Ты был груб

Если бы Чимина попросили дать определение понятию "неловкость", ещё совсем недавно он бы вспомнил довольной банальный случай со школьных времён, когда, перепутав незнакомого пацана со своим другом, побежал ему навстречу с распростёртыми объятиями и лишь за метр до сближения понял, что ошибся. Или когда обратился к продавщице на кассе, случайно назвав её мамой. Или когда перебегал дорогу на последних секундах зелёного светофора, в самом конце пути поскользнулся, запнулся о бордюр и влетел моськой прямо в столб, расквасив себе нос. Сейчас-то над всеми этими неурядицами можно было бы посмеяться (сквозь стыд и слёзы, конечно), но тогда каждый новый прокол неизменно двигал собой старые на пьедестале почёта и удостаивался звания "самой большой неловкости в жизни". И вот что мы имеем сейчас. Чимину кажется, что он способен поджечь воротник рубашки своим пылающим лицом, пока рядом с ним, буквально за соседним столом сидит человек, который совсем недавно признался ему в любви. Надо отдать Намджуну должное — он ни единым словом, жестом или взглядом не старался напомнить Паку о том, что случилось в его машине. Он не игнорировал Чимина, не отыгрывался на нём, не позволял себе никаких намёков. Паку даже в какой-то момент показалось, что ему всё приснилось, но губы его ещё долго горели, храня на себе обжегший их отпечаток. Пока Чимин носил повязку, Намджун освободил его ото всей работы с бумагой, оставив лишь работу с техникой, благо, рабочая правая рука осталась цела. Хосок возился с плоттером и фальцовкой, а Чимин занимался фотками на документы и их ретушью. Сегодня как раз было немало желающих. Весёлая девушка с длинными прямыми волосами пришла фотографироваться на загранник. Пак заметил, что самые радостные и воодушевлённые лица именно у людей, получающих загранпаспорт. Но именно они и больше беспокоятся о собственной красоте на фото, бесконечно перекладывают и приглаживают волосы, втягивают щёки и напрягают плечи, задвигая их назад. У девушки над верхней губой был заметный шрамик, и Чимин уже минуты две тупил, разглядывая участок фото и размышляя, нужно ли его убирать и не будет ли это искажением черт лица, из-за которых могут быть проблемы на таможне. Он не заметил, как вместе с ним фото через плечо разглядывает начальник. Как с такой массой и габаритами ему удавалось так бесшумно перемещаться, оставалось загадкой. Чимин вздрогнул, когда над его головой раздалось негромкое: — Убирай. Прыщи, мелкие родинки и такие же мелкие шрамы — всё в одну кассу. Пак кивнул, гулко сглатывая. Ким тем временем поправил на плече сумку, снял с вешалки пальто и, махнув парням, сказал: — Я в бухгалтерию. Не шалите тут без меня. — Хорошо, мам, — съязвил со своего места Хосок, — А ты привезёшь нам чего-нибудь вкусненького? — Не привезу. Ты плохо себя вёл, — парирует Намджун уже из коридора. Хосок хихикает в кулак, хрустит занемевшими пальцами и лезет разбирать рабочую почту. Клубок из мыслей и переживаний становился только больше и туже после того поцелуя. Чонгук после последнего разговора хранил молчание, а Чимин заметил за собой, что уже гораздо реже проверяет уведомления. Реже с каждым днём, в основном он вспоминал о диалоге с донсэном в какао только перед сном. Но там всё так же светилась последняя строчка: Зайдёшь за мной? Я буду на корте, как обычно. Разглядывая её, Чимин чувствовал какое-то опустошение, будто из сердца вывалился кусочек пазла. Пару раз он порывался написать сам, но катастрофически не мог связать и двух слов. Что писать? Снова извиняться без чувства вины? Унижаться, выпрашивая внимания? А хочет ли он вообще этого внимания? И раз за разом Пак по полных пять минут таращился на выжидающе мигающий курсор, а потом стирал всю несвязную дребедень, что успел напечатать. А на работе он украдкой разглядывал Намджуна, пока тот был занят своими делами. Он вспоминал, как слаженно, ловко и плавно двигались его руки, когда он водил машину, — и также слаженно, ловко и плавно он управлялся с делами: пролистывал папку, быстро находя нужный раздел, одной рукой отбивал клавиши на большом калькуляторе, другой точно выуживал из настольного уголка именно те счета и акты, о которых говорил параллельно по телефону, зажимая трубку плечом. Чимину нравилась эта слитность и гармоничность человека, который знает, что делает, который видит всё на два шага вперёд, с которым можно идти в дальний поход и который подхватит, даже если споткнёшься тысячу раз. И та спокойная, тихая, печальная взрослость, с которой он принял отказ, сводила Чимина с ума. Пока сам Чимин чувствовал себя так, будто идёт по доске с часто вбитыми в неё гвоздями, с каждым шагом рискуя вогнать один из них глубоко в пятку, Намджун просто переступил через себя, не изменившись в лице. Что сейчас творилось в его душе, оставалось тайной за семью печатями. Маска равнодушия была прочно прибита к его лицу, так, что её можно было оторвать только с мясом. Чимин несколько ночей трудно засыпал, потому что перед сном думал лишь о том, что было бы, если бы он всё-таки не отказал тогда. Это, конечно, было бы безумно подло по отношению к Чонгуку, но... Никто не мешал Чимину просто фантазировать. Мысли ведь не преступление, да? Каким был бы Намджун, если бы Чимин просто расслабился и отдался в эти большие, но осторожные руки? "Просто фантазии" преследовали его и вне дома, где он мог остаться наедине с самим собой в тёплой постели. Сегодня на обеде с Хосоком на фудкорте он так замечтался, что едва не воткнул соломинку от стакана с пузырьковым чаем себе в нос. Глядя, как Чимин фыркает и утирается, Чон качает головой и протягивает ему салфетку. — Где ты витаешь всё время? Приземлись хотя бы на время обеда, а то случайно заколешь себя этой пластиковой вилкой. — Не бойся ложки, бойся вилки. Один удар — четыре дырки, — придурковато хихикает разомлевший Пак. — Вот именно, — Хосок укоряюще тычет в его сторону зубочисткой, прежде чем засунуть её себе в рот, — Что с тобой происходит? Уже который день ходишь как в воду опущенный. Смотреть жалко. — Да так... Дела сердечные, — машет рукой Чимин, вяло ковыряя свой салат. — В смысле любовь-морковь или в смысле визита к кардиологу? — уточняет Чон, раскусывая желейные шарики во рту. — Первое. Хосок хмыкает. — Могу подсказать народный рецепт. Какое клише тебе больше подходит — засесть с ведёрком мороженого за слезливую мелодраму и размазывать сопли по лицу или накидаться чипсами с пивом и зарубиться в Овервотч на всю ночь? — Хочу скомбинировать. Жрать мороженое, запивать его пивом, размазывать сопли по лицу и играть в Овервотч, — пожимает плечами Чимин. — Только если у тебя шесть рук, — замечает Хосок, — Боюсь, миссия невыполнима. Но ты всегда можешь рассчитывать на мои свободные уши, если вдруг нужно выговориться. — Ты настоящий друг. Пак хлопает Чона по плечу, но его щедрым предложением решает воспользоваться в следующий раз. Остаток дня он также витает в облаках. А в автобусе по пути домой он, стиснутый толпой, всю дорогу вынужденно смотрит на милующуюся парочку, которая, не стесняясь осуждающих взглядов, трётся носами, тыкается губами и глупо хихикает, раздражая всех окружающих. И против воли Чимина фантазии обуревают его с новой силой, стягиваясь удавкой на шее. Таращась сквозь парочку стеклянными глазами, он перед своим мысленным взором буквально видит (почему-то со стороны), как Ким Намджун берёт его прямо на пассажирском сидении своей машины. Как он углубляет тот свой осторожный поцелуй, засовывает язык Чимину глубоко в рот, берёт за шею своими большими тёплыми ладонями, запускает пальцы в волосы... Пак мог бы сесть на него прямо там, за рулём. Он растянул бы себя для этого сам. Серьёзно, он бы сел на него. Намджун бы потушил в салоне свет, а звуконепроницаемые стёкла не выпустили бы наружу ни единого стона, которыми бы непременно зашёлся Чимин... Интересно, а как стонет Намджун? Едва ворвавшись в квартиру, Чимин приваливается спиной к закрытой двери, сбрасывает с плеча сумку, скидывает пальто прямо на пол и расстёгивает джинсы. Облизав здоровую руку, он лезет себе в трусы. Первое же прикосновение к возбуждённой плоти посылает по всему телу табун мурашек. Пак запрокидывает голову, прикладываясь затылком о дверь, и громко выдыхает. Колени ватные, ноги дрожат, и он хватается за полку, чтобы удержаться в вертикальном положении. Он быстро и яростно ублажает себя, пока в его голове стоит построенная им же развратная картинка, а нос щекочет призрачный цитрусовый аромат. Из уретры течёт страшно, а яйца аж сводит от желания и похоти. Чимин дышит часто-часто, скулит, как нуждающаяся, давно не траханная маленькая сучка, и звонко вскрикивает на пике. Кончает Пак бурно, как не кончал уже давно, заливая всю ладонь тёплой спермой. Он обессиленно оседает на пол, раскидывая ноги, и долго приходит в себя, держа испачканную руку на отлёте. Губы сушит тяжёлое жаркое дыхание. Ему почему-то совсем не было стыдно. Более того — ему было приятно, чертовски приятно дрочить на фантазии о том, как бы его трахнул Ким Намджун. Да что, чёрт побери, с ним такое происходит? *** Чимин стоит перед раковиной в повязанном на бёдрах полотенце с сырыми после душа волосами и задумчиво рассматривает яркий розовый след на ладони. Ранка прилично затянулась, но выглядела ненадёжно, готовая раскрыться от любого неосторожного движения. Бинты благополучно отправились в мусорное ведро — Пак больше не собирался их вязать. Он даёт руке "подышать", пока сушит голову и одевается на работу, а перед выходом лепит на шрамик бактерицидный пластырь. Утром в будний день в торговом центре народу немного, и они с Хосоком успевают потрындеть о всяком. Чон рассказывает, как они с его девушкой ходили в кино, и там какого-то парня, обпившегося молочного коктейля, стошнило совсем рядом с ними. По словам Хосока, струя, которую он дал, была будто из брандспойта. Чимин поморщился и попросил друга избавить его от таких подробностей, на что Чон назвал его "нежной мимозкой" и пообещал подарить на следующий день рождения пару мужских яиц. Пак запустил в него мягким пеналом, который Хосок картинно поймал одной рукой. В целом, день шёл спокойно и размеренно. Хосок печатал и переплетал студенческие доклады, а Чимин верстал в редакторе визитки для строительной компании. Но спокойствие всколыхнулось, когда ближе к вечеру в телефон Пака упало сообщение от растворившегося было Чонгука. Kookie: Хён, привет. Надо встретиться. Поговорить. Не телефонный разговор. Пожалуйста, не игнорь. Это важно. Для Чимина это стало сюрпризом. Он-то решил, что его донсэн прибег к печально известному "гоустингу" и не чаял уже его увидеть. Но из-за этой недосказанности их отношения стали отношениями Шрёдингера: мертвы они или нет, должна была показать эта встреча. Чонгук собирался встретить его после работы. Весь остаток дня Чимин изнывал от нетерпения и странной, немного пугающей неизвестности. Что это ещё за "не телефонный разговор"? Что он успел натворить за время их разлуки? Когда Чимин вечером вышел из торгового центра, Чонгук сидел на ограде тротуара, растирая озябшие руки и натягивая рукава на пальцы. Увидев хёна, он соскочил со своего места и нерешительно, будто бы без большой охоты, приблизился к нему. — Привет, — заискивающе улыбаясь, говорит Чон. — Привет, — кивает Чимин. — Ну... Как ты там? Между ними повисает такая гулкая сосущая неловкость, что она ощущается почти физически. — Нормально, — бесцветно отвечает Чимин, пожимая плечами. Чонгук суёт руки в карманы и сутулится. — Пошли кофе выпьем. А то дубак, жопа просто, — предлагает он. Чимин даёт увести себя в маленькую кофейню неподалёку. Чонгук берёт кофе себе и ему, и они усаживаются за самый дальний столик в углу на высокие барные стулья. Чонгук долго не может начать. Он трёт нос, кряхтит и избегает смотреть хёну в глаза. Чимин ему не помогает — просто потягивает кофе и ждёт, пока Чон разродится своей мыслью. Пак смотрит на него и поражается самому себе — куда же улетучилась вся та безбрежная нежность, что он испытывал к донсэну? Прежде, глядя на него, в каком бы тот ни был состоянии, Чимин задыхался от любви и желания схватить и никогда не отпускать, прожить так всю жизнь. А теперь он не чувствует ничего. То есть вообще ничего. Ни любви, ни горя, ни злобы, ни обиды, ни печали, ни благоговения. И от этого становится тоскливо и муторно. Это было мучительное ощущение — когда ничего не хочешь и не хочешь даже хотеть. — Не знаю, как сказать... Да ещё после такого долгого молчания, — наконец, выдавливает из себя Чонгук, — Как ни поверни, выглядит пиздец некрасиво. Но меня это угнетает. Ты для меня за все эти годы стал таким близким человеком, что... Что было бы несправедливо по отношению к тебе копить это дерьмо. Надо закончить всё здесь и сейчас... В общем, я думаю, что нам надо официально расстаться. Что ж. Шоком для Чимина признание Чонгука не стало. Небеса не разверзлись. Чимин просто пожимает плечами. — Окей. Чон выглядит немного... Не то чтобы обескураженным, а, скорее... Он наверное, рассчитывал на чуть более эмоциональную реакцию. Хотя бы немножко грусти, что ли. Но Пак даже не изменился в лице. — Я рад, что тебе хватило мужества и порядочности сказать мне это лично, — видя его потухший взгляд, милостиво добавляет Чимин. Чонгук невесело усмехается. — Как кстати ты это упомянул... Насчёт порядочности. Тут... Не совсем так всё прекрасно. И это Чимина не ужаснуло. Зная темперамент Чонгука, он мало надеялся на то, что донсэн станет хранить целомудрие в течение столь долгого времени. — Я тебе... Не знаю, как это назвать... Наверное, изменил. Чимин прыснул в кофе. — Что значит "наверное"? Почему так неуверенно? — Я был пьяный, — Чонгук сводит брови к переносице и бултыхает в стакане палочкой для сахара, — Джин-хён закатил гулянку по случаю днюхи. Я набрался по самые брови. И там был парень... Я наутро даже имени его вспомнить не мог... В общем, мы целовались, и он... Блин... В общем, он мне отсосал. Чимин сжимает пальцами штанину под столом и кусает себя за щёку изнутри, давя неумолимо расползающуюся по лицу дурацкую улыбку. Вместо гнева и горечи на него вдруг накатил смех. Пылающие скулы донсэна, то, как он прятал глаза и кусал губы, и как виновато произнёс это "отсосал"... На него даже злиться не получается. Но Пак решает не травмировать психику Чонгука своим смехом и лишь сдержанно кивает. — Лучше, чем я? — спрашивает он, отпивая кофе. — Чего? — переспрашивает Чонгук. — Талант у него, говорю, к этому есть? — разъясняет Чимин, отсылая его к тому разговору на кухне. Чонгук подгружается секунд пять, а затем заливается краской ещё хлеще. — Я не помню, — бормочет он, — Я пьяный был... Всё так слилось... — Ну-ну-ну, — Чимин успокаивающе гладит его по руке, — Не переживай. Ну отсосали и отсосали, что ж теперь сделаешь. Когда дают, чего б не взять, да? Чонгук щурится в ответ. — Ты что, издеваешься надо мной? Чимин не сдерживает улыбку. — Я? Да ни в жизнь. Рад, что твоя сексуальная жизнь не стоит на месте. Но ты аккуратнее там с выпивкой. А то, глядишь, сегодня тебе отсосали, а завтра окажется, что ты отсосал кому-нибудь. Береги честь смолоду. — Ты бы хоть сделал вид, что расстроился. А то не по-людски как-то. — Секунду. Чимин на миг опускает голову, а затем выныривает лицом, на котором он мученически изломал брови и даже сумел пустить по щеке одинокую слезу. Театрально дрожа губами, он произносит: — Так пойдёт? Чон смотрит на него печально и опустошённо. — А ты, похоже, и рад от меня избавиться. Что ж. Тем лучше. Чонгук слазит со стула. Проходя мимо хёна, он быстро наклоняется к нему, легко целует в щёку и шепчет на ухо: — Береги себя, Чимин-хён. Пак на секунду сжимает его холодную руку. — И ты, Гук-и-зайка. Его любовник — теперь уже окончательно бывший — уходит, а Пак ещё долго сидит у витрины и рассматривает снующих туда-сюда прохожих, допивая остывший кофе. Что ж. Коробка открыта. Кошка мертва. Герр Шрёдингер покидает здание. *** В первый день после выходных первое, что встречает Чимина на работе, — подзатыльник от подкравшегося сбоку Хосока. Чимин округляет глаза и оглядывается на друга. — Эй! Ты чего? — Фашку за стрижку, — смеётся Чон и идёт наливать себе кипяток из кулера. Эти выходные для Чимина стали двумя днями перерождения. Он действительно подстригся, укоротив щекочущие шею волосы и значительно убрав над ушами. Это было не единственным, над чем поработал Пак, но всё остальное было не видно под одеждой, а Хосоку про это "остальное" знать было совсем не обязательно. Весь день Чимин оглядывался на входной портал их павильона — он ждал, что в нём появится один-единственный человек. Но он не объявился ни утром, ни после обеда, ни к закрытию копицентра. — А шеф где? — спрашивает Пак у Хосока. — Мне не отчитывался, — пожимает плечами тот, — А что? — Так, просто. Распрощавшись с другом, которого на парковке центра уже ждала его девушка, Чимин забрасывает длинный свободный конец шарфа на плечо и снимает с одной руки перчатку, чтобы залезть в телефонную книгу. Он долго кусает губы и ноготь на большом пальце, не решаясь ткнуть в трубку выбранного контакта, но потом всё же шумно выдыхает носом, закрывает глаза, жмёт на экран и прислоняет телефон к уху. Всего пара-тройка гудков — и голос на том конце: — Алло? — Привет, Намджун-щи, — говорит Чимин неожиданно ровным голосом, — Можешь говорить? — Ещё как могу. Это мой самый офигенный навык в жизни. Более шедеврально я умею только ставить чайник и спускать воду в туалете. Чимин смеётся, щуря глаза. — Тебя сегодня не было. Всё нормально? — Всё окей, я ж не всегда на месте сижу. А почему ты спрашиваешь? Что-то случилось? Опять бабки, теряющие паспорта? — Где ты сейчас? — Эм... В библиотеке. Той, что напротив кинотеатра, знаешь? — Можешь меня там дождаться? Я сейчас подойду. — Дождусь. Так а что случилось? Что за тайны? — Никаких тайн. Просто кое-что нужно тебе сказать. Эта библиотека находилась всего в трёх кварталах от торгового центра. Чимин летел туда так, что гудели ноги, а встречный холодный ветер выбивал слёзы из сощуренных глаз. Вообще-то да — у него кое-что случилось. Такое, что ты захочешь услышать лично, Ким Намджун. Оставив верхнюю одежду в раздевалке, Чимин, осторожно ступая, прошёл в глубь зала. Помещение библиотеки было наполнено кисловатым запахом старой бумаги, запахом пыли и мокрой земли — из-за многочисленных цветов на подоконниках. Это было небольшое, по-своему уютное и самобытное местечко, и оно в корне отличалось от центральной библиотеки с её сводчатыми потолками и чопорной горделивой монументальностью. Пак идёт вдоль рядов полок, заглядывая за каждую. Намджун выныривает из-за одной из них. На носу у него красовались броулайнеры в чёрной оправе, которые он надевал исключительно редко — трудно сказать, из-за чего. Возможно, он считал, что они его старят и накидывают пяток лет, но на самом деле в сочетании с чёрной водолазкой, обтягивающей мощный торс, и брюками карго они давали эффект, от которого Чимин даже слегка тормознул, сглатывая набежавшую слюну. Намджун машет ему рукой, приглашая подойти. Пак заныривает вместе с ним за полки. В руках Ким держит две изрядно потрёпанные книги с облетевшей позолотой на вензелях. Он смотрит на Чимина несколько обеспокоенно и напряжённо, не понимая, к чему ведёт этот внезапный визит. А Чимин неосознанно кусает губу и теребит пуговицу на манжете рубашки. — Ты постригся, — тихо говорит Намджун, и уголки его губ чуть дёргаются, — Тебе идёт. — Спасибо, — отвечает Чимин и быстро, не давая себе испугаться собственной смелости, произносит: — Твоё предложение ещё в силе? Намджун вздёргивает бровь. — Предложение? — озадаченно уточняет он. — Ты говорил, что я тебе нравлюсь. Тогда, в машине. И нравлюсь до сих пор или... Уже всё прошло? Ким медленно мотает головой в сторону. — Нет. Не прошло. Чимин встаёт на носочки и кладёт руки на широкие плечи. — Тогда забери меня себе. Чимин целует его сам. От шока Намджун мешкает, но, опомнившись, обхватывает Пака поперёк талии свободной рукой. Но он не даёт ни себе, ни Чимину упасть в эту пропасть. Он отстраняется от желанных губ и шепчет: — А как же твой друг? Вы снова поссорились? Пак усмехается невесело. — Мой друг нашёл себе нового друга. И был так любезен, что освободил меня от чувства вины перед ним. — Если ты обижен на него и просто хочешь отомстить, то это не лучшее решение. Сам потом будешь сожалеть, и мне будет хреново. — Мне некому и не за что мстить. Я не ищу, кому себя продать. Ты тоже мне нравишься, Намджун-щи. Но если я не внушаю тебе доверия, то я, пожалуй, пойду. Чимин пытается вывернуться из объятий Кима, но тот не даёт ему этого сделать. Обхватив его талию крепче, он рывком притискивает Пака к себе. Книги Намджун, не глядя, заталкивает на полку поверх других книг и освободившуюся руку кладёт на шею. Большим пальцем он оглаживает пухлые губы своего возлюбленного, понуждая их приоткрыться, шепчет: — Никуда ты не пойдёшь, Чимин-а, — и впивается в них своими. Пака захлёстывает океанской волной, накрывает с головой и утаскивает на самое дно. Он захлёбывается этими прилившими чувствами. Он млеет и рассыпается от того, как эта большая тёплая ладонь зарывается в волосы, от того, как легко его приподнимает Намджун, оставляя касаться пола самыми мысочками, от того, сколько же тепла в этом большом теле. Чимин вжимается в широкую грудь, раскрывает губы навстречу, даёт пить из своего рта и улетает куда-то под тяжёлые сизые зимние облака. Когда заканчивается дыхание, Намджун берёт передышку, тягуче целуя тонкую лебединую шею, осторожно щупает молочную кожу губами. Он ласкает ими местечко за ухом, спускается на точку, где туго пульсирует сонная артерия, мажет по горлу и яремной впадине и вновь возвращается к губам. Чимин изогнулся дугой в его руках, цепляясь за водолазку на крепкой спине, и тихо, почти беззвучно поскуливал от переполняющего душу восторга и того сладкого чувства собственной желанности, которое успело достаточно поистереться с годами. Страсть жжёт лёгкие и плескается через край. Затуманенными глазами Чимин оглядывается на просвет между полками, прикидывая, насколько высока вероятность для них быть застигнутыми на горячем работниками или посетителями библиотеки. Сцены секса среди книжных полок он не раз видел в кино. Он не знал, насколько это может быть воплощено в жизни, но готов был отдаться, если Ким захочет взять его прямо здесь. Но Намджун на его предложение, тихо произнесённое прямо в ухо, покачал головой. Несмотря на кипящую кровь, он не терял обычной рассудительности. — Это неудобно, Чимин-а. Я думаю, что ты заслуживаешь большего, чем скомканный торопливый секс среди книжной пыли. Ты не против поехать ко мне? Не против? Чёрт возьми, до чего же идиотский вопрос. Чимина сейчас, разомлевшего, заласканного и зацелованного, можно было гнуть как заблагорассудится. Дорога до квартиры Намджуна даётся нелегко. Не спадающее возбуждение мешает трезво мыслить. Чимин старается дышать носом и не отвлекать Кима от дороги. Он держит руки на коленях и стискивает их, подавляя искушение прикоснуться к паху. Намджун тоже дышит тяжело и то и дело оттягивает ворот водолазки. — Потерпи, Чимин-а. Уже близко. Намджун живёт очень высоко, на последнем, двадцатом этаже. Войдя в его квартиру, Чимин даже присвистнул. Большая, светлая, а в одной только гостиной могла бы поместиться вся его однушка. Ким подходит сзади, чмокает в загривок и говорит на ухо: — Иди в душ первым. Халат я тебе сейчас принесу. Моется Чимин торопливо, только чтобы освежиться. Он сейчас чистый настолько, что аж стыдно. Он готовился к своему признанию. Махровый белый халат действительно обнаруживается на вешалке на двери. Он немного широк в плечах, и Пак утопает в его ворсистых объятиях. Он расчёсывает пальцами чуть увлажнившиеся от пара волосы и отмечает в зеркале большие розовые пятна на скулах. Пока купался Намджун, Чимин сидел на его разобранной постели, офигевая от того, какая же она огромная. На ней можно было спать поперёк даже человеку ростом с Кима, и ещё оставалось место. Чимин размышлял о том, можно ли на ней играть в футбол, и не замечал, как грыз заусенцы до мяса. От волнения сводило желудок. Всё это казалось невероятно стремительным и немного сумасшедшим. Пак даже ругал себя за такую боязливость — в конце концов, это просто секс, и далеко не первый его раз. Чимин был весьма искушён в подобных делах и умело работал всеми частями своего тела. Темпераментный Чонгук всегда был готов разложить его на любой поверхности, и они частенько оказывались в местах, не предназначенных для любовных игрищ. Но дело, наверное, было больше в том, что за человек ляжет рядом с ним. Каждый человек — это тёмный лес, который надо тщательно изучить, чтобы не ухнуть в какую-нибудь яму. А уж когда секс сопрягается ещё и с нежными чувствами, боязнь облажаться растёт в геометрической прогрессии. Когда Ким входит, Чимин поднимается с края кровати. Его волнение, видимо, сильно отражается на лице, потому что, Намджун, озабоченно вглядываясь, спрашивает: — Всё хорошо, Чимин-а? Мне кажется, или ты бледнее, чем обычно? Пак смотрит на капли воды, стекающие со смуглых плеч. Ну уж нет. Он не сдаст назад. Чимин чуть запрокидывает голову и дёргает пояс халата. Не отрывая от лица Намджуна затянутого поволокой соблазнительного взгляда бывалой шлюхи, он спускает ворот с плеч и позволяет халату соскользнуть с его рук вниз, на пол. А здоровый мужик напротив, кажется, на пару секунд забывает, как дышать. — Воу... — выдыхает Намджун, окидывая фигуру Чимина взглядом от макушки до пяток. На прошедших выходных Чимин перезагрузился полностью. Он ободрал всего себя — все волосы ниже шеи. Гладкая кожа была пропитана маслом с экстрактом макадамия. Сейчас Пак выглядел и пах как самый дорогой десерт. Намджун приближается к нему и касается кожи осторожно, будто не он недавно сминал это гибкое молодое тело, стремясь сожрать его целиком. Чимин делает шажок навстречу и вкладывается в руки Кима. — Тебе нравится, Намджун-щи? — шепчет он ему в ухо, царапая короткими ногтями его затылок. Ким шумно втягивает воздух над плечом Пака и вжимается носом в место, где шея соединяется с плечом. Так вот откуда этот сумасводящий запах. Гадёныш решил его соблазнить, и у него это получилось. — Ты вообще с этой планеты? — на износе хрипит Намджун, прежде чем вовлечь Чимина в поцелуй. Вместе они падают на эту широченную кровать. Ким подтаскивает Пака повыше, накрывает собой и вылизывает душистую кожу. Он широко и мокро проходится языком от ключиц до подбородка, гладит его по животу и бокам, пока Чимин изгибается в его руках, раскрывается и поддаётся. — Так и съел бы тебя, — возбуждённо урчит Намджун. — Ешь, — стонет Чимин, — Укуси меня. Давай же, ну! Намджун внимает его словам и прикусывает кожу на плече. — Ещё, — понукает его Пак, — Не жалей. Аххх... Чимин сладко вздрагивает, когда Ким кусает его в шею, и сжимает его волосы на затылке. Намджун спускается вниз и проходится цепочкой укусов по чёрной татуировке на рёбрах — размашистые буквы N E V E R M I N D. Вот уж не мог подумать, что у этой скромняжки мало того, что замашки сексуальной стервы, так ещё и рисуночек подкожный имеется. Ким зализывает укусы, ведёт губами по животу и кусает кожу над пупком. Руками он оглаживает всё тело, и Чимин накрывает его руки своими, делая эти прикосновения ещё ярче. Намджун раздвигает стройные ноги и прихватывает зубами внутреннюю сторону бедра. Пак вздрагивает от ласк такой чувствительной зоны и всхлипывает на каждый новый укус. Там точно останутся следы. И Чимин будет долго рассматривать их, щупать и растирать пальцами, может, даже сфоткает на память. Он любит такие следы. Они напоминают о том, как ему было хорошо. Оставив на крутых бёдрах отпечатки своих зубов, Намджун снова подаётся вверх и терзает раскрасневшиеся губы. Он лижет их, ловит ртом язык Чимина и посасывает, двигая головой так, как если бы делал ему минет. Пак трепещет веками и, разорвав поцелуй с громким чмоком, говорит: — Я хочу взять тебя в рот. Он обнимает Намджуна и перекатывается, меняясь местами. Но не успевает он нырнуть головой вниз, как Ким ловит его за бока. — Погоди-ка... Ляг головой вот сюда. Чимину требуется всего пара секунд, чтобы понять, что от него хочет Намджун. А когда он понимает, то расплывается в улыбке. Ким сгребает его ноги и ныряет между ними головой, укладывая верхнее бедро себе на шею. — Намджун-щи... Аа-ахх!.. Его член погружается в горячий мокрый рот. Пережив первую волну острого удовольствия, Чимин решает не отставать и обхватывает губами крупную головку. Ствол скользит во рту, растекаясь по языку вязкой солёностью. Он довольно толстый, и Пак не может взять сразу весь, и потому помогает себе рукой, стимулируя у основания. Из-за разницы в росте Наму приходится немного изогнуться и сильно склонить шею. Он сжимает пальцами мясистые ягодицы и крепкие бёдра Пака и вытворяет своим языком что-то невероятное. Чимин испытывает какую-то даже небольшую ревность — мастером минетов он считал себя. Не мудрено — Чонгук его таким совсем не баловал. И потому он сосёт усерднее, расслабляя горло и пропуская член глубже. Сосредоточиться нелегко, потому когда тебя так ублажают снизу, да вдобавок так приятно наглаживают руками, дразня эрогенные точки, хочется лишь хорошенько покричать всякие пошлости. Но вместо этого Чимин постанывает, стимулируя любовника вибрациями своего голоса по стволу. Толстые вены приятно пружинят под напором языка. Чимин подпускает больше слюны и позволяет ей вперемешку со смазкой стекать по щеке и подбородку. Головка толкается в заднюю стенку глотки, раздвигает её собой — завтра горло точно будет болеть. И почему-то от этой мысли Чимину очень приятно. Хочется ходить со всеми этими отметинами, прятать следы под свитерами под горло и сглатывать с усилием. Чимин не заметил, что слишком привык к грубости. Она стала частью его удовольствия. Намджун не был с ним груб. Он сам ублажал его вместо того, чтобы просто хорошенько оттрахать в рот — Пак вряд ли бы возразил. Но сейчас Чимин плавился в его руках, истекал смазкой и цеплялся за его бока и бёдра. Пак выпускает член изо рта с громким чмоком. Он чувствует, как подкатывается к самой грани. — Намджун-щи, я сейчас кончу... — стонет он, не переставая надрачивать его член, — Отпусти, а то я кончу тебе в рот!.. Ким отпускает. Всего на секунду, чтобы сказать: — Кончай, детка. И снова глотает его плоть. Чимин лижет его головку, но не берёт в рот — он чувствует подкатывающий оргазм и боится, что может её укусить. Он хнычет, дыша часто-часто, пока Намджун подводит его к пику. — Я... Я сейчас уже... — задыхается Пак, — Хён... Чимин впервые назвал Намджуна хёном, кончая ему в рот. Похоже, Ким вряд ли в ближайшее время сможет спокойно реагировать на это обращение. Намджун выпускает его понемногу и напоследок лижет по головке, собирая остатки семени с уретры. Он снимает с себя дрожащие ноги и укладывает их на кровать. Сам Ким перекатывается, оказываясь лицом к лицу с Чимином. Тот комкает в руке простыню и тяжело дышит через распахнутые губы. Изо рта на ткань сочится вязкая мутная смесь. Ким гладит его по щеке и касается нижней губы. — Чимин-а... Ты в норме? Пак поднимает на него затуманенный взгляд и пьяно улыбается. — Ты сосёшь по-королевски, хён. Намджун искренне смеётся. На его щеках проступают ямочки. — Запишу это в список своих навыков. Сразу за умением ставить чайник. Ты пить хочешь? Чимин мотает головой. Он упирается руками в постель и поднимает торс. — А ты не побрезгуешь... Пак кусает губу. — М? — Не побрезгуешь поцеловать, когда будешь трахать меня в задницу? Улыбка Намджуна спадается с лица. Глаза темнеют от возбуждения. Он подаётся вперёд. — Не побрезгую, детка, — и впивается в губы Чимина. Ким валит его на спину и перегибается через край кровати. Он нашаривает собственный сброшенный халат и вытаскивает из кармана упаковку презерватива и одноразовый пакетик смазки. Когда он возвращается к Чимину, то видит, что тот широко расставил колени и пальцами поглаживает ещё чувствительный после эякуляции член. А под мошонкой он замечает то, чего не замечал до сих пор. Тусклый бесцветный кристалл. Ох, дьявол. Для него впервые старались вот так. — Ах ты, бесстыжая маленькая шлюшка, — поражённо произносит Намджун, чувствуя, как сладко тянет внизу живота. От его слов Чимин издаёт дрожащий вздох и сжимает член под головкой. Он снова начинает твердеть. — Назови меня так ещё раз. — Грязная сучка. — Ох, хён... — Сучка хочет в себя толстый горячий член? — Да, хён... Очень хочет... Пожалуйста... Чимин скулит и сминает в ладони потяжелевшие яйца. Намджун ведёт рукой от живота к груди Пака, оглаживает шею, поднимается к лицу и погружает два пальца в рот. Чимин с готовностью обхватывает их губами, посасывает и облизывает. Эта пытка продолжается недолго. С сожалением отнимая пальцы ото рта, Ким рвёт зубами фольговую упаковку и раскатывает резинку по стволу, а после ныряет рукой между ног Чимина, цепляет ногтями навершие анальной пробки и мягко выкручивает её из растянутого ануса. Вслед за ней вытекает скользкая смазка со сладким запахом. Чимин проносил её в себе весь день. Он и правда чувствовал себя шлюхой, пока сидел на работе с пробкой внутри, переговариваясь с ничего не подозревающим Хосоком. Намджун размазывает смазку по стволу и берёт его в руку, нависая на Чимином. — Хочешь лицом или перевернуть тебя на живот? — спрашивает он. Пак облизывает влажные губы. — Хочу тебя видеть. Намджун припадает к его губам, проникает языком в рот и одновременно проникает в нутро Чимина своим членом. Пак вцепляется в его спину короткими ногтями и сдавленно стонет в поцелуй. Ногами он обнимает Кима за пояс и улетает под облака. Намджун трахает его плавными, широкими движениями тазом. Из-за обилия смазки и хорошей подготовки Чимин совсем не чувствует боли, только пьянящее ощущение наполненности. Ким распирает его изнутри, двигается слаженно и гладко, а Пак раскидывает ноги шире, красуясь гибкостью и рельефными мышцами бёдер. Ким перехватывает его руку и пропускает свои пальцы между его. Миниатюрная ладошка утопает в его большой руке. У Чимина расцветают розовые пятна на скулах и во всех местах поцелуев, а Нам всё награждает его новыми, наращивая темп и вдалбливая в собственную постель. Когда он задевает простату, Пака подбрасывает ему навстречу. Чимин не скупится на исступлённые стоны и крики, а когда удовольствие от стимуляции пробегает по нервам электрическим током, ему вообще срывает все стоп-краны. — Намджун-щи... Хён... Глубже... Намджун зацеловывает ему его пылающее лицо и молотит бёдрами, натягивая на себя до предела. — Мне так нравится, как глубоко ты во мне... Хён!.. Пожалуйста, хён! Не останавливайся!.. Чимин и не подозревал, как он каждым своим словом разбивал Намджуна вдребезги. Это его яростно-умоляющее "хён", горящие глаза, податливое нутро... То, как хорошо он принимал его в себя. То, каким нуждающимся он выглядел, пора его ключицы были готовы пропороть кожу. Ким был уверен, что его молчаливая скромность на работе сохранялась и в повседневной жизни. Он полагал, что ему нужно будет долго ухаживать за ним, медленно соблазнять, уламывать... Что в первый раз с ним он непременно попросит выключить свет и будет бояться проронить лишний звук. Что его придётся постепенно раскрепощать, дёргая по одной струне. Но его подчинённый оказался тем самым омутом с теми самыми чертями. Робкий молчаливый няшка-стесняшка оказался прожжённым и опытным любовником, досуха испившим чашу сладострастия, знающий о своих достоинствах и использующий их по полной программе. Он оказался бесстыжей маленькой шлюшкой под маской кроткой ромашки. И, надо сказать, — Намджун совсем не был против этого. Чувствуя, как начинает туго пульсировать внутри ствола и как ощутимо тянет в яйцах, Ким понимает, что уже близок к разрядке. Он обхватывает лежащий на животе член любовника и стимулирует резкими движениями кисти, стараясь попадать в такт свои толчкам. Чимин запрокидывает голову, вцепляется рукой в подушку за головой, стонет протяжно и шпорит пятками белую простынь. Достичь оргазма им удаётся почти одновременно — первым изливается Чимин, разбрызгивая жемчужные капли по груди и животу и пачкая руку Намджуна, а от того, как он сжимается, Ким следует за ним. Он падает вперёд на руки и крупно вздрагивает, кончая в презерватив. Ладонь Чимина он стискивает почти до боли, пока перед зажмуренными глазами расплываются красные круги. Пак отпускает подушку и роняет руку на простынь. Его грудь высоко вздымается от глубокого дыхания. — Меня давно так не трахали, — бормочет он, слизывая соль с губ, и прикрывает глаза, — Ты хорош, Намджун-щи. Ким хмыкает. — Рад стараться. Обращайся. Он аккуратно выходит из разомлевшего тела и скатывает презерватив. Завязав его узлом, он бросает его на оставленный на полу халат. Чимин скашивает глаза вниз и трогает пальцами белёсые капли на своём животе. — Нет салфеток? А то я тут немного напачкал. Намджун улыбается. — Мне лень сейчас вставать. Так что... Он наклоняется над Чимином и широко лижет по животу, собирая языком потёки спермы. Тот поражённо ахает. — Хён... Не стоило... Вылизав гладкую кожу, Ким поднимает голову и чмокает Пака в губы. — Я твою сперму уже пробовал. Да и после всего как-то странно с твоей стороны стесняться. Чимин улыбается, кончиками пальцев пробегая по смуглой щеке. — Ты офигенный мужик, Намджун-щи. — Я знаю, детка. Но можешь мне периодически напоминать. Ким сгребает любовника в объятия и перекатывается с ним набок. Они переплетаются ногами, а Чимин утыкается носом хёну в шею. Намджун растирает его расслабленное тело и проникает пальцами к гладкому лобку. — А вот эта вот вся красота... Это ты для меня так расстарался? Чимин смотрит ему в лицо. — Ну а для кого ещё? Намджун усмехается. — Это всё прекрасно, но... На будущее — не стоит так мучиться. Волосы меня не пугают. Я же не зелёный юнец, который про секс только в книжке читал. — Я думал, так будет приятнее. — Всё хорошо, правда. Но можешь больше себя не обдирать. Мне нравится осознавать, что я сплю со взрослым мужчиной. Чимин хихикает. — Не обещаю, но постараюсь. Они ещё долго болтают, трогают друг друга и целуются. Намджун с упоением гладит его по бокам, и ему нравится то, как рука сначала ныряет в ямку тонкой талии, а затем взбирается на крутой изгиб бедра. Он делает так снова и снова, пока Чимин щебечет о чём-то, и не реагирует, когда тот повторяет свой вопрос уже дважды. Пак, смеясь, взбирается на него верхом. Они борются, катаясь по необъятной постели, и Намджун без особого труда укладывает любовника на лопатки, пользуясь превосходством в массе и росте. — Так... Что ты там спрашивал? — Ким фыркает, стряхивая щекотно ползущую по лбу каплю пота. — Я спрашивал, зачем тебе такая кровать, если ты спишь один? — Как это один? Сейчас-то я не один. — А, так ты водишь сюда доверчивых и падких мальчиков вроде меня? И сколько их тут перебывало? — А ты ревнуешь, что ли? — Вот ещё! Так сколько? — Ох, всех и не упомнить... — Ах, не упомнить? А ну пусти меня, старый развратник! — Это кто тут старый? У кого-то тут слишком длинный и грязный язычок! — Значит, то, что ты развратник, ты не отрица... Намджун затыкает смеющийся болтливый рот жадным поцелуем. Чимин дёргается пару раз, для порядка, и впускает в себя этот сладкий яд. Все эти игрища заканчиваются тем, что Намджун трахает его во второй раз. Чимина опрокидывают в коленно-локтевую, и он кричит ненасытно и бесстыдно, размазываясь грудью по постели, пока кровь кипит в венах, а ноги неумолимо разъезжаются по простыне. Он просит Намджуна отшлёпать его, и тот выполняет просьбу, ставя ладонь так, чтобы шлепки выходили звонкими, но совсем не болезненными. От переполненности эмоциями Чимин даже плачет, кончая. Плачет чистыми, счастливыми, сладкими слезами. Чимин ни разу не жалеет, что нажал ту кнопку вызова и не спасовал, погнавшись за своей судьбой. *** — Ты уверен, что Ён может пожить в твоей квартире, когда приедет в Сеул? Нам вроде пообещали неплохое место в общежитии. Если откажемся сейчас, потом её будет уже не впихнуть, — обеспокоенно переспрашивает мама уже, наверное, в пятый раз. — Абсолютно уверен, мам, — терпеливо повторяет Чимин, — А то, боюсь, если моя боевая сеструня начнёт наводить свои порядки, общежитие всколыхнёт почище любого землетрясения. — А твой сосед? В нём ты уверен на сто процентов? Если вдруг он решит уехать, а ты не потянешь аренду... — На все двести, если не триста. — Меня радует, что у тебя такие хорошие друзья... Но нельзя быть настолько уверенным во всём. Раз в год и палка стреляет. — Мам, ну уж без крыши над головой я не останусь. За это можешь не переживать. — Ох, Чимин-и, хорошо если так. Ты должен приехал к нам летом хотя бы на пару недель. И познакомить с нами своего друга. Упомянутый "друг", на коленях которого сидит Чимин прямо сейчас, слышит весь разговор. Он улыбается краем рта, одной рукой набирая текст делового письма с домашнего ноутбука, а другой придерживая Чимина за талию и поглаживая по обнажённому бедру. — Как-нибудь обязательно, мам. Если выдастся свободное время, — уклончиво говорит Пак, перебирая пальцами обёрнутой вокруг шеи Намджуна руки ткань его чёрной футболки. Новый год они встретили вместе, в одной постели. То есть, они собирались встретить его как все люди, но шампанское ударило в голову, и они свинтили с той тусовки друзей Намджуна всего за час до полуночи. Много позже, поглаживая уставшего и полностью затраханного распластанного на нём Чимина по спине, Ким взглянул на часы и понял, что наступление Нового года они благополучно прошляпили. Четыре полных месяца понадобилось Намджуну, чтобы убедить Пака переехать к себе. До тех пор тот сначала проводил у него дома лишь по паре ночей в неделю, затем стал задерживаться на все выходные, а затем они пришли к соглашению, что переезд будет лучшим вариантом — освободится квартира для Ён. Маме Чимин наплёл, что снимает квартиру пополам с другом, чтобы она не рефлексировала по поводу того, что её сын живёт со взрослым мужиком, который его периодически трахает. И сейчас практически голый Пак сидит у вышеупомянутого мужика на коленях и пытается не кашлять в трубку. Закончив разговор, он тщательно убеждается, что точно отбил вызов, и кладёт телефон на стол. Намджун протягивает руку и утирает белёсый потёк в уголке рта Чимина. Звонок прервал их на самом интересном месте, но они смогли закончить прежде, чем Пак взял трубку. Ким отправляет письмо и кладёт вторую руку на бедро своего любовника. — Что, Чимин-а, познакомишь с мамой своего "друга"? — подъёбисто вопрошает он и щурит глаза в усмешке. — Ей незачем знать, — морщится Чимин, — Она этого не поймёт. Намджун хлопает его по коленке. — Расслабься. Я не горю желанием трепаться направо и налево. Всё, что происходит между нами, касается лишь нас и никого больше. Чимин утыкается носом в его волосы. — У нас там хорошие пляжи. Было бы здорово побултыхаться в море. Сто лет там не был. Намджун целует обнажённую ключицу и прижимает Чимина ближе к себе. — Обязательно побултыхаешься, дельфинчик. Четыре с лишним месяца, как Чимин признался Намджуну в своих чувствах. Четыре с лишним месяца, как он нашёл другого взрослого человека, с которым можно было идти по жизни бок о бок. Четыре с лишним месяца, как Чимин чувствовал себя на своём месте. Это чертовски мало в контексте всей жизни. Но у этого приключения было многообещающее начало.