Насколько глубока твоя любовь

Микки скачет на Йонасе в позе наездника, а тот, в свою очередь, надёжно привязанный к изголовью кровати, размеренно толкается в него снизу. Они делают это в постели норвежца уже второй раз за утро. Судя по звуковому сопровождению, Варг утрамбовывает Чина в разделяющую их стену, пока Фрея на диванчике в вестибюле гостиницы подбирает себе компанию в Тиндере. Возгласы другой пары не выбивают Микки из колеи, наоборот, даже подстёгивают, и такая гармония синеглазому американцу — в диковинку. Чин Ли вообще, ни своим похабным поведением, ни бытовыми привычками, до сих пор Микки не раздражает. Он свято помнит о запрете на приближение к постели в их номере, поэтому развлекается с Варгом в ванной или нагнувшись над косметическим столиком. Зато Чин клянётся, что у него выборочная амнезия в том, что касается прошлого четверга. Но всё равно просит прощения за домогательства после корриды и не психует, когда Микки бесцеремонно скидывает его с общего ложа на пол, чтобы тот отлип от него. Во время того разговора с извинениями Микки рекомендует приятелю научиться врать убедительнее. Чин прикрывает лицо журналом, полыхает щеками и старается выглядеть как можно более непринуждённо. Микки делает снисходительный жест рукой в его сторону, и становится ясно, что на этом тема исчерпана. Микки ловит себя на мысли, что ему так комфортно с постоянно раздетым соседом по номеру, что он и сам уже ходит и спит в чём мать родила. Не обливаться же потом в раскочегаренном помещении без кондиционера! Микки каким-то образом удаётся смотреть как бы сквозь Чина, хотя тот объективно привлекателен. Может, будь между ними взаимная химия, он не воспринимал бы совместное проживание как поход в сауну с роднёй. Но что есть — то есть. Из-за долбёжки за стеной флакон с духами дребезжит и продвигается по мини-холодильнику, пока не падает на пол и не разбивается вдребезги. Микки умиляет, насколько мирно Йонас реагирует на это происшествие. Парень наделён поистине нордическим самообладанием. Он, не меняя темпа, обслуживает задницу брюнета и даже не смотрит в сторону пахучей лужи, расползающейся по ковролину. Микки хочется его взбодрить. Он приподнимается, пересаживается спиной к Йонасу и продолжает в позе обратного наездника. Норвежец, вопреки ожиданиям Микки, активнее не становится. Наоборот, похоже, уходит в созерцание. Тогда Микки впивается в ноги Йонаса короткими ногтями и требовательно кричит. — Сильнее! Жёстче, мать твою! Невозмутимость норвежца испаряется в мгновение ока. Йонас тут же вгрызается в спину Микки и даёт ему ровно то, чего он просит. Рыжий с остервенением вгоняет член в брюнета, пока тот не заливает спермой его веснушчатые колени. Для Микки скандинаву не жалко побыть кем угодно. Оказывается, он вообще на редкость отзывчивый парень. Даже когда на днях Микки излишне увлекается тет-а-тетом с Йонасом и случайно прокусывает кожу на его попе, жертва этого акта вандализма в недоумении отпрыгивает от кровати, быстро приходит в себя и без каких-либо претензий возвращается в объятия Микки. Поначалу саутсайдовец не знает, как относиться к регулярным встречам с Йонасом. Мнение Микки сводится к тому, что жизнь подсовывает ему китайскую подделку, а точнее норвежскую копию, чтобы он ещё больше нуждался в оригинале. Микки злится и шутит, что с его везением ему пора покупать лотерею. Однако помимо Йонаса поблизости постоянно маячат и другие беззаботные, благополучные люди — Варг, Фрея и, в какой-то степени, Чин. К тому же испанцы сверх-толерантны к публичным проявлениям чувств, никто и не думает осуждать прохожих на улице или делать им замечания. Это заразительно, от этого сложно спрятаться, и это заставляет Микки попробовать принять ранее чуждые ему правила игры. Очутиться