Protégé moi

В кабинете спецотдела по особо тяжким преступлениям стоит дикий гул. Весь отдел в сборе и работа кипит полным ходом. Минхо, к своему собственному удивлению, поддерживает Джунмёна и согласен, что тот определил личность «Сказочника» верно – всё сходится. Джунмён пытается донести до всех очевидность своих доводов и удивляется, почему вещи так прозрачно видит только он. Джехён переживает, как рядовые вообще могли кого-то чужого пустить не просто к дому, а в дом, даже если тот маскировался под почтальона – этим почтальоном мог оказать любой журналист или того хуже – мститель. Джонин настаивает, что не стоит делать поспешных выводов, обвинения не шуточные. Чанёль, который тоже тут, утверждает, что все имеющиеся возможные улики на экспертизу были отданы криминалистам и нет совершенно никакого смысла спорить об этом – пока шеф не позвонит ему и не велит забирать готовые результаты, ответов всё равно не будет. Кёнсу перебивает всех подряд и напоминает, что, если они будут давить и у Джунмёна случится нервный срыв – всё их расследование полетит в пекло. При всём этом Сэхун, который тоже тут, умудряется спать на сдвинутых креслах в углу кабинета, накрытый отцовской курткой, как ни в чём ни бывало, крепко и сладко.       – Джунмён-а! – первым не выдерживает, что не удивительно, Сынги. Он, до этого молча слушавший коллег, решает, наконец, вмешаться. – Ещё раз без чужих криков и последовательно, – Сынги грозится пальцем подчинённым, прося, наконец, замолчать: – почему ты считаешь папу «Сказочником»? Аргументируй мне связанность детектива Ким со всем этим, пожалуйста.       – Хорошо. Джунмён кивает, поднимаясь с кресла, в котором сидел всё это время, и чуть расхаживает по кабинету, чтобы собраться с мыслями, затем делает несколько глотков воды.       – Ты в порядке? – уточняет Кёнсу и Джунмён кивает согласно, замирая ко всем спиной, и жестом прося дать ему пару минут.       – Мой папа, – начинает он, поворачиваясь обратно и бросая короткий взгляд на спящего Сэхуна, к которому как раз подошёл Джонин, проверить спит ли маленький альфа. Отец садится возле него в кресло и гладит по волосам. – Имел врождённую психопатию, ген психопата, подтверждённый ген. Я видел результат его теста своими глазами, уже будучи не ребёнком и понимая, как всё устроено, – рассказывает он. – Психопаты, и тут, думаю, Кёнсу со мной согласится, тщеславные и самовлюблённые. Папа считал меня своим наследником, своим наследием. Он хотел и всю жизнь пытался вырастить из меня второго себя. Это бы максимально потешило его самолюбие. Когда Джонин ездил в деревню, где я родился и провёл детство, он говорил с акушером-гинекологом, который принимал роды у моего папы. Джонин-а, расскажи про внука, – просит он следом. – Пожалуйста.       – Деревня маленькая, – начинает Джонин негромко, но всем прекрасно слышно. Сэхун не ведёт и бровью – спит совсем крепко. – В этом роддоме семьи рожали целыми поколениями. При выписке акушеры пошутили, обращаясь к отцу Мёна, мол, приходите за внуками. А свёкр ответил, что внуков у него не будет никогда, – договаривая, Джонин снова гладит спящего Сэхуна по волосам, мягко улыбаясь. – Как хорошо, что он ошибался.       – Всё верно, – соглашается Джунмён. – Мой отец ответил так потому, что он видел – я не хочу и никогда не хотел быть таким, как папа. Я считал, что папа привёл в мир одного монстра – меня, и не хотел привести такого же монстра в мир. Не хотел рожать ни в коем случае и никогда. Пока не узнал, что у меня нет папиного гена, – Джунмён кивает. – А теперь подумайте сами: есть мой папа, который растил из меня себя – жестокого, холодного, безэмоционального. Мой папа, который никогда не любил отца и всё, что ему от того было нужно – это наследник. А есть я: я замужем, но по причинам совершенно отличным от папиных; у меня есть сын и я беременный. Как вам кажется, из-за кого папины планы вырастить из меня маньяка накрылись?       – Ну я бы так не утверждал, что накрылись… – подытоживает Минхо негромко и Сынги пихает его локтём в бок. Джунмён закатывает глаза, но улыбку сдерживает.       – Погодите-ка, – подаёт голос Джехён. – Можно я подытожу? – просит он у шефа, посылая ему взгляд, и тот кивает: – То есть эти показательные обращения к Джонин-хёну – это попытка мести за то, что он…как бы это сказать… – Джехён мнётся, подбирая слова.       – Что Джонин не позволил Мёна сделать таким, как он, – подсказывает Кёнсу. – Всё верно. Со сказками тоже вполне логично, это последние послание на фотографии о том, что жизнь в сказке, какой, он думал, была жизнь Джунмёна всё это время в браке с мужем, окончилась. Потому, что он тут и он действует. Теперь кивает Джунмён.       – Картинка вырисовывается, – подбивает итоги Сынги. – Значит нам нужны отпечатки и адекватное изложение, чтобы получить ордер. А тогда настойчиво искать. На камерах у дома родителей Джонина он засветился, но этого недостаточно. Нужно будет задействовать старые фотографии для составления фоторобота.       – Но для начала получить хотя бы какие-то доказательства от криминалистов, – взгляды всех присутствующих устремляются на Джонина, едва он выдыхает это. – И не смотрите так, словно я бред горожу. Я, по-моему, тут единственный, кто мыслит ещё трезво.       – Папочка… И в повиснувшей тишине вдруг отчего-то просыпается Сэхун, ворочается и зовёт папу. Джунмён тут же двигает к нему, когда муж уступает ему соседнее кресло.       – Что, малыш? – зовёт негромко, наклоняясь к нему, целуя в щёку.       – А когда мы поедем домой? – зовёт Сэхун шёпотом и трёт глазёнки сонно. Джунмён улыбается повержено, глядя на маленькое очарование, и протягивает к нему руки, чтобы помочь подняться, но Джонин успевает раньше.       – Даже не думай! – и подхватывает Сэхуна на руки, позволяя маленькому альфе повиснуть на себе как обезьяна на пальме. Сынги трёт переносицу и бросает взгляд на свои наручные часы.       – Вот это мы засиделись, – выдыхает следом. – Джонин, поезжай, – просит следом. – Машина служебная, код 123-321. Джонин словами не отвечает, только кивает согласно и поднимается на ноги.       – Я дам знать, как только будут результаты, – Чанёль тоже поднимается на ноги. – Джонин-а, отогнать машину родителям?       – А ты сегодня без колёс? – уточняет Джонин и Чанёль кивает. – Тогда езжай лучше домой на ней. Позже я пришлю за ней кого-то из домашних.       – Я провожу! – вызывается Кёнсу.       – Все остальные – отсыпаться, у нас много работы впереди! – разгоняет оставшихся Сынги.       – Что такое код 123-321? – уточняет Джунмён, когда Джонин со снова уснувшим Сэхуном на руках идёт чуть впереди, а они с Кёнсу чуть позади.       – Это место, куда вы едите. Там, где прячут свидетелей. Там вы будете в безопасности, – убеждает он. – Расскажи, как себя чувствуешь?       – А ты что, записался в мои гинекологи-акушеры? – уточняет Джунмён, глотая смешок, и Кёнсу тоже улыбается.       – Нет, но вижу, что у тебя тремор. Это после утреннего сюрприза?       – Немного, – Джунмён кивает, хмурясь. – Не могу с того момента согреться – колотит весь день, как от лихорадки.       – Я бы предложил пятьдесят грамм чего покрепче, но не в твоём случае, – вздыхает Кёнсу. – Тогда лучше пятьдесят грамм седативного, – Джунмён смотрит, как он тянется к своей сумке, что на его плече, и роется там, доставая небольшой пузырёк. – Я взял на всякий случай в офисе – вот и пригодилось. Это безопасное для тебя.       – Спасибо. Уже на подземном паркинге, когда замирают у необходимой машины, Джонин с Сэхуном на руках оборачивается к Кёнсу, у которого ключи от той, и психиатр спешно открывает, ожидая, пока маленького альфу уложат поудобней на заднем сидении.       – А…? – Джунмён успевает только заикнуться.       – Вещи отвезли рядовые, заодно проверили, как там дела и всё ли спокойно. Джонин знает, куда ехать, – объясняет Кёнсу. – Я сообщу доктору Ли и судебному приставу обстоятельства, а мы можем проводить сеансы и по видеосвязи. Джунмён согласно кивает в ответ и усаживается в машину, попрощавшись.       – Су, скажи шефу, что напишу, как приедем.       – Договорились. Будьте осторожны! – просит Кёнсу, согласно качая головой. Дорога кажется неблизкой, как и муниципальный округ – один из крайних у выезда из города, но несмотря на это – всё равно довольно расстроенный, с удобной инфраструктурой, транспортом и расположением. Джунмён рассматривает вечерний город в окно, не замечая, как Джонин не сводит с него глаз, пока везёт в пункт предназначения.       – Здорово тут, – подытоживает Джунмён. – Так спокойно.       – Одно время я думал купить тут дом, – рассказывает Джонин, и муж устремляет на него взгляд. – Тут много парков и зелёных зон. Лаунж-зоны и зоны для пикников и барбекю.       – Мечта любого маньяка! – делает вывод Джунмён, уголком губ улыбаясь. Джонин, глядя перед собой за рулём, с улыбкой хмыкает.       – Тебе бы понравилось, – соглашается. – И место, в которое едем – тоже. Джунмён больше ничего не отвечает, решая дождаться приезда. Джонин притормаживает на территории жилого комплекса, первые два этаже которого отданы под заведения, магазины, салоны и офисы. Сворачивая на подземный паркинг, Джонин отмечается пластиковым ключом, чтобы проехать и паркуется в особенном месте. Сэхун совсем очаровательно сопит на плече отца, кое-как обнимая за шею, и Джунмён, шагая на пару шагов позади, постоянно поправляет маленькую ручку, которая грозится упасть с широко отцовского плеча. Ключи обнаруживаются у мужа в кармане куртки. Джунмён открывает, пропуская их внутрь и входя следом. Джонин жестом просит закрываться на все замки и кое-как выбираясь из кед, двигает куда-то вглубь светлой просторной квартиры, теряясь в одной из комнат. Джунмён стягивает с плеч куртку да идёт в гостиную-студию, совмещённую с кухней, чтобы осмотреться. Наверное, в дневное время света тут и правда потрясающе много. Обстановка довольно домашняя и до жути уютная. Джунмён плюхается на большой кожаный диван, вытягивая ноги, и выдыхает с облегчением. Усталость наваливается непосильным грузом, и он прикрывает глаза, когда муж плюхается рядом на диван.       – Ты был прав, тут хорошо, – зовёт Джунмён, устремляя на него взгляд. – А ты, оказывается, хорошо меня знаешь, муж.       – А ты сомневался? – Джонин хмыкает.       – Ты уже бывал тут, да?       – Ага, когда кое-кто пытался убить мою подставную жертву! – Джонин многозначительно вскидывает брови и Джунмён улыбается ему в ответ:       – Упс.       – Устал? – уточняет Джонин.       – Почему-то да, – Джунмён чуть хмурится, кивая. – Как-то неожиданно.       – Пойдём в душ? – предлагает Джонин и Джунмён согласно кивает, поддаваясь его руке, что помогает подняться. Довольно тёплая вода приятно расслабляет. Джунмён не чувствует сонливости, но понимает, что, прижимаясь щекой к плечу мужа, может уснуть прямо так стоя под водой. Его руки держат крепко, но бережно и Джунмён каждый раз не сдерживает улыбки, когда с бёдер или спины его руки перебираются на живот. Когда с пеной покончено, Джонин позволяет ему опереться спиной о свою грудь и обхватывает живот ладонями, мягко поглаживая.       – Как у него дела? – интересуется в шею, оставляя там поцелуй. Джунмён, чуть разнеженный, не спешит открывать глаз.       – Хорошо, пока его любят.       – Значит, будет хорошо всегда. Джунмён снова не сдерживает улыбки, чувствуя, как покрывается приятными мурашками снова и снова, когда Джонин прижимается губами к его шее. Джунмён неохотно распахивает глаза и поворачивается к нему лицом, сбегает кончиками пальцев по плечам к ладоням, сплетая с ним пальцы, и приподнимается на носочки, чтобы поравняться с ним.       – Соскучился… – признаётся честно, прижимаясь носом к его носу и сам не может сдержать улыбки, когда Джонин улыбается совсем широко и так до мурашек потрясающе, что даже голова немного заходится кругом. Джонин отпускает его ладони, но только для того, чтобы подняться пальцами по бёдрам и следом обхватить за талию, наклониться за поцелуем. И после, лёжа рядом с ним и пытаясь уснуть, Джунмёну думается, что муж ещё никогда не был с ним таким нежным, бережным и буквально осторожным. Он совсем мирно спит на соседней подушке, спокойный и беззаботный, и Джунмён впервые в жизни ловит себя на мысли, что жутко хочется к нему прикоснуться. Что он и делает. Тянется ладонью, тыльной её стороной едва ощутимо касаясь его щеки. Затем переворачивается со спины набок, чтобы оказаться напротив, и всматривается в его лицо так, словно видит впервые. Рассматривает совсем пристально тёмные ресницы и точёные черты лица, высокие скулы и пухлые губы, снова прикасается к щеке кончиками пальцев. Следом прижимается носом к его носу, оставляет на губах едва ощутимый поцелуй. Сбегает пальцами по щеке на шею, обнимая за неё и путаясь пальцами в волосах. А он продолжает спать, как ни в чём не бывало. Кое-как сворачиваясь в клубок, Джунмён прижимается к его груди и уже на грани со сном чувствует, как руки мужа сходятся на его плечах, и он целует сквозь сон в макушку.

