком от меня поцелуешь? – Конечно, – улыбается ему Джонин, целуя от себя в ответ в нос. – А завтра утром сам поцелуешь. – Договорились! Довольно кивая, Сэхун выбирается из-под папиной руки да двигает, уже в пижаме, в комнату деда и дедушки, где ему обустроили укромное местечко посредине. В это время в ванной затихает вода и Джонин решает проверить, как дела. Осторожно стучится и входит после разрешения, наблюдая за совсем сонным и действительном жутко вымотанным мужем. – Не знаю, откуда взялась эта усталость… – Джунмён пожимает плечами, закутанный в полотенце, едва выбравшись из душа и привалившись к душевой кабинке плечом. Джонин выдыхает, смотрит совсем мягко и улыбается уголком губ снисходительно. Шагает поближе, мягко снимая с чужих худых плеч полотенце, и берётся совсем бережно вытирать влажную кожу, оставляя ласковые едва ощутимые поцелуи то на плече, но шее, то возле пупка, то на щеке, то на бедре. В итоге, к концу банных процедур, когда Джунмён, наконец, оказывается в пижаме, он уже буквально сам идти в постель не в состоянии, а потому поддаётся сильным рукам мужа, что подхватывают, а затем Джонин выносит его из ванной прочь, укладывая кровать как раз в то мгновенье, когда свёкр, папа мужа, показывается на пороге. Джонин совсем понимающе переглядывается с папой и оставляет мужа тому на попечительство, выключая верхний свет да исчезая за дверью. Свёкр помогает укутаться в одеяло и присаживается рядом на кровать. – Как себя чувствуешь? – следует вполне ожидаемый вопрос. Джунмён чуть улыбается, устало прикрывая глаза потому, что знал, о чём именно спросит папа мужа. – Так, словно меня прокрутили через мясорубку… – отзывается Джунмён, накрывая ладонями живот, и свёкр устремляет туда взгляд. Убирает одеяло, затем трёт ладонь о ладонь, чтобы согреть, и чуть поднимает пижамную кофту Джунмёна, берясь указательным пальцем вокруг пупка по часовой стрелке рисовать круги. – Отец Джонина делал так, когда я был беременный, – рассказывает свёкр. – Это успокаивало и расслабляло меня. Джунмён благодарно кивает, прислушиваясь к своим ощущениям, и слышит, как папа мужа вздыхает, кажется, совсем обречённо. – Я знаю, что обременяю вас, да и вам не обязательно это делать, – зовёт он. – Джонин не видит и… а куда его понесло на ночь глядя? – Они с отцом на крыльце, проверяют, как дела и дают указания рядовым, – отзывается свёкр. – К тому же… Но Джунмён снова не нарочно перебивает. – А где Сэ? – Он спит с нами. Я уже его уложил, а тут по видеосвязи позвонили двойняшки Бэкки, поэтому он разговаривает, – Джунмён хмыкает с улыбкой, бросая взгляд на часы – время ещё не позднее, но в сон клонит знатно, да и одному маленькому деловому альфе тоже пора спать совсем скоро. – Сэхун – наш внук, несмотря ни на что, – замечает свёкр довольно серьёзно, и Джунмён фокусирует на нём сосредоточенный взгляд. – И он, – свёкр указывает другой свободной рукой на живот Джунмёна, – тоже наш внук. А этого человека, – теперь свёкр мягко тыкает пальцем Джунмёну в грудь, совсем безобидно, – любит наш сын. А значит мы будем оберегать его семью. Не показательно, а потому, что знаем, что это правильно. Теперь наступает очередь Джунмёна вздыхать. – Вы прекрасно воспитали сына, – подытоживает он. – Ему очень повезло с вами. У него был хороший, правильный пример семьи. У меня, к сожалению, такого примера не было. – Понимаешь, как это работает, Джунмён-а, – замечает свёкр вслух. – Когда вы вышли друг за друга, мы стали твоей семьёй, твоими родителями тоже. Джунмён замолкает на мгновенье. – Спасибо. И устало улыбается, прикрыв глаза. – Тебе получше? – уточняет папа Джонина, и он кивает. – Только глаза слипаются. – Значит засыпай, а я пойду укладывать Сэхуна. Джонин скоро придёт. Доброй ночи. – Доброй ночи. Когда Джонин действительно поднимается, чтобы улечься к нему под бок, Джунмён засыпает совсем крепко и спокойно.