в параллельной реальности, где Микки незнакомы паранойя и травля. Где у него нет прошлого. Йонас не ассоциируется с болью, и Микки перед ним тоже ни в чём не виноват. С этим суррогатом Йена можно перестать притворяться непрошибаемым, ослабить оборону, не ломать себе голову над причинами, по которым статный рыжеволосый красавец выбирает Микки. Потому что, какая разница? Поняв это, Микки больше не держит марку, не желает производить определённое впечатление, как всегда старается рядом с Йеном. Он смиряется с тем, что Йонас для него — своего рода человек-санаторий. Да, норвежец — Йено-заменитель, но с ним так здорово тренироваться быть легкомысленнее! Микки не любит Йонаса, зато он расцветает в отношениях с ним. Микки плывёт по течению в новых для себя водах. Он учится нежно целоваться прилюдно и держаться за руки с приятным ему мужчиной. Для Микки это бунт! Самое дерзкое его приключение! Микки мягок и открыт, как никогда прежде. В его сердце прорывает плотину: он жадно компенсирует себе недополученное с детства тепло и щедро делится своим. Микки беззастенчиво милуется со скандинавом, и все вокруг ведут себя так, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит. От этого глаза Микки становятся блестящими, блаженными и зарадованными, и он вдруг чувствует вкус сливочного мороженного, которым его когда-то впервые угостила мама, чьего лица он, к сожалению, не помнит. Норвежцы чудо как хороши в организации досуга Микки и Чина, а также в оплате их счетов. Они где только не бывают вместе! Временами Ли смущает финансовая галантность Варга, тогда Милкович озвучивает ему статистику зарплат в Чикаго и Бергене, среднем городе Норвегии, и Чин как-то сразу успокаивается. Потому что каждый дворник из этой скандинавской страны имеет официальный доход, на который он может чудить в Испании, с её относительно скромными ценами. Как бы то ни было, на выходных, когда дружная интернациональная команда едет в Барселону, американцы уговаривают своих прекрасных рыцарей, Варга и Йонаса, снять вместо гостиницы хостел. Поскольку три отдельные комнаты в хостеле на центральной улице Барселоны обходятся в ту же сумму, что и один небольшой номер в отеле на окраине города. К тому же, три комнаты, хоть и с единственным обшарпанным санузлом на весь этаж, позволяют парам уединиться в любой момент. Правда, не взирая на замечательную балконную панораму — с умопомрачительными готическими соборами и расписанными довольно качественными граффити стенами жилых домов, пятёрка путешественников появляется в своих номерах исключительно ради удобных спальных мест и возможности принять душ, ближе к ночи. Утром, ни свет ни заря, они отправляются к горному комплексу Монсеррат. Фрейя стоит в километровой очереди просителей об исполнении заветного желания у знаменитой местной святой. Позже к девушке присоединяется Чин, но не ранее, чем он посещает выставку Пикассо в маленькой галерее напротив монастыря. Приоритеты туриста с художественным образованием настолько же предсказуемы, как и приоритеты Микки, который сходу накидывается на прилавки с винами, ликёрами и сырами, произведёнными тут же, в аббатстве Монсеррат. Удивительно, как порой обстоятельства влияют на человека: следуя примеру Варга и Йонаса, Микки макает вонючий сыр с пищевой плесенью в мёд и нахваливает полученное в результате сочетание, будто он не вчерашний гопник из криминального района Чикаго, а гурман, каких поискать! «Если не нюхать, то некоторые прям заебись! Кроме козьего, — кислое дерьмо! Оставь пацанам, не жри это», — с видом увенчанного лаврами знатока Микки инструктирует и без того компетентного Чина спустя какую-то пару часов. Днём отряд в том же составе увлечённо исследует сувенирные лавки, закупая (или, в случае с Микки, — преимущественно подворовывая) подарки для друзей и родственников. После ребята вооружаются экскурсионными проспектами на английском и норвежском языках и наматывают круги по знаковым улицам Барселоны, в деталях разглядывая жемчужину европейской культуры, — строящуюся вот уже около ста сорока лет и всё ещё недостроенную базилику Саграда Фамилия и другие здания гениального испанского архитектора Антонио Гауди. Для Микки эта прогулка — потрясение, потому что он хоть и родом из мегаполиса, и значит многое повидал, а с таким изобилием причудливых форм, когда дома похожи на грибы, растения, рыб и насекомых одновременно, никогда не сталкивался! Микки кажется, что он в галлюциногенном бреду, не иначе. Только уровень погружения в иллюзию делает её слишком достоверной. Вечером молодые люди, отвергнув идею об отдыхе как несостоятельную, лихо отплясывают на сете всемирно известного диджея, от фотографии которого на афише визжат все, кроме Микки. У него нет идей, кто этот парень. Музыка, впрочем, что надо. Толпа беснуется. И эта энергия подхватывает Микки и несёт его по волнам эйфории от правильного ритма, перенапряжения мышц и почти-секса-в-одежде на танцполе. Немудрено, что, едва прикрыв двери номера в хостеле, они с рыжим скандинавом продолжают танцевать. Микки с порога укладывает Йонаса на спину, полностью раздевается, на четвереньках ползёт по кровати и, взявшись руками за кованое изголовье, кивком даёт знак активу, что его рту пора как можно гостеприимнее принять толстый американский член. Позже, вставая с лица своего умелого партнёра и начав извергаться спермой ему глубоко в глотку под аккомпанемент захлёбывающихся звуков, а потом и на шею, последнее, чего Микки ожидает — это услышать «кончааай», выданное задыхающимся норвежцем почти без акцента. Микки, безусловно, ценит старания любовника, но на этот раз Йонас точно промахивается с сюрпризом. Микки великодушно не подаёт вида, что это было не столько жарко, сколько странновато, и поскорее выпроваживает Йонаса. Брюнета более чем устраивает языковой барьер между ними. «Не хватало ещё на фейсбуке друг на дружку подписаться!», — думает он перед тем, как уснуть. В лучшее расположение духа Микки приходит, когда наутро их компанию пытаются ограбить на оживлённой пешеходной улице Барселоны, Рамбле. Тут в светлое время суток летом лавируют настоящие потоки людей. Создаётся впечатление, что находишься не под открытым небом, а в тесном трамвае с дырявой крышей в час-пик. На Фрею и Чина как на сравнительно тщедушную часть их группы внаглую налетают какие-то потрёпанного вида мужчины мутного этнического происхождения и выхватывают у них из рук сумки и телефоны. На что злодеи не рассчитывают, так это на молниеносную реакцию и боевые навыки экс-кадета военной академии США Чина Ли. Также горе-грабителям достаётся и от закалённого во всех существующих видах драк Микки Милковича. Отнятое имущество переходит обратно к законным владельцам, а Микки даёт хлёсткое прозвище местным попрошайкам и бродягам явно неиспанской наружности, которые, по мнению Микки, от безделия обсиживают лавки, фонтаны, набережные и смахивают то ли на мух, то ли на замызганных птиц. Микки зовёт их «грачами». Это жутко нетолерантно и, по идее, должно шокировать космополита Чина, но националистические шуточки Микки так смешат его и, в общем-то, кажутся Чину справедливыми, что этот азиат и сам начинает сдавленно хохотать. За неимением альтернативных ушей, способных оценить его красноречие, Микки достаёт им соотечественника. — Грачи и есть. Работать не хотят и спиздить ничё толком не могут. Курлычут чё-то, толкутся на пути, клянчат. Заебали! Каждый свободный угол заполонили, суки. Размножаются ещё! Жопу уронить негде. Побирушки хуевы… Верно я говорю, достояние