***
Чужие руки касаются меня, и я кричу, зовя Дина. Прошу его помочь мне. Покрытые грязью и паутиной, эти руки душат меня. Я плачу, вырываясь из хватки, когда они начинают ласкать мой вялый член. — Нет! — надрываясь, кричу я, но протеста не получается. Вместо этого темноту наполняет длинный и полный наслаждения стон. Рука двигается всё быстрее, и я снова кричу. — Дин! — я умоляю, но слышится только ещё один мой стон. Ещё более грязный и грешный, чем до этого. Наконец появляется Дин. Он стоит вполоборота ко мне, луч света освещает его в темноте. Я чувствую, что с облегчением расслабляюсь. Дин отворачивается. — Отвратительно, — шепчет он. — Дин? — зову я его в замешательстве, наблюдая, как он уходит. Чем больше он отдаляется, тем сильнее возрастает моё беспокойство. — Дин! — я кричу, но он превращается в точку, оставляя меня одного. И вдруг я больше не сижу на стуле. Я стою с пистолетом в руках, направляя его на девушку. Я стреляю, но Дина нигде не видно. Я наблюдаю за её светлыми волосами, раскинувшимися по плитке банковского пола, и окрашивающимися в красный. Я медленно приближаюсь к ней, её светлые волосы темнеют и втягиваются в череп, пока не становятся короткими и колючими. Мягкие линии её женского тела грубеют. Когда я переворачиваю её, на меня смотрит мёртвое лицо Дина. Его губы приоткрываются, и он кричит. — Кас! — зовёт он меня, и я вздрагиваю. Лицо Дина покрыто кровоточащими царапинами, тянущимися вниз до самых плеч. Я задыхаюсь от избытка воздуха, я отталкиваю Дина от себя, пока, наконец, не понимаю, что больше не сплю. — Прости, — в ужасе я смотрю на раны, которые только что ему нанёс. К счастью, щиколотка Дина уже зажила. Но кожа на его плече до сих пор выглядит болезненно и жутко. — Я держу тебя, приятель. Всё в порядке. — Дин баюкает меня на своей груди, словно какого-нибудь младенца, но я ничего не говорю ему на это. — Я убил тебя во сне, — выдыхаю я ему в грудь, пребывая всё ещё в шоке после своего кошмара. — Ты звал меня по имени таким голосом, словно это ты умирал, или ещё что-то… — бормочет Дин мне в волосы, нежно целуя мой лоб. — Возможно, так и было, — тихо говорю я, крепко обнимая его. Я утыкаюсь лицом в его грудь, позволяя ему лечь на чистую постель рядом с собой. И проваливаюсь в сон, полный ощущения нежных рук и поцелуев со вкусом виски.***
— "Сегодня появились новые кадры знаменитого Дина Винчестера, серийного убийцы, заслужившего место в учебниках по истории как одного из самых неуловимых преступников своего поколения. Его заложник, Кастиэль Новак, так же…" Я выключаю пронзительный голос ведущей программы новостей. Мы с Дином сидим в тёмном баре, наши глаза внимательно следят за новостным выпуском. Он чешет одну из царапин над бровью, оставшуюся после моего последнего приступа. Дин не возражал, что я оставлял на нём следы, но каждый раз, когда я их вижу, мне самому становится больно. На видеозаписи мы с Дином выходим из отеля прошлым вечером. На лице Дина лейкопластырь, который я налепил после того, как расцарапал его. Я несу сумку, а Дин стоит рядом со мной, оглядывая парковку, прежде чем подойти к машине, которая, к счастью, спрятана за другим автомобилем. — Они уже близко, — шепчет Дин, встаёт из-за стола и оставляет несколько купюр. Я молча следую за ним. Мы едем в тишине, в воздухе искрит напряжение. — Что мы будем делать? — спрашиваю я, расковыривая дыру на джинсах. — В лесах есть хижины, которыми можно воспользоваться в летнее время. Можем остановиться там и залечь на дно на несколько недель, — говорит Дин слишком невозмутимым тоном. — Хорошо.***
Первые две недели всё идёт гладко. Похоже на кемпинг, но чище. Мы нашли хороший домик на вершине холма, с открывающимся из него видом на лес. Оттуда далеко вперёд просматриваются любые автомобили, движущиеся по горам к нашему маленькому убежищу. Несмотря на всё происходящее, я наслаждался этим по-домашнему спокойным временем. Но я чувствовал, что с Дином что-то происходит. Он никогда не говорил об этом, но он был не в себе, и я не знал, что с этим можно поделать. В хижине нашлась ванная с горячей водой, и Дин просиживал в ней часами, позволяя струям воды стекать по его крепким израненным мышцам. Я отказывался влезать в емкость с водой, которой пользовались другие люди. Сидеть там в их грязи. Но я сидел рядом с Дином, когда ему становилось скучно, читая что-нибудь вслух, пока мы отдыхали. Мы с Дином пробовали наши силы в приготовлении пищи. Я никогда не готовил, зная, что если я пойду в магазин и увижу, как обрабатываются продукты, мне будет очень сложно купить и съесть их, даже после тщательной обработки. Дин никогда не готовил, потому что у него не было в этом необходимости. Но скука, наконец, победила нас, и мы провели целый день на кухне, пытаясь приготовить что-нибудь съедобное из продуктов, купленных в магазине в маленьком городке на другой стороне холма. — Хрень какая, — ругается Дин, окуная кусочки курицы в смесь из муки и яиц, которая должна была придать мясу хрустящую жареную корочку, но вместо этого безуспешно стекает вниз. — Дай я. Я добавляю ещё немного муки, жидкое тесто становится более липким и пристает к курице. Я кладу мясо на сковороду и берусь за следующий кусок. — У тебя хорошо получается, — комментирует Дин, стоя позади меня. — Спасибо. Я краснею. Дин наблюдает за процессом поверх моего плеча, отодвигая меня, когда масло начинает кипеть, и капля попадает мне на руку, заставляя меня охнуть от боли. — Думаю, теперь я сам всё понял, — говорит Дин, пытаясь отодвинуть меня. — Дин, я почти закон… — Двигай, Кас. Дин хмурится, отталкивая меня в сторону. Он до смешного дотошно опекает меня. Но иногда он бросает на меня те мрачные взгляды, которые он бережёт исключительно для своих жертв. Мне интересно, что происходит в его голове. Но он всё держит в себе. Мы ужинаем в тишине, а потом смотрим вестерн, лёжа на диване, и засыпаем, переплетясь всеми частями тела.***
На третью неделю Дин начинает нервничать. Он становится раздражительным и постоянно огрызается на меня. Мне всё равно, я привык к переменчивому настроению Дина. Но тут кроется что-то более мрачное, напряженное. Я знаю, что он сопротивляется желанию убивать. Он не убивает невинных, но, тем не менее, он регулярно убивает людей. Но его поведение не объясняется только этим. Я знаю, что я тоже как-то на него влияю. Вчера Дин целый день рвал и метал, а сегодня он молчит. Только безмолвно наблюдает за мной, пока я занимаюсь своей повседневной работой. В отелях уборка мне только снилась. Здесь же есть шкаф, доверху забитый чистящими средствами, которыми я в полной мере могу воспользоваться. Дин наблюдает за тем, как я убираюсь в нашей комнате. Его глаза прослеживают каждое моё движение, когда я наклоняюсь для того, чтобы собрать нашу постель. Когда я отправляюсь протереть пыль в гостиной, Дин усаживается на диван и смотрит, не сводя с меня глаз, будто я исчезну, если он моргнёт. Молча он словно выносит мне приговор. Его внимание заставляет меня сосредоточиться на себе. От него меня бросает в жар, мои пальцы начинает покалывать. Я медленно передвигаюсь по коридору, опираясь на швабру. Дин беззвучно следует за мной, его силуэт различим в полутьме. Высокие деревья на улице не пропускают внутрь дома большую часть солнечного света. Пока я копаюсь в шкафу и не нахожу того, что искал, преследующий меня Дин, высокий и широкоплечий, стоит позади тёмной фигурой. Я подхожу к Дину, вкладываю ему в руку верёвку, и его дыхание сбивается. — Свяжи меня, Дин.***
