Forget-Me-Not

Двенадцатый дом на площади Гриммо оказывается обшарпанным таунхаусом в ряде других таких же домов. Гарри хмурится. — С твоих слов Блэки были одними из самых ярых сторонников чистой крови, удивительно, что они решили построить свой дом именно здесь. — Возможно, они не всегда были такими категоричными. Или они придумали, как сделать этот дом достаточно безопасным для них. Гарри резко переводит взгляд на Нотта, взволнованно оглядывающегося вокруг, пока его рука нервно сжимает волшебную палочку. Гарри задается вопросом, не почувствовал ли слизеринец крестраж на расстоянии. Сам он ощущает только лёгкое покалывание магии, скорее всего связанное с разлагающимися защитными оберегами дома. — Что случилось, Нотт? — Здесь так много магглов. Гарри непонимающе моргает. — Сочувствую?.. — он даже не думал об этом аспекте того, что Нотт поедет с ним, кроме того, он был уверен, что дом Блэков окажется где-то на окраине Лондона или на Косой Аллее. — Как у тебя получается быть таким спокойным, когда они рядом? Гарри пожимает плечами. — Своё детство я провёл с магглами. Я знал, что со мной было что-то не так, но не мог понять что именно. Может, попробуем войти в дом? — он идет к дому, а Нотт следует за ним, как тень. К письму Люпина ключ приложен не был, а потому Гарри не думает, что он нужен, особенно после некоторых историй Нотта о чистокровных и их традициях. Он протягивает руку и кладет её на дверь. Раздается резкое шипение, и из дверной ручки вырывается иллюзия змеи. Гарри точно знает, что змея ненастоящая, поскольку рунический круг на его груди воспламеняется и притягивает к себе магию, заряжая заклинание, которое активируется прежде, прежде чем он успевает его произнести. Иллюзия перед ним шипит, как змея, и выглядит как змея, но всё же змеёй не является. Когда он бросает Фините, змея исчезает в клубах дыма. — Ты ведь не змееуст, да? — спрашивает Нотт. — Лонгботтом змееуст, не я, — рассеянно говорит Гарри, проталкивая свою магию через руку в дверь дома. Своей магией он чувствует дерево и ощущение ожидания, кажется, будто за ним наблюдают, его оценивают. Будто отвечая на незаданный вопрос, Гарри начинает говорить. — Меня зовут Гарри Поттер. Сириус Блэк сделал меня своим наследником. Его брат мертв. Его родители мертвы. Остальные родственники либо в Азкабане, либо отсечены от рода, либо уже умерли. Я пришел забрать дом. Магия раскачивается взад-вперед, как будто размышляя. Гарри ждет. Нотт рассказывал ему, что такая древняя магия, как та, которая, вероятно, охраняет род Блэков, всегда хочет выжить. И это отличный шанс для него стать временным решением, пока не найдётся кто-то получше. А это всё, что сейчас нужно Гарри. Он прекрасно осознаёт, что ему нужен собственный дом, но этот, скорее всего в таком же ветхом состоянии, как и защитные заклинания, стоящие на нём. Они здесь в основном для того, чтобы забрать крестраж и больше никогда не возвращаться, если в том не будет острой потребности. Магия, которая ощущается почти как иллюзорная змея, которая недавно напала на них, гнетуще произносит где-то в глубине сознания «Подходишь», а затем тяжело опускается на него, укутывая со всех сторон, как плащ. У Гарри перехватывает дыхание, и дверь со щелчком открывается. Они входят в прихожую, от которой так сильно пахнет плесенью, что Гарри морщится. Он слышит, как Нотт произносит позади себя несколько освежающих воздух заклинаний, и присоединяется к нему, колдуя до тех пор, пока воздух не становится пригодным для дыхания. Он оглядывается вокруг. В поле зрения не оказывается ни одного шкафа, похожего на тот, который был показан ему в видении. — Ну, здесь его нет. Сначала пойдём наверх или вниз? Прежде чем Нотт успевает ответить, раздается оглушающий крик, и шторы, которые висели в стороне и на которые Гарри не обращал внимания прежде, рывком распахиваются. За ними оказался портрет женщины с густыми черными волосами и серыми злыми глазами. Гарри смутно припоминает, что читал где-то о том, что подобная внешность была типична для представителей семейства Блэк. Женщина на портрете тем временем снова начинает кричать, на этот раз складывая звуки в слова. — ОСКВЕРНИТЕЛИ ДОМА МОИХ ПРЕДКОВ! ПРЕДАТЕЛИ! МОИ ПРЕДКИ… Гарри начал собирать свою магию с самого первого крика, опасаясь, что источником звука может быть Пожиратель Смерти, и теперь может швырнуть наполовину сформировавшееся заклинание, пропитанное желанием, чтобы источник громкого звука исчез. Вопли мгновенно прекращаются, а