***
Папки грозятся каскадом пластиковых обложек посыпаться из рук, а большой кофейный стакан – оставить пятно на ковролине у порога отдела, но Джонин кое-как удерживает равновесие, внося всё, что держит в руках, в кабинет и, наконец, сгружает на стол. Раскладывая дела в папках перед собой на столе, Джонин открывает ноутбук и, делая пару глотков кофе, усаживается за стол. Двадцать три папки и двадцать три дела, девять лет и сотни вопросов без ответа. Окидывая гору информации перед ним на столе, Джонин выдыхает устало и плюхается на руки, складывая их перед собой. Это оказывается не так просто, как хотелось бы! За спиной хлопает дверь, слышны чужие шаги, а затем кто-то вытягивает одну из папок из-под его рук. Джонин поднимает голову, обнаруживая Минхо от себя по правое плечо. – Для начала, – выдыхает он, устремляя взгляд на Джонина. – Нужно разложить их в хронологическом порядке. – А потом, – Джонин снова удивлённо дёргается, оборачиваясь через плечо, когда обнаруживает на пороге шефа. – Стоит разделить дела на категории: по мере того, насколько раскрыто дело и где хватает доказательств. – Хён, твоего одного несчастного стакана, наверное, будет маловато! – и следом за Сынги на пороге появляется с большим термосом Джехён, которому последний придерживает дверь. И когда он ставит термос в центре стола, тоже берясь помогать с папками, Джонин выдыхает растерянно и повержено вместе с тем, глядя совсем благодарно и берясь тоже раскладывать папки в хронологическом порядке.***
– Джунмён-а, – Кёнсу вздыхает, наблюдая, как тот напротив стукается лбом о стол, опуская голову и выдыхая совсем устало. – Я понимаю, что сложно и что ты устал, но это необходимо. – Знаю, – Джунмён вздыхает, поднимая голову. – Знаю! – кивает, позволяя продолжить. – Папа не будет на твоей стороне, это всем понятно, – продолжает Кёнсу. – Мы должны выстроить твою защиту так, основываясь на твоих и на его особенностях психики, чтобы обвиняемым был не только ты, но и он. – Он гораздо умнее и хитрее, чем тебе кажется, Кёнсу, – замечает Джунмён. – И просто так он показания давать не согласится. Как бы на него не давили и не уговаривали, чем бы не мотивировали. Не в его интересах показывать меня в хорошем свете. – И это наш шанс показать в таком же свете его, – Кёнсу кивает. – Если мы заставим судью Им засомневаться в том, что ты пытался остановить его не из-за собственной мести, а с точки зрения того, что хотел мужу помочь поймать «Сказочника», это будет нам на руку. – Но его вина доказана! – Джунмён разводит руками. – И это, несомненно, важно, – Кёнсу кивает. – Но в первую очередь мы должны доказать не его вину, мы должны смягчить твой приговор. Многое тут, конечно, зависит и от отдела. – Джонин говорил, они пришли и молча начали помогать, – Джунмён заметно тушуется, произнеся это, и Кёнсу улыбается, радуясь его искренним реакциям. – Почему? – Тебя это удивляет? – Разве с точки зрения закона я не преступник? – уточняет Джунмён. – С точки зрения правосудия они должны служить правде и делать всё, чтоб меня упекли лет на двадцать, а то и на пожизненное. А они… – Чувствуешь себя виноватым? – уточняет Кёнсу, видя, как Джунмён опускает глаза. – Да! – отзывается тот. – Да, словно…я сбил их с верного пути. Сбил… Джонина. Кёнсу наблюдает, как Джунмён вздрагивает и снова опускает взгляд, и пересаживается из кресла напротив в соседнее, чтобы заглянуть ему в лицо. – И это прекрасные правильные эмоции, – подначивает он. – Ты раскаиваешься, это то, что нам нужно! – ободряюще улыбается психиатр, когда Джунмён устремляет на него взгляд. – Кёнсу, – Джунмён фокусирует на нём взгляд, чуть нахмурившись. – Ты, как единственный человек, способный адекватно себя оценивать, объясни мне – почему? – Почему – что? – Почему ты…на моей стороне? У меня такое ощущение, словно я… переманил всех на свою, тёмную сторону. – Ты не на тёмной стороне, – объяснят Кёнсу. – Всё дело в том, как работает твоя психика. Дело в твоём диагнозе. Будь ты обычным Джунмёном, разве бы ты делал то, что делал? – Джунмён отрицательно качает головой. – Вот поэтому! – Я не понимаю… Кёнсу молчит с пару мгновений, следом усмехается: – Прости за ассоциации, – просит сразу, начиная. – Бешенная собака кусается. Но если её излечить от бешенства, она больше никогда не укусит. Заставляет её кусаться бешенство. – Кёнсу, бешенных собак отстреливают. – Я знаю. Но не в нашем случае! Джунмён вздыхает, в очередной раз опускает голову, закрывая лицо руками. – Джунмён-а, я всё хотел спросить, – зовёт психиатр, – как ты чувствуешь себя после, как сказал мужу, что любишь его? – Кажется, стал любить его ещё сильнее, – отзывается Джунмён, вскидывая взгляд. – Но от этого разлука с ним чувствуется ещё горче! – и снова закрывает лицо ладонями.***