***

– Папа, но почему?! Сэхун канючит и хнычет настолько явно и громко, что Джонин просыпается от его голоса, распахивая глаза и прислушиваясь к квартире за пределами спальни, в которой он спит, пытаясь понять, приснилось или нет.       – Солнце, так сейчас надо. Голос Джунмёна звучит виновато, и он слышно вздыхает, а ещё, отмечает Джонин, муж недавно начал называть маленького альфу солнцем, и это, казалось бы – такая мелочь, но жутко его радует. Выбираясь из кровати, Джонин идёт умыться и выходит в гостиную, где его любимые мальчики явно не могут что-то поделить.       – Что за шум, а драки нет? – зовёт он, и Сэхун тут же схватывается из кресла, в котором сидел, чтобы подбежать к нему и попроситься на руки. Джонин выдыхает снисходительно, пообещав ранее, что теперь на руки просится можно только дома, и тут же подхватывает, обнимая. Возвращается вместе с ним в кресло, из которого тот встал пару секунд назад. – Что стряслось? – интересуется у сына, обнимая за пояс и заглядывая в глаза.       – Отец, я хочу в садик, – совершенно серьёзно выдыхает Сэхун, глядя на него. – Я не хочу сидеть дома, мне скучно и грустно. Этот новый дом – красивый, и у деда с дедушкой красивый, но я хочу в садик. Хочу к ребятам и к Квансу. Пожалуйста! – на последнем слове Сэхун плюхается в руки отца, прижимаясь щекой к его груди. Джонин вздыхает, совсем понимающе переглядываясь с мужем.       – Понимаешь, солнце, – начинает Джонин, берясь объяснять, и Джунмён буквально забивается в угол дивана, на котором сидел, надеясь, что у мужа объяснить маленькому Ститчу получится лучше. – Тебе нельзя сейчас ходить в тот же сад, куда ты ходил раньше.       – Почему? – следует совершенно ожидаемый вопрос.       – Это не безопасно для тебя. Некоторые люди могут относиться к тебе плохо, – рассказывает Джонин. – Поэтому, мы с папой не пускаем тебя в сад.       – Но отец, ведь все относились ко мне там хорошо. Почему они вдруг станут относиться плохо? – удивлённо моргает Сэхун. Джунмён заметно напрягается, Джонин врать не намерен.       – Это потому, что люди узнали некоторые вещи о твоём папе, поэтому могут плохо относится к тебе. Но я уже говорил тебе раньше, помнишь – мы не судим людей за чужие поступки, а оцениваем только по их собственным.       – Но что сделал мой папочка? – снова уточняет Сэхун, откровенно удивляясь. – Мой папочка – хороший. Он ведь не сделал ничего плохого, отец.       – Зайчонок, – Джонин тянет паузу, чтобы верно подобрать слова. Джунмён не дышит. Сэхун ждёт, даже прекращая дышать. – У нашего папы очень развито чувство справедливости и, следуя ему, он наказывал преступников, которых я ловлю. Очень сильно наказывал.       – Но это ведь не плохо, разве нет? – Сэхун теряется окончательно. – Мой папочка помогал тебе?       – Твой папочка правильно делал, что наказывал их, но выбрал неправильный взрослый способ их наказывать, – рассказывает Джонин, таким образом давая понять, что больше Сэхуну знать не положено. – Из-за этого некоторые люди могли на него разозлиться и обидеться. Поэтому мы забрали тебя из сада, чтобы никто не злился и не обижался на тебя тоже. Сэхун, выслушав, несколько мгновений молчит, переваривая, следом устремляет взгляд на Джунмёна.       – Папочка, – зовёт, ожидая ответного. – А почему ты неправильно наказывал? – уточняет он и Джунмён понимает, что маленький альфа пытается оправдать его в своих же глаза, и вздыхает.       – Потому, что думал, что это правильно, – отзывается Джунмён. – Я поступил очень плохо, солнце, и мне жаль. Но я не хочу, чтобы кто-то обижал тебя.       – Я скучаю по Квансу, – Сэхун слезает с колен отца и двигает к папе на диван. Забирается ему под бок и прижимается щекой к его животу, обнимая, как может. – Мы уже так давно не виделись. Папочка, а когда будет братик? – зовёт Сэхун, вскидывая взгляд на Джунмёна. – Может быть, я смогу хотя бы с ним играть?       – Совсем скоро, – Джунмён кивает, улыбаясь ему. – Поэтому, с дедушкой вы уже можете выбирать ему игрушки. Деда подскажет, какие нужны.       – Правда? – воодушевляется Сэхун и его глаза загораются. Джунмён не может сдержать ласковой улыбки, потянувшись к нему ладонью и погладив пухлую щёчку, следом лохматую каштановую чёлку.       – Сэхун-а, – зовёт Джонин после, как они с мужем улыбчиво переглядываются. – Но у нас с папой есть для тебя одна важная хорошая новость. Джунмён обнимает одной рукой за плечи, когда Сэхун мостится поудобнее, крепче прижимаясь к животу.       – Какая?       – Дело в том, что мы перевели тебя в другой сад! – Джонин поджимает губы, ожидая реакции, но былого энтузиазма пока не следует.       – Какой – другой? – Сэхун хмурится, обиженно складывая губы.       – Туда ходят двойняшки Кибом и Джонхён. Знаешь таких? Джонин пожимает плечами, стараясь сдержать улыбку, когда Сэхун вдруг ойкает, садится ровно, прекращая липнуть к папиному животу, и устремляют совершенно удивлённый, поражённый взгляд на отца.       – Что? – зовёт. – Мои Джонхёни и Кибоми? – уточняет тут же. – Правда?       – Правда!       – Это сама лучшая новость! – получая подтверждение, Сэхун вскакивает на ноги на диван и берётся прыгать, радостно размахивая руками.

***

Джунмён выходит из ванной после вечерних водных процедур и удивлённо окидывает взглядом спальню, понимая, что та пуста. Сэхун давно спит, а кое-кого не загонишь в постель. Джонин на диване в гостиной буквально с обеда, обложенный документами, с ноутбуком и томиком сказок братьев Гримм на перевес, сосредоточенный и серьёзный. Джунмён наблюдает за ним с порога с пару мгновений, подпирая стену плечом, следом двигает к нему.       – Ты что, собрался её наизусть выучить? – уточняет вслух, указывая на книгу, когда садится рядом с мужем на диван и тянется к его колену, чтобы погладить то. Джонин откладывает книгу, вздыхая, и тянется к его руке, чтобы сжать тонкие пальцы в своих, поцеловать тыльную сторону ладони, снова вернуть на своё колено, перевести, наконец, на него взгляд.       – Чтобы его поймать, я должен сыграть на опережение. Теперь вздыхает Джунмён, тянется к нему и второй рукой, вплетаясь пальцами в волосы, убирая чёлку с глаз, следом погладив по щеке и берясь рисовать загогулины по его шее кончиками пальцев.       – Если ты будешь вымотанным и уставшим, это вряд ли поможет посмотреть на ситуацию свежим взглядом, – замечает Джунмён. – Постарайся не сидеть до утра, ладно? Джонин кивает в ответ и отвечает на короткий ласковый поцелуй, когда муж подаётся к его лицу, мягко прижимаясь к его губам своими. Джонин наблюдает, как он поднимается с дивана уже довольно неуклюже, но от этого совсем очаровательно, и слегка переваливаясь с ноги на ногу, уходит спать. Ходить расслабленно и ровно, как раньше, с каждым днём у него получается всё хуже, но и в этом есть своё очарование – он не противится своему состоянию. Принимает его, как есть. Позволяет им с Сэхуном ластиться, больше не надевает нарочито огромную одежду, которая бы скрывала живот, не пытается ходить так, как до беременности. А ещё Джонин начал ловить его на том, как он сам наслаждается этим, просыпаясь по утрам или в душе: как разговаривает с ним или гладит. А когда получает толчки маленькими ножками изнутри, чаще всего ночью во сне, закидывает руку за плечо, чтобы разбудить его, и находит его ладонь, складывая туда, где больно. Чувствуя толчки, Джонин берётся успокаивать, и когда успокаивается кроха, засыпает и муж. Папа говорил, что когда носил его, Джонина, был серой тенью. Беременность отбирала все силы и пила из него все соки, он был измученным, уставшим, едва живым, бледным, истощённым и совсем на себя не похожим. И по началу с мужем было так же, но только недавно Джонин начал замечать, как он изменился в эти последние пару недель. После усталости и изнеможённости, несмотря на последние события в их жизни, он вдруг начал цвести. Джонин заметил, когда возил его на очередной осмотр к врачу под конвоем. После визита Бэкхён приехал к больнице, чтобы забрать