дым и пыль застилают портрет. Когда они оседают, женщины на картине больше нет. — Что ты сделал? — Избавился от неё, — говорит Гарри, слегка хмурясь. — Ты не носишь очки, но говоришь такие вещи, как будто они тебе нужны. — Но я не знаю заклинания, которое могло бы просто уничтожить такой портрет, — говорит Нотт, как будто его незнание означает, что заклинание обязательно не существует. Гарри уже было собирается указать на эту логическую ошибку, когда Нотт добавляет: — И я не знаю никого, чье тело светилось бы во время использования заклинания. — Светилось? — Гарри смотрит вниз, но сияние рунических кругов, которое, видимо всё-таки было, раз Нотт его прокомментировал, уже исчезло. Он вздыхает. — Об этом побочном эффекте я как-то раньше не задумывался. И не замечал его. Конечно, это логично, меня же никто не видел… — Но что именно ты всё-таки сделал? Гарри колеблется несколько секунд, но затем, видя изумлённые глаза Нотта и дрожь его рук, которая усилилась относительно того, что было на улице в толпе магглов, решается и снимает с себя мантию, а затем рубашку. Он разворачивается спиной, чтобы Нотт мог видеть рунический круг на его спине, и судя по резкому вздоху Нотта, тот его видит. — Я нарисовал на себе рунические круги, — объясняет Гарри, оглядываясь через плечо на Нотта. — Мое тело — единственное, что никто точно не сможет у меня отнять, не убив при этом. Круги действуют вместе, подготавливая для меня заклинания разных типов. Я все время черпаю магию из воздуха, а круги делают заклинания наполовину сформированными, прежде чем их можно будет сотворить… — Ты вырезал круги на своём теле. — Я хотел, чтобы они работали, так что у меня не было выбора, — Гарри хмуро смотрит на правый рунический круг, тот самый, который должен был возвращать его обратно в Дырявый Котел в случае опасности. — Но мне придется их переделать, я больше не смогу возвращаться туда, куда хотел возвращаться прежде. Нотт ничего на это не говорит. Гарри поднимает голову и видит, что тот смотрит на него со смущением на лице, которое он уже видел прежде, во время их разговора о дневниках отца Нотта. Гарри качает головой. Он никогда, никогда не поймет людей. Затем ему приходит в голову идея, и Гарри улыбается. Почему бы нет? Прежде он уже хотел вырезать на своём теле ещё несколько рунических кругов, так почему бы не вырезать такой круг, чтобы тот поддерживал защитную магию вокруг его тела на постоянной основе, раз уж ему всё-равно придётся переделывать уже вырезанные руны. — Может… оденешься? Нам ещё нужно найти медальон-крестраж и выбраться отсюда. Гарри снова поворачивается к Нотту и видит, как тот отводит глаза. Может быть, он не привык к чужой наготе, даже если она не полная? Судя по его рассказам, Нотт рос без братьев и сестер, с одним лишь только отцом, а Слизерин к тому же имеет репутацию самого ханжеского факультета. — Конечно. Извини, Нотт. — Ты можешь звать меня Теодор? — Э-э, конечно, если хочешь, — в замешательстве говорит Гарри. Он заметил, что Теодор зовет его по имени, но не видел причин что-то менять или привлекать к этому внимание. Однако, если Теодор хочет что-то изменить, Гарри может с этим смириться. Он пожимает плечами, глядя на Теодора, улыбается и кивает на лестницу. — Так всё-таки наверх или вниз? Теодор открывает рот, чтобы ответить, но и на этот раз его прерывают. — Злая мерзость портит портрет Госпожи! Гарри моргает, глядя на сморщенного домового эльфа, который стоит на лестнице, заламывает руки и смотрит на пустую стену огромными трагическими глазами. У него седые волосы (трудно сказать, появился ли такой цвет от старости или грязи), а колени так сильно выделяются на худых ногах, что кажутся выгнутыми назад. Единственное, что выделяется на его сером теле это огромные зеленые глаза, в которых блестят слезы. Гарри понятия не имеет, кто он такой, и ему жаль беднягу, запертого здесь на долгие годы, возможно, в одиночестве, если не считать безумного портрета. Но, по крайней мере, эльф может знать, где находится крестраж. — Ты не видел где-нибудь золотой медальон? Эльф оборачивается и пристально смотрит на него, а затем снова начинает кричать. — Воры не заберут медальон Мастера Регулуса! Гарри создает стену щитов, которая сдерживает эльфа. Он пытается обойти её, но Гарри предусматривает это, и щит простирается вокруг него и Теодора, не позволяя никому, кроме них, колдовать в нем. Гарри хмуро смотрит на эльфа и говорит: — Если не хочешь говорить, не говори. Мы не собираемся