– И как тебе кажется? – уточняет Джонин, пока они вместе с Кёнсу и адвокатом проходят все уже привычные процедуры перед входом в Переговорную. – Как он? – Устал, – Кёнсу пожимает плечами. – Это выматывает его, ты же понимаешь. Ты был у свёкра? – Его выписали, – Джонин кивает. – Он под стражей с круглосуточной охраной. Кёнсу удовлетворённо кивает: – Говорил с ним? – Шеф пытался, – Джонин отрицательно качает головой. – Но это бессмысленно. Он все стрелки переводит на Мёна и ни в чём не признаётся. – Но мы же оба понимаем, даже если он не признаётся – доказательства его вины всё равно не опровергнуть. – Не знаю, что он себе думает, – Джонин пожимает плечами. – Я думал спросить у Мёна, но не знаю, уместно ли это сейчас. Обмениваясь с начальником смены недовольными взглядами, Джонин двигает в Переговорную первым, шагая внутрь, и замирает. Замирает потому, что муж, сложив руки на столе, а на них голову – спит. Джонин вздыхает, подходя поближе, Кёнсу снисходительно улыбается, пока они с адвокатом усаживаются по другую сторону стола. Джунмён сквозь дрёму чувствует ласковое прикосновение к своим волосам, следом к щеке, и просыпается, распахивая глаза и несколько мгновений непонимающе глядя в лицо мужа, словно не узнавая его, совсем сонный и уставший. Джонин наблюдает, как муж фокусирует на нём взгляд и следом совсем мягко улыбается, наконец, просыпаясь. – Любимый. И льнёт навстречу, прижимаясь носом к его носу, но целовать не спешит. – Привет, – шепчет Джонин, не прекращая улыбаться. – Ты как? – У меня мигрень… – Джунмён вздыхает устало, улыбается следом виновато. Джонин гладит по щеке, интуитивно льнёт к его губам, когда из динамиков: – Детектив Ким! Джонин вздыхает в очередной раз, целует в лоб и усаживается на соседний стул напротив Кёнсу и Минсока. – Джунмён-а, папу выписали и арестовали, – сообщает ему Кёнсу и тот фыркает. – У нас есть вопрос! – Какой? – Джунмён устремляет взгляд на мужа, ладонь которого лежит у него на коленях, пока он играется чужими пальцами. – Любовь, он молчит, – Джонин пожимает плечами. – Не признаёт свою вину и всё валит на тебя. – И тебя это удивляет? – Джунмён вздыхает. – Я же предатель, конечно, он это делает! – Как вам кажется, Джунмён-ши, у него есть какая-то стратегия? – уточняет адвокат. – Он не выдаст себя до последнего, – Джунмён кивает. – Ни единым словом или взглядом не выдаст того, кем есть. Не будет ни соглашаться, ни отрицать. – Но как тогда он сумеет обвинить тебя? Ведь без признания своей вины это невозможно! – Кёнсу фыркает. – Придумает, что я на него напал из мести! – отзывается Джунмён. – Только нам всё равно выгодно, что он жив, – Джонин кивает. – Ибо что бы он не признавал или не отрицал, доказательства против него неопровержимые. И с преступлениями такой тяжести его чистосердечное абсолютно не сделает нам погоды. – Верно! – Минсок кивает. И пока адвокат говорит ещё что-то по теме, Джонин вспоминает кое о чём, что он ещё принёс с собой и спрятал в ноутбуке под крышкой, а потому спешит тот открыть и под столом протянуть мужу глянцевый квадратик полароидной фотокарточки. Джунмён опускает глаза, чтобы взглянуть, и тут же не сдерживает улыбки: – Что это? – Это Сэ пытался сделать общую с братом фотографию. Джунмён снова улыбается, рассматривая: на фотографии оба лежат на, судя по всему, их с мужем кровати, дома, Мёнсу тянет ручонки, чтобы достать до телефона, Сэхун пытается сфотографировать и не позволить брату отобрать то, чем он снимает. Оба смешные, кривляющиеся и не полностью попавшие в кадр, но от этого не менее очаровательные. – Спрячь куда-нибудь! – советует Джонин и наклоняется, чтобы на пол мгновенье прижаться губами к его плечу. – Любовь, у меня есть ещё вопрос, – Джонин тянется к документам на столе, которые принёс с собой, и находит нужную папку, вручая мужу. – Мы тут застряли. Помнишь его? – «Ульсанский душитель», – кивает Джунмён, глядя в документы. – У него семь жертв. – Как ты его нашёл? – уточняет муж. – Рыбак рыбака! – Джунмён просто пожимает плечами. – Нет, любовь, – Джонин отрицательно качает головой. – В суде такой аргумент не пройдёт. Как ты на него вышел? – Застал за работой, – отзывается Джунмён. – И там же поймал. – Как ты на него вышел? – настаивает Джонин. – Как нашёл? Как понял, что именно этот человек – тот, кто тебе нужен? – Первые две его жертвы – омега и бета, были задушены во время сексуального акта, насколько я помню, – вспоминает Джунмён, пролистывая дело, и Джонин согласно кивает. – Это