Protégé moi

В голове от уха к уху грохочет ударный оркестр – пронзительный звон тарелок отдаётся вибрацией от уха к уху, а барабаны монотонной дробью отдают в виски. Джунмён устало моргает, понимая, что это слушанье, судя по всему, дастся ему не так просто, как предыдущее. Хотя о каком «просто» здесь вообще может идти речь? Адвокат что-то говорит об их стратегии, но Джунмёну настолько тяжело сконцентрироваться на его словах, что в какой-то момент он перестаёт делать вид, что слушает и выдыхает вымучено, опуская голову. И поднимает её только тогда, когда чья-то чужая рука касается его плеча, а другая вдруг протягивает синюю капсулы на раскрытой ладони. Бросая взгляд на обладателя спасительных рук, Джунмён узнаёт Кёнсу и коротко благодарно кивает, потянувшись за стаканом воды перед ним на столе в Переговорном перед слушаньем. Кёнсу наблюдает, как он глотает капсулу, и следом тянется к своему телефону, чтобы проверить входящее сообщение.       – Джонин пишет, что «Сказочник» официально признан виновным, – информирует Кёнсу. – Судья Им вчера вечером вынес приговор. Сегодня этот факт уже будет учтён на твоём слушанье.       – Поэтому Джонин не приехал вчера, – констатирует Джунмён, понимая, почему муж привычно не приехал вечером накануне слушанья. – Он был на слушанье, да?       – Конечно, – Кёнсу кивает. – Джунмён-а, – зовёт следом по имени, становясь серьёзным, – я хочу попросить кое о чём, – выдыхает он и Джунмён вздыхает, реагируя на его серьёзность, следом неохотно кивает, – то, что мы добились для тебя суда присяжных – это очень важно и, на самом деле, значительный прогресс, – выдыхает он, понимающе переглядываясь с Минсоком, – поэтому в этот раз ты должен быть особенно осторожен со своими выражениями, метафорами и ассоциациями.       – Всё верно, – подтверждает, кивая, Минсок. – Прокурор Сон будет давить ещё больше и стараться всеми способами утопить вас, потому, что теперь ваша судьба зависит не от решения одного человека, одного судьи на сто процентов, а также от суда присяжных, и обычно это подсудимым на руку. Прокурор Сон будет цепляться к каждому вашему слову, выводу или демонстрируемому вами чувству, эмоции.       – Коллегия психиатров тоже будет на слушанье, – добавляет Кёнсу. – Поэтому, я напоминаю! – смотрит он совсем строго: – Не смей юлить или лицемерить, Мён, это важно! Джунмён кивает, не в силах пока произнести и слова в ожидании, когда пройдёт или хотя бы уменьшится головная боль.       – Детектив Ким приедет непосредственно на слушанье, – информирует адвокат, и Джунмён вздыхает, прикрывая глаза совсем разочаровано. – У него есть ещё дела перед этим.       – Он действует в твоих интересах, – напоминает ему Кёнсу. – Как голова? Джунмён отрицательно качает ею, отвечая таким образом, что всё ещё болит. И когда время слушанья приближается максимально, только тогда ударный оркестр ощущается уже чуть менее травматично, чем до этого, но вовсе не проходит, тупой ноющей болью отдаваясь в виски и мешая думать. И когда рядовые приходят, чтобы сопроводить его в зал судебных заседаний, Джунмён, наконец, видит его. Джонин ждёт в конце коридора, уже совсем привычно в тёмно-синем костюме-тройке, запустив руки в карманы и глядя себе куда-то под ноги. А когда слышит его шаги, вскидывает взгляд, фокусируя его, и Джунмён видит, как темнеют его и без того тёмные глаза. Джонин двигает следом, когда он проходит мимо и за мгновенье до входа в зал, замирая у дверей, Джунмён чувствует, как муж прячет его пальцы в своих на короткий миг. Джунмён занимает своё привычное место в зале, где стоит лёгкий гул, и секретарь судебного заседания так же привычно сообщает о начале слушанья с приходом судьи Им.       – Ваша честь, – голос прокурора Сон вторит болезненной пульсации крови в висках и Джунмён чуть кривится, прикрывая глаза. – С вашего позволения хочу продолжить сегодня тему психиатрического диагноза подсудимого, – просит прокурор, получая в ответ согласный кивок. – Вызываю на допрос подсудимого. Джунмён вздыхает и медлит всего с мгновенье прежде, чем встать и двинуть за трибуну.       – Господин Ким, ваша защита утверждает, что совершённые вами в сумме двадцать четыре убийства на протяжении девяти лет были результатом неправильной работы вашей психики с точки зрения клинической психиатрии, основываясь только на результатах анализа на ген психопата, верно?       – Верно.       – А он, как известно суду, является отрицательным, верно?       – Верно.       – Может ли это говорить о том, что поставленный вам доктором До диагноз не является ключевым фактором в определении вашего поведения? Иными словами, может ли это говорить о том, что совершённые вами убийства не были совершены под действием вашего диагноза, а были вашим осознанным выбором?       – Протестую, ваша честь! – вскидывает руку Минсок, обращаясь к судье. – Оценочные суждения. Прокурор Сон давит на подсудимого. Он не может сам оценивать своего психиатрического состояния.       – Поддерживаю, – судья Им кивает. – Прокурор Сон, прошу вас воздержаться он таких высказываний, не полагаясь на факты.       – Прошу прощения, ваша честь, – прокурор Сон в уважительном жесте кланяется судье. – Я хотел бы привлечь к допросу главу коллегии психиатров – профессора Кан. Джунмён остаётся сидеть на своём месте, глазами следя за высоким седым альфой, который двигает на противоположную от него трибуну, и устремляет следом взгляд на Кёнсу, который кивает ему. Джунмён знает этого человека, но недостаточно для того, чтобы доверять ему.       – Профессор Кан, как вы можете охарактеризовать диагноз подсудимого, что ему его поставил доктор До?       – По мнению коллегии, доктор До верно определил основополагающий симптом психопатии, но неверно определил сам тип расстройства в силу отсутствия достаточных исследований и тестов! – отзывается профессор.       – Предоставьте нам, пожалуйста, клиническую характеристику диагноза, который определила коллегия психиатров на основе запрошенных судом исследований и тестов, что были совершены вами.       – По мнению доктора До, у подсудимого эмоционально неустойчивое расстройство личности, и с точки зрения клинической психиатрии, – это расстройство личности возбудимого, а не врождённого типа. Характеризуется эмоциональной неуравновешенностью, импульсивностью, низким самоконтролем. И в случае подсудимого, – это, скорее, патология, а не болезнь.       – Если у подсудимого нет гена психопата, чем вызвана его психопатия? Какой диагноз, по мнению коллегии психиатров, является верным?       – Коллегия психиатров пришла к выводу, что подсудимый действительно имеет приобретённую возбудимую психопатию, а именно диссоциальное расстройство личности. А эмоциональная дистрофия, о которой говорил доктор До – не следствие эмоционально неустойчивого расстройства личности, а ключевой симптом диссоциального расстройства. На данный диагноз указывает множество других симптомов, что прослеживаются у подсудимого, среди которых антисоциальность, импульсивность, ограниченная способность формировать привязанности, равнодушие к чувствам других, неспособность испытывать чувство вины и извлекать пользу из жизненного опыта. Ключевым симптомом, как я отметил ранее, является эмоциональная дистрофия – у подсудимого прослеживается узкий эмоциональный диапазон, он не даёт стабильных эмоциональных реакций на раздражитель.       – Можно ли на основе ваших слов сделать вывод, что доктор До в большей мере неверно поставил подсудимому диагноз?       – В большей мере, – соглашается профессор. – Это так.       – У обвинения больше нет вопросов к этому свидетелю, ваша честь! – прокурор Сон кивает и садится за свой стол, берясь что-то искать в своих записях. Джунмён наблюдает, как судорожно он что-то выискивает, и понимает, что он точно ухватится за этот неверный диагноз Кёнсу.       – Защита, у вас есть вопросы к свидетелю? – уточняет судья Им и Минсок согласно кивает, поднимаясь на ноги.       – Профессор Кан, насколько известно суду, подсудимый на терапии с доктором До проходил терапию в виде эмоциональной идентификации. Верно ли я понимаю, что данная терапия выглядит следующим образом: доктор детально объясняет пациенту значение каждой эмоции, создаёт симуляции для наглядного объяснения уместности использования тех или иных эмоций. Верно?       – Абсолютно верно.       – Скажите, профессор Кан, и такая терапия способна полностью избавить пациента от симптомов эмоциональной дистрофии? Вылечить?       – Нет. Эмоциональная идентификация лишь показывает грани эмоций, а не учит их распознавать на практике.       – Профессор, вы можете объяснить для суда озвученный вами пункт касательно отсутствия стабильных эмоциональных реакций на раздражитель? – переспрашивает Минсок.       – У здоровых людей наблюдается широкий эмоциональный диапазон, проще говоря, большой выбор реакций на внешние раздражающие факторы. Например, испытывая чувство вины, здоровый человек может прокрастинировать, испытывать тоску, печаль, тяжесть, подавленность. Психопат в данном случае будет испытывать либо ничего, либо что-то настолько несущественное и далёкое, неярко выраженное, что в силу эмоциональной дистрофии не сможет даже как-то адекватно идентифицировать и оценить это. И если здоровый человек на одно и тоже чувство будет испытывать несколько стабильных эмоций, на чувство вины – грусть и подавленность, у психопата ощущения, хотя и далёкие могут быть каждый раз абсолютно разные, один раз он будет непонятно раздражённым для себя самого, другой же раз – непреодолимо довольный, в то время, как человеку здоровому абсолютно каждый раз чувство вины будет приносить ощутимый стабильный дискомфорт и букет неприятных эмоций.       – Благодарю, профессор Кан. Ваша честь, у защиты больше нет вопросов к свидетелю. Минсок садится, посылая Джунмёну ободряющую улыбку.       – Ваша честь, у меня есть вопросы к свидетелю, позволите? – прокурор Сон снова поднимает руку и Джунмён хмурится – оркестр в висках снова возобновляется с новой силой.       – Позволяю.       – Профессор Кан, в характеристиках диагноза подсудимого вы назвали такой симптом как ограниченная способность формировать привязанности, это верно?       – Верно.       – Значит ли это, что подсудимый не может строить адекватных взаимоотношений с окружающими? С тем же альфой, например? С детьми?       – Прокурор Сон, я должен вас исправить, – отзывается профессор Кан. – Мы говорим не об неумении вовсе, а об ограниченной способности.       – Вы не могли бы разъяснить для суда эту разницу, профессор?       – Психопаты не умеют привязываться к людям так, как это делают люди здоровые – основываясь на чувстве любви в классическом её понимании, или преданности, уважения или дружбы. Они привязываются по другим причинам, по своим причинам. Из чувства комфорта, из чувства неумения быть без человека, из чувства зависимости от него по каким-то причинам. По сути это те же наши простые земные чувства, на которых строятся привязанности, но перекрученные, извращённые. Их привязанность другая, она больная. Она больше похожа на зависимость, потому, что адекватно психопаты не могу объяснить себе этой привязанности. Она одновременно нравится им и вместе с тем, жутко сбивает с толку, выбивает из колеи. И круг людей, к которым искренне привязываются психопаты, очень узкий, он обычно насчитывает от одного до максимум трёх-четырёх человек, в то время, как здоровый человек может быть искренне привязан к десяти человекам и более разными способами – дружбой, уважением, любовью, родительской признательностью, благодарностью, чувством долга и так далее.       – Благодарю вас, профессор Кан. Вопросов к свидетелю больше нет, ваша честь. Прокурор Сон плюхается в своё кресло и Джунмён наблюдает, как Кёнсу довольно переглядывается с Минсоком, понимая, что вопросы прокурора сыграли явно в противоположную сторону.       – Защита, есть вопросы? – уточняет судья Им.       – К свидетелю более нет, ваша честь.       – Хорошо, продолжим допрос подозреваемого. Прокурор Сон?       – Господин Ким, вы можете объяснить суду вашу мотивацию, что руководила вами при совершении убийств? – интересуется прокурор, вновь поднимаясь со своего места и устремляя взгляд на Джунмёна.       – Чувство справедливости, – выдыхает Джунмён, пожимая плечами.       – То есть, вы считали, что наказания по средствам судебной системы было недостаточно?       – Да.       – Почему?       – Потому, что в этой стране нет смертной казни.       – Почему вы считали, что вам позволено лишать жизни других людей?        – Я не считаю… – Джунмён запинается, исправляясь. – Не считал, что мне позволено. Я просто делал.       – Основываясь на собственном чувстве справедливости?       – Да.       – И не испытывали по этому поводу совершенно никакого стыда или чувства вины?       – Нет.       – По словам доктора До, он не имел права и не назначал вам сильных психотропных ингибиторов для лечения вашей психопатии. В то же время, по словам профессора Кан, терапия эмоциональной идентификации не является панацеей в случае с вашим диагнозом. Означает ли это, что сейчас, как и тогда, когда вами были совершены двадцать четыре убийства, вы так же способны на подобные действия?       – Протестую, ваша честь, это провокация. Подсудимый не может адекватно оценивать себя со стороны! – Минсок схватывается со своего кресла.       – Протест отклонён, адвокат Ким. Прокурор Сон делает выводы, основываясь на вполне логической цепочке, – судья отрицательно качает головой. – Продолжайте, обвинитель.       – Подсудимый, я настаиваю на своём вопросе.       – Нет! – Джунмён старается не смотреть волком, но получается плохо.       – А что изменилось с тех пор, господин Ким?       – Я сам! – Джунмён хмурится, сплетая пальцы в замок.       – Каким образом, я могу спросить? Что, по-вашему, послужило катализатором к этим изменениям?       – Может мои эмоциональные реакции не такие яркие и разнообразные, как у нормальных людей, но по крайней мере в теории я понимаю, чем одна эмоция отличается от другой. И понимаю, что есть хорошо, а что есть плохо, – Джунмён вдруг чувствует, как поднимается в грудь, наверх с кончиков пальцев ног клокочущая ярость и сжимает пальцы сильнее в попытке унять её. – К тому же, я стал папой. И сейчас могу с уверенностью сказать, что не хотел бы, чтобы с моим сыном случилось…нечто подобное.       – Вы стали папой во второй раз, верно? – уточняет прокурор и Джунмён вздыхает. Неужели он собирается придраться и к этому тоже?       – Да.       – Но биологически – впервые?       – Да.       – Почему вам не хотелось бы, что с вашим сыном или сыновьями случилось подобное? Потому, что вы осознаёте, что поступали неправильно? Вопрос совершенно провокативный и Джунмён прекрасно понимает, что как бы он на него не ответил, прокурор использует это против него. Скажи он, что да, осознаёт, и тот спросит дальше, почему же тогда он не остановился вовремя, зная, что, творит. А ответь он нет…       – Нет, я не считаю, что поступал неправильно. Джонин шумно втягивает носом воздух, но за гулом в зале этого не слышно, и прикрывает глаза, сжимая челюсти совсем сильно, так, что белеют скулы, едва он договаривает последнее слово. Джунмён наблюдает за ним с трибуны, сидя напротив, потому, что его реакция слишком красноречивая. И, если бы сейчас была возможность, он бы наверняка встряхнул бы его хорошенько. И когда муж снова распахивает тёмные глаза, глядя хмуро, Джунмён не думает, что дальше сказать прокурору, только смотрит, как темнеет его взгляд от недовольства. Наблюдает и понимает, что, глядя на мужа, ударный оркестр в голове уходит по важности на второй план.       – То есть, вы абсолютно не каетесь в том, что совершили? – уточняет прокурор Сон.       – Я не делал этого тогда, когда совершал эти убийства, но не сделал бы подобного сейчас.       – Почему суд должен верить вам на слово? – уточняет прокурор. – Если бы каждый убийца говорил «я так больше не буду» и его после отпускали на свободу, система правосудия в этой стране потерпела бы уже свой самый большой крах.       – Я никогда не покушался на жизнь обычных людей. Тех, кто никогда так же не покушался на чужие жизни. Я убивал только тех, кто так же забирал чьи-то жизни.       – То есть, вы их наказывали?       – Да.       – Но чем вы тогда отличаетесь от них?       – Тем, что они убивали невиновных, а я – виноватых.       – Господин Ким, насколько я знаю, специальным отделом полиции по особо тяжким преступлениям было доказано вину девятнадцати из двадцати четырёх ваших жертв. Если основываться на ваших словах, вы убили девятнадцать человек заслужено, а пятерых – получается, нет?       – Они все были виновны. Все двадцать четыре.       – Я напомню, что суд может опираться только на неопровержимые доказательства и факты, а не только на ваши слова, господин Ким! – напоминает прокурор Сон. – Предположим, что на вашем счету пятеро людей, чья вина не доказана. Пятеро невинных жертв, чьи жизни вы отобрали. Ведь такая вероятность может быть, правда? Вы не являетесь профессиональным детективом, чтобы быстрее полиции находить каждого виновного, а потому не можете утверждать и о тех девятнадцати. Но давайте предположим, что опять-таки, на вашем счету пять невинных жертв. Они так же чьи-то дети, как ваши сыновья – ваши дети. Как вам кажется, что они чувствовали, их родные и близкие, их родители?       – А что…       – Господин Ким, я напоминаю, вина пяти жертв из двадцати четырёх не доказана! – напоминает прокурор.       – Значит, я виноват в смерти этих пятерых! – уверенно кивает Джунмён. Муж уже просто не смотрит на него, только склонил голову на руку и накрыл глаза ладонью. Джунмён видит, как напряжённо у него поджаты губы.       – У меня пока больше нет вопрос к подсудимому, ваша честь! – подаёт голос прокурор, садясь в своё кресло. Судья Им кивает, переводя взгляд на Минсока.       – Ваша честь, я бы хотел вызвать свидетеля на допрос, – просит он, получая позволяющий кивок в ответ. – Защита вызывает господина Ю. Справа во втором ряду поднимается на ноги, чтобы пройти к трибуне, омега лет сорока пяти, и прежде, чем начать, привычно даёт клятву говорить только правду и ничего кроме правды.       – Назовитесь, пожалуйста! – просит Минсок.       – Меня зовут Ю Хёнсу.       – Откуда вы, господин Ю?       – Из Ульсана. Джунмён слыша это, хмурится, устремляя на омегу взгляд и тот, словно чувствуя это, тоже посылает ему взгляд, но совсем не злой.       – Вы знакомы с подсудимым? – уточняет Минсок и омега отрицательно качает головой.       – Но знаете его косвенно, верно?       – Верно.       – Расскажите суду, пожалуйста, откуда?       – Это он наказал маньяка, который убил моего сына.       – Расскажите суду, пожалуйста, детальнее, о чём вы говорите.       – Мой восемнадцатилетний сын Ю Джисон пять лет назад был найден задушенным в Большом Ульсанском парке. Он стал четвертой жертвой человека, которого окрестили «Ульсанским душителем». В зале поднимается гам и Джунмён вновь устремляет взгляд на омегу.       – Я напомню суду, что маньяк по прозвищу «Ульсанский душитель» – является пятой жертвой моего подопечного, – напоминает Минсок, вновь устремляя взгляд на омегу, допрос которого ведёт. – Господин Ю, какие отношения у вас были с сыном? Расскажите нам, каким он был?       – Мы с Джисоном были лучшими друзьями, – омега печально улыбается, вспоминая. – Мы с его отцом – истинная пара, познакомились в средней школе и с тех пор не разлучались. Джисон был желанным ребёнком, мы души в нём не чаяли. Он всегда был открытым и смышлёным альфой. У него было много друзей, он обожал учиться, обожал плаванье, изучал языки. У нас были очень доверительные отношения, мы много времени проводил вместе. Отец привил ему любовь к плаванью. Мы никогда не заставляли его учиться, ему нравилось самому. Он мечтал поступить в Сеульский национальный, отучиться на дипломата. Готовился к вступительным экзаменам, хотел так же вступить в университетскую команду по плаванью. На летних каникулах мы с отцом подарили ему тур в Европу, он вернулся воодушевлённым и счастливым, нашёл новых друзей, попрактиковал языки. Он был нашим самым большим счастьем.       – Вы помните тот день, когда он пропал?       – Очень хорошо, – омега кивает. – Я отправил его на плаванье, а сам уехал в магазин. В Большом Ульсанском парке находится крытый бассейн, куда он ходил на плаванье. Парк находится в паре остановок от нашего дома и в хорошую погоду Джисон всегда ходил на плаванье пешком, с музыкой в наушниках. Это было начало сентября, погода ещё была чудесная и солнечная. В конце недели мы всегда закупались на неделю вперёд, поэтому я уехал в большой супермаркет на другом конце города, а когда приехал, по времени Джисон уже должен был быть дома. Я позвонил ему, но он не ответил. Телефон был включен, словно он просто не слышал, или был занят. Спустя час я позвонил ещё раз и телефон уже был выключен. Ещё спустя час с работы приехал муж и мы начали бить тревогу. Съездили в бассейн, начали расспрашивать друзей и обратились в полицию. На следующее утро… – омега вдруг сбивается в словах, – на следующее утро полиция нашла его в парке сидящим на лавочке. Рядом был его рюкзак и телефон в руке, так, словно он просто присел отдохнуть после тренировки. Так, словно…маньяк застал его на лавке да…напал из-за спины, подло и жестоко. Омега всхлипывает, в судебном зале стоит полная тишина. Минсок молча подходит к свидетелю, протягивая ему бумажный платочек, и тот кивком благодарит, принимая тот. Джунмён, нахмурившись, прижимает пальцы к губам, совсем сосредоточенный. Он помнит этот день. Помнит. Об этом мальчике, Джисоне, он писал в своей колонке для «Чосон ильбо» на следующей день после, как его нашли, предварительно привычно добыв всю необходимую информацию в общей базе данных из рабочего ноутбука мужа. После этого случая он начал основательно копать под «Ульсанского душителя» с целью его найти.       – Господин Ю, сочувствую вашей утрате, – роняет Минсок и омега вновь благодарно кивает. – Можете, если вам не сложно, рассказать суду, что вы чувствовали, когда полиция заявила, что ваш сын стал жертвой именно «Ульсанского душителя»?       – Я не мог поверить, что это произошло с моим мальчиком, – выдыхает омега. – Меня в плену держала такая ярость, что я несколько дней не мог ни с кем разговаривать. Мне казалось, что если бы этот маньяк сейчас попался мне, я бы задушил его собственными руками. За моего мальчика и за мужа.       – За мужа, господин Ю? – уточняет Минсок.       – Мой муж, отец Джисона после его смерти начал очень сильно пить, чем погубил своё здоровье. Это сделало его инвалидом на всю оставшуюся жизнь.       – Помните тот день, когда узнали, что «Ульсанский душитель» был убит «Карателем»?       – Прекрасно помню, – омега кивает. – Муж прислал мне статью из Интернета об этом и я не мог поверить своим глазам. Несколько минут, как дурак, пялился в телефон, пока до меня не дошло.       – Что вы почувствовали в тот момент? – уточняет Минсок. – Облегчение, радость?       – Протестую, ваша честь. Защита навязывает свидетелю свою точку зрения! – вмешивается прокурор Сон.       – Протест принят, – судья Им кивает. – Адвокат Ким, позвольте свидетелю самому сформулировать свою мысль.       – Прошу прощения, ваша честь, – Минсок в уважительном жесте склоняет голову. – Что вы почувствовали, господин Ю?       – Я почувствовал облегчение и радость, – кивает омега, повторяя слова адвоката, и прокурор хмыкает. – Это само собой. Но, в первую очередь я… – омега чуть сбивается в словах, прикрывая губы ладонями. – Я знаю, что…не должен был, но… чувство благодарности захлестнуло меня. Справедливость была восстановлена. Этот маньяк отобрал жизни у семи детей, разве он не получил по заслугам? У моего мальчика были мечты, а он отобрал их, и когда я прочёл, что маньяк тоже стал жертвой, я почувствовал признательность к тому, кто это сделал, даже его не зная… Джунмён, чувствуя на себе чужой взгляд, переводит глаза на омегу за трибуной справа от себя, и тот, улыбаясь едва одними глазами, так же одними глазами ему кивает. Отвечая на его взгляд, Джунмён делает так же в ответ.       – Благодарю вас, господин Ю. Ваша честь, у защиты больше нет вопросов к свидетелю.       – Обвинитель?       – Да, ваша честь, у меня есть вопросы! – прокурор Сон поднимается на ноги. – Господин Ю, правильно ли я понял с ваших слов, что и когда вы узнали о смерти того, кто отобрал жизнь вашего ребёнка, вы испытали радость, облегчение и благодарность?       – Это испытал бы любой родитель, убийца ребёнка которого получил по заслугам! – отзывается омега.       – Господин Ю, прошу, дайте чёткий ответ на мой вопрос.       – Да, всё верно, это то, что я почувствовал.       – Спасибо, ваша честь, к свидетелю больше нет вопросов, – подаёт вновь голос прокурор Сон. – Подсудимый, а вы помните, что испытали, когда вашей жертвой стал «Ульсанский душитель»?       – Покой, – просто отзывается Джунмён. – Я испытывал его каждый раз после любого убийства – покой       – Офицеру Пак, которого спасли от похитителей, вы сказали, что убийства – ваш способ расслабления, а сейчас вы утверждаете, что после каждого убийства чувствовали покой. Скажите, буду ли я прав, если скажу, что убийства успокаивали вас, были, по сути, вашим способом бороться со стрессом?       – Не будете! – Джунмён фыркает. – Не перекручивайте моих слов, прокурор Сон! Вам это не к лицу! Среди поднимающегося в зале гама Джунмён отчётливо слышит, как муж недовольно шипит его имя сквозь зубы.       – Подсудимый, это неуважение к суду! – повышает голос судья Им. – Я вас предупреждаю: если вы ещё раз себе такое позволите – я тут же закончу это слушанье.       – Прошу прощения, ваша честь, – Джунмён вздыхает, сильнее сжимая пальцы, чтобы унять нрав. – Позвольте мне объяснить, что я имел в виду. Судья медлит с мгновенье, но следом кивает:       – Позволяю.       – После каждого убийства, включая «Ульсанского душителя», или похитителей офицера Пак я испытывал покой. Покой и спокойствие от того, что очередной… – Джунмён глотает слово, замолкая, и бросает взгляд на судью, который также посылает ему строгий предупреждающий взгляд, – …маньяк больше не будет лишать жизни невинных людей. Я испытывал покой от того, что мир стал немного справедливее.       – Можем ли мы расценивать это, как эмпатию, сострадание в адрес жертв тех, кого вы наказывали, господин Ким? – уточняет прокурор Сон. Джунмён отрицательно качает головой:       – Умея испытывать сострадание, как таковое, я бы вряд ли когда-либо хоть на кого-то был бы способен поднять руку.       – Профессор Кан, что бы вы сказали на это? – интересуется прокурор Сон, поворачиваясь к свидетелю в зале, и тот поднимается со своего места.       – Человеком с диагнозом психопатии не способен на эмпатию, сострадание, поскольку это одна из довольно глубоких эмоций, а как мы уже выяснили, эмоциональная дистрофия психопата её испытывать не позволяет.       – А как тогда можно назвать тот испытуемый покой, о каком говорит нам подсудимый? Разве это не сострадание? – уточняет прокурор. – А как тогда можно классифицировать то, что испытывал подсудимый после стычки с детективом Ким, после, как вызвал для него «Скорую»? Так ли глубока и так ли реальная в принципе эмоциональная дистрофия подсудимого, о которой мы говорим?       – Протестую, ваша честь! – Минсок поднимается на ноги. – Диагноз подсудимому был поставлен наивысшими умами психиатрии этой страны в результаты необходимых независимых и непредвзятых тестов и исследований! – парирует адвокат. – К тому же, касательно детектива Ким, мой подсудимый ответил ещё на прошлом слушанье.       – У вас есть чем аргументировать ваши предположения, прокурор Сон? – обращается к нему судья Им.       – Позвольте напомнить, судья Им, на прошлом слушанье подсудимый аргументировал причину вызова «Скорой» – я цитирую: «потому, что это муж!», – напоминает он. – У здоровых людей, состоящих в браке со своей истинной парой, муж – не пустое слово и не последний человек, а, будем честными – первый. Тогда почему я не могу предполагать о том, что подсудимый всё-таки не так эмоционально дистрофичен, если с его слов можно сделать именно такой вывод? Он вызвал «Скорую» детективу Ким, мужу, потому, что беспокоился о нём и его здоровье! Всё верно, подсудимый?       – Не совсем так… – Джунмён уклончиво пожимает плечами.       – Аргументируйте свой ответ, подсудимый! – просит судья Им.       – Я девять лет, из них семь лет в браке прожил под одной крышей, бок о бок с человеком, который все эти почти девять лет меня, как «Карателя» искал и пытался поймать. С другой же стороны, будучи девять лет вместе, я играл свою роль и носил маску нормального человека, у которого была семья, дом, работа и его окружение. И вызывая «Скорую» для детектива Ким, я спасал своё алиби. Потому, что последние девять лет моим алиби был он. И пока говорит, Джунмён неотрывно глядит в зал на мужа, который смотрит точно на него, серьёзный и сосредоточенный, но хмурится всё больше с каждым пророненным им словом. Головная боль возобновляется с новой силой. Джунмён трёт виски, устало прикрывая глаза, и выдыхает с облегчением, когда его адвокат просит у суда перерыва и судья Им объявляет его на полчаса. Привычно под конвоем его сопровождают в отдельную комнату ожидания, где Минсок с Кёнсу обсуждают попытки прокурора Сон выудить выгоду в свою пользу из верного диагноза, поставленного коллегией психиатров, пока Джунмён, не дыша, сидит в большом кресле, спиной к двери, и прислушивается. Ждёт. И дожидается, слыша его шаги. Дверь негромко хлопает и Джунмён спешит обернуться, в то время как муж наоборот не смотрит на него. Перекидывается парой слов с его адвокатом и психиатром, и всё это время Джунмён послушно ждёт, наблюдая за ним из своего кресла. А когда муж, наконец, поднимает на него глаза, Джунмён рискует подняться навстречу и подойти к нему.       – Как голова? – сухо интересуется он, и Джунмён чувствует, как сбегает стая неприятных мурашек вниз по его спине.       – Таблетка не помогает, – отзывается, пытаясь поймать взгляд мужа, но Джонин не смотрит в глаза. – Джонин-а, – зовёт по имени, потянувшись к нему и вкладывая ладони в его ладони, но муж сжимать его пальцы в ответ не спешит. – Ты сказал не лгать, и я не лгал, – начинает он, кажется, издалека, но Джонин прекрасно понимает, о чём речь. – Не лгал ни единым словом, когда рассказывал о «Скорой». Всё это было так тогда. Разве я скрывал от тебя это? – уточняет он, пытаясь заглянуть мужу в глаза и, наконец, дожидаясь ответного взгляда в упор. Джонин смотрит внимательно, серьёзно, чуть настороженно, кажется, что слегка недоверчиво.       – Знаю, – Джонин хмурится, но кивает и Джунмён понимает в очередной раз, что его слова задевают мужа. – Терапия эмоциональной идентификация прошла мимо тебя и…. – слова довольно глупые, Джонин знает и сам, но он не может сложить пазла в своей голове, видя изменения в муже и пытаясь разобраться, какие из его слов или реакцией могли быть тогда настоящими, или нет. Но разве он позволял себе так сомневаться в нём с тех пор, как они помирились?       – А ты думал, десять месяцев разговоров перекроют тридцать лет психопатии? – Джунмён вздыхает. – Кёнсу – хороший учитель и талантливый психотерапевт, но то, что он учил меня тому, что каждая эмоция собой являет, ещё не означает, что я могу в полной мере их демонстрировать. Да, возможно, лучше узнавать, но явно не во время того, как испытываю сам.       – Я…       – Ты думаешь, всё это ненастоящее? – мягко перебивает его Джунмён, скользя пальцами из его ладоней по запястьям на предплечья, едва ощутимо, почти щекочуще касаясь кончиками пальцев. – Ты всё это время не верил мне? – уточняет. – Не верил тому, что видел?       – Верил, – отзывается Джонин. – Вопрос в другом – что ты чувствовал в это время?       – То, что тебе озвучивал, – Джунмён пожимает плечами. – Показывать у меня пока не очень выходит. Джунмён улыбается уголком губ и поддаётся, когда муж наклоняется к нему, чтобы прижаться на мгновенье носом к его носу.       – Касательно «Скорой»… Но договорить Джунмён снова не даёт, мягко перебивая:       – Джонин-а, тогда всё было по-другому.       – Мне всё ещё непонятны некоторые эмоциональные мотивы твоих действий, ты же знаешь.       – Профессор Кан же объяснил тебе, – Джунмён пожимает плечами, – привязанность психопатов скорее похожа на зависимость, – напоминает он. – И я от тебя завишу. И ещё, может, от нескольких человек на этой планете, – хмыкает омега с лёгкой полуулыбкой. – Тебе этого недостаточно? Джонин ничего не отвечает, только делает шаг ближе, накрывая его щёки ладонями, и смотрит в глаза совсем пристально:       – Я тебя люблю. И Джунмён ничего не отвечает словами, но в его глазах столько всего, что Джонин непроизвольно вспоминает, как сказал ему это с целью проверки и не увидел в ясно-карих глазах тогда абсолютно ничего. А сейчас, не считая всё той же лёгкой полуулыбки, в его глазах целый океан эмоций и чувств – они спешно сменяют друг друга потому, что он не умеет их контролировать, но Джонин в очередной раз убеждается: всё, что он видел на его лице, в его глазах за последние десять месяцев – было настоящим. Да, неумелым, но искренним. Выдыхая, Джонин подаётся ещё ближе и прижимается к его лбу своим, прикрывая глаза.       – И я тебя, – вторит Джунмён шёпотом его признанию. – Когда меня напичкают ингибиторами и я стану гиперэмоциональным, ты об этом ещё пожалеешь! – замечает он, глотая смешок, и Джонин цокает языком, улыбаясь. Перерыв оканчивается, по ощущениям, довольно быстро.       – Ваша честь, позволите мне начать? – подаёт голос прокурор Сон, едва судья Им снова появляется в зале и заседание продолжается, и получает положительный кивок. – Поскольку мы непосредственно подошли к теме так называемого «Сказочника», я бы хотел пригласить главу спецотдела по особо тяжким преступлениям – капитана Ли! – Джунмён внимательно следит взглядом, как Сынги поднимается со своего места и двигает на параллельную трибуну, и прежде, чем сесть туда, они коротко переглядываются. – Капитан, подскажите, как долго вы возглавляете спецотдел по особо тяжким преступлениям?       – Десять с половиной лет.       – Несомненно, за время вашей работы вы видели разные случаи. Многие из них были резонансными, не так ли?       – Всё верно.       – Вы могли бы выделить несколько особо запоминающихся дел, капитан Ли?       – Это, конечно «Сказочник».       – Почему вы привели именно этот пример? Почему, например, не дела «Карателя»?       – Дела «Карателя» абсолютно типичные, как для моей работы, – начинает Сынги. – А…       – Поясните суду и присяжным, капитан Ли, прошу вас, что значит «типичные»? – уточняет прокурор Сон и Джунмён замечает, что это он впервые обращается к присяжным.       – Как глава спецотдела по особо тяжким, я каждый раз сталкиваюсь с разной тяжести преступлениями, основанными на желании отомстить, обладать или наказать. Это три самых распространённых общих мотива, которые присутствуют в моей работе. И убийства «Карателя» подпадают под категорию «наказать». Это, если о них можно так сказать, обычные убийства, по сути, такие же, как убийства тех, кого он наказывал: убийца наблюдает или выслеживает, убивает случайно или намеренно, повторяет свои действия и способы из раз в раз, что делает его серийником, или импровизирует.       – «Сказочник» под эти критерии не попадал?       – Скорее нет, чем да, – слегка уклончиво отзывается Сынги, следом кивая одному из приставов и на экране чуть правее и позади него появляются изображения с мест преступлений: кто-то в зале охает, другие закрывают глаза или отворачиваются, третьи сохраняют спокойствие. – Он не просто убивал, а создавал инсталляцию. У него был не просто мотив, мотивация, причина, выслеживание или один и тот же способ убийства, он создавал буквально композиции. Он общался с помощью своих убийств.       – С кем же он общался, по-вашему, капитан Ли?       – С детективом Ким.       – Почему именно с ним?       – Потому, что именно его он винил в том, что тот, по мнению «Сказочника», сделал с его сыном.       – Вы сейчас о подсудимом, верно?       – Верно.       – Господин Ким, можете ли вы разъяснить для суда, что предполагаете под этим «что сделал с его сыном»? – поворачивается прокурор Сон в его сторону, устремляя на него взгляд.       – Мой папа считал, что детектив Ким испортил меня, очеловечел, сделал слишком мягким, отвернул меня от той цели, которую передо мной он ставил всю жизнь – быть таким же, как он. Быть наследником его дела.       – Но разве двадцать четыре убийства, вами совершённые, не говорят о том, что у детектива Ким совершенно не вышло вас испортить, так сказать, – очеловечить? – уточняет прокурор Сон.       – До определённой меры, – Джунмён кивает. – Папа считал, что после, как детектив Ким узнал правду обо мне и я перестал убивать, забеременел – я предал своё предназначение.       – Могу ли я предположить, господин Ким, что так называемый «Сказочник» начал убивать по личным причинам, а именно из-за конфликта внутри его семьи, верно?       – Протестую, ваша честь – Минсок схватывается на ноги со своего кресла. – Это необъективное суждение.       – Протест отклонён, адвокат Ким, – отзывается судья. – Прокурор Сон делает эти выводы не на пустых предположениях, а основываясь на словах подсудимого.       – Я настаиваю на своём вопросе, господин Ким! – повторяет прокурор Сон.       – Верно, – Джунмён вздыхает. – Ваше предположение верно.       – Насколько мне известно, на предварительном судебном слушанье после расследования вина Ким Сону, известного как «Сказочник», во всех совершённых им убийствах была подтверждена, – подытоживает прокурор Сон. – Господин Ким, насколько мне известно, это именно вы поделились со спецотделом информацией о том, кто скрывается под личной «Сказочника», это так?       – Так.       – Поделитесь с судом, как вы это обнаружили?       – Во-первых, в посланиях к своим убийствам он обращался к детективу Ким, – начинает Джунмён. – Это натолкнуло меня на мысль, что они могут быть как-то связаны. Во-вторых, книга сказок братьев Гримм, которой он руководствовался в своих убийствах, помогла мне. Он читал мне её в детстве.       – Говорит ли то, что вы сумели разгадать эту загадку быстрее полиции, о том, что вы мыслите если не так же, то похожим с ним образом?       – Протестую, ваша честь, это провокация моего клиента! – вновь включается в игру Минсок.       – Протест принят, – судья кивает. – Прокурор Сон, ваша задача – не обвинять, а предоставить факт вины, если таковой есть.       – Прошу прощения, ваша честь, – извиняется прокурор Сон. – Я перефразирую. Как вам кажется, господин Ким, схожий способ мышления вызван тем, что вы похожи на своего папу?       – Возможно… – уклончиво отвечает Джунмён, понимая, что прокурор нарочно не договаривает об общей психопатии, но всем в зале, включая присяжных, и так ясно, о чём речь.       – И в непосредственной поимке «Сказочника» есть и ваша заслуга, как утверждает в поданом отчёте специальный отдел полиции по особо тяжким преступлениям?       – Возможно…       – Сделали ли вы это для того, чтобы смягчить свой приговор?       – Прокурор Сон, пока достаточно ваших необдуманных слов! – прерывает его судья. – Ещё один подобный комментарий, и мне придётся прервать слушанье. Прокурор ничего не говорит, только опускает взгляд, в извиняющемся жесте кивая, да усаживается в своё кресло.       – У защиты есть вопросы к подсудимому или свидетелю? – уточняет судья Им и Минсок согласно кивает, вставая на ноги.       – Капитан Ли, прошу пояснить суду, как подсудимый помог в обнаружении «Сказочника» и его поимке?       – В процессе следствия подсудимый предоставил моим подчинённым всю необходимую информацию о способе мышления на тот момент подозреваемого. Касательно поимки, «Сказочник» оставил для него послание о месте встречи и подсудимый пошёл на встречу, в результате которой «Сказочник» был пойман.       – Господин Ким, вы пошли на встречу одни? – поворачивается к нему Минсок и Джунмён концентрирует на нём всё своё внимание.       – Один! – кивает он.       – Почему? – уточняет Минсок. – Тогда вы уже были уверены, что «Сказочник» – ваш папа?       – Да.       – Как?       – Он встречался на кануне с детективом Ким. Так же оставил ему послание и назначил встречу.       – Капитан Ли, уточните для суда: детектив Ким просто вернулся с этой встречи без подозреваемого?       – Он пострадал в ту ночь! – объясняет Сынги.       – Каким образом?       – Получил огнестрельное ранение.       – Господин Ким, почему, зная о том, что детектив пострадал после встречи со «Сказочником», вы всё-таки решили пойти на эту встречу?       – Я был уверен в своих силах.       – Будучи на восьмом месяце беременности? – Минсок многозначительно вскидывает брови.       – Я знал, что это наше дело. Что он злится на меня, поэтому пошёл, чтобы выяснить с ним отношения.       – Почему вы пошли одни? Почему не сказали тому же детективу, или кому-то из спецотдела?       – Потому, что я не хотел, чтобы кто-то ещё пострадал от его руки. Не хотел, чтобы кто-то невинный пострадал…из-за меня.       – Из-за вас, господин Ким? – переспрашивает Минсок. – Вы вините себя в том, что «Сказочник» убивал?       – В какой-то мере.       – Почему, позвольте спросить?       – Потому, как верно заметил прокурор Сон, это действительно касалось моей семьи.       – Каким образом вы остановили «Сказочника»?       – Он назначил встречу в заброшенном здании городского бассейна. Я столкнул нас вместе на дно бассейна.       – Он угрожал вам?       – Не мне, – Джунмён отрицательно качает головой. – Моей семье.       – И вы сделали это, будучи на восьмом месяце беременности?       – Да.       – Могу ли я предположить, что вы пожертвовали собой и тогда ещё нарождённым сыном?       – Да.       – Почему?       – Боялся за… свою семью. Хотел, чтобы всё закончилось.       – Вы испытывали страх в то мгновенье?       – Да.       – О себе?       – Нет, о сыне.       – Тогда почему сделали это?       – Не видел другого выхода, как ещё остановить его. Пока мы разговаривали, я… – Джунмён чуть хмурится, замечая, как муж напротив так же хмуро смотрит в ответ, – я пытался просчитать наиболее выгодный вариант, как должен упасть, чтобы взять удар на себя, а не на… – Джунмён снова запинается. Джонин смотрит на него неотрывно, накрыв губы ладонью, и в его глазах столько немой боли, что больно становится и ему тоже, – а не на сына.       – И как известно суду, после этого случая вы несколько недель провели в коме, верно?       – Да.       – Благодарю, господин Ким, – Минсок кивает. – Ваша честь, у меня больше пока нет вопросов.       – Обвинитель?       – Да, ваша честь, – прокурор Сон снова включается в игру. Джунмён вздыхает – гудёж в голове начинает возвращаться. – Господин Ким, позвольте уточнить, то есть вы отправились на ловы «Сказочника» после, как от его руки пострадал детектив Ким, ваш муж, верно?       – «Сказочник» оставил мне послание, – уточняет Джунмён, понимая, к чему пытается склонить его прокурор. – Я сам не предпринимал мер связаться с ним, или увидеться.       – Хотите сказать, что если бы он не связался с вами, вы бы не искали его и встречи с ним самостоятельно?       – Искать его – работа полиции.       – Но до этого, во время совершения ваших двадцати четырёх убийств искать преступников тоже была работа полиции, но вы ей отчего-то занимались, верно? Джунмён молчит с пару мгновений, следом неохотно кивает:       – Верно, – вздыхает. – Но в этот раз я не действовал как «Каратель» и просто пошёл по его приглашению.       – И взяли с собой табельный пистолет детектива Ким, верно?       – Верно, – Джунмён кивает. – Для самообороны.       – То есть вы пошли на назначенную вашим родным папой встречу с оружием, чтобы обороняться от него?       – Во-первых, я много лет не считал его папой, а он меня сыном, – разъясняет Джунмён, но прокурор Сон мягко перебивает…       – В показаниях, которые успел дать Ким Сону перед своим суицидом, он отзывался о вас очень тепло и любовно.       – Это лицемерие! – Джунмён фыркает, не скрывая возмущения, присутствующие в зале начинают шуметь, судья Им бросает на него строгий предупреждающий взгляд.       – Хотите сказать, он был не искренним? – уточняет прокурор Сон.       – Хочу сказать, что до этого он до смерти напугал и ввёл в заблуждение моего старшего сына, ранил моего мужа. Как вам кажется, прокурор Сон, о каком тёплом отношении ко мне речь, если он открыто вредил моим близким людям? – Джунмён снова фыркает.       – Подсудимый, я прошу вас не переходить на личности! – подаёт голос судья Им и Джунмён спешит опустить взгляд и сплести в замок пальцы, отсчитывая от десяти назад, чтобы успокоиться. В висках барабанит и внутри клокочет горячая ярость.       – То есть «Сказочник» пытался навредить вашей семье, так? – после паузы продолжает прокурор Сон.       – Так. – Джунмён соглашается, не поднимая головы.       – Скажите, господин Ким, а будет ли верным утверждение, что вы, воспользовавшись тем, что он сам вышел на контакт, решили отомстить ему за всё содеянное сейчас и в детстве, и поэтому попытались ликвидировать его даже ценой своей жизни и жизни нарождённого ребёнка? Джунмён молчит. Голова снова начинает значительно болеть и ему требуется несколько мгновений, чтобы прийти в себя и осознать сказанное, чтобы дать хотя бы какой-то ответ.       – Подсудимый? – зовёт судья Им, устремляя на него взгляд, поскольку сидит ближе всех и замечает, как он бледнеет. Джунмён ничего не говорит, только жмурится и кивает невпопад, но не отвечая на вопрос прокурора, а подтверждая чуть настороженный и взволнованный взгляд судьи. И тот, видя, что ему действительно нехорошо, коротким жестом руки позволяет адвокату шагнуть к нему, чтобы вручить бутылку воды и обезболивающее. Джунмён благодарит, проговаривая «спасибо» одними губами, но не издавая при этом ни звука.       – Мы продолжаем? – вновь обращаясь к нему, уточняет Судья Им и получает очередной кивок в качестве ответа. – Прокурор Сон?       – Итак, господин Ким, вы…       – Я услышал ваш вопрос, – мягко перебивает его Джунмён, наконец, поднимая голову и взгляд. – И ответ на него – нет. Это не было актом мести. Всё, чего я хотел, чтобы он исчез из нашей жизни, чтобы его не было так же, как девять лет до этого. И мне было не важно, будет он жив или нет, будет ли где-то на другом конце страны или мира, только бы оставил нас в покое и больше никогда не давал о себе знать.       – Что вы почувствовали, когда узнали, что он покончил с собой? Какой была ваша первая мысль?       – Подумал, что отец теперь сможет спать спокойно, – отзывается Джунмён. – И почувствовал облегчение.       – Благодарю за ответ, господин Ким. Ваша честь, у обвинения больше нет вопросов.       – Защита?       – У защиты тоже больше нет вопросов.       – Суд объявляет десятиминутный перерыв для того, чтобы обвинение и защита могли подготовиться к финальной речи перед присяжными перед вынесением приговора. Секретарь судебного заседания объявляет и об очередном коротком перерыве, и все поднимаются, провожая судью и снова опускаясь на свои места. Джунмён упирается локтями в стол кафедры перед ним и закрывает лицо ладонями, выдыхая. Таблетка всё никак не начнёт действовать. Он вдыхает глубоко и выдыхает несколько раз, чтобы сконцентрироваться на своём дыхании, когда чувствует прикосновение чужих пальцев к своим предплечьям и кто-то тянет его руки прочь от лица. Джунмён распахивает глаза, находя напротив мужа. Джонин гладит кончиками пальцев его раскрытые ладони и запястья, смотрит в глаза.       – Как дела? – интересуется мягко. – Устал, – отзывается Джунмён. – Просто хочу лечь, хоть бы и на пол. Джонин вздыхает, заключая, наконец, его пальцы в свои.       – Осталось совсем немного, – напоминает он. – Сейчас перерыв закончится, финальные речи и голосование присяжных. Затем ещё один короткий перерыв, решение суда и…       – …тюремная лавка, – договаривает за него Джунмён, невесело улыбаясь, и Джонин хмурится. – Ты ведь не думаешь, что меня отсюда под утирание мокрых глаз присяжных отпустят прямиком домой, правда? – уточняет он. – Ты ведь, я надеюсь, оцениваешь ситуацию адекватно?       – А ты? – в ответ интересуется Джонин.       – В отличии от тебя – да! – Джунмён кивает. Джонин снова вздыхает, ничего не говорит. Джунмён чертит что-то указательным пальцем по его ладони, и зовёт, не поднимая глаз: – Помнишь, когда ты позвал меня замуж, как я по началу отказался? Джонин хмыкает с улыбкой, кивая.       – У прилавка ювелирного салона, когда мы пришли за тем кольцом, что тебе нравилось, – кивает он. – Наверное, консультант тогда подумал, что кто-то из нас явно сумасшедший.       – А оказалось, что оба, – Джунмён глотает смешок, наконец, устремляя на него взгляд. – Ты же спросил меня тогда не прямо, – Джунмён пожимает плечами: – спросил только, буду ли я его носить.       – Но ты ведь понял, о чём я тогда спрашивал, разве нет?       – Да, – Джунмён кивает. – Но я потому и ответил нет, – в очередной раз вздыхает он. – Я… я не хотел, чтобы ты всю жизнь со мной мучился.       – То есть, ты меня пожалел?       – Пожалел.       – А потом согласился, когда я спросил прямо, выйдешь ли за меня, – подытоживает Джонин и Джунмён кивает. – Что, жалость прошла? – и тоже глотает смешок.       – Я подумал тогда, каким нужно быть больным на голову, чтобы не просто втрескаться в такого, как я, а ещё и замуж его позвать! Джонин в этот раз смеха не сдерживает, тут же накрывая свои губы ладонью. Другой рукой чуть сильнее сжимает его пальцы в своих и целует тыльную сторону ладони, возвращаясь в своё кресло вместе с тем, как в зал возвращается судья Им. Джунмён вскидывает взгляд в зал – Минсок незаметно показывает ему палец вверх, прося успокоиться и коротко кивает. Джунмён видит, как прокурор Сон поднимается со своего кресла, выходя вперёд, и замирает напротив присяжных, к которым собирается обращаться. Сердце в груди делает кульбит и перестаёт биться на несколько мгновений вовсе, когда сторона Обвинения начинает говорить.       – Уважаемый судья Им, господа присяжные, гости слушанья, мы с вами выслушали сегодня показания всех свидетелей и самого обвиняемого, который уверенно утверждает: несмотря на то, что с ним не проводилось каких-либо особых специфических терапий кроме техники эмоциональной идентификация, он может совершенно спокойно жить среди нас в обществе. Что он, совершая убийства, руководствовался чувством своей справедливости, наказывая лишь тех, кто этого, по его мнению, заслуживало. Но где же гарантия, что этого не повторится в будущем? Где гарантии и каковы они, что перст его справедливости не укажет в следующий раз на человека действительно невиновного? Подсудимый и медицинские эпикризы говорят нам о том, что у него есть форма психопатии, но так ли это на самом деле? И не служит ли это наоборот контраргументом в пользу его адекватности? В пользу того, что мы не столкнёмся в будущем с ужасными последствиями его обострённого чувства справедливости? С чувством справедливости человека, который не пожалел собственного папы и ради того, чтобы добраться до него, не пожалел ни себя, ни дитя, растущего под сердцем! Об этом стоит задуматься! – прокурор Сон разводит руками. – У меня всё, ваша честь! – прокурор садится, Джунмён упорно пытается не зыркнуть в его сторону, глядя прямо на мужа, что сидит перед ним, как успокоительное средство.       – Благодарю, прокурор Сон, – судьям Им делает пометки в документах перед ним. – Адвокат Ким, вам слово! – жестом приглашает он Минсока, и тот благодарно склоняется голову, поднимаясь.       – Уважаемый судья Им, господа присяжные, прокурор Сон прав! – выдыхает Минсок и по залу проносится волна удивления, присяжные переглядываются, судья Им слушает совсем внимательно. – Прокурор Сон прав, по моему мнению, лишь в том, что подсудимый действительно не проходил никаких специфических терапий и не подвергался лечению по тому диагнозу, который ему после длительных исследований поставила коллегия психиатров страны, – объясняет он. – Но объясните мне, почему мы даём вторые и третье шансы алкоголикам и наркоманам? Почему мы даём вторые шансы тем, кого освобождаем досрочно? У меня встречный вопрос – а где гарантия, что после лечения подсудимый возьмётся вновь за вершение свой справедливости? С чего было взято, что специфическое лечение не помогло бы ему? Почему мы судим о нём так и не даём ему шанса? Да, он совершал ужасные вещи, да, он должен понести наказание за то, что проявил неуважение к судебной системе, посчитав её меру пресечения недостаточной, но как показывают нам девятнадцать из двадцати четырёх доказанных дел, разве те, кого он наказал, были наказаны несправедливо? Разве родители, дети и любимые жертв тех, кого он наказал, не были бы благодарны? Мы видели здесь пример, что были бы! Справедливость – вещь довольно объективная и если её определение состоит только в том, как работает наша психика, тогда эту психику всего лишь нужно починить! Я считаю, что человек, не обладающий нужными качествами, чтобы быть членом нашего общества, не стал бы рисковать собой ради того, чтобы уберечь других! У меня всё, ваша честь. Благодарю за внимание! – Минсок в уважительном жесте кланяется судье Им и присяжным.       – Объявляется ещё один короткий перерыв на десять минут перед голосованием и вынесением приговора! – декламирует секретарь судебного заседания. Джунмён прячет губы за пальцами, подпирая голову и задумываясь о том, что сейчас услышал от обеих сторон: и Обвинения, и Защиты. Действительно ли он виноват в том, какой он есть? Явно нет! Действовал ли он, ориентируясь не на нормальные нормы и правила, принятые в обществе, а исключительно на своё чувство справедливости? Несомненно! Понимает ли он, что поступал неверно если не по отношению к тому, кого убивал, то по отношению к верховенству правовой системы страны, гражданином которой он является? Понимает! Так в чём же тогда суть?       – Всем встать, суд идёт! – слышится, словно, откуда-то издалека голос секретаря судебного заседания. – Главенствующий на слушанье – уважаемый судья Им. Глава суда присяжных, присяжные приняли решение?       – Приняли! – отзывается вышеупомянутый глава, седовласый бета, сидящий внизу в крайнем кресле.       – Хорошо, – кивает секретарь. – Прошу поднять руку каждого присяжного, который считает, что подсудимый является виновным! Джунмён вскидывает взгляд, но не на присяжных, а на мужа, глядя ему точно в глаза, и понимает, что Джонин так же смотрит на него в ответ. В зале повисает абсолютная тишина, секретарь не считает вслух и не озвучит дол тех пор, пока каждый не даст своего положительного или отрицательного ответа.       – Шестеро присяжных считают, что подсудимый является виновным! – объявляет секретарь и по залу проносится волна шума. Минсок довольно кивает, переглядываясь с Кёнсу. – Прошу, во избежание неточностей далее поднять руки тех присяжных, которые считают, что подсудимый является невиновным! – просит секретарь судебного заседания. Вновь виснет тишина и Джунмён выдыхает, на мгновенье, прикрывая глаза и вновь глядя на мужа совсем внимательно, пытаясь считать реакцию на происходящее со дна его зрачков. – Шестеро из двенадцати присяжных считают, что подсудимый является невиновным! – подытоживает секретарь, чем снова вызывает губ в судебном зале. Джонин совсем заметно с облегчением выдыхает. – Судья Им, решение за вами! Секретарь призывает к тишине, судья Им, чувствует Джунмён, бросает на него короткий взгляд прежде, чем поправить очки на своём носу и заглянуть в записи и документы перед ним на столе:       – Этим суд постановляет следующее: признать подсудимого Ким Джунмёна виновным в совершении пяти из двадцати четырёх убийств и в виде меры наказания назначить ему медицинское заключение на семь лет в Психиатрической лечебнице города Сеул. За оставшиеся девятнадцать убийств назначить ему наказание в виде десяти лет лишения свободы условно. На этом всё!