Насколько глубока твоя любовь

Микки недооценивает настойчивость Йонаса — в шесть утра в номер стучат. Чин с какого-то перепугу поднимается и на полном серьёзе в чём был, то есть ни в чём, плетётся к двери. Синеглазый брюнет сперва пытается абстрагироваться от реальности, накрывает ухо подушкой и принимает как можно более удобное положение на кровати, но его извечная привычка быть начеку срабатывает и на этот раз. Как не сработать, если комнату окутывает аромат душистой марихуаны, на постель приземляется кто-то тяжёлый, и рядом хихикают четыре голоса? Микки стягивает с себя неплохо блокирующую звуки подушку и до него доносится авторитетный комментарий гугл-переводчика «завтрак будет вкуснее». Картина маслом: всё ещё голый Чин с притворной стыдливостью кутается в простыню, невыспавшаяся Фрея в полупрозрачном сарафане заливается румянцем, поглядывая на выползающего из-под подушки Микки в одних трусах, Варг с видом победителя раскуривает косяк, а неотразимо красивый Йонас, как ни в чём ни бывало, лижет бумагу для очередной самокрутки. Будто ему накануне никто не отказывал. «Бисексуал?», — Фрея кокетливо задает понятный на всех языках вопрос, обращаясь к Микки. — Не, я пробовал с тёлками. Много раз. Не моя чашка чая. Скажи ей. — По-твоему, я знаю норвежский? — Ой, бля. Ну переведи. Чин объясняется с Фреей через гугл-переводчик, пока их компания неторопливо накуривается. Его почему-то забавляет следить за реакциями — бурными у девушки и сдержанными у её зеленоглазого друга. Норвежцы буквально плавятся под действием травки, чего не скажешь об американцах. — Ганжа отстой, Микки. Меня сейчас только от варговских феромонов торкает. — Ахахаха, привыкли к фуфлу и радуются, ебанаты! — Мне для эффекта надо раз в пять больше. — Дык попроси, ёпта. — В качестве подношения вместо конфет с букетом и столько сойдёт. Не выёбываемся. Для аппетита достаточно! — Скоро там завтрак? — Тридцать минут, Микки. — Они опять собираются нас спонсировать круглые сутки? На корриде они мне на хуй не упали. — Наоборот. С одиннадцати до позднего вечера будут в отъезде. Какое-то даже видеообщение с семьями намечается. Видишь, как мой вырядился? Мимикрирует под натурала. — Для родных он не гей? Похоже, Милкович обескуражен новостью. Чин переходит на шёпот. — Да, понимаю, о чём ты. Их бы инфаркт хватил от его вчерашнего макияжа, боа и кофточки с люрексом! Тут он отводит душу, а там у него невеста, лесба. Однажды они поженятся… Детишек наклепают… Сам так сказал. Какой же этот кобель магнетический! Даже в клишейной гетеро-версии. Через неделю упорхнёт домой и адьос, ми амор. Продолжение нам не светит. — Хотел бы продолжить? На лице Микки отражается искреннее удивление. Чин отвечает ему тихим, немного печальным голосом. — Я из таких, ага. Микки толкает приятеля плечом. — Тряпка! Живи настоящим. — Сам-то не живёшь! Микки мрачнеет. — Сплетники хуевы… — Рыжий, кстати, в недоумении. Как, впрочем, и я. Чин выразительно гримасничает и переключается на флирт с Варгом. В комнате становится жарко от их развязного поведения. Микки они раздражают. Пять минут брюнет самозабвенно обкусывает заусенцы, молчит и, прищурив глаза, гипнотизирует Йонаса. Тот выглядит беззаботно. Облокотившись на подушки похохатывает над шутками Фреи, и они по очереди затягиваются марихуаной. «Надо добавить», — думает Милкович, а рука уже тянется к самокрутке. Когда скандинавы сопровождают Микки и Чина на завтрак, брюнет обнаруживает, что гости из их отеля едят в общей столовой с постояльцами прилегающей, соседней гостиницы, с четырьмя звёздами. Разве что время завтрака немного разнится. С семи до одиннадцати в первом случае и с восьми до двенадцати во втором. Он узнаёт это потому, что хотеть попасть в столовую и добраться до нужного корпуса в их состоянии — не одно и то же. В итоге доходят ребята до цели лишь в девятом часу. У большинства гостей на входе проверяют