натолкнуло меня на мысль, что он фетишист. И я начал искать по Ульсану особенные заведения, где предоставляют услуги с наклонностями БДСМ, где есть связывания и удушения. Подумал, что он мог быть клиентом одного из таких заведений, чтобы набить руку до того, как выйдет в полевые условия. – И его нашли на камерах слежения клуба «Латекс», – подтверждает Джонин, понимая, и делает пометки в ноутбуке. – Теперь ясно. – Вам явно нужно было работать не против полиции, а с ней, Джунмён-ши! – присвистывает Минсок. – Я работал не против, – Джунмён пожимает плечами. – Я работал на опережение. – Ага, – Джонин хмыкает. – Он с мужем соревновался, кто быстрее! – подытоживает он и Джунмён улыбается, прижимаясь щекой к его плечу на короткое мгновенье. Но прежде, чем успеваеет ещё что-то сказать, хлопает дверь и на пороге появляется начальник смены Чон, входя без стука. – На сегодня время посещения завершено! – Мы ещё не закончили! – Джонин сильнее сжимает ладонь на колене мужа и тому приходится накрыть его пальцы своими, чтобы немного успокоить. – Сегодня время посещений сокращено из-за грядущих праздников. Не говоря больше ни слова, начальник шагает прочь от двери, отступая, но остаётся стоять на пороге, ожидая, пока все покинут Переговорную. Джонин успевает только на пороге поймать тонкие белоснежные пальцы в плен своих, сплести в замок и поцеловать тыльную сторону ладони мужа, когда они уже замирают на развилке коридоров. – Люблю тебя. – И я люблю тебя, Джонин-а. Мужа вместе с адвокатом и психиатром выпускают через другие двери и Джунмён оборачивается пару раз чтобы взглянуть ещё пару раз на широкую спину мужа и поймать себя на мысли о том, как жутко хочется прижаться совсем привычно к его плечу щекой. Охрана привычно ждёт у входа в блок и жестом просит занять необходимую позу, но Джунмён уже и так есть, разводя руки и ожидая, пока его обыщут. Но не ожидает, что начальник смены что-то обнаружит, когда в пальцах того появляется квадратная карточка полароида и он, продемонстрировав её Джунмёну, рассматривает следом. – Что это? – хмычкает с усмешкой следом. – А на что похоже? – Джунмён так же хмыкает в ответ. – Мои дети. – Дети? – хмыкает альфа чуть постарше, самодовольный и крупнолицый. – Не знал, что у психов и маньяков бывают привязанности. – Во-первых, передача безобидных личных вещей не запрещена, – начинает Джунмён с наигранной учтивостью. – Во-вторых, будь это прежние времена, начальник Чон, я бы уже вспорол вам глотку краем этой фотокарточки. Но вам очень повезло, что я теперь паинька! – Джунмён улыбается с наигранной радостью, выхватывает фотографию из чужих пальцев и уходит по коридору вместе с рядовыми.***
Время до первого официального слушанья пролетает довольно незаметно только потому, что Джонин каждый пару-тройку дней, с адвокатом, психиатром или без является на свидания. Джунмён только и успевает засыпать с мыслью о том, что ещё денёк – и он снова его увидит. Хотя и понимает, что перспектива не очень, что всё это временное и что из-за этого тоже быть с ним в разлуке дальше будет ещё больнее. А то, что её не миновать – у Джунмёна сомнений нет. О том, словно что-то происходит, Джунмён узнаёт уже на полпути на слушание в дежурной машине, где сидит между двух рядовых закованный в наручниках. Начальник смены что-то вычитывает в своём телефоне, сидя рядом с водителем на переднем сидении, и бросает короткий, совсем самодовольный взгляд через зеркало заднего вида на Джунмёна. Легко узнавая машину мужа на подземном паркинге здания суда Джунмён послушно двигает, куда его ведут, молчит и выполняет все указания, чтобы, наконец получить свои законные полчаса с адвокатом перед слушаньем и послушать его указания да инструкции перед началом. Но когда рядовые приводят его в следственный зал, кроме адвоката и мужа тут ещё оказывается и Кёнсу, а также шеф последних двух, на вид взволнованный и хмурый. – Вы темнее тучи, – замечает Джунмён вслух, когда рядовые исчезают за дверью, и Джонин, в тёмно-синем костюме-тройке встаёт к нему навстречу, чтобы тут же крепко обнять. – А ты почему так редко его носишь? – переключаясь на него, шёпотом зовёт Джунмён, ныряя ладонями под его руками чтобы сложить те на его плечах. – Он тебе так идёт. – Любовь, кое-что случилось, – объясняет Джонин, целуя его в висок, – этой ночью. Поэтому у нас не было времени подать вовремя информацию следствию и изменить время слушанья. Джунмён по очереди глядит на каждого присутствующего и поддаётся, когда Джонин отодвигает ему стул, прося сесть, затем опускается на соседний, заключая его ладони в свои. – Не тяни! – просит Джунмён, видя, что муж