Forget-Me-Not

Гарри откидывается на спинку кресла и смотрит, как его письмо Лонгботтому улетает вместе с Мерлином. Он написал в нём список всех крестражей, описания видений и их возможную трактовку, свою и Теодора, и инструкции для единственного известного им способа их уничтожения, а также воспоминания об уничтожении как дневника, так и медальона для Омута Памяти. Мерлин настоял на том, чтобы на этот раз самолично доставить воспоминания, и Теодор сурово запретил ему терять или разбивать драгоценные флаконы. Судя по тихому уханью Мерлина, он действительно слушал. Гарри попытался спросить Мерлина, почему тот всё ещё с ним, если другие люди нравятся ему сильнее. Наверняка многие были бы готовы кормить его и даже выделить место в своих домах для такого великолепного филина. На свой вопрос он получил надменный взгляд, после которого «великолепный филин» попытался откусить ему нос. Неприятно. Совы тоже странные. — Что теперь? Гарри оглядывается через плечо на Теодора, стоящего в арочном проеме, который, кажется, есть во всех совятнях, даже если те представляют собой просто маленькую каменную комнату на чердаке, как эта. — О, привет. Думаю серьезно заняться изучением рун, чтобы возродить свою защитную магию. Теодор стоит совершенно неподвижно, его плечо опирается о холодный грубый камень стены. На написание письма Лонгботтому и размышления о том, что в него включить, а что нет, ушел почти весь день, так что сейчас сумерки, и Гарри с трудом может разглядеть чужое лицо, однако он от чего-то уверен, что не понял бы его выражения, даже если бы мог видеть ясно. — Ты… хочешь снова исчезнуть? — Да, — озадаченно говорит Гарри. — Кажется, я упоминал об этом несколько раз. — Я думал, это были лишь размышления, — говорит Теодор, делая несколько шагов к нему, и да, Гарри был прав. Теперь лицо Теодора освещено лунным светом, падающем через окно, но он все еще не понимает эмоций на нём, — …или просто позволил себе принять желаемое за действительное. Почему ты снова хочешь исчезнуть? — Он протягивает руку, и его пальцы смыкаются вокруг руки Гарри почти как когти Мерлина. — Разве ты не хотел сдать ТРИТОНы? — Думаю, мне так или иначе придётся отложить их сдачу на год. Вряд ли со всеми этими запретами на учёбу для нечистокровных я смогу в этом году вернуться в замок. А если Тот Ублюдок победит, мне и вовсе придётся покинуть страну. Если же Лонгботтом выиграет, я смогу вернуться к учёбе вместе со всеми другими магглорожденными и полукровками, чье образование было прервано. — Это не отвечает на вопрос, почему ты хочешь вернуться под защитную магию. Гарри вздыхает. — Ты видел, как Кричер смотрел на меня вчера и как ты сам смотрел, и всё ещё не понимаешь этого? — Не понимаю. — Я не принадлежу этому миру, — говорит Гарри, размашисто обводя рукой совятню, пугая птиц, но на самом деле имея в виду весь волшебный мир. — Я бы мог просто продолжить жить, если бы вырос в Волшебном Мире, но я рос вне его, и никто не помнил и не видел меня до прошлой недели. Я не знаю, как вести себя с людьми. Я не умею творить обычную магию. Я не знаю, как обращаться с домашними эльфами. У меня нет родителей, семьи или… хоть кого-то, кому на меня не наплевать… — Это неправда, — яростно говорит Теодор. — Ну да, ладно, есть Люпин, но… — Есть и я тоже. Гарри внимательно на него смотрит, а затем говорит: — Слушай, я уже говорил тебе, ты мне ничего не должен. Я бесчестно заставил тебя предоставить мне убежище. Ты должен был просто проигнорировать меня. Если ты не заметил, я воспользовался тобой. Теодор качает головой. Гарри почти уверен, что теперь чужое лицо показывает напряжение. — Я сам решил пустить тебя в свой дом. Я хочу… узнать тебя, Гарри Поттер. Я хочу знать, что за разум однажды увидел меня в библиотеке и решил просто изобрести руну, изменившую мою жизнь. Похоже, у него запланирована грандиозная речь, но Гарри прерывает его, потому что не может позволить Теодору развивать ошибочную мысль. — Ничего я не решал. Я уже изучал руны и искал что-то, что могло бы помочь тебе, а также то, что могло бы помочь мне. Я не такой сердобольный, каким ты меня видишь. — Ты все еще более сердобольный, чем кто-либо в моей жизни. — У тебя не было… друзей на Слизерине? — Ты когда-нибудь