его на прогулку и Джонин наблюдал за ними со стороны, как вышел из клиники к машине, у которой они стояли. И чем-то с Бэкхёном делясь, он активно жестикулировал, смеялся и был таким бодрым и живым. Его глаза блестели, щёки были розовыми, он был лохматым от ветра, расслабленным и совершенно потрясающим. Пальцами постоянно тянулся к волосам, чтобы поправить отросшую чёлку и в свете солнца каштановые пряди искрились золотом, и улыбался он так искренни и ярко, что Джонин замер у выхода, перекрыв тот собой. И сейчас, когда уходит спать, Джонин, даже через усталость, не может не заметить его красоты в этих простых вещах и действиях. В том, какие тонкие у него щиколотки в домашних тапочках и как прячутся пальчики в рукавах толстовки, в которой он спит, и как, несмотря на все его попытки в спортзале не казаться тем, кем он есть, от беременности его телосложения и фигура становятся абсолютно по-хорошему омежьими. А ещё красота в том, каким тактильным он стал, и как тянется первым, и как прижимается к нему во сне, и как они с Сэхуном при любой доступной возможности друг от друга не отлипают. Джонин переводит взгляд обратно на книгу в своих рука и устало прикрывает глаза. В такие моменты, бывает, накатывает безнадёга и ощущение собственной беспомощности, с другой стороны он тешит себя тем, что сумел вывести «Карателя» на чистую воду, то почему не сможет «Сказочника»? Тем более, если он знает его личность и его вина подтверждена: всё, что нужно сделать – это найти его. Но проблема в том, что это – самое сложное. Стараясь снова сосредоточиться на работе, Джонин тянется к фотографии, которую переда свёкр и вздыхает – хорошо, что он не навредил Сэхуну. На фотографии он действительно отшельник от собственной семьи: чужой, отстранённый и зажатый, а Джунмён с отцом – довольные, счастливые и вдвоём, будучи друг у друга. Джонин уже неизвестно в какой раз переворачивает фотографию и перечитывает послание. «Рано или поздно любая сказка подходит к концу, Джунмён-а!». Значит ли это, что, по его мнению, жизнь его сына – сказка? Жизнь, в которой он постоянно боролся с собой, постоянно лицемерил и носил маски, учился имитировать их эмоции, не разбирая и буквально захлёбываясь в собственных. Жизнь, в которой он играл свою роль с момента пробуждения и до момента отхода ко сну, а бывало и больше. Жизнь, где он носил в себе свои тайны без возможности с кем-то ими поделиться. Жизнь, в которой он учился быть человеком заново, в которой ловил панические атаки от каждой новой эмоции, что осознанием била по голове. Жизнь, в которой ему приходилось лгать и носить маски даже перед самыми близкими, даже если на тот момент он не осознавал, как важны они для него были. Джонин трёт переносицу. Или свёкр просто завидует. Завидует тому, что у Джунмён получилось. Что его было кому вытянуть на свет, что ему было кому дать руку. Что его любили искренне, – искренне не просто хотели помочь, но и помогали. Так вот, в чём суть его сказки? В том, что в итоге он вышел из неё победителем! В том, что Сэхун жить без него не может; в том, что маленький человек под сердцем хоть и приносит ему заботы часто, но всё равно жутко им любим; в том, что его родители оказывают всю поддержку, на какую способны; и в том, как друзья не бросают его в беде; а ещё, конечно, в том, что муж не ушёл, узнав правду, а остаётся и помогает бороться. Джонин вчитывается в послание снова и снова и постоянно прикасается к шероховатой бумаге обратной стороны фотографии кончиками пальцев, к буквам и дате её доставки под ними. Любая сказка подходит к концу. К концу. Джонин удивлённо моргает и тянется к книге, листая ту. К концу. И спешит открыть последнюю страницу последней сказки. Название вполне красноречивое – «Бедный мальчик в могиле». Джонин перечитывает короткую сказку вдоль и поперёк несколько раз и при очередном прочтении вдруг начинает понимать то, чего не видел до этого. Бедняк не очнулся более: горячее вино ударило ему в голову, холодная ночная