пытается верно подобрать слова. – Мой свёкр, – начинает Джонин, вздыхая и следом хмурясь, – твой папа, – устремляет взгляд на мужа, – повесился этой ночью в своей камере. – Проклятье! – Джунмён вскакивает на ноги, вырывая руки из рук мужа и тут же обхватывая ими голову. – Прошу, не кипятись! – тут же включается Кёнсу, шагая к нему. – Вдохни глубоко и выдохни, – просит, видя, как судорожно начинают дрожать чужие пальцы и расширяться зрачки. – Не хватало нам панической атаки перед судом! Присядь! – усадив обратно на стул, Кёнсу вручает в его руки стакан воды. – Дослушай мужа! Джунмён выпивает всё до последнего глотка, пытаясь сконцентрироваться на том, что чувствует и видит, когда Джонин снова заключает его ладони в свои. – Любовь, это нас не остановит, – зовёт Джонин, заглядывая ему в глаза. – Как раз наоборот! – Нет тела – нет дела, помнишь? – вскидывает на него взгляд Джунмён. – Джунмён-а, пойми, – Джонин придвигается поближе, заключая его лицо в ладони и глядя точно в глаза совсем уверенно: – Даже, если бы он был жив и мы приволокли его на суд, он бы всё равно не давал показания в твою пользу. Ты же это знаешь! То, что его не будет, даже облегчает ситуацию. Его вина доказана, мы предоставим её доказательства сегодня, чтобы объяснить, почему ты пытался его остановить. Это нам на руку, что он не будет ставить палки в колёса. Поэтому, можно сказать, он сделал тебе одолжение на прощание! – Или наоборот, – Джунмён хмуриться, хотя не может отрицать, что уверенность мужа его успокаивает. – Если прокурор обвинит нас в этом, апеллируя, что убрали свидетеля. – В том-то и дело, Джунмён-а, – подаёт, наконец, голос Сынги, обращаясь к нему, – что с точки зрения судебного разбирательства нам не выгодно было его убирать, а выгодно было его дожать. Просто суд ещё не знает, что у нас на руках полное доказательство его вины как «Сказочника». – Хорошо, – Джунмён, наконец, немного успокаивается, согласно кивает и фокусирует серьёзный взгляд на муже, подаваясь ближе и прижимаясь лбом к его лбу. – Что я должен делать? Как себя вести? – Сдерживай свои эмоции! – подаёт голос Кёнсу и Джунмён прыскает, чувствуя дыхание Джонина на своих губах. – Надо же такое услышать! – замечает он, отстраняясь и бросая взгляд на Кёнсу. – И это у меня тут эмоциональная дистрофия, что я теперь должен эмоции сдерживать? Все присутствующие в зале смеются. – Любовь, серьёзно, – Джонин снова поворачивает его лицо в свою сторону совсем мягко, глядя в глаза. – Не юли и не пытайся заговорить их или сбить с толку. Говори уважительно и не пытайся что-то скрыть. Ты должен быть максимально искренним. – Максимально, – кивает Кёнсу. – Особенно в отношении описания своих чувств и эмоций. Это важно – в зале суда будут несколько психиатров из национальной коллегии, они знакомы с твоей картой, будут наблюдать и оценивать. Их мнение тоже важно. Говори, как есть и как чувствуешь, не увиливай от вопросов. Главное – с уважением к суду и, желательно, не в твоей фирменной манере с лёгким налётом хамства. Джунмён закатывает глаза совсем наигранно, но согласно кивает в ответ. – Тебе нужно быть максимально включённым в происходящее, – добавляет и Сынги. – Слушай внимательно, что говорят твои союзники, а что оппоненты. Запоминай, что они говорят, старайся не пропускать. Если перед ответом на какой-то вопрос тебе нужно что-то вспомнить, подумать или собраться с мыслями – проси это время, у тебя никто не может его отобрать. Многим делам не один год и это нормально, если ты что-то забыл. Да и слушая ход судебного разбирательства внимательно, ты и сам поймёшь, когда свидетели защиты или прокурор будут топить тебя. – Джунмён-ши, я буду стараться давать вам знать интонациями или взглядом, когда буду оказывать им сопротивление! – замечает адвокат. Джунмён снова кивает, глядя на наручные часы мужа и понимая, что время на исходе. – У вас пару минут. Сынги тоже глядит на свои часы, следом коротким жестом просит психиатра и адвоката присоединиться к нему в зале судебных заседаний, и Джунмён понимает, что остаётся с мужем в комнате один. Джонин, не теряя ни мгновенья, тут же встаёт, заключая привычно его ладони в свои, чтобы потянуть следом и поднять на ноги, затем подхватывает под бёдра, усаживая на край стола, и шагает ближе, обхватывая талию и сталкиваясь с ним носами. Джунмён обнимает, куда достаёт, чувствуя себя абсолютно комфортно в его руках. – Послушай, – зовёт муж. – Что бы сегодня не произошло и на какой бы ноте не закончилось слушанье, не забывай, что я люблю тебя, – просит он, получая кивок от Джунмёна. – Я не думаю, что мы вложимся в одно слушанье, два-три, как минимум. Но держи себя в руках в случае чего. Я буду в зале, конечно, постараюсь сесть так, чтобы за трибуной во время дачи показаний ты меня видел. Сейчас нужно собраться и постараться. Мы договорились? – Угу. Джунмён в очередной раз кивает и продолжает смотреть, почти не моргая. – Что? – Джонин чуть подозрительно заламывает бровь, отвечая на его взгляд. – Так тебя люблю. Джунмён едва сдерживается, чтобы не разулыбаться. – Мне так нравится, когда ты это говоришь! – и Джонин ловит за подбородок, чтобы, наконец, впервые за три месяца нормально поцеловать любимые губы, растянутые в улыбке.***