видел меня хоть с кем-нибудь из них? — рот Теодора кривится, как будто он неправильно начертил руну. — Нет, но до четвертого курса я не обращал на тебя особого внимания. Ты был всего лишь одним из многих слизеринцев. Малфой действовал мне на нервы, но остальные были просто белым шумом. Теодор дергает головой движением, которое может означать что угодно. Однако Гарри продолжает пристально смотреть на него, все еще позволяя Теодору сжимать свою руку, и, видимо, это успокаивает его; по крайней мере, последовавшая затем речь кажется чуть менее эмоциональной, чем могла бы быть. — У меня не было друзей в Слизерине. У меня были только те, кто хотел воспользоваться мной, и те, кто надеялся заманить меня в Пожиратели Смерти или получить через меня информацию о моем отце. С такими людьми дружбы не построишь. Возможно, у кого-то другого могло бы получиться. Думаю, Малфой и Забини были настоящими друзьями, я не знаю. Но у меня так не получилось. Ты единственный человек, которому я могу доверять, Гарри. Единственный человек, с которым я бы пошел в грязный старый дом, и которому дал бы приют в собственном убежище, и которому я доверяю настолько, что могу рассказать всё это. Он останавливается, тяжело дыша. Гарри не сильно сжимает его руку. — И ты не хочешь потерять это в случае возвращения моей защитной магии. Теодор сглатывает и кивает. Его хватка становится слабее, что уменьшает желание Гарри вырваться из нее. Он задумывается, глядя на других птиц в совятне и в окно, через которое Мерлин унес его письмо. — Но ведь если моя защитная магия вернётся, ты забудешь обо мне, — бормочет он. — Тебе не будет больно. — Хочешь сказать, потеря моего единственного друга не причинит мне боль? — Я хочу сказать, что ты не будешь помнить об этой боли. Теодор наклоняется к нему ближе, на его лице явно читается гнев. — По-твоему так будет лучше? Ты хочешь причинить мне боль таким образом? Гарри слегка вздрагивает, потому что нет, этого он совсем не хочет. Он не любит причинять людям боль. Он даже не стал бы уничтожать крестражи, если бы они не принадлежали Волдеморту. Честно говоря, Гарри было совестно даже за кражу комнаты в Дырявом Котле у старины Тома. Несмотря на это, он продолжает говорить: — Я не принадлежу этому миру. — Дай людям шанс узнать тебя. Дай им шанс помочь тебе, — пальцы Теодора подцепляют подбородок Гарри и слегка приподнимают его голову. — Пожалуйста. Ты помнишь, что произошло, когда мы были в том коридоре в Хогвартсе? Гарри кивает. — Когда я показался тебе? — Да. Я поцеловал тебя. Знаешь почему? Гарри чувствует, как что-то тяжелое оседает у него в животе. — Тогда я этого не знал, но теперь, зная, что у тебя нет друзей в Слизерине… ты выбрал меня от отчаяния? Я бы не хотел быть выбранным кем-то только из-за отчаянья. Теодор качает головой и прислоняется лбом ко лбу Гарри. Теперь Гарри не может отслеживать эмоции на чужом лице, конечно, он пытается скосить глаза, чтобы видеть чуть больше, но, возможно, смысл не в том, чтобы ловить каждую эмоцию на чужом лице. — Возможно, я выбрал единственный возможный вариант, — выдохнул Теодор. — Но это совсем не значит, что он был плохим. Если бы ты знал, как меня поражает твой ум и твоя красота… — Красота, — с явным скепсисом в голосе повторяет Гарри. Он знает, что у него кривые очки, желтоватая кожа и вечно бардак на голове. Сейчас, после неравного боя с когтями Мерлина, его волосы, наверняка, в ещё большем беспорядке, чем обычно. — Просто выслушай меня, — говорит Теодор и прижимается ближе. — Да, красота. Я говорю не только о лице или теле, хотя они тоже, вопреки тому, что ты себе напридумывал, прекрасны. Но я также имею в виду, что ты добр к людям и у тебя классное чувство юмора, и ты так сильно не хочешь причинять людям боль и… если бы ты знал, как редко такие люди встречались мне в жизни. — Фиговых же людей ты встречал. Теодор фыркает и отстраняется ровно настолько, чтобы лунный свет осветил его лицо, снова приподнимая пальцами подбородок Гарри. — Ты хотя бы попытаешься? Или я слишком отвратительный? Или тебе не нравятся парни? Гарри колеблется. — Я никогда не думал о том, чтобы встречаться с кем-то или жениться на ком-то. Защитная магия скрывала меня ото всех, и мне пришлось бы