талоны. У некоторых в роли талонов выступают цветные резиновые браслеты. Таких немного, и они сидят за отдельными столиками, которые сервируют официанты. Помимо стандартных блюд клиентам с браслетами приносят алкоголь, показывают бутылки, рассказывают что-то прежде, чем наполнить бокалы. Микки не отказался бы сейчас от сангрии. Однако еда и без травки, и без вип-обслуживания очень достойная. Одного мармелада на выбор несколько видов! Оладьи, омлет, нечто вроде бекона, джемы, сыры, булочки с фруктами, фокачча, соки, супы-пюре, кофе, мороженое… Они набирают всего! Передвигаться непросто, но парни как-то справляются. Спустя полтора часа, американцы всё ещё что-то жуют. Им плохо и хорошо одновременно. Периодически они давятся от смеха по любому поводу и без повода. Падают друг на друга и мелко трясутся в немой истерике. Самонадеянность как она есть, перекурили. Их норвежские знакомые и вовсе пребывают в паническом ступоре. Сидя (на самом деле полулёжа) за столиком неподалёку от Микки и Чина, они подозрительно озираются по сторонам неестественно красными глазами, изредка перешёптываются и наверняка опаздывают туда, где собирались быть сегодня до вечера. Чикагцы решают покинуть помещение вдвоём, пока эта задача им под силу. Пытаться что-то отсюда вынести смысла нет, потому что они, конечно же, не озаботились сумками. Если бы озаботились — вынесли бы, как пить дать, не удержались бы, не смотря на строгий запрет в правилах посещения завтрака. В этот момент им невероятно сложно бросить такие вкусности. Но не по карманам же их рассовывать! Голос разума заглушает преступные помыслы, и вот Ли и Милкович выбираются из столовой. — Тшщщ, братан, стопэ. — М? — Говорить можешь? — Во рту сухо так, прилипает… Могу, наверное. Говорить. — Заебок. Иди к тому бородатому и неси чушь типа ты не знаешь английского и испанского. — Как это? И… зачем? — Тараторь хоть на эльфийском. Просто вставляй в речь слова «Имперадор» и «проблема». Веди себя так, чтобы он тебя точно запомнил и пожалел. Потом я к тебе подойду, подыграешь. — Микки, я не понимаю… — Успокой свои сиськи, Чин. Действуй! Я объясню попозже, иначе ты спалишься. — «Имперадор»… это же название второго отеля? — Бинго! — Мы нарушаем закон? — Мы повышаем уровень своего комфорта. — Эээ… — Кроме этого разговора с бородачом можешь дальше вообще ничего не делать. Верь мне. Превозмогая сомнения и гравитацию, Чин возвращается к стойке на входе в столовую и завладевает вниманием бородатого контролёра. В красках расписывает ему на несуществующем языке несуществующую же «проблему», кивает на вывеску с надписью «Имперадор» и периодически будто бы невзначай прикасается к собеседнику, жалобливо заглядывая тому в глаза. «Ох, нихуя себе ты актёр!», — бормочет Микки и присоединяется к спектаклю. Позже, в номере, Чин пристаёт с расспросами. — Всё, объясняй! Кореец заваливается поперёк кровати в позе морской звезды. — Не срастил что ли? — Милкович, блять! Ли приподнимает себя на локтях и сверлит взглядом затылок Микки. — У них жрачки ведь до ебени фени, верно? Голос звучит задумчиво, синеглазый присаживается на кровать спиной к Чину, попутно отодвигая в сторону его ногу. — Ну. — Если правильно разыграть карты и примелькаться сотрудникам на входе… — Будем обедать и ужинать даром? Чин слегка выпучивает глаза и нахмуривается. — Наконец-то ты улавливаешь суть. — Контролёр же спросит талоны отеля, этого «Имперадора». — Чё-то он ни у кого их не спрашивал, пока мы на выходе отирались. Потому что он чуваков запомнил! Испанцы похуисты, Чин. Спросит — изображай идиота, размахивай клешнями и пизди на эльфийском. — Кстати, ведь вариант. Только всё-таки это как бы афера… — Ёбу дал? От них не убудет, а для нас ощутимая экономия. Не наебёшь — не проживёшь, Ли. Чего ты как маленький? Микки оборачивается, и Чин видит чёрные брови на бледном лице товарища где-то на уровне середины лба. — Не моё