Многие лица в зале суда знакомы ему. Здесь кроме друзей, мужа, его команды, его психиатра и адвоката ещё несколько знакомых ему офицеров полиции с участка Джонина, судебный пристав, который наблюдал за тем, как он исполняет все предписанные судом правила во время беременности, и, конечно, прокурор Сон. Глядя, как тот педантично раскладывает на своём столе документы и бумаги, готовясь к заседанию, Джунмён почему-то не сомневается, что битва будет не на жизнь, а на смерть. Когда главенствующий сегодня судья Им появляется в зале суда и секретарь судебного заседания просит всех подняться, Джунмён делает, как велят и понимает, что отсчёт начинается в это самое мгновенье. Он прикрывает на пару мгновений глаза, чтобы собраться с мыслями и настроиться на то, что его ждёт, сконцентрироваться и внимать всему, что происходит, и всем, кто будет говорить сегодня за или против него, но взгляд снова и снова непроизвольно цепляется за широкие, обтянутые пиджаком плечи мужа, которые он видит на ряд позади боковым зрением, сидя полубоком. Оборачиваясь к нему через плечо, Джунмён ждёт, пока его взгляд заметят, и Джонин отвечает на него едва заметной, но совсем ласковой улыбкой уголком губ. – Секретарь судебного заседания, прошу, зачитайте обвинение! – просит коротким жестом судья Им, открывая заседание, и секретарь с уважением кланяется, вновь поднимаясь на ноги. – Город Сеул против Ким Джунмёна, обвиняемого в двадцати трёх плюс одном убийствах и действующего под личиной серийного убийцы с позывным – «Каратель». Государственный защитник – прокурор Сон, защитник обвинения – адвокат Ким. Судья Им вновь жестом позволяет начинать, кивая прокурору, да откидывается на спинку своего кресла. Джунмён чувствует, как устремляет на него взгляд. – Итак, уважаемый судья Им, уважаемые свидетели и присутствующие, заседание сегодня действительно непростое, – начинает прокурор Сон. – Ваша честь, я хотел бы сразу привлечь к допросу обвиняемого, если вы даёте разрешение. – Даю. Теперь прокурор Сон устремляет на него взгляд и Джунмён поднимается на ноги в сопровождении двух рядовых, двигая за трибуну по правую руку от судьи. И когда усаживается в кресло, окидывая зал взглядом, понимает, что муж действительно сидит в зоне его досягаемости взглядом – это немного успокаивает. – Чтобы разобраться в причинах и последствиях этих многочисленных дел, нам предстоит разобраться, каким человеком является обвиняемый, и человеком ли вообще. – Протестую, ваша честь, – Минсок поднимает руку, обращаясь к суду и судье, да встаёт. – Это оценочное суждение. – Принято, адвокат Ким, – кивает судья. – Прокурор Сон, мы готовы выслушать ваши аргументы, а не оценки. – Да, ваша честь. Конечно. Я начну допрос, – кивая в ответ, соглашается прокурор. – Итак, господин Ким, расскажите нам о своём детстве. Вы выросли в полноценной семье? – Можно и так сказать, – соглашается Джунмён. – С папой и отцом. – Почему можно, а не стоит? – следует уточнение от прокурора. – Потому, что мой папа занимался лишь моим зачатием, вынашивание и рождением – на этом до определённого времени его участие закончилось. – До какого? – Пока я не начал соображать. Годам к десяти папа решил, что пора. – Пора – что? – У моего папы врождённый и медицински доказанный ген психопата, – объясняет Джунмён. – И он, думая, что у меня тоже, всю свою жизнь пытался воспитывать меня так же. – Вы же только что сказали нам, что он не занимался вашим воспитанием вовсе. – Верно, – Джунмён кивает. – Воспитывал меня отец, а папа – манипулировал и принуждал к своей точке зрения, своему взгляду на мир. – Каким образом он это делал? – Он выставлял все попытки отца научить меня чему-то, объяснить, как устроен этот мир – в противоположном свете. То, что отец называл хорошим, папа называл плохим. Отец говорил, что сострадание и поддержка решили бы все проблемы и люди бы не ссорились. Папа вторил, что только насилие и преимущество сильного перед слабым способны что-то изменить. – А как на это реагировал ваш отец? – Мой отец