Золото и яшма

      Цзинь Лин спотыкается о высоченный порог храма, ничего не видя вокруг.       Вот какого гуя Мэн Яо меня не зарезал! Всем было бы проще: и самому дядюшке Яо — быстрей убили бы, мог бы так долго не мучиться; и дяде Цзяну — обошёлся бы без дырищи в груди; и, главное, мне самому: умер — и всё! не чувствовал бы себя таким бесполезным и вредоносным отбросом! Это же из-за меня дядя бросил меч, погасил Цзыдянь, лишился сил и был ранен. И Призрачному Генералу разворотили грудь, когда он меня защищал, и ещё много людей пострадали, — и всё потому, что мне захотелось посмотреть дядюшке Гуанъяо в его бесстыжие глаза и спросить: «Правда ли то, что про тебя говорят?» Полетел как дурак прямо в Башню Кои, в самое логово, едва услышав все разоблачения в Пристани Лотоса, никому ничего не сказав. Сам сунул голову в пасть тигру.       Ненавижу!..       Всех! Себя в первую очередь!       Эта ненависть — единственное, что даёт силы и дальше переставлять ноги.       За дверями храма висит мутное серое утро. Небо сливается с землёй бесконечной мелкой моросью. Капли оседают на лице и пахнут, наконец-то — не кровью, мертвечиной и какой-то едкой дрянью, а просто водой, сыростью и травой. Рядом радостно скачет Фея, жидкая грязь из-под её лап летит во все стороны, но приказать ей перестать нет сил. К потёкам крови на одежде добавляются потёки грязи. Пусть. Всё равно.       Прочь от проклятого храма, неважно куда, лишь бы подальше! но через несколько шагов дядина рука на плече сжимается до боли. Цзинь Лин останавливается. Дядя Цзян останавливается и молча поднимает к падающему небу лицо с закрытыми глазами: капли дождя текут по нему, как слёзы. А может?..       Нет!       Глава Цзян открывает глаза.       — Тао! — Дядин жушоу вырастает на голос как из-под земли. — Поможешь клану Юньпин Си: арестовать соучастников Мэн Яо, — говорит вроде не громко, но голос звенит, как лучшая сталь, — и чтобы ни один не ушёл! Начать расчистку храма. Если что нужно для погребения — посодействовать. Я возвращаюсь в Пристань. Действуй по своему усмотрению, Си Хэнь тебе не старший.       Тао Тяньшу кивает и растворяется в тумане. Цзинь Лину всегда было интересно: как такой огромный человек может так быстро и бесшумно появляться, стоит дяде подумать о нём. Дядя Цзян переводит дыхание, прижимает другую руку к груди: к окровавленной дыре. Лиловый лотос пробит посередине и залит красным так, что не виден цвет — только толщина ниток вышивки.       В отдалении копошатся какие-то фигуры: из-за тумана и не поймёшь, кто они и чем заняты; слышны короткие невнятные разговоры, кто-то стонет… Дядя прав: надо возвращаться в Пристань — там лекари, там он сможет быстрей восстановиться, там…       Цзинь Лин не успевает сказать всё это: из тумана проступают серые с золотом одежды. Не Хуайсан? Хромает. Ханьфу в крови, правое бедро в белой повязке, но держится бодро — наверняка целители успели помочь.       — Саньду Шэншоу, — и голос, как всегда, шёлковый, и на губах любезная улыбка, — позвать вам лекаря?       — Не нуждаюсь, — огрызается дядя и выпрямляет спину, а рука на плече Лина опять сжимается как клещи. — Я в порядке.       — Простите, глава Цзян. — Не Хуайсан виновато разводит руками, в одной из них мокнет какой-то свиток. — Я полагаю, что по поводу случившегося должно быть проведено тщательнейшее расследование. Такие беспорядки! Я просто не знаю, что делать! Орден Цзинь обезглавлен, ваш племянник, — короткий поклон в сторону Цзинь Лина, — ещё слишком молод и вряд ли сумеет сейчас встать во главе.       Странно: Цзинь Лину весь этот словесный мусор совершенно безразличен, сейчас важно другое — тяжесть руки на плече и хриплое с присвистом дыхание дяди.       — Ну и?..       — Право, не знаю… но я бы предложил ввести внешнее регенство в Ордене Цзинь до совершеннолетия законного наследника, господина Цзинь Жуланя. — Даже собственное ненавистное имя не бесит сейчас! Словно не о нём, а о ком-то другом говорят. — Создать регентский совет из представителей всех Великих Орденов и…       — Согласен.       — Я заготовил документ. — Не Хуайсан разворачивает свиток. — Глава Лань и я уже подписали.       Дядя Цзян, щурясь, читает расплывающиеся от сырости столбцы.       — Чтобы предотвратить войну и распад Ордена… — извиняющимся тоном поясняет глава Не.       — Подпишу. — Как по волшебству рядом возникает младший адепт Не с кистью и тушечницей наготове.       Дядя небрежно взмахивает кистью — его подпись тоже плывёт на влажной бумаге.       — Благодарю, Саньду Шэншоу, — раскланивается Не Хуайсан. — Может, всё-таки целителя?       Дядя Цзян молча дёргает подбородком, делает шаг, опираясь на Цзинь Лина, как на костыль.       Хорошо быть костылём — хоть какая-то от меня польза!       Шагает дядя Цзян медленно, неровно, шатаясь на каждом шагу, и вскоре Цзинь Лину приходится обхватить его за пояс, чтобы не упал.       Уже когