Пленённый

      Мы с Дином ужасно вспотели, сидя на кожаных сиденьях Импалы. После целого дня, проведённого в дороге, у нас сводит ноги, и мы оба раздражены до предела. На улице жарко, мы находимся где-то в районе Нового Орлеана, в который Дин отправился навестить одного из своих друзей, Бенни.       — Может быть, прекратишь вздыхать? — ворчит Дин.       Я ненавижу жару, особенно когда от неё нечем спастись. Я не могу принять душ или, по крайней мере, хотя бы охладиться в бассейне с водой.       — Эта жара невыносима, — жалуюсь я, убирая со лба прилипшие волосы.       Дин пристально смотрит на меня.       — Ага, только я давал тебе чёртову возможность вернуться к своей удобной жизни, Кас. Никто не принуждал тебя торчать здесь, так что либо смирись с этим, либо проваливай, — грубо рявкает Дин.       Он был очень резок всю прошлую неделю, пока заживала его щиколотка. Ему пришлось позволить мне вести его драгоценный автомобиль, а также помочь ему снять комнаты в отелях. И ожог на плече необходимо было смазывать намного чаще, чем он разрешал.       Дин ненавидит, когда о нём заботятся, он предпочитает сам заботиться о людях.       Но я с ним не согласен. Мне очень нравилось аккуратно обрабатывать раны Дина; я получал удовольствие, чувствуя, как он вжимался в меня крепкими мышцами своего тела, едва слышно ругаясь мне на ухо, когда я поднимал его вверх по лестнице.       Конечно, Дин — ещё та заноза в заднице, но он — моя заноза.       Я ничего не отвечаю на колкие замечания Дина, я знаю, что он вовсе не имеет в виду то, что говорит. Он просто расстроен, а я — его единственная возможность выпустить пар. Но я ничего не могу поделать с тем, как поникает мое лицо. Дин смотрит на меня и поджимает губы.       — Ты знаешь, что я не это имел в виду, — бурчит он минуту спустя, с досадой выдыхая через нос.       — Знаю, — тут же отвечаю я.       Но Дин не удовлетворён. Он срывается со своего места, пятна пота проступают на одежде подмышками. Мне должно быть противно, но я замечаю, что с нетерпением ожидаю почувствовать знакомый мускусный запах его дезодоранта. Я копаюсь в своих мыслях, потому что это действительно странно.       — Я не могу без тебя, — говорит он, упираясь щекой мне в лопатку.       Он оставляет целомудренный поцелуй на моей коже. Я издаю стон наслаждения, приглашающе наклоняя голову. Дин принимает этот жест, начиная целовать мою ключицу. В этом нет никакой похоти, просто любовные прикосновения, которыми он выражает свои чувства; Дин не умеет объясняться словами.       — В губы, — хнычу я, когда его нежный рот проходится по чувствительным местам у меня за ушами.       Дин отрывается от моей шеи, целуя меня, и я быстро сворачиваю на обочину дороги.       Я не помню, когда начались поцелуи. Они были разбросаны по нашим отношениям, выражали все наши чувства — от любви до боли. Но сейчас они мягкие и любящие, давно потерявшие значение простой заботы и нежности. Дин прижимается ко мне и вжимается в меня, пока я не начинаю тонуть в нём, и я не знаю, что это значит.       Губы Дина солёные на вкус, мои потрескавшиеся губы жжёт от собственного пота. Дин кладет руку мне за шею, собственнически касаясь белых шрамов, оставленных им на моей коже прямо над лопатками. Четыре маленьких дуги настолько идеальны и зажили так красиво, что выглядят, как настоящая татуировка.       — Дин, — выдыхаю я его имя, касаясь ладонями его груди и приникая ещё ближе.       Эти поцелуи становятся всё теплее и теплее с каждым разом. И я знаю, что не хочу, чтобы они прекратились. Я хочу, чтобы Дин целовал меня вечно. Чтобы его мягкий язык изучал мой рот, скользя и пробуя.       — Блядь, Кас… — хрипит Дин, проводя рукой по моей спине, за бёдра пододвигая меня к себе.       Я улыбаюсь ему в губы, позволяя своим ногам сплестись с его, стать ещё ближе. Наша липкая кожа соприкасается. Я должен переживать из-за микробов, но я не могу сосредоточиться ни на чём, кроме частого дыхания Дина и его сильных рук.       Неожиданно Дин дёргается назад, распахивая свои зелёные глаза. Он отскакивает от меня так быстро, что ударяется спиной о дверь и вздрагивает, потирая затылок. Он сползает по двери, мы смотрим друг на друга из противоположных углов автомобиля, но наши ноги до сих пор переплетены. Я сердито щурюсь на Дина.       — Я не понимаю, почему ты всегда так резко отступаешь, — садясь ровно, фыркаю я.       Единственное, что омрачает мои драгоценные воспоминания о касаниях Дина — это его реакция на то, когда он осознает, что прикасается ко мне слишком интимно. Он всегда бурно реагирует, отстраняясь от меня и ругаясь. В его глазах появляется тяжёлое чувство вины.       Он всегда жалел о том, что прикасался ко мне. Даже несмотря на то, что он сам был инициатором наших ласк, он же был тем, кто всегда прекращал их. Словно он не мог контролировать себя, словно он делал это на автопилоте.       Больно осознавать, что для него я — всего лишь ещё одно тёплое тело рядом.       Может быть, он целовал меня просто из-за того, что всю жизнь показывал свои чувства только так: потому что это единственный известный ему способ реагировать на близость с кем-то.       Я не пожалел об этом ни разу.       Я обижаюсь и завожу машину. Игнорирую Дина, когда он пытается возобновить свою беззаботную болтовню. Он закатывает истерику из-за того, что я не обращаю на него внимания. Дин ненавидит, когда я делаю вид, что его нет. Молчание творит с ним чудеса.       Вскоре Дин возвращается в моё личное пространство, бормоча мне на ухо извинения, прижимаясь к моему подбородку. Когда я продолжаю игнорировать его, он щипает меня за ногу, и я вскрикиваю, шлёпая по его здоровой руке. Смеясь, Дин падает обратно на сиденье, его зелёные глаза блестят.

***

      — Где ты хочешь остановиться на ночь? — зевает Дин, небрежно перекидывая руку через моё плечо.       — Где угодно, — отвечаю я, включая поворотник.       Не могу поверить, что за все месяцы, что я видел Дина за рулём, он ни разу им не пользовался.       — Хочешь заехать сначала за каким-нибудь хавчиком? — спрашивает он.       Я киваю, и мы выходим у небольшой закусочной. Я помогаю Дину выйти из машины и подняться по ступенькам. Он проклинает свой вес, я спотыкаюсь, и ему приходится наступить на больную щиколотку.       — Прости! — кричу я, и он вздрагивает, посылая мне натянутую улыбку.       — Сам виноват, — уверяет он, хотя это неправда.       Если бы я был сильнее, я бы спокойно смог его поддерживать. Если бы был на его месте, Дин, вероятно, смог бы таскать меня на руках, как сумку.       — Нужно приложить лёд.       Я злюсь на себя, пытаясь вернуться обратно к машине.       — Да ладно, забей. Я голоден, — ноет Дин, потянув меня за плечо.       Я помогаю ему войти в закусочную и усаживаю за ближайший столик. Молоденькая девушка, жующая жвачку, подходит к нам принять заказ.       — Что будете пить? — спрашивает она, не смотря на нас, сосредоточившись скучающими глазами только на блокноте в своих руках.       — Мне воду, пожалуйста, — говорю я, зная, что Дин закажет чай со льдом или колу.       — Колу, — говорит Дин, используя тот свой хриплый голос, которым он обычно разговаривает со своими жертвами.       Это заставляет мои зрачки расшириться и мои пальцы вздрогнуть, воспоминания посылают мне сигнал тревоги. Кажется, не у меня одного такая сильная реакция, потому что девушка хлопает глазами и оценивающе поднимает брови, когда Дин откидывается к спинке с ровной улыбкой, скрытый очками и шляпой.       — Что ты там прячешь? — она улыбается, игриво наклоняясь к нему.       Я не собираюсь смотреть на них. Чувствую, как мой желудок скручивается. Должно быть, я проголодался. Дин опускает очки, и девушка ахает. Крошечные волоски на моей руке встают дыбом.       — Красивые глаза, — она едва не падает в обморок.       Глаза Дина далеки от «красивых», они прекрасны. Кажется, они никак не могут решить, какой цвет им принять: хвои или игристого зелёного золота. Она, конечно, не понимает, что, когда Дин находится со своей жертвой, они становятся цвета мха, или, когда он смеётся, они похожи на цвет морского стекла.        В ожидании, когда эта проститутка уйдёт, я начинаю разглядывать свои руки.       — Спасибо, дорогая, — улыбается Дин, я вздрагиваю и гляжу на него в шоке.       Он называет меня «дорогим», мурлыча мне это слово, когда я схожу с ума во время приступов. Или просто когда он испытывает нежность ко мне; один или два раза он назвал меня так, когда злился, и это было произнесено с сарказмом. Я стискиваю челюсти настолько сильно, что мне кажется, сейчас я сломаю себе зубы.       — Я сейчас вернусь.       Девушка упархивает прочь, двигая своими бёдрами, явно пытаясь привлечь внимание Дина. Она хоть представляет, как глупо сейчас выглядит? Конечно, Дин не станет обращать внимание на такое очевид… Дин смотрит на неё одобрительно. Я так сильно прожигаю его своим взглядом, что, думаю, я мог бы выжечь отпечаток на его лице. Надеюсь, эта потаскушка не собирается бороться за его внимание.       — Ты чего так вскипятился? — Дин выглядит крайне удивлённым, поймав на себе мой убийственный взгляд.       Не буквально, конечно, но в настоящее время убийство не кажется мне слишком плохой идеей.       — Ты не должен снимать свои очки при посторонних, тебя могут узнать, — выплёвываю я после минутного колебания.       Почему я расстроился? Я прекрасно знаю о распущенности Дина. Он часто приходит домой с развязно задранной одеждой и принося за собой шлейф вонючих духов и секса. К счастью, в последнее время его ночные экскурсии стали реже, но я до сих пор сгораю от эмоций, которые не могу распознать.       — Дай мне расслабиться. Мне нужно как-то сбрасывать напряжение, — отмахивается от меня Дин.       Моя первая мысль — ответить «сними своё напряжение со мной». Я могу дать ему всё, что Дину когда-либо потребуется. Принять его, помочь избавиться от тела, достать деньги.       Я всегда был на стороне Дина. Но я ничем не могу помочь ему с этим, потому что это грязно и грешно. Но между тем я думаю, что если заняться этим с Дином, это будет великолепно.       Погрузившись в свои мысли, я делаю резкий вдох, мои глаза расширяются, я смотрю на стол.       — Кас, детка? Ты в порядке? — спрашивает Дин, наклоняясь через стол.       Он осторожно берет меня за руку, обвивая её своей большой рукой, чтобы придержать меня, если у меня вдруг начнётся припадок, и я снова попытаюсь навредить себе или другим людям.       — Кас, я здесь, — успокаивает он.       Возвращается официантка.       — В общем, я заканчиваю через…       — Я занят.       Дин почти рычит. Его глаза едва отрываются от моего лица, чтобы мрачно предостеречь девушку.       — Мудак, — обижается она и отходит.       Я залпом делаю большой глоток воздуха, всё ещё разглядывая стол.       — Хочешь, чтобы я протер здесь всё? — спрашивает Дин, пытаясь подняться на свою больную ногу и подойти к барной стойке, попросить там какое-нибудь чистящее средство.       Я останавливаю его, положив ладонь ему на предплечье.       — Я в порядке, Дин, — успокаиваю я его дрожащим голосом.       Дин смотрит на меня беспокойным внимательным взглядом. Он откидывается обратно на спинку кресла, его рука ложится на мою и не покидает её до тех пор, пока мы не выходим на улицу.

***

      Я помогаю Дину опуститься на кровать после того, как он выходит из душа. Он не смущается своей наготы, в отличие от меня. Я видел голого Дина несчитанное количество раз, и она меня практически не трогает. Его щиколотка распухла из-за приключившегося ранее, но он отказывается приложить к ней лёд.       Я опускаюсь перед ним на колени, копаясь в сумке с чистой одеждой, чтобы достать боксёры. Я натягиваю ему их на ноги, пока не добираюсь до его бёдер. Что-то набухшее и красное торчит прямо перед моим лицом.       У Дина эрекция.       Я ахаю, отшатываясь от него. Я отскакиваю к стене, задыхаясь в панике.       — Блядь… — Дин прикрывается, его лицо ярко краснеет.       У меня дрожат руки, и я отворачиваюсь от него, восстанавливая своё дыхание.       — Всё в порядке, такое иногда случается, когда меньше всего этого ожидаешь, — успокаиваю я его, краснея.       Я никогда не видел Дина… возбуждённым. Я понимаю, что мой организм реагирует на это, мой собственный член напрягается между сведённых вместе ног, и я пытаюсь это скрыть. После первого шока и воспоминания о том, сколько этот человек сделал для меня. Я понимаю, что розовею от удовольствия.       Я слышу, как Дин одевается и наблюдаю за тем, как, сильно морщась, он подходит к двери.       — Кас, я… — он замолкает, проводя рукой по волосам.       Его подбородок падает на грудь, губы сжимаются в тонкую линию. Глаза жёсткие и тёмные.       — Мне чертовски жаль, — и Дин ковыляет за дверь, захлопывая её за собой.