любил папу… – Джунмён пожимает плечами, – первое время. – Это его слова или ваша оценка ситуации? – Его слова, – соглашается Джунмён. – Он знал, какой папа, а потому ещё активнее пытался не дать ему…испортить меня. – То есть тогда вы понимали, что на вас влияют? – Я понимал, что произносимое родителями кардинально противоположно. – Чья точка зрения была вам ближе? – Отцовская. – А это влияние вашего папы началось только к тому моменту, когда вам исполнилось десять? – следует уточнение. – Ведь к этому возрасту, это переход в среднюю школу, многие базовые понятия вроде добра и зла, хорошего и плохого, альфы и омеги – уже сформированы. – Когда я был маленьким, папа влиял не открыто. Он читал мне сказки братьев Гримм, – Джунмён пожимает плечами. – Но не так, как написано, с поучительным и добрым помыслом, как отец, а исправляя нужные детали на то, как на самом деле было написано у братьев Гримм. Потому, что сейчас, благодаря историкам литературы мы знаем, что это, на самом деле, не совсем сказки в классическом понимании этого слова. – Могу ли я сделать вывод, что с отцом отношения ладились больше? – Верно, – соглашается Джунмён. – Я был отцовским сыном. Отец оберегал меня, как мог, баловал, воспитывал и учил, проводил со мной время. Отец любил меня. – Когда вы ушли из родительского дома? – Когда поступил в университет и переехал в столицу. – И тогда вы поддерживали связь с родителями? – Только с отцом, – отзывается Джунмён. – Папа пропал, когда я поступил. К нам приходила полиция, говорила с нами, но мы не знали, ни где он, ни что он. – Это вас не расстроило? – Освободило. И меня, и отца. После бакалавриата отец уговорил меня учиться дальше, и я был не против. Мне нравилось учиться. Я жил в общежитии для аспирантов, когда отца не стало. – Судя по медицинским документам, ваш отец скончался от сердечного приступа. – Да, всё верно. – И с тех пор, как уехали поступать в университет, папы вы больше не видели и с ним не общались, так? – Так! – Именно в университете произошло ваше первое убийство, как вы чистосердечно признались во время допроса специальным отделом по особо тяжким преступлениям, это так? – Так. – Расскажите нам о нём. – Я застал альфу за грабежом и убийством. Он отобрал у омеги деньги и убил того, пытаясь заставить отвязаться от себя. Я выследил его и задушил на следующий день. – О чём вы думали в момент убийства? – О том, что он не достоин жить. – Почему? – Потому, что тот, кто отбирает жизнь, не может держать собственной. – Вы бы применили это суждение и к себе? – Протестую, ваша честь! – снова перебивает прокурора адвокат. – Это предвзятость! – Прокурор Сон, следите за своими словами! – просит судья Им и тот в извинении склоняет голову, снова поворачиваясь к Джунмёну. – То есть, господин Ким, ваш отец пытался всю жизнь прививать вам правильные человеческие ценности, а папа – обратные, но едва уехав из дому, вы совершили убийство? – Всё верно. – То есть, вы склонялись к мировоззрению отца, но отобрали у человека жизнь? – ещё раз переспрашивает прокурор. – Если я склонялся к мировоззрению отца, это ещё не значит, что я был таким же, как он! – Джунмён отрицательно качает головой. – А каким вы были, господин Ким? Как бы вы себя оценили в студенческие годы? – Я был социопатом, плохо находил контакт с людьми. Мне было… – Джунмён мнётся на мгновенье, подбирая нужное слово: – …сложно с ними. – Почему? – Потому, что у них было очень много эмоций, я не понимал этого. – Не понимали эмоций? – Да. – Не различали их? Ни хороших, ни плохих? – Я не понимал мотивов поступков, вызванных эмоциональной составляющей. Не понимал, когда и почему нужно радоваться, удивляться или грустить. Потому был отстранённым, чтобы не выдать своей эмоциональной никчемности. – Пока не встретили будущего мужа? – Не совсем так, – Джунмён снова отрицательно качает головой. – Когда мы познакомились, я был таким же. – Ваша честь, я могу привлечь к перекрёстному допросу детектива Ким? – уточняет у судьи прокурор, получая разрешение, и поворачивается к Джонину, указывая ему рукой на соседнюю трибуну по другую руку от судьи, и Джунмён понимает, что теряет с ним зрительный контакт в это самое мгновенье, чуть заёрзав в своём кресле и сплетая пальцы в замок. Это ничего! – Детектив Ким, когда вы встретили подозреваемого, как он себя вёл с вами? – Был довольно отстранённым, – вспоминает Джонин, едва сдерживая улыбку. – Постоянно твердил мне, что ему не нужны отношения. – Какова был ваша реакция на это? – Никакой, – Джонин пожимает плечами. – Я просто настаивал и всё. Теперь улыбку едва сдерживает Джунмён, слыша его голос и