Ключ к свободе

Я снова жду. Долго и нетерпеливо. Жду этой встречи. Жду, как безумец. И я говорю вовсе не о Блейзе. Вы знаете о ком. Я её ненавижу. Готов втоптать в землю эту грязнокровку. Выскочка. Высокомерная, наглая, слишком правильная гриффиндорка. Гриффиндорка! Это уже звучит мерзко. Как я вообще мог так мило с ней общаться? Вы ведь тоже знаете, как это бывает: сердце диктует одно, а мозг – совершенно другое. Я жду встречи. И в то же время всеми силами стараюсь её избежать. Вечное противостояние души и разума… Пока что душа всё же лидирует. Я лежу в постели и жду. Жду скрипа двери. Жду этого испуганного горящего взгляда. Просто жду её прихода. И я не знаю, почему. В тот вечер, два дня назад, когда мы разбирали пергаменты, что-то вроде изменилось во мне. Я снял маску. Был самим собой. Впервые в её присутствии. Я даже сейчас не могу поверить, что сделал это. Совершил этот явно неправильный и ненужный поступок. Изменил её отношение ко мне. Я не терплю перемен. Всегда переживаю их очень и очень трудно. Мне наплевать, как ко мне относится тот или иной человек. Я не жажду заполучить его расположение к себе. Я же эгоист. Никого не люблю, кроме себя. И мне, знаете ли, со мной очень даже неплохо. Мне не нужна кучка лживых друзей с фальшивыми улыбками, которые лишь пытаются изобразить интерес к моей жизни, производя театральные вздохи и ахи. Поэтому я вовсе не хотел, чтобы Грейнджер перестала считать меня самовлюблённым ублюдком. Ведь я такой и есть. И все меня таким считают. Кроме, может быть, Блейза. С ним мы, действительно, настоящие друзья. Забини вообще уникальный человек. В меру горд, в меру скромен, в меру добр. Даже презрение и отвращение у него проявляется в меру. И он настоящий. Действительно, тот самый человек, проверенный годами, которому можно довериться. А Грейнджер…Я не знаю. Не знаю, как она теперь ко мне относится. Считает другом? Наверное. Однако, друг из меня никудышный. Многие подтвердят. И я не знаю, что теперь делать. Как себя вести. По-прежнему? А этот вечер забыть, как мимолётный луч света? Смогу ли. Я не должен искать встреч с ней. Я не должен искать встреч с ней. Я не должен искать встреч с ней. Перемены – зло. Поэтому пусть всё остается, как было. Я – холодный и злой. Она – нерешительная, но воинственная. Идеальное равновесие. *** Зайдя после завтрака в Больничное Крыло, Блейз сообщил, что сегодня вечером не сможет прийти. Он даже объяснил причину, но я не слушал. Я лишь думал, чем занять себя потом. Снова писать короткие никчёмные стишки? Скука. На меня навалилось безразличие. После того-самого-вечера. Мне было наплевать на происходящее вокруг меня. И ничто меня не интересовало. Существование стало вдвойне бесполезным. Мне хотелось выйти из Больничного Крыла. И искать, искать чёртов предлог, чтобы встретиться с НЕЙ. Я не понимал, что со мной происходит. Грейнджер для меня стала своеобразным резервом энергии и тепла. И без ежедневного «питания» я утрачивал всякую активность и жизнелюбие. Забини оставил мне какую-то книжку, «чтобы не было скучно». Сказал, что приключения. А я, знаете, не очень их люблю. Не могу объяснить, почему. Просто не люблю, и всё. Но Блейзу я этого не сказал. И сейчас я просто лежу на кровати, глядя в потолок. Чудесно, не правда ли? Я чувствую жуткую усталость. Усталость от бездействия, от лени. Но даже не пытаюсь что-либо с этим сделать. Я – тот самый «лежачий камень», под который «не течёт вода». И мне, как вы уже догадались, наплевать. Я осознаю, насколько слаб. И поэтому считаю, что можно оставаться таким и дальше. Мол, я осознал свою ошибку, я молодец. Глупо? До ужаса. Дверь не скрипнула, не застучали по мраморному полу каблуки. Но я всё же заметил человека, с удивительной бесшумностью идущего ко мне. - Добрый день, мистер Малфой. - Здравствуйте, профессор. Длинная и тонкая фигура Оллфорда слегка согнулась в подобии поклона. Сложив руки за спиной, профессор остановился у моей постели. Прищуренный, словно изучающий, взгляд зелёных глаз. Улыбка на тонких бледных губах. Идеально чистый и выглаженный чёрный костюм. Белая рубашка. А я лежу тут, понимаете ли, в мятой пижаме, глупо вылупившись на своего гостя. - Чем обязан такой честью? – говорю, садясь на кровати и по привычке опираясь на холодную спинку койки. Улыбка на аристократических губах стала шире. Он усмехнулся. - Мне просто захотелось проведать своего любимого ученика, - Оллфорд подвинул стул к постели и сел. Спину он держал идеально ровно, вытянувшись как струна. Я пару раз кашлянул. - О, так я ваш любимый ученик? – с наигранной гордостью говорю я. – Спасибо, польщён. Оллфорд слегка поправил край своего пиджака. И к чему такая чопорность? - Вы очень способный, мистер Малфой. Способнее остальных. Поэтому я и ценю вас выше остальных. Задумчиво отвожу взгляд. И снова заглядываю профессору в глаза. - А как же Грейнджер? Она ведь учится лучше меня. Змеиные глаза слегка сузились. - Не спорю, девушка весьма аккуратна и ответственна, - Оллфорд смотрел на меня осуждающе, словно я только что ляпнул какую-то пакость. – Но она лишь заучивает теорию, а на практике действует по образцу. Признаться, я удивлён, что вы спросили о ней. Опускаю взгляд. Так, только не теряйся, Малфой. Держись как обычно. Откидываю чёлку со лба. - Я лишь хотел убедиться, действительно ли я превосхожу лучшую ученицу школы в ЗОТИ. Оллфорд слегка улыбнулся. - Будьте уверены. У вас присутствует неординарное мышление в данной сфере. Я хмыкнул и отвёл взгляд к стене. Оллфорд как-то напряжённо молчит. Губы его слегка подрагивают, словно он хочет что-то спросить, но не может сформулировать свою реплику. После недолгого молчания он произносит: - И всё же мне почудилось на мгновение, что вы заступаетесь за мисс Грейнджер… - Ни в коем случае, - тут же отвечаю я, слегка перебив профессора. Он не должен знать о нашей с Грейнджер «дружбе». В конце концов, Оллфорд знаком с моей матерью и вполне может донести до её сведения моё общение с грязнокровкой. А это к добру не приведёт. «Ты чистокровный волшебник, Драко». «Это низко – общаться с грязнокровками, Драко». Будь злым эгоистичным ублюдком, Драко. Ну вы знаете. Я должен. Долго смотрю на профессора ледяным взглядом, чтобы у него и мысли не возникло, будто я милуюсь с гриффиндоркой. Несколько секунд зелёные глаза изучающе рассматривают моё лицо. Затем Оллфорд, часто моргая, переводит взгляд на левое запястье. - О, мне стоит поспешить, - говорит он, поднимая голову и лучезарно улыбаясь. – Как ваше самочувствие? - Благодарю за заботу, всё в порядке, - Меня одного уже тошнит от этой высокоинтеллигентной беседы? - Мы ничего не сообщали Нарциссе. Она не знает о вашей травме. Боялись шокировать, - Оллфорд слегка свёл брови вместе. – Но, если хотите, вы можете сейчас же написать письмо вашей матери. Я отправлю его с вашей совой. Кто у вас? Сипуха, если не ошибаюсь? - Спасибо, профессор Оллфорд, но не стоит, - приставучесть этого типа меня слегка удивила. В уме тут же всплыли догадки и предположения Блейза по этому поводу. Может, с профессором действительно что-то не то? – Я напишу ей, как только выпишусь из Больничного Крыла. Глаза Оллфорда странно сверкнули. Он едва заметно помрачнел. Но затем снова натянул улыбку и произнёс: - Как пожелаете, мистер Малфой, - он посмотрел на часы. – Что ж, мне пора. Выздоравливайте. Слышали бы вы, как сухо он это произнёс, словно я его чем-то сильно оскорбил. Странный человек. Не обернувшись, он твёрдыми шагами вышел за двери Больничного крыла. *** Мне как никогда нужен Блейз. Нужно посоветоваться с ним, всё обговорить. Ведь поведение Оллфорда меня действительно насторожило. Хотя это, скорее всего, просто паранойя. Может он и в правду просто пришёл меня проведать, посреди рабочего дня. Может он действительно считает меня своим лучшим учеником, хотя я уже пару недель как не получал хороших отметок. Может он действительно так сильно хотел помочь мне отправить письмо домой, что, по-моему, готов был тут же бежать в совятню, только скажи ему, какая из птиц моя. Бред. Что-то явно здесь нечисто. Что-то, что туманит мой разум и заставляет мозг усиленно работать. Я перебрал уже сотни вариантов, но все они кажутся по-детски смешными. Кажется, из ушей вот-вот повалит дым от непрерывных размышлений. Я пытался успокоиться путём написания коротких философских стишков. Долго размышлял над темой, строил фразы, считал слоги на пальцах… Всё тщетно. Мне было не по себе после визита профессора. Нутро судорожно сжималось от ощущения неизвестности, от…предчувствия? Да, наверное, от него. Мне ужасно надоело лежать в постели. Я ведь, в конце концов, уже вполне хорошо себя чувствую. Прошла уже почти неделя исправного глотания таблеток, смертно скучного постельного режима и перевязок. Отныне, хватит. Прокрутив все аргументы в голове ещё раз, сажусь на край кровати, спуская ноги на холодный мраморный пол. Пальцы приятно сжимаются, почувствовав твёрдую поверхность. Встаю, слегка покачнувшись, словно разучился ходить. Грудную клетку сильно тянет, я сразу сгибаюсь, опираясь на тумбочку одной рукой, а другой обхватывая ноющую рану. Больничное крыло, освещаемое лунным светом, тихо спит. Звенящая безмолвность, как всегда. Лишь моё хриплое дыхание нарушает её. В груди неприятно колет и болезненно зудит. Поизображав немного немощного старика, я медленно выпрямился, упрямо игнорируя то гнусное ощущение, словно тысячи лезвий разом режут мои лёгкие. Малфой, имей терпение, в конце концов. Оглядываюсь: вокруг всё те же пустые койки с такими же пустыми тумбочками рядом. Лишь на моей поблёскивают стеклянные пробирки. Под стулом у стены лежат чёрные тапочки. Унизительно. Но это единственный вариант: моей одежды здесь нет. Надеваю тапки, учтиво отмечая, что они довольно тёплые. Стоять прямо пока всё же плохо удаётся. Подхожу к окну. На тёмно-изумрудную поляну падают редкие блики света из окон. В хижине лесничего так же горит огонь. И только Запретный Лес остаётся тёмным и устрашающе неподвижным. Дёргаю створки окна – не поддаются. А так хочется вдохнуть свежий холодный воздух октябрьской ночи. А что если прогуляться по коридорам замка? В таком виде (а на мне красуется лишь светло-голубая пижама) – ни за что. Хотя можно сходить в Башню Старост за одеждой, тут как раз недалеко идти. Смотрю на часы: десять вечера. Отлично, отбой был два часа назад, значит, вероятность встретить кого-либо по дороге близка к нулю. Но, постойте-ка, кто сегодня дежурит? Сегодня… Сегодня же пятница. День дежурства старост школы. Все сомнения бесследно исчезли, и в груди тут же поселилась глупая решимость. Нет-нет, мне просто очень хочется пройтись. Я вовсе не рад той мысли, что могу встретиться с Грейнджер в каком-нибудь коридоре. Нет-нет, я не буду нарочно её искать. Нет-нет. «Не ври себе, Малфой», твердит внутренний голос. Жмурюсь и трясу головой, прогоняя его. Бесшумно выйти из больничного Крыла не составило труда. Холодный воздух каменных коридоров полоснул по лицу и обжёг изнутри искалеченное лёгкое. С каждым шагом ноги всё увереннее держали меня, и держаться спину прямо становилось всё легче. Я старался быстрее добраться до Башни. Уж настолько нелепо я чувствовал себя в этой пижаме. И вот я уже стою около портрета седовласого старичка, мирно посапывающего в своей раме. - Чистый разум, - чуть слышно шепчу я. Совершенно глупый пароль, и почему мы его не сменили? Старик лишь приоткрывает глаза и снова опускает веки. В следующую секунду портрет со скрипом отодвигается. О эта родная тёплая атмосфера гостиной. Я скучал. Действительно скучал. Огонь в камине едва горит, потрескивая большими поленьями. В том же положении стоят кресла. Стол у окна по-прежнему завален пергаментами. Я скорее поднимаюсь по винтовой лестнице и, распахнув дверь, вдыхаю запах так полюбившейся мне комнаты. Всё те же тёмно-зелёные занавески и покрывало. Серебристый махровый ковёр… Я даже снял тапки и зарылся в него пальцами ног. От такого соблазна просто невозможно удержаться. Открываю гардероб, проводя пальцами по одежде. Внезапно для себя отмечаю, что в Башне почти так же, как и в Больничном Крыле, тихо. Значит, Грейнджер одна ушла на патрулирование. Прогоняю мысли о гриффиндорке и думаю, что было бы уместнее надеть. Минуту спустя, достаю свой чёрный пиджак и чёрную рубашку. Из комода беру чёрные джинсы. Слишком официально для ночной прогулки по школе под статусом «инкогнито», думаете вы? Пожалуй, да. Но это - моя любимая одежда, и я не могу пойти против желания надеть её. Свежая, выглаженная рубашка приятно холодит кожу. Вскоре пижама бесформенной кучей остаётся лежать на моей постели. А я смотрю на себя в зеркало, в сотый раз отмечая, что мои платиновые волосы и бледная кожа отлично контрастируют с этой одеждой. Ну что, убедились в том, насколько я себя люблю? Надев чёрные ботинки, выхожу из своей комнаты и спускаюсь по лестнице. Ещё раз окидываю взглядом гостиную: света мало, но приятная обстановка не становится от этого менее тёплой. А помнится, раньше я видеть не мог эти бежевые обои… Только сейчас замечаю, что около камина лежит несколько листков пергамента, а в самом огне что-то медленно превращается в уголь. Подхожу ближе и присаживаюсь на корточки. На четырёх листах, лежащих у каминной решётки, изображён рыжеволосый улыбающийся парень, до мерзости знакомый. Везде он нарисован по-разному: в разных позах, с разной мимикой и в разных ракурсах. Это её рисунки. ЕЁ рисунки. Но что меня поразило – все они были перечёрканы тёмными чернилами и сильно помяты. Словно «кто-то» сильно психовал и злился. А в камине я разглядел останки кожаной папки, по всей видимости, тоже с рисунками. Что, чёрт возьми, здесь произошло? Сердце забилось быстрее. В груди снова неприятно заныло. Я резко встал и широкими шагами вышел из портретного проёма. Я не хотел думать, почему я ищу её. Я отгонял все мысли прочь, упрямо шагая в темноту. Перво-наперво мы с Грейнджер всегда обходили подземелья. И сейчас я отправился именно туда. Каменные стены, факелы, окна, глухой стук подошв… Да где же она? Минуя коридоры один за другим, я в надежде заглядываю за углы. Пусто. Пусто. Пусто. Где эта чёртова грязнокровка? Куда её понесло в таком настроении? Снова это мерзкое скребущее предчувствие. Ненавижу. Свернув за очередной угол, я резко остановился. Вот и она. Но лёгкое внутреннее ликование быстро сменилось странным ноющим чувством. Да, она. Это она. Это она сидит на холодном каменном полу, прислонившись к стене и опустив голову на колени. Это её пальцы зарываются в её же запутанные кудри, впиваясь ногтями в кожу головы. (Больно, наверное). Это её короткие всхлипы улавливает сейчас мой острый слух. Она плачет, сжавшись в тёплый крохотный комок. В том же дурацком оранжевом свитере. Плачет.