это. Азиат виновато опускает голову и закусывает щеку изнутри. — Ты когда несколько лет назад пастору отсасывал ради компромата, чтобы его шантажировать после, это по-честному было? — Опять же идея с отсосом была твоя! Ладно. А вдруг поймают нас? Мужчины встречаются взглядами и пару секунд изучают лица друг друга. — Скажем, ты книгу пишешь, эксперимент проводишь для этого. Планировал всё оплатить, не успел. Или запутался в условиях проживания. — Я? Книгу пишу? — Блядь, не я же! Милкович ухмыляется и потирает висок большим пальцем. — Микки, ты чрезвычайно изобретательнен для выходца из народа с неоконченным средним образованием! — Саутсайдцы рождаются прошаренными. Милкович пожимает плечом, идёт в туалет и мочится там, не закрывая двери. После короткой паузы Чин кричит ему вслед. — Погоди, я на всякий случай проверю, нет ли нашего ноу-хау в гугле. — Нашего? — Нашего. Я в деле. Чё ты ржёшь! — Шустро ты переобулся, законопослушный гражданин Ли! — Мы никому не скажем. — Ясно-понятно. — Чарующий мир травки… Когда же отпустит? Я по буквам еле попадаю. Микки возвращается на кровать и вырывает айфон из рук Чина. — Дай сюда! — Знаешь, ты прав. Однохуйственно. Раз они такие небрежные, логично питаться у них бесплатно. Даже если об этом способе уже пятьсот тысяч постов написано. — Ни одного. Микки проговаривает это уверенно и чуть ли не по буквам. — Серьёзно? Милкович бросает айфон на колени корейцу. — Проверь сам. Так Чин и Микки переходят на шестиразовое питание. Едят свой предоплаченный завтрак в семь, обманным путём посещают завтрак под видом гостей второго отеля — в одиннадцать, далее — два обеда, тоже с разницей в четыре часа и, конечно, два ужина. Иногда эти ловкачи с неохотой отказываются от какого-нибудь из приёмов еды, но не особо расстраиваются. Они даже с пропусками обедов еле влезают в штаны по окончании отпуска. Пока же, на второй день своего испанского вояжа, Чин и Микки едут в Валенсию на корриду. По мере того, как перед зрителями разворачивается жестокое и очень зрелищное шоу, оба американца теряют интерес к происходящему. Миролюбивый Ли делает Милковичу одолжение, придя с ним сюда, а синеглазый осознаёт, насколько ему с детства осточертели собачьи и петушиные бои и как ему всё это отвратительно. Микки любуется мощью быков, их лоснящимися спинами и ногами, эмоциями на их благородных мордах. Он морщится от вида и запаха крови, становится безразличным к людям. Милкович не в состоянии увлечься кем-то из матадоров и рад бы залить досаду вином, по примеру Чина, который, собственно, этим и занимается, но должен же кто-то оставаться у руля, когда Ли снова размазывает от алкоголя. После трёхчасовой корриды гид отвозит их группу в средневековый замок неподалёку, где шоу-программа продолжается. Теперь на арене историческая реконструкция. С костюмами, каретами, лошадьми, всадниками и фламенко. Если бы Милкович знал, что такое сюрреализм, он бы назвал происходящее сюрреализмом. Зачем чикагцы купили расширенную экскурсию — теперь им и самим любопытно. Наверное, рассчитывали увеличить свои шансы на сексуальные похождения с незнакомцами. Они не ошиблись: обстановка в замке способствует приподнятому настроению. Удобные, обитые коричневой кожей кресла в зрительном зале, как в кинотеатре, обставлены канделябрами с горящими свечами. Искусственного освещения нет. Между каждой парой кресел — по низенькому столу. Вскоре после начала представления обслуживающий персонал, к прискорбию, женского пола, приносит огромную запечёную тушку птицы без столовых приборов, тарелки, кубки, шесть литров вина в стилизованной таре, сосуд с водой, соль, масло и гору маленьких влажных полотенец. Таким образом, очевидно, воссоздаётся типичный средневековый пир. В виду того что обходится эта экзотика относительно недорого, Микки приятно удивлён. Чин набрасывается на вино, из-за чего, прокрадываясь к туалетам вдоль ряда кресел, заваливается на зрителей, встаёт, извиняется и снова заваливается. На улице, по завершении пира, корейца тошнит, как неопытного подростка. С напором, частично на собственную одежду и обувь. Микки держит его на весу и, насколько это возможно, приводит Чина в порядок с помощью влажного полотенца, предусмотрительно взятого им со стола в качестве сувенира. — Ммм. Матадоринг тебе не пнравлся? Микки. Микки! Ты мой герой. Умный ткой… Сильный! Снмай джинсы, отблгодарю тебя. — Чин, заебал. Хуле пьёшь, если не умеешь. — Ты настъящй? Тких, как ты, не бывает! Ты лучше всех. — Ты, нахуй, не знаешь меня. — Нково круче не встрчал. Я в твоём распржении. Могу любить тбя сврху и снизу, как пжелаешь. А Йен тбя не стоит. Чво ты в нём ншёл? А? Микки! Я б тбя низашто аднво в Испанию не атпстил! — Он отпустил потому что уважает мой выбор. Мы отмороженные оба. Выжившие между пиздецом и лютым пиздецом. Почти беспризорники в прошлом. Ты нихуя о нас не знаешь. Микки с чувством сплёвывает избыток слюны и понимает, что Чин без сознания. Милкович вынужден перебросить его через плечо и так занести в автобус. Места, кроме их, подчистую заняты. Уставшие от ожидания и насыщенного дня люди воротят носы от запаха рвоты, но замечание сделать не отваживаются. Микки излучает опасность. Прислонив корейца к окну, сам он усаживается рядом. Микки достаёт телефон, пару минут прокручивает его в стремительно потеющих ладонях, вытирает гаджет о ткань футболки, приосанивается и печатает сообщение «Йен, ты со мной расстаёшься что ли?». Зависает пальцем над экраном, не отправляет, стирает. Хрустит шеей, закапывается пятернёй в свои иссиня-чёрные волосы, скалится, шумно глотает. Печатает «Почему», замирает, не формулирует дальше, стирает. Выпучивает глаза, смаргивает остолбенение, колеблется между иконкой с зелёной трубкой и конвертом. Опять набирает текст, на этот раз «Ты чё, ёбана, даже не попытаешься?». Вжимает подушечку большого пальца в сомкнутые губы и дышит, как запыхавшийся бык с сегодняшнего представления. Удаляет последнее неотправленное сообщение и блокирует контакты «Муж» и «Йен Галлагер» во всех соцсетях и мессенджерах. Спустя час Микки пользуется преимуществами балкона — тихо подзывает Йонаса через перегородку. И когда тот выглядывает из-за неё, недвусмысленно манит того указательным пальцем. Рыжий теряется лишь на мгновение, затем его зрачки поглощают радужку, и вот уже через тридцать секунд он материализуется на пороге, нервно поскрёбывая короткими ногтями дверной косяк. «Чин совэр?», — переминаясь с ноги на ногу шепчет Йонас, складывая ладошки вместе и прислоняя их к своей щеке. «Совэр», — необычно низким голосом говорит Микки и втягивает норвежца в ванную, ухватив рыжего за футболку в районе груди и аккуратно прикрывая двери. В ванной брюнет без промедления стаскивает с себя футболку, не глядя, нашаривает рукой на полке запечатанную пачку презервативов и вручает её мужчине, раздевающемуся напротив. Они синхронно, отточенными движениями снимают с себя джинсы сразу с трусами, и Йонас лёгким касанием к пояснице разворачивает брюнета к себе спиной. Микки встречается с собственной пошловатой усмешкой в большом зеркале над раковиной. В отражении видно, как раскраснелось лицо норвежца, и как он варварски, зубами разрывает плотную плёнку на пачке, после чего, не добившись успеха, докурочивает её пальцами и вытаскивает вожделенный презерватив из упаковки. Смотрит на Микки в зеркале, получает кивок и гостеприимно расставленные ноги, а также прогнувшуюся в пояснице спину, гладит Милковича по шее сзади и с придыханием раскатывает по свинцово-тяжёлому детородному органу латексное облачение. Не дождавшись от хозяина номера смазки, Йонас добывает порцию увлажняющего крема, пару раз надавив на дозатор. Смазывает вход брюнета, проникает внутрь пальцем и немного прокручивает его там с нажимом на ту самую точку. После, не вынимая, отвешивает