ответ. Настаивал – это очень мягко сказано! Скорее – брал измором! И ведь взял-таки! – В чём проявлялась его отстранённость? – Он не хотел общаться, разговаривать, узнавать друг друга лучше. – А вы продолжали настаивать? – Да, до последнего. – До какой степени? – Пока он не сдался! – Пока не согласился на отношения? – Да. – И после, когда ваши отношения начались, вас не смущало его поведение? Не было ли в нём чего-то нетипичного? Непривычного? – Было, и достаточно! – соглашается Джонин. – Он спрашивал меня постоянно, зачем я это делаю, почему поступаю так или иначе, почему говорю те или иные слова. – О каких поступках и словах речь? – Он не понимал, зачем держаться за руки, не понимал, зачем проявлять нежность или выказывать привязанность. – И вас это не насторожило? Не сбивало с толку? Для вас это было абсолютно нормальной реакцией на ухаживания? – Да. – Почему? – Во-первых, я был в розовых очках по понятным причинам. Во-вторых, это просто наталкивало меня на мысли о его безопытности в отношениях, оттого его реакции казались мне искренними и даже очаровательными. – Вы были замужем семь лет, верно? – Верно. – И ещё два года в отношениях до брака, так? – Так? – За это время его реакции как-то поменялись? – Поменялись. – Как? – Они стали…как вы это называете – типичными и привычными. Обычными. Нормальными. – Вас это не смутило? – снова уточняет прокурор Сон. – Почему? Чем вы себе это объясняли? – Тем, что он раскрылся, расслабился, привык. Тем, что у него появились чувства ко мне. – Детектив Ким, позвольте одно уточнение, – просит прокурор Сон. – Это вы раскрыли личность «Карателя», верно? – Верно. – К детективу Киму у меня больше пока нет вопросов, ваша честь! Рядовые просят Джонина пройти на место и у Джунмёна снова появляется возможность видеть его, а потому он тут же не сдерживает лёгкой улыбки, обмениваясь с мужем мягкими взглядами. – Господин Ким, расскажите нам, о чём говорит детектив Ким. Ваши эмоциональные реакции действительно со временем стали нормальными? – Да, – Джунмён кивает. – Я не могу оценивать себя сам, но мне так казалось. – То есть, вы самостоятельно разобрались с эмоциями, начали их идентифицировать, различать да испытывать? – Нет! – Джунмён глотает смешок от смехотворности предположения, но тут же берёт себя в руки, вновь становясь серьёзным. – Я научился хорошо лицемерить, всего-то! – Как? – Смотрел на людей и пытался повторять. Смотрел документальные фильмы и передачи про эмоции, их выражение, про движения, мимику, жесты. Тренировался перед зеркалом часами. – Учились соответствовать обществу, в котором жили? – Да, всё верно. – Господин Ким, я бы хотел вспомнить об одном из ваших дел, что касается похищения офицера полиции. Ваша честь, требую привлечения к перекрёстному допросу – офицер Пак. Очередной согласный жест и уже вместо мужа офицер Пак оказывается сидеть у противоположной кафедры слева. – Офицер Пак, судя по вашим показаниям, именно «Каратель», как он себя тогда назвал, спас вас тогда от ваших похитителей, верно? – Да. – Вы узнаёте его в этом человеке? – прокурор указывает открытой ладонью на Джунмёна, и офицер Пак бросает на него короткий незначительный взгляд. – Я не видел его лица, прокурор Сон, – качает отрицательно головой глава отдела похищений. – Только слышал голос. – Этот голос кажется вам знакомым? Таковым? – Да, – офицер кивает. – Он, в любом случае признался в этом. – Мы здесь не вешаем ярлыков, офицер Пак, – напоминает ему судья Им. – А делаем выводы на основе аргументов. – Прошу прощения, ваша честь, – виновато кланяется офицер Пак. – Я не видел лица, слышал только голос! – повторяет офицер. – Что вы слышали? – Я слышал, как пришёл человек и назвался «Карателем», а потом убил всех моих похитителей. – Он говорил с вами? – Да, пару раз. – О чём он вам говорил? – Первый раз попросил подыграть, чтобы отвлечь похитителей, и я начал истошно вопить, прося воды. После, как разобрался с моими похитителями, сказал, что мои коллеги скоро приедут, и что он не будет развязывать меня с точки зрения своей безопасности. – Чтобы не показываться вам? – Видимо да. – И что вы ему на это ответили? – Спросил, зачем он это делает, зачем спас меня. – И какой ответ последовал? – Он сказал, что не спасал, а что так расслабляется. – То есть, так – это с помощью убийств? – Я понял это так! – офицер кивает. – Благодарю, офицер Пак. У меня больше нет к вам вопросов. Джунмён вздыхает, чувствуя, как начинает утомляться и терять концентрацию внимания. – Господин Ким, насколько я вижу из материалов дела, в него также, на определённом этапе был включён и детектив Ким, верно? – В определённой