Некромантика

Когда ты приходишь со всеми своими выводами, подозрениями и негодованием, я жду тебя не как крестный, но как мужчина. Ты беременна — все идет по плану! Буду беречь залог твоей власти, прицесса. Пока обойдёмся без насилия. Мы ведь в одной лодке, а? Ребекка знает, куда ехать, а в последние года два такси из Палермо до заповедника можно поймать чуть ли не круглые сутки. В ней кипит ярость… И слегка — ужин. На ухабах мутит особенно. Этой истории пора положить конец. Неопровержимые доказательства свидетельствуют о том, что положение их семьи — результат странных и жутких интриг того, кого она всю жизнь звала «дядюшкой»… Ни он, ни родители не состарились ни на миг. Разумеется, теоретически такое возможно — но сразу у троих? В любом случае, у Ребекки Рихтер накопилось слишком много вопросов к Дарио Джованни. И она заставит его отвечать. И о Чезаре заодно… В какой-то момент Бекка начинает сожалеть об их связи: еще не хватало, чтоб… Не больше часа занимает теперь дорога до неприметного поворота. Она расплачивается, прихватывает рюкзак, и как ее отец много лет назад, углубляется в лес по грунтовке. В отличии от Карла, её ждут — ворота небрежно приоткрыты, что, впрочем, кажется Ребекке совершенно естественным, как и любому другому молодому человеку. Праведный гнев освещает ее лицо как факел. Теперь она срезает через холмик, и видит Дарио с вершины: он полулежит на ступеньках, скрестив руки на груди, и смотрит в её сторону. Восприятие мигом раздваивается. (Ребекка видела отцовскую коллекцию, и не в силах это позабыть. Несмотря на расцвет эротики, ТАКОЕ невозможно вообразить человеку, имеющему хоть какие-нибудь моральные барьеры. Трудно узнавать нечто подобное о своих близких). (Он, как и всегда, совершенство, икона стиля — никогда не выйдет из моды сочетать чёрное с чёрным. И ждёт с извечным радушием… А еще: он никогда тебе не отказывал ни в чём, Бекка, не забывай об этом. Будь хорошей девочкой). Она роняет рюкзак в гравий, глядит уверенно и гневно — больше такие фокусы не пройдут — и спрашивает с интонациями, поразительно похожими на его собственные: — Кто ты такой? Немедленно отвечай. — А я-то думал, мы друзья, принцесса, — с притворным вздохом отзывается вампир, на нее не глядя. — Рассказывай, где папочка спалился. А я тебе — всё остальное. — Не надо мне «всё остальное», — Ребекку встряхивает спазмом от желудка до челюстей. — Я хочу знать, кто ты, что тебя связывает с родителями, и зачем тебе я. — Давай я лучше покажу. Сегодня я впервые не надеваю при ней линзы, и потому до поры рассматриваю ступеньку, лицезрея мою ласточку лишь запахами, звуками и теплом. Она понесла от Чезаре, великолепно. Мой долг — обеспечить будущей матери уют и покой. Он встаёт навстречу неуловимым, текучим, пугающим движением, и Ребекка делает полшага назад. Она не боится умом, но сердце колотится кастаньетами. И сдаётся — тоже на полшага — лишь от того, что уже чувствует странную дурноту при виде одного лишь бельма: — А я выдержу? — Вряд ли, учитывая беременность, — спокойно ответствует дядюшка, и она недоумевает: — Откуда ты можешь это знать, ведь… —… «ведь у меня не было еще задержки», ты хотела сказать? Ребекка конфузится, а он при этом становится странно более тёплым и человечным: — Эй, принцесса, — окликает как в детстве, — пойдем в дом. Выпьешь чаю с имбирным печеньем. А я всё тебе объясню. — Не уверена, хочу ли знать. — Уж лучше умом, чем чувствами, — Дарио решительно берет ее за руку, и она не сопротивляется близости в этот раз, словно волочит теперь за собой невод бед. От него невозможно добиться правды, и этот визит рискует стать слишком страшным откровением для Ребекки Рихтер. В любом случае, желательно, чтоб они протянули еще годик — пока Чезаре и Семья не примут младенца, пока многочисленные тетушки на начнут его баловать и закармливать… Осторожно касаюсь её мыслей, увлекая за собой в столовую, и тут же бросаюсь образом в папочку… Он едва не воет от горькой смеси ярости и зависти. Горячее. Чай. Печенье. Душевные разговоры — о чем пожелаю я, ведь твоя ненависть уже почти забылась. Теплая постель… Всё-таки не могу удержаться: непозволительно слаб для трупа. Ты извиваешься и стонешь, как Карлито в первые разы. Надеюсь, не запорю собственный эксперимент. Было бы обидно.