корейской нации? — Да, блядь, Микки! Я коренной американец! — Кого ебёт. — Ой, глядите, какой борец с проблемами понаехавших выискался: уж чья бы корова мычала, а твоя — украинской породы, — молчала бы! — Экое ты склочное мудло! Чё так так завёлся-то? Удовлетворяют плохо? — Круто меня удовлетворяют, Микки. Беспокоишься — займись этим сам. — Э, нет. Это не ко мне. Сосредоточься-ка на Варге. Чин проглатывает ответную реплику о том, что ему стоит немалых усилий сосредоточиться на другом объекте рядом с активно забивающим эфир Микки. Парень не может отделаться от впечатления, будто иногда Микки посылает в его сторону весьма противоречивые сигналы. Вот и сейчас синеглазый брюнет вызывающе соблазнительно щиплет нижнюю губу пальцами и терзает её зубами, отчего в голове у Чина происходит короткое замыкание. Благоразумие покидает Чина, и, не успев сообразить, что делает, он выкладывает карты на стол. — Может, я в тебя втрескался, Милкович? Тебе ли не знать, что любовь и ебля не всегда идут в одной упряжи. — Подумай ещё раз, живчик. — Чё тут думать-то? Варг намылился на родину, а мне ни холодно, ни жарко. Да и смысл в него влюбляться? Он уже без пяти минут в Норвегии. Я не фанат виртуального секса с помолвленными чуваками. — Так проведи оставшееся время в кайф, чтобы тебе потом неделю в заднице аукалось. Сутки спустя, в понедельник, скандинавы покидают Испанию. Это должно было когда-то случиться. Собственно, Микки и Чин были в курсе даты их отъезда. Но кем бы Варг ни приходился Чину, а Йонас — Микки, американцы приунывают. Три дня особенно остро. Как будто у них отобрали удобную, по ступне разношенную обувь, и им пришлось переобуться в первую попавшуюся пару. Микки в недоумении: ладно, переживания его чуткого и одинокого товарища можно объяснить, почему же ему самому грустно? У него дома Йен! «Видимо, парни были нашим эмоциональным костылём», — как-то, накладывая себе еду на тарелку в столовой отеля, изрекает мастер заумных формулировок Чин. Микки не спорит. Вместо этого он молча кивает. Приятели почти не обсуждают норвежцев, однако по выражениям их лиц и вздохам можно сделать вполне однозначные выводы. Чин уговаривает Микки посетить винодельню с дегустацией и экскурсией. Пляжа для щадящего загара им хватает и до одиннадцати утра. Кроме того, отлёживать бока на шезлонгах в обнимку с сангрией в какой-то момент становится скучно. Так что к двум часам Микки и Чин рассекают на забавных старомодных мини-автомобилях по подземельям с бочками и бутылками, а также по бескрайним полям винограда и больше интересуются работниками винодельческого хозяйства, чем монотонным рассказом гида. На случай, если среди этих самых работников отыщется кто-нибудь примечательный. Неискушённых американцев поражает тот факт, что с полок хранилища высотой, наверное, с трёхэтажный дом, мирно поблёскивают и не падают торчащие донышками наружу миллионы бутылок с вызревающим в прохладе вином. Микки и Чин относят это явление к категории «чудо, противоречащее гравитации». Испанское пиво путешественников не прельщает, поэтому они охотно дегустируют предложенные в финале экскурсии молодые вина и приобретают столько местной продукции, сколько способны унести в рюкзаках. Цены здесь манят своей демократичностью. В отличие от сотрудников винодельни мужского пола, которые вовсе не кажутся заманчивыми. «Наебал меня интернет, тут нихера не дрочибельные типы в возрасте!», — думает Микки, разглядывая мятые рубашки неясного цвета и генеза, расплывшиеся фигуры и что-то, похожее на сопли, в коротких клокастых бородах. «Трактористы, блядь. Небось подгузники от стариковского недержания носят. Сколько им? Пятьдесят пять? Чё они такие потраченные-то? Натуралы что ли все! Нет, когда мужу стукнет пятьдесят пять, я, наверное, буду хотеть его. Если прибор у него исправен будет. Ну или стану активом, переквалифицируюсь, как это Чин называет. Пусть. Но сейчас?! Как Йен мог вот с этим ебаться! Видать, проблемы с папочкой на нём сказались противоположным образом, чем на мне. Хуй знает. Меня от седых мошонок и потасканных сморщенных жоп выворачивает. Не, виагроиды пока не моё.» До четверга Чин и Микки тешат себя иллюзией, что им удастся приспособиться к однообразному отдыху без норвежцев в пригороде Валенсии, с редкими вылазками в большой мир. Тут они здорово ошибаются. Микки, который поначалу восхищается ленью аборигенов, теперь ненавидит сиесту. График работы магазинов, по мнению американцев, начисто лишён логики и подобен стихии. Табличка «Сиеста» украшает закрытые двери в до такой степени рандомные часы, что у Микки и Чина порой не получается купить банальные сигареты. Окрестные клубы Микки заслуженно клеймит эпитетом «сельская дискотека». Потанцевать в них по неизвестной ему причине реально только под прошлогодние хиты, и это удручает. В правильном настроении можно, конечно, но не каждый же раз! Даже бесплатное питание в их отеле не удерживает Микки и Чина от побега в Мадрид. Ребята убеждены: столица страны обязана поменять вектор их отпуска! В обшарпанном междугороднем поезде, везущем американцев в Мадрид, Микки начинает осознавать свою востребованность среди испанцев. Тут никто толком не воспринимает всерьёз его матерную браваду и яростную мимику. Эти оборонительные приёмы пугают людей в Чикаго, местные же мужчины находят норов Микки очаровательным, как у брыкливого бычка или дикого жеребца. За ним откровенно ухлёстывают, Микки вообще нет необходимости проявлять инициативу. К примеру, когда переполненная электричка, пассажиры которой скорее удавятся, чем уступят место другому, и даже откидные сидения для инвалидов заняты очевидно здоровыми крикливыми женщинами и подростками, въезжает в тёмный тоннель, к филейной части Микки притирается чей-то огромный твёрдый член. Микки теряется от такого хамского вторжения в личное пространство. Брюнет не размахивает кулаками, не затевает скандал, только немного протискивается вправо в толпе пассажиров и ждёт, когда поезд минует тоннель, чтобы вглянуть на этого смельчака. Им оказывается без малого семифутовый гигант-испанец, наверняка имеющий в роду предков-мавров. «Будь я негрилой таких габаритов, я бы тоже шоркался о любую симпотную жопу в общественном транспорте», — мысленно прощает обидчика Микки и, зацепив с собой Чина, пробирается с ним поближе к окну. Перед его глазами мелькают многоквартирные домишки пригорода, трёх- и пятиэтажные, тоскливо понатыканные вдоль железнодорожного полотна. В качестве обязательного элемента ландшафта на перроне каждой станции галдят «грачи», — группки разномастных иммигрантов. Микки качает головой, закусывает свой согнутый указательный палец и со смешанными эмоциями внимательно смотрит на этих людей. Два паренька в цветастых футболках прекращают беседовать и машут ему в окно руками, приветливо улыбаясь. Микки не хочет определяться с тем, что он об этом думает. Микки хочет домой. В Мадриде состояние Микки усугубляется. Из-за заминки у эскалатора метро он внезапно рычит на беспорядочно топчущихся людей. Многие от него шарахаются, а Чин хохочет. Потому что, во-первых, привык к характеру Микки, и, во-вторых, считает, что народ в подземке действительно зачастую ведёт себя, как стадо не самых высокоинтеллектуальных животных. В полдень в городе становится невыносимо жарко, и Чин предлагает передислоцироваться из парка Буэн-Ретиро в кондиционированные холлы музея Прадо. Его традиционно притягивают выставки прославленных живописцев. «Да я лучше мордой костёр затушу», — отвечает Микки и отправляется