воровать. Это крестраж, и он принадлежит Вол… настоящему ублюдку, и мы собираемся его уничтожить. Эльф замирает, как будто по мановению волшебной палочки, а не из-за простых слов, и смотрит на Гарри. — Ты уничтожаешь медальон Мастера Регулуса? — Да. Мы знаем, как это сделать. Мы уже уничтожили нечто похожее. — Гарри оглядывается на Теодора и видит, как тот поджимает губы, словно не одобряя того, что Гарри так много рассказывает эльфу. Гарри пожимает плечами. Что ж, это его выбор. Из-за него Гарри не собирается замолкать, ведь на деле эльф не выглядит так, словно может кинуться наружу, рассказывая каждому встречному о крестражах. — Кричер достанет медальон Мастера Регулуса, — шепчет эльф приглушенно и исчезает. Гарри улыбается. — Что ж, это было легко. — Ты сумасшедший, Поттер. — Я думал, что теперь мы зовем друг друга по именам, Теодор, — Гарри отворачивается, притворно надуваясь. — Ты ранил меня в самое сердце! Теодор на самом деле открывает рот, словно собираясь извиниться, но затем замолкает, бросив на Гарри прищуренный взгляд. — Ты бесишь. — Не понимаю с чего бы, — говорит Гарри, улыбается ему и снова поворачивается к домовому эльфу, который теперь стоит с медальоном в руках. — Спасибо, Кричер? Это твое имя, верно? — Никто не спрашивал, — грозно говорит эльф и позволяет медальону упасть в руку Гарри. Однако Гарри уже наколдовал кусок шелка и использовал его, чтобы обернуть медальон. Медальон в его ладони сиял серебром, а изумрудная змея на передней поверхности украшения переваливалась в свете лампы. Этот крестраж казался тише, чем дневник, может быть, потому, что с ним было бы сложнее взаимодействовать, чем с дневником. — Я спрашиваю, — говорит Гарри и убирает медальон в мешочек, висящий на поясе. — Спасибо, Кричер. Я обещаю тебе, он будет уничтожен, — он бросает взгляд через плечо на Теодора. — Можно ли отправить воспоминание для Омута Памяти по почте? — Ты мог бы разлить его по бутылкам и попросить сову быть осторожнее, — с сомнением говорит Теодор. — А это значит, что просить Мерлина не стоит, — Гарри ухмыляется, и Теодор улыбается в ответ. — Но кому ты хочешь его отправить? — Я собирался отправить Кричеру воспоминания о том, как мы уничтожим медальон. И Кричер, и Теодор поражённо смотрят на него. Гарри снова тяжело вздыхает. Он действительно не понимает людей. Он кажется другим грубияном, когда сам того не желает, и вот теперь, когда он предлагает сделать что-то вежливое, все ведут себя так, будто его идея возмутительна. Чем скорее он снова попадет под защитную магию и люди снова смогут его игнорировать, тем лучше для него и для них. — Кричеру бы это понравилось, — шепчет эльф, заламывая руки. — Мы можем это сделать, — говорит Теодор, бросив взгляд на Гарри, который уже даже не пытается объяснить свои мотивы. — Но, как я уже сказал, нужно выбрать аккуратную сову и внимательно собирать воспоминания, чтобы выделить именно те, которые ты хочешь показать. — Это не проблема, если у тебя есть Омут Памяти, — говорит Гарри и ждет, пока Теодор снова кивнет, прежде чем взглянуть на эльфа. — Спасибо, Кричер. Кричер еще раз неуверенно кивает и исчезает. Теодор поворачивается к Гарри, когда они выходят из дома. — Знаешь, большинство волшебников не относятся к домовым эльфам как к людям, — говорит он. — Уверен, Блэки, которые жили тут раньше, точно не относились, иначе этот эльф не был бы таким… сумасшедшим. — Я не большинство волшебников, — говорит Гарри, довольный тем, что получил объяснение того, почему все пялились на него, как на сумасшедшего. — Мы сделаем это, и тогда Кричер не придет к тебе домой и не попытается украсть медальон или что-то в этом роде. Ты же понимаешь, что он может это сделать, раз уж он так долго защищал его и думает о нем как о чем-то, что принадлежит его мертвому хозяину, а не Тому Ублюдку. Теодор еще мгновение изучает его широко распахнутыми серыми глазами, а затем кивает. По крайней мере, он больше не пытается задавать вопросов, ни когда уничтожает медальон с помощью Адского Пламени, ни когда Гарри отправляет копию воспоминаний об этом Кричеру с одной из наиболее спокойных сов Теодора. Но тем вечером Гарри просыпается после трех часов сна и видит Теодора, стоящего в дверях. Судя по наклону головы, он смотрит на Гарри тем же взглядом, что был у него сегодня в доме Блэков. Затем он разворачивается и уходит. Все вокруг, волшебники они, магглы или даже эльфы, очень, очень странные, думает Гарри, свернувшись калачиком и снова засыпая.