Микки звонкий шлепок по ягодице и заменяет палец на разгорячённую головку, которую со знанием дела постепенно вводит в Милковича, а за ней и весь член. Брюнет шокирован полнотой ощущений. У него дежавю. Он ошалело закатывает глаза и двигается навстречу Йонасу, насаживается на его эрекцию сам. Голова кружится, и всё существо Милковича торжествует от происходящего. Рыжий сгребает волосы Микки и тянет за них. Брюнет позволяет ему эту вольность и, подглядывая за отражением любовника сквозь густые чёрные ресницы, хрипит, извивается корпусом и выдаёт настолько сладострастные «аах», что Йонас заметно дрожит. Микки и сам пребывает в трансе. Он нарочно расфокусирует взгляд и получает удовольствие от широкоплечего бледного силуэта, мерно двигающего бёдрами за его спиной. Иногда Милкович наоборот вглядывается в рыжего и ловит искорки возбуждения от очевидных различий между Йонасом и мужем. Он ложится грудью на раковину, заводит руки назад и процарапывает красные полосы на бёдрах норвежца. Рыжий глухо стонет, слегка запрокинув голову, закусывает губу и обнажает свои белые ровные зубы. По мраморному кадыку скандинава как в замедленной съёмке стекает капелька пота. Микки умышленно скользит затвердевшими сосками по гладкому и прохладному краю керамической раковины и посильнее оттопыривает зад, подставляясь под бешеные толчки увлёкшегося партнёра. Депилированная промежность брюнета невероятно заводит Йонаса, о чём тот бормочет по-своему, пока потирает пальцами основание стояка Микки, его лобок и перекатывает в ладони яички в поджавшейся безволосой мошонке американца. Такое понятно без слов. Норвежец лижет и кусает плечи Милковича, свободной ладонью придушивает его и, ускоряя темп, обрушивается на простату боттома. В зеркале они пожирают друг друга расширенными зрачками. Лица, линии тел и место их соединения. Микки сознательно хочет финишировать, не стимулируя член, и кульминация стоит того. Он аж зажмуривается и корчится под кончающим внутрь него Йонасом. Сперма капает с раковины на пол. Зеленоглазый подхватывает обмякшего брюнета под руки. Отбросив презерватив в сторону, он устраивается на коврике в позе лотоса и усаживает Микки к себе на бёдра. Едва успокоившись, дыхание рыжего снова сбивается. Когда брюнет приходит в себя и порывается завершить сеанс близкого боя, Йонас впивается пальцами в щиколотки вставшего перед ним Милковича, ищущего трусы. Он слегка разминает икры массажными движениями, перемещается выше по ногам и разворачивает Микки к себе, чтобы незамедлительно пройтись языком по всё ещё довольно набухшему стволу брюнета. Норвежец повторяет манёвр дважды, затем очерчивает большими пальцами круги от живота до боков Милковича и, открыв рот, укладывает к себе на язык испачканную в семени головку. Смыкает губы вокруг и лениво посасывает, сверкая глазами исподлобья. Рыжий быстро срывается на грубоватое, быстрое всасывание милковического органа. Это не лишено пикантности, но Микки настроен иначе. «Слышь, притормози-ка», — рычит Йонасу синеглазый. «Плавнее. Хер никуда не денется. Вот так», — голос Микки становится хриплым и утробным, когда он берёт в свои миниатюрные татуированные ладони чужие большие и веснушчатые, и направляет их. Через десять минут у рыжего снова начинает вставать, однако всё своё внимание он посвящает нуждам брюнета. Стоя на коленях, Йонас чутко прислушивается к сигналам, исходящим от американца, и бесприкословно выполняет то, что от него требуют. То легонько, то беспощадно постукивает подушечками двух пальцев по распалённой простате Милковича, гладит его поясницу, живот, округлости ягодиц и с упоением поглощает толстый, идеальной средней длины ствол. От удовольствия брюнет поскуливает и неразборчиво матерится, а когда достигает пика, спускает накопившийся пар Йонасу на лицо. Как норвежец покидает номер, Микки не замечает. Он слишком обесточен. Да и какое это имеет значение?