***

      Дин не возвращался три дня. У меня случилось несколько приступов, и меня тошнило намного чаще, чем я мог себе представить. Я чувствовал себя настолько больным, что не мог даже дойти до магазина и купить себе какие-нибудь лекарства от своего расстройства.       Всё вокруг меня было грязное, грязное, грязное. Я лежал в горячей ванне по несколько часов, пока не остывала вода. Из-за этого у меня бы наступила гипотермия. Но мне было плевать, всё вокруг словно увеличилось в размерах. Уродливые, отвратительные вещи. Я впился ногтями в свои бедра, проводя ножом Дина по своей спине, пытаясь отвлечь себя от всего вокруг.       Я не знаю, когда я потерял сознание. Я просыпаюсь лёжа на животе в тёплой постели. Запах спиртного и секса заставляет меня беззвучно заплакать.       Я зарываюсь лицом в подушку. Дин гладит меня по пояснице, там бинты, которые мы покупали для его руки. Конечно, их нужно было менять, он бы не стал делать этого сам.       — Ты бросил меня.       Я хотел сказать это обвинительно, с ненавистью выплюнуть это ему в лицо. Но получается мягко и больно. Руки Дина прекращают свои нежные поглаживания, его пальцы сжимаются на верхней части моих пижамных штанов.       — Я знаю, — шепчет Дин хриплым голосом.       Меня не единственного разрывает на кусочки в одиночестве. У Дина ужасный голос, и пахнет от него тоже ужасно, но я никогда ещё не был так счастлив его видеть.       — Ты обещал… Ты обещал, что больше никогда меня не бросишь.       Я рыдаю, цепляясь за подушку. Я пытаюсь остановить свои слёзы, но они льются из глаз ручьём.       — Я знаю, — хрипло повторяет Дин ещё раз, нажимая пальцем на ямочку на моей спине.       Я вздрагиваю, и качаю головой.       — Я убью себя, — тихо обещаю я, глядя в белую чистую подушку, которую Дин купил для меня.       — Что? — спрашивает он, очевидно, до сих пор не протрезвев.       — Я убью себя, если ты ещё раз меня бросишь! — выкрикиваю я в пропитанную слезами ткань.       Я так жалок, взвинчен и ужасен, что даже не осознаю, что только что сказал. Я бы никогда намеренно не покончил с собой… наверное. Но без Дина рядом я всё равно долго не продержусь.       Моя депрессия берёт надо мной верх, и даже произнеся вслух эти слова, я продолжаю думать о том, что Дину по-прежнему всё равно.       Дин хватает меня за подбородок, от его дыхания несёт крепкими напитками и ещё чем-то сильным и зловещим.       — Только посмей ещё хоть раз сказать подобную хрень! — рычит Дин мне в лицо, брызгая слюной на мои влажные щёки.       Он держит меня за подбородок так крепко, что мне кажется, он сейчас сломает мне челюсть.       Губы Дина впиваются в мои. Его злой неуклюжий поцелуй заставляет меня скулить и цепляться за одеяло в поисках поддержки. Моя голова продолжает кружиться до тех пор, пока успокаивающие действия Дина не заслоняют всё вокруг.       Все микробы, вся моя ненависть к себе, моё ОКР — всё отходит на задний план.       Моей челюсти больно, а Дин такой странный на вкус. Он не брился с тех пор, как ушёл, и его щетина царапает мою кожу. От него плохо пахнет и его поцелуй доставляет боль, потому что он кусает мои губы до крови.       — Никогда больше не говори так, — выдыхает мне в рот Дин, и я понимаю, что он тоже плачет.       Солёные слёзы льются по его щекам. Я сцеловываю их, внезапно задыхаюсь, когда он притягивает меня еще ближе, помня о бинтах, которые он наложил мне на спину после того, как я изрезал себя.       — Хорошо.