приложить слишком много усилий, чтобы хотя бы начать отношения. И даже если бы я добился этого, защитная магия рано или поздно уничтожила бы их. — Но теперь её нет. Гарри прикрывает глаза и кивает. — Если я… если я оставлю всё как есть, смирюсь с тем, что потерял свою защиту навсегда, и останусь с тобой, что будет со мной, если наши отношения пойдут крахом? — Ты мог бы взорвать весь научный мир своими исследованиями в области рун, — Теодор слегка трясет его за плечи, заставляя Гарри открыть глаза и посмотреть на него. — Разве ты не понимаешь, как много людей пыталось создать ритуал, соединяющий в себе руны и астрономию? Тысячи волшебников пытались создать рунические круги, которые могли бы работать на их телах таким же образом, как у тебя? И сколько лет, веков, волшебники пытались всего этого достичь? Ты великолепен, Гарри. Я тебе не нужен. Все совсем наоборот. Гарри смотрит на него, чуть приоткрыв рот. Да, в глубине души он знал, что его изыскания в области рун были чем-то новыми, в противном случае он бы уже нашёл ответы на интересующие его вопросы в книгах, но… Но он никогда не думал, что создаёт что-то совершенно новое. Всё это время он верил, что прорубает новую тропу через джунгли, через которые уже проложена дорога, и он когда-нибудь выйдет на неё, ударит себя по лбу и отругает за то, что всё это время не шёл по ней, тратя своё время попусту. — Гарри, — тихо говорит Теодор. — Ты так и не сказал, чего на самом деле ты хочешь. — Я просто хочу безопасности, — бормочет Гарри. — Я продолжаю повторять, что не принадлежу этому миру, потому что я так неопытен. Я едва знаю, как устроена дружба. Или секс. — он встречается взглядом с Теодором, пусть и затененными, потому что знает, что не найдет в нем насмешки. — Если ты хочешь попробовать… — И твой единственный вариант — это я? — руки Теодора крепко сжимают плечи Гарри, хотя тон его кажется беззаботным. — Я предпочитаю тебя всем тем, за кем я наблюдал всё это время, — искренне говорит Гарри, а затем Теодор целует его во второй раз. Этот поцелуй мягче и как будто теплее предыдущего, теперь, когда Гарри точно знал, что он произойдёт, поцелуй не кажется таким ошеломительным и шокирующим. В этот раз он сам решился на него. Гарри опускает руки на бёдра Теодора и прижимается чуть ближе, нежно сталкиваясь с чужим языком, и Теодор с легким вздохом приоткрывает рот чуть шире. Внутри чужой рот оказывается ещё теплее, чем снаружи, и Гарри ерзает, чувствуя возбуждение. Теодор прижимается ещё сильнее, пока их лбы снова не соприкасаются. Гарри раздвигает ноги и чувствует Теодора ещё ближе. — Мы могли бы… — говорит слизеринец, а это значит, что расстояния между их ртами уже слишком большое. Это неприемлемо. Гарри крепко целует его снова. — В топе впечатлений, которые я упустил, поцелуи в каком-нибудь укромном уголке Хогвартса были бы на первом месте, — а затем прижимает Теодора к стене совятни, задыхаясь от удивления от испытываемых ощущений. Впервые в жизни Гарри прижимается и притирается к кому-то, и он поражён тем, что происходящее оказывается единственной вещью, в которой он не напортачил, несмотря на своё полное непонимание людей. А затем его накрывает слишком большим количеством ощущений, чтобы анализировать хоть что-то. Теодор с приоткрытым ртом и ошеломлёнными глазами теряется вместе с ним до того самого момента, пока оба они не кончают. Затем мир неожиданно ускоряется, и он засовывает ногу между бедрами Гарри, замирая на неопределённо долгое время. Гарри хныкает, когда внезапно оказывается на более твердой поверхности, на которую можно опереться, а затем он снова теряется. Он наклоняется вперед, уткнувшись лбом в плечо Теодора, и с легким вздохом откидывается назад, качая головой. — Это было… неплохо, — говорит он. — Совсем неплохо для первого раза. Теодор занят тем, что поправляет свою одежду и накладывает Очищающие чары, но теперь, когда Гарри сосредотачивается на чужом голосе, он слышит в нём дрожь. Может быть, людей легче понять после секса, думает он, делая шаг вперед и целуя Теодора, обвивая его своими руками. Теодор замирает на месте и отвечает на поцелуй, пока Гарри сам не отстраняется, только чтобы прошептать: — Это было здорово. Может, спустимся вниз и повторим?..