Золото и яшма

金玉其外, 败絮其中 (jīn yù qí wài, bài xù qí zhōng) — «золото и яшма снаружи, гнилые очёски внутри» — обр. прекрасное обличье, но чёрная душа; хорошая внешность, но отвратительное нутро

      Его зовут Лань Цзинъи, и это единственное, что он точно знает в шатающемся мире.       Он стоит в разорённом храме Гуаньинь. Богиня милосердия… но кругом валяются трупы и пахнет кровью. За храмовой оградой, как потревоженное осиное гнездо, гудит толпа горожан, а ещё там рассвет и дождь. А посреди храма — жуткое сооружение, в котором не сразу различишь здоровенный гроб и лежащую на нём каменную статую. И человек на коленях перед этой грудой: серо-зелёные одежды — кажется, это глава Не. Нашёл время молиться!       Все знакомые люди кажутся неузнаваемыми. Ханьгуан-цзюнь впервые потерял осанку: сутулит плечи, и на белых одеждах — и даже на белой ленте! — частые брызги крови. Учитель Мо, то есть Старейшина Илина же, кривит губы в улыбке, а над его воротником настоящий кровавый ошейник. Цзэу-цзюнь сидит возле гроба на тяжёлой мраморной плите, и лицо у него такое, словно плита эта лежит на его груди. Учитель Лань Цижэнь похож на рыбу, вытащенную из воды: ещё рыба, но уже бесполезная и беспомощная.       А Юная Госпожа рядом со своим окровавленным дядей плачет у всех на виду и даже не пытается скрыть слёзы.       «А ведь мы уже знаем, что наш заносчивый приятель не плачет без причины».       Три последних дня преподали им всем очень много уроков — таких, которым не учат в ланьши. Похищение было совершенно неожиданным: «ладно Лань Сычжуй, он всё-таки названый сын Ханьгуан-цзюня, но я-то кому нужен?!» Да и как остережёшься, когда тебе в спину с дерева летит настоящая охотничья сеть… На Луаньцзан оказалось, что таких пленников чуть не сотня человек; и все они с ходу поверили похитителям, что всё это устроил Вэй Усянь! а их с Сычжуем никто даже слушать не хотел — разве это справедливо? За два дня, связанные, в пещере, втроём с Юной Госпожой перебрали все возможные версии, даже самые нелепые, но до истинных причин не додумались и близко — кто бы понял этих странных взрослых!..       А когда старшие явились их спасать, всё стало ещё хуже. Ханьгуан-цзюнь и учитель Вэй оказались единственным островком ума в море бессмысленных обвинений, всех прочих же Цзинъи окончательно перестал понимать. Если господин Мо вас спасает, какая вам разница, Старейшина он или нет?! Если он готов пожертвовать собой и стать приманкой для нечисти — почему вы кричите, что он злодей?! И главное: если вы хотите жить, то почему не сражаетесь?!!       Лань Цзинъи никогда не видел столько крови, как за эти последние дни. И никогда раньше не видел он, как сильные, умные взрослые старшие вместо того, чтобы действовать, — хнычут, злятся по-пустому, лаются друг с другом из-за ерунды и ноют, оплакивая собственную жизнь. И как трусливо бегут те, кто громче всех говорил о достоинстве.       Зато глава Цзян, к которому многие относились с пренебрежением: «не умеет держать лицо» — вот он, крошит мертвецов мечом, потерявшим силу, бесполезной железкой! И рядом с ним наша Юная Госпожа, без единой слезинки, — только ошмётки от лютых разлетаются!       И мертвецы Кровавого пруда, лишённые даже достойного погребения, — не мстят, а спасают. Те самые, всеми проклинаемые псы-Вэни.       Он до сих пор чувствует их липкий алый прах у себя на ладонях.       «Почему тот мертвец не тронул тебя?» — спросил он Сычжуя уже в Пристани Лотоса, хотя по чести-то хотел спросить «почему он подошёл именно к тебе». Сычжуй бесцветным голосом попросил «Не спрашивай»… впервые отказался отвечать на прямой вопрос. Кажется, в нашей дружбе тоже обнаружились подводные камни.       Зато удалось подержать в руках знаменитый Суйбянь! Ну и что, что не смог вытянуть из ножен — никто же не смог! кроме главы Цзян. И смотреть на него при этом опять было страшно…       Учитель Лань подверг их с Сычжуем строжайшему допросу — сперва по одному, потом обоих вместе, — и, словно старик с ослабевшей памятью, задавал одни и те же вопросы по нескольку раз… может, тоже не хотел им верить. А Сычжуй, должно быть, заранее ждал беды — и поэтому понял, что хотела сказать собака и зачем их звала.       Лань Цзинъи никогда прежде не летал на мече во время грозы. Всем адептам даже думать о таком запрещалось! А этой ночью их отряд в сто человек пробивался сквозь струи ливня и белые вспышки, едва не падая с мечей от грохота; а самый главный запрещатель — учитель Лань — летел впереди и даже не оглядывался на них, словно они уже были взрослыми… а что, пожалуй, ведь и были!       «Уж точно не будем хуже той тысячи бестолковых ослов, пришедших на Луаньцзан», — твёрдо пообещал себе Цзинъи, молча глядя, как за храмовой оградой исчезают из вида два краешка ханьфу: белый и чёрный.       — Цзинь Лин! — окликнул он Юную Госпожу, наконец вытершего слёзы. — Ты не ранен?       Этот гордец хмуро помотал головой и вдруг почему-то сказал:       — Спасибо.       — Мне-то за что? — старательно копируя учителя Мо, рассмеялся Цзинъи. — Это вы здесь сражались, а мы даже зрителями не побыли! Что здесь творилось? Что это за гроб такой?       Цзинь Лин посмотрел опять тем же взглядом, что и в пещере на горе Луаньцзан: усталым и безнадёжным, — словно снова был связан; а глава Цзян просто усмехнулся и приказал:       — Идём.       Вслед им Цзинъи тоже посмотрел. Старший опирался на младшего, младший поддерживал старшего, но оба старательно делали вид, что просто идут рядом; а вокруг них радостно прыгала большая мокрая собака.       — Ай да Юная Госпожа, — пробормотал Цзинъи, отворачиваясь от ворот, — кто бы мог подумать, Сычжуй… Сычжуй?       Этот исчез так тихо, что и каменное крошево под ногами не скрипнуло!       «Если есть какое-то дело — почему меня не позвал с собой?»       Учитель Лань на его недоуменный вопрос только сильнее нахмурился:       — Я никаких поручений ему не давал.       Ещё месяц назад Цзинъи бросился бы искать своего лучшего друга: сначала в храме, потом за воротами, потом по всему городу, если нужно! но месяц назад они оба были другими.       У нынешнего Сычжуя появились тайны. У него был свой личный кровавый мертвец, который подошёл именно к нему во время боя. Этот Сычжуй о чём-то долго говорил с Призрачным Генералом в лодке на пути в Пристань. И этому Сычжую зачем-то понадобилось подержать в руках флейту Старейшины Илина.       А главное: эти двое — Сычжуй и Юная Госпожа — ушли, не сказав ни слова и ничего ему не объяснив. Как будто стали чужими.       И это после всего, что было!..       — …И что мне теперь делать? — прошептал Цзинъи в полной растерянности посреди развалин.       Его, конечно, услышали.       — Дел достаточно, — сурово проговорил у него за спиной учитель Лань Цижэнь. — Отправляйся упокаивать нечестивых монахов или иди закреплять печати на гробе.       И Цзинъи послушно поплёлся к гробу, пока учитель не придумал что-нибудь третье ещё похуже.