мере. – Он пытался вас поймать, верно? – Да, – соглашается Джунмён. – Но он не знал, что это я. – В отличии от вас? – Да, я его видел. – И что же между вами произошло на складе лакокрасочного завода? – Стычка. – В результате которой?.. – В результате которой мы подрались. – Детектив Ким отделался синяками и ушибами, а вы – парой трещин в рёбрах, всё верно? – Верно. – И в конце этой стычки в результате падения ящиков для хранения на складе детектив Ким оказался без сознания, так? – Да. – А вы позвонили в «Скорую». – Да. – Почему? – Потому, что это муж, – Джунмён пожимает плечами, даже удивлённо моргая от вопроса. Джонин глотает улыбку и опускает голову, пытаясь её спрятать. – То есть детектив Ким! – тут же исправляется Джунмён. – Вы сделали это потому, что любите его? – Я тогда не знал, что это такое и как это работает – любовь. – Вы так говорите, словно это можно включить или выключить. Что, по-вашему, такое – любовь? – Как говорит мой психиатр, – это физическая невозможность дышать без конкретного человека. – А как бы охарактеризовали это чувство вы? Джунмён задумывается, но думает недолго, потому, что сравнение приходит в голову буквально сразу, но он оценивает его неуместность уже только после, как произносит. – Если бы сейчас стояла угроза его жизни, я бы без раздумий устранил её, лишь бы уберечь его! В зале повисает на мгновенье тишина. Джунмён смотрит на мужа, который улыбается, при этом недовольно хмурясь, и Джунмён читает по его губам: «Джунмён-а, проклятье, твои ассоциации!..». – То есть, в вашем понимании, убить ради кого-то – это любить? – уточняет прокурор и Джунмён тут уже открыто замечает, что его валят. – Это всего лишь мои метафоры, – пожимает плечами. – Ими я хотел сказать, что в моём понимании, любовь – это когда ценность другого человека тебе важнее собственной ценности, – объясняет он. – Я последние двадцать лет был психопатом, прокурор Сон, оттого имею такие метафоры. И если я так изъяснился – это вовсе не значит, что я так же сделал бы. – Но, господин Ким, насколько мне известно из вашей медицинской карточки, вы всё ещё являетесь клиническим психопатом, поскольку вас не лечили в специальном медицинском учреждении с применением специфической терапии. – Во время терапии с моим психиатром меня учили различать грани эмоций. Разжёвывали, как ребёнку. Например, мне объяснили, что такое чувство вины и оно мне не нравилось. А значит я не буду делать то, что вызывает это чувство. – Но специфического медикаментозного лечения вы не получали? – уточняет прокурор и Джунмён отрицательно качает головой. – Я хотел бы привлечь к перекрёстному допросу судебного психиатра До Кёнсу. Когда Кёнсу поднимается на трибуну, они успевают переглянуться, и последний посылает ему взгляд совсем спокойный и уверенный. – Итак, доктор До, как судебный психиатр специального отделала по особо тяжким преступлениям, а так же как практикующий клинический психиатр, поделитесь с судом, какое лечение получал господин Ким? – Господин Ким приходил ко мне на терапию трижды в неделю на протяжении десяти месяцев. Также, мною ему были выписаны лёгкие антидепрессанты, чтобы исключить возможность панических атак, которые бывали у него от наплыва эмоций во время наших сеансов. – То есть, никаких серьёзных ингибиторов, подавляющих деятельность психики, вы ему не назначали? – Нет, ни в кое случае. – Почему ни в коем случае? – Потому, что для назначения серьёзных психотропных препаратов требуется глубокое изучение, исследование и диагностирование состояния психики пациента под наблюдением коллегии психиатров. – А чем был мотивирован такой выбор терапии? – Его диагнозом. – Который?.. – Приобретённая возбудимая психопатия, эмоционально неустойчивое расстройство личности. – Можете внести в эти медицинские термины немного ясности для суда, доктор До? – Конечно, – соглашается Кёнсу, берясь разъяснять. – Эмоциональная дистрофия связана с тем, что пациент не в состоянии без чьей-либо посторонней помощи самостоятельно выражать, различать и идентифицировать эмоциональные реакции на раздражитель, в нашем случае – чувства. В то время, как здоровый человек интуитивно понимает, какому чувству и моменту соответствует та или иная эмоция, пациент с эмоциональной дистрофией такого навыка не имеет. Джунмён устало моргает, сгорбившись в кресле, и подпирает щёку рукой. Голова откровенно начинает гудеть. И прежде, чем он снова начинает концентрироваться и вслушиваться в детали и особенности собственной психики, судья Им вдруг объявляет, что на сегодня, пожалуй хватит, и Джунмён понимает, что это он, наверное, впервые будут согласен с ним.