Больше всего в пытках Дин любит превращать их в искусство. Он любит аккуратно оплетать тела своих жертв сложными конструкциями из верёвок, подбирая для каждой что-то особенное. Лучший выбор из всех возможных узлов и плетений, которые бы крепко держали их до тех пор, пока он не закончит свою работу. Дин попросил меня снять рубашку, но я избавился и от джинсов тоже. Я остаюсь только в нижнем белье, когда он опускает меня на деревянный стул, стоящий посередине нашей большой тёмной спальни. Я сглатываю, глядя на него из-под своей тёмной чёлки, которую давно пора подстричь. Она достаточно длинная и скатывается в неряшливые пряди, которые Дину нравилось теребить пальцами, когда мы долгое время находились в дороге. — Я не сделаю тебе больно. Я не уверен, мне или себе Дин это говорит. Но я доверяю ему. Он до самых костей может разрезать мои сухожилия, и я не издам даже звука. Если Дину это необходимо, чтобы почувствовать себя лучше, я с радостью позволю ему это сделать. Если это то, что я должен получить за свои грехи, то так тому и быть. Верёвка грубая, она петлёй оборачивается вокруг моей груди, распрямляя и разводя в стороны мои плечи, и опускается на бёдра. Дин работает уверенно, ему ни разу не пришлось возвратиться на шаг назад и перевязать узел. Окунаясь с головой в опасность Дина, в то зловещее внимание, которое он мне уделяет, я чувствую себя словно под действием наркотиков. Мой взгляд скользит к зеркалу на дверце шкафа, в котором я вижу наши отражения. Дин крупнее меня, загорелый и красивый. Я сижу на стуле, раскрасневшийся, мои трусы немного съехали вниз к бёдрам — Дин отодвинул их, чтобы они не мешались его узлам. Он завязывает их настолько туго, что они впиваются в моё тело. Дин заканчивает, и я вздрагиваю, когда вижу в зеркале его пристальный и тяжёлый взгляд. Дин дышит медленно и жадно, осматривая свою работу. Красивые и тугие узлы плотно привязывают меня к стулу. Моя спина открыта и обнажена, а вся моя грудь, кроме сосков, стянута верёвками. Шрамы от моих порезов тянутся длинными серебристыми полосками, они уже почти зажили благодаря тщательной заботе Дина. — Дин… — Тихо, — бормочет он грубым и сухим голосом. Он облизывает губы, проверяя свою работу снова и снова. Он до сих пор не удовлетворён. Мне нужно удовлетворить его. Я кидаю взгляд на любимый охотничий нож Дина, лежащий на тумбочке. Дин прослеживает, куда я смотрю, и хмурится. Он пересекает комнату, берёт нож в руки и начинает ловко крутить его в руках. Он возвращается ко мне, поглаживая кончик ножа пальцем. Он задумчиво смотрит на меня, прежде чем падает на колени. Я ахаю, когда лезвие царапает мою кожу. Первый укол адреналина и страха поднимается в моей груди. Я знаю, что Дин никогда не сделает мне больно. Я знаю, и всё-таки весь покрываюсь потом. Мои бёдра дрожат, и я напрягаюсь, чтобы остаться в правильном положении. Если я сдвинусь слишком сильно, верёвка натянется туже и остановит моё кровообращение. — Ты убил ту женщину в банке, — шепчет Дин. Его зелёные глаза настолько потемнели, что стали практически обсидианового цвета. Я неуверенно выдыхаю, чувствуя, как лезвие медленно скользит по чувствительной коже груди. Он обводит острым ножом мой сосок, и тот напрягается, когда тёплый металл проходится в опасной от него близости. — Чтобы защитить тебя, — шепчу я в ответ, и нож направляется к моей шее, скользя по пульсирующей артерии. Я зажмуриваюсь, когда Дин наклоняется вперёд, делая надрез на шее. Я подскакиваю, и верёвки на ней туго натягиваются. Я жадно хватаю ртом воздух, когда Дин кладёт свободную руку мне на бедро, поглаживая кожу между изящных изгибов уложенной им верёвки. — Она была невиновной, — отвечает Дин. Это правда. Дин считает себя чудовищем, таким же плохим, как и тех тварей, которых он убивает. Но эта женщина была не такой, она была чистой. Как и я, даже несмотря на то, что я убил человека, посмевшего до меня дотронуться. Согласно странным идеям Дина о справедливости — сделать такое мне было простительно. Но убивать для того, чтобы защитить его — это находится на грани его морального кодекса. Теперь он считает меня грязным, и я ненавижу это. Но я бы никогда не поменял своего решения. — Я бы сделал это снова. Я убил бы тысячи, чтобы спасти твою жизнь, — шепчу я ему в висок, когда он целует мою кожу. Водя лезвием по бёдрам, он оставляет тонкие царапины, быстро наливающиеся кровью. Он вырезает своё имя на одном бедре и фамилию — на другом. Они заживут уже через несколько дней, но я хочу, чтобы он разрезал меня до самых костей, чтобы они остались там навсегда. — Тогда тебя следует наказать, — шепчет Дин, целуя меня в губы.