в Королевскую оружейную палату с коллекцией исторических пистолетов, ружий, мечей, ножей и прочих артефактов, вписывающихся в представления Микки о прекрасном. Когда позже довольные раздельным досугом парни встречаются у памятника на площади Майор, в центре Мадрида, в руки к ним, словно голуби, выпорхнувшие из шляпы фокусника, приземляются два флаера с рекламой пенной вечеринки в клубе неподалёку. Микки передёргивает: он невольно воспроизводит в памяти свои первые недели пребывания в благоустроенном восточном районе Чикаго, где на него, сурового мужчину, с детства приученного держать дистанцию с обитателями гетто, внезапно обрушились промоутеры, праздно гуляющие хипстеры и бегуны. Как бы то ни было, Микки поддерживает мнение своего кареглазого товарища, что пенная вечеринка — это весело, и они отправляются на неё вместе. Ничто не предвещает беды, кроме обстоятельств вроде забытого в хостеле айфона Чина, разрядившегося телефона Микки с вбитым в него адресом клуба и канувших в небытие флаеров с названием пункта назначения, которое парни помнят весьма неточно. Чин настоятельно рекомендует Микки вернуться в номер, чтобы подзарядить его гаджет и забрать айфон. — В мамкину пизду вернись лучше, паникёр. Я умный, смелый, ловкий, умелый и джунгли меня зовут. Маршрут в телефоне видел. Склероза у меня нет. На хуй гугл-карты! Зря я что ли годами в «Фар Край» задрачивался? Ща разблудимся! Микки уверенно продвигается вглубь незнакомых улиц и всё отчётливее понимает, что смутной картины в его голове недостаточно для достижения цели. Он много курит, пыхтит, продолжает идти и не сознаётся Чину в своей ошибке. В момент, когда Микки пинает камешек на дороге, Чин догоняет его и пытается вразумить. — Я могу помочь. Топографический кретинизм у меня как бы был всегда, но тренировки в военной академии его неплохо подправили. Так что я сориентируюсь на местности, если, конечно, ты подскажешь мне адрес или набросаешь схему маршрута, хотя бы приблизительно… — Вперёд, бойскаут! С вопросами своими припизднутыми доёбывайся до прохожих. Я как-нибудь сам разберусь. Чин продолжает пытаться. — Мик, я совсем не знаю испанского, в отличие от некоторых. Может, всё-таки объединим усилия? — Не съебёшь с дороги, я тебя выпорю. — Как двусмысленно, Милкович! Микки смеряет Чина уничтожающим взглядом и побеждённо качает головой, выдыхая проклятия. — Ёбана в рот. — В рот? Мне нравится. — Чин, ради всего святого, охолони. Не до твоей ебанцы щас! Микки надеется, что это звучит так же пассивно-агрессивно, как он себя чувствует. Однако Чин спокойным тоном сообщает попутчику, что, если он когда-нибудь разойдётся с Йеном, его «ждут прямо здесь», — заявив это, Чин указывает на себя, — и чтобы Микки также имел в виду, что именно он занял очередь первым. Закончив с этим, Чин предлагает притихшему Микки сперва зайти в Макдональдс, иначе с поисками приемлемого ресторана можно промаяться долго, а после добраться до хостела. Поскольку Чин уже готов убивать за еду и сон на любой поверхности, где можно распрямить затёкшие ноги. Пенная вечеринка на двести процентов утрачивает для парней свою актуальность. Макдональдс балует приятелей бесцеремонным, густо татуированным персоналом и такими вкусными бургерами, которых они никогда не ели в Чикаго. Микки и Чин приходят к выводу, что, видимо, в этой стране продукты без ГМО. Кроме того, в мадридских хостелах, как и в барселонских один санузел на целый этаж, да и тот со скромным метражом, раковиной, биде, унитазом и душевой в ржавчине, сколах и с сеткой чуть ли не мхом покрытых трещинок. Впрочем, на фоне аж двух односпальных кроватей в номере, эти убогие особенности гостиничного быта кажутся несущественными. Микки принимает душ первым и, забираясь под простыню, обращается к Чину. — Я… наехал на тебя сегодня, мужик. — Да? Чин разворачивается к Микки и складывает руки в замок. Микки смотрит куда угодно, только не на собеседника, и чешет переносицу. — Это я просто с детства такой ебанутый. — Я сразу догадался. Микки ухмыляется и тыкает в Чина указательным пальцем. — Ой, не пизди. У тебя такая мордаха была пришибленная. — Честно, Мик. Чин собирается в душ и, выходя за дверь, в коридор, очень тихо, будто говорит это сам себе, роняет фразу. — У всех свои слабости. Микки подскакивает с постели и выпучивает глаза. — Что ты сказал? — М? — Чё сказал! — Когда? — Только что, ёпт. — Я молчал. Микки делает вид, что верит Чину, и отпускает кареглазого парня в душ. Этой ночью оба замечательно высыпаются. Утром же они звонят знакомому Чина, вот уже несколько лет, как переехавшему из Чикаго в Мадрид, и узнают, где лучше достать травки. Американцев устраивает перспектива провести день без определённого плана действий. Микки в восторге от колоритных дилеров, с которыми им приходится иметь дело. От их стереотипной манеры обменивать свой товар на банкноты непременно где-нибудь в подворотне. От нелепых ужимок, увесистых золотых цепей и одежды в стиле бандитов из девяностых годов прошлого века. Всё это неуместно в городе изящных дворцов и элегантных скверов. И в то же время душевно. Находясь рядом с мадридскими дилерами, Микки ликует внутри себя. Недаром на правом предплечье он носит татуировку «Саутсайд навсегда». Травка у ребят забористая. Американцы употребляют её в своём номере хостела и, хотя знакомый Чина сдает им пароли-явки крутых заведений и мероприятий, они не в состоянии куда-либо отойти от комнаты дальше туалета. Им славно отдыхается: Микки и Чин лежат на кроватях голышом и поглощают тапас с хамоном. Внезапно жару разбавляет лёгкий ветер и начинает накрапывать дождь. Микки мчится на балкон, едва успев запахнуть на себе чёрный с жёлтым орнаментом халатик из искусственного шёлка, который Чин приобрёл на барселонском блошином рынке и подарил ему, чтобы было, чем прикрываться, куря у окна или где-то вроде того. У Милковича сухо во рту и гудит в голове, но воздух на улице одурманивающий, и капельки с неба так приятно ударяются о его протянутую за пределы навеса ладонь, что Микки начинает кружиться вокруг своей оси и делает это до тех пор, пока не замечает зевак, скопившихся под балконом и наблюдающих за ним сквозь кованые решётки. «Ли, кажется, я свечу хуйцом!», — смеясь, констатирует факт Микки и, ни в коей мере не расстроенный, кружится ещё минуту. К позднему вечеру приятели выбираются из хостела, чтобы поприсутствовать на так называемом шоу поющих фонтанов. По сути, это сборище туристов и местных жителей, в основном, в возрасте до тридцати пяти лет, которые разговаривают, танцуют, целуются и вообще хорошо проводят время в окружении фонтанов с разноцветной подсветкой и под громкую жизнеутверждающую музыку. С самого вылета из Чикаго Микки предупреждает Чина, что терпеть не может фотографироваться и фотографировать. Если Микки и сдаётся, то считанные разы, да и то после долгих, слёзных упрашиваний. С отъездом норвежцев роль фотографов Чина исполняют прохожие, гиды и прочие незнакомцы. В эту пятницу происходит немыслимое: когда на шоу включается очередная песня, Микки подпевает, позволяет Чину приобнять себя и заснять их на видео. Парни наслаждаются американским инди-поп гимном тёплого летнего вечера. Они поют: «Если к закрытию бара ты будешь чувствовать себя неважно, я доставлю тебя домой… Давай поднимем бокалы, ведь я нашёл того, кто отвезёт меня домой… Этой ноочью мы моолоды. Так давай зажжёём этот мир, мы можем сияять ярче соолнца!.. Мир на моей стороне, у меня нет причин бежать!» Микки и Чин счастливы быть здесь и сейчас.