роса довершила остальное, он умер и остался в могиле, в которую сам лег еще при жизни. Когда хозяин узнал о смерти мальчика, он перепугался и стал опасаться того, что его потащат в суд, и такой страх его забрал, что он без чувств на землю пал. Жена, которая на кухне поджаривала на огне полную сковородку сала, бросилась на помощь к мужу. А тем временем сало запылало, от сала занялся и весь дом, и через несколько часов уже лежали на месте его груды пепла. И вот, мучимые угрызениями совести, они должны были провести остальные годы жизни в бедности и ничтожестве. Последние несколько абзацев всё не идут с головы – Джонин схватывает на ноги, не выпуская книгу из рук, снова подхватывает фотографию. Чутьё подсказывает, что он на правильном пути, но ответ словно ускользает от него. Он дёргается в сторону двери, чтобы спросить у мужа, но бросая взгляд на электронные часы, понимает, что Джунмён давно спит. Плюхается обратно на диван, откладывая книгу, и снов скидывает взгляд на часы, решив немного отвлечься, сменить ход мыслей и подумать о том, выспится ли он, если ляжет спать прямо сейчас, но вдруг поражённо замирает. Дата на фотографии, отчего-то написано в обоих форматах: в западном и восточном. Первые четыре цифры – день и месяц, которые в это самое мгновенье совпадает со временем на часах, и ниже, в стандартном корейском формате – год, месяц день. Джонин на ощупь находит телефон, ещё раз проверяя время, а затем спешно вводит все имеющиеся цифры в написанном формате и в удивлении распахивает глаза, когда GPS анализирует полученные данные как координаты и показывает конкретное место в Сеуле. Ещё раз пробегаясь глазами по названию сказки, которая оказывается в книге последней, Джонин спешно вскакивает на ноги и собирает в руки всё необходимое, двигая в прихожую за курткой и ключами, а оттуда к машине. Дорогая сумбурная и, стараясь не нарушать правил, Джонин проверяет на ближайшем светофоре пистолет в бордачке. На всякий случай. Когда навигатор показывает, что он почти на месте, Джонин включает дальний свет и понимает, что кажется, с местом не прогадал. Навигатор приводит на одной из городских кладбищ и паркуясь у его ворот, Джонин оставляет фары включёнными и выбирается из машины, забирая пистолет с собой. Несколько мгновений рассматривая с фонариком схему кладбище, Джонин двигает внутрь через высокую калитку в поисках новой зоны с последними захоронениями. И когда в паре метров от себя у одной из выкопанных могил видит фигуру человека, уже не на мгновенье не сомневается. Замирает рядом и прячет фонарик в карман куртки – фонарей городского кладбища на самом деле достаточно.       – Детектив Ким, я уже, было, подумал, что вы и такой элементарщины не осилите! – голос звучит довольно надменно, при этом задорно и немного, кажется знакомо. – Откровенно засомневался в ваших профессиональных способностях и в назначенном чине. Можно было попросить Джунмёна, уверен, он был через пять минут знал ответ.       – Вам ещё недостаточно того, во что вы уже его втянули? – уточняет Джонин и свёкр смеётся, закидывая голову назад.       – Джонин, к чему эта наигранная учтивость? – уточняет он, устремляя на Джонина взгляд и тот делает так же, на мгновенье поражаясь и даже пугаясь их схожести.       – Меня хорошо воспитывали и учили, что к чужим незнакомым людям стоит обращаться на «вы».       – Чужим и незнакомым? – свёкр хмыкает. – Да ладно тебе, мы же родственники!       – Часто вы вспоминали о родственных связях, когда воспитывали сына? – не удерживается от язвительного комментария Джонин.       – Начнём с того, что его воспитывал не я, а отец. Я учил его жизни. А во-вторых, то, как я воспитывал своего сына – тебя явно не касается! – в чужом голосе звучит неприкрытое раздражение.       – Ошибаетесь.       – Детектив Ким, ты уже наворотил довольно дел для того, чтобы эта могила, мы оба понимаем, кем была занята, – теперь чужой голос звучит чуть с нетерпением и наступает очередь Джонина закидывать голову назад. – Не согласен?       – Я вот всё сидел и думал, в чём причина ваших «нежных чувств» в мой адрес, – рассуждает Джонин. – А, оказывается, что с рассказов мужа уже неплохо вас знаю – вы завидуете! Свёкр смеётся.       – Завидую? – уточняет. – Чему? Тому, что ты сделал с моим ребёнком?       – Очень странно от вас слышать такие слова в его адрес.       – Джонин, я знаю, что он изобразил меня монстром для тебя. И что я таким же для него являюсь. И это так, – свёкр разводит руками. – Зачем отрицать нашу природу? Это глупо.       – Он не такой, как вы.       – Это ты так себя успокаиваешь, – свёкр кивает, глядя на него. – И чтобы ему и тебе не плёл ваш психиатришка, всё это бред. Его психопатия не лечится. Она не приобретённая, и хотя анализ на ген её не показывает, подумай сам – если бы у него не было к ней предрасположенности, откуда бы она взялась? Ты думаешь, обстоятельства его вынудили, его сломали, надавили? Джонин, ты за столько лет должен был уже понять, что его не так просто к чему-то принудить или надавить, тем более сломать. Он вся-таки сын своего папы. Он не жил на улице и не добывал себе пропитания самостоятельно. На его глазах никого не насиловали и не четвертовали. Его не морили голодом и не ставили психологических экспериментов. Он рос как обычный, как вы это называете – нормальный ребёнок. С одной только разницей. Его родители на дух друг друга не переносили, но таких семей, знаешь ли, в этой стране – едва ли не каждая вторая. А ещё оба родителя прививали ему разные ценности – тоже не новость. Так что, по-твоему, послужило триггером? Эти, якобы, ужасные условия жизни в его детстве, или всё-таки то, что он – не такой, как остальные? Джонин чувствует, как от чужих слов сбегают неприятные мурашки по спине и сплетает пальцы в замок за спиной, вдруг натыкаясь пальцами одной руки на широкую полоску золота на своём безымянном и, чувствуя холодный метал, вдруг вспоминает слова Джунмёна о том, что большего манипулятора, чем его папа, стоит ещё поискать. Вспоминает и понимает, что как бы страшно не звучали слова свёкра, Джунмёну он доверяет больше. Доверяет безоговорочно. В принципе.       – Кого из нас двоих вы сейчас пытаетесь в этом убедить? – Джонин вздыхает. – В общем, я пришёл сюда сказать вам, что у вас есть два выхода из ситуации, – выдыхает он. – Вернее, выход один, только пути к нему два: вы сдаётесь сами, либо я беру вас под стражу силой. В обоих случаях я вас арестую, но какой способ для вас менее болезненный – выбирайте сами. Свёкр снова смеётся.       – Детектив Ким, ты думаешь, я оставил тебе подсказки, как меня найти, чтобы дать себя арестовать? – уточняет он. – Ты думаешь, я не знаю, что ты не предупредил ни коллег, ни домашних, куда едешь? Или не знаю, что во внутреннем кармане твоей куртки рабочий Браун?       – Значит, по-хорошему не подходит, и выбираешь по-плохому? – Джонин шагает в сторону, чуть освобождая себе место и расслабляется, выпуская ладони из плена друг друга.       – Я с интересом наблюдал за вами на том складе лакокрасочного завода, детектив Ким, – свёкр двигает в противоположную сторону, обходя свежую могилу против часовой стрелки совсем неспешно. – Наблюдал и гордился. Долго сомневался, кто из вас – омега, и кто из вас – детектив полиции. А дальше обстоятельства складываются таким способом, о котором ну никак нельзя было бы сказать – случайность. Джонин шагает следом, наступая на деревянную балку крана, которые уже начали устанавливать вокруг могилы, и в момент, когда делает шаг, свёкр наоборот шагает с неё прочь с другого конца ямы. Это просто действие создаёт качели, из-за которых Джонин попросту теряет равновесия и летит в яму в рыхлую землю. Пистолет, выпадая из кармана, оказывается сверху. Джонин, слегка потерянный от падения на несколько мгновений, наблюдает снизу-вверх, как свёкр поднимает пистолет, с абсолютным знанием дела проверяет объём магазина, снимает с предохранителя и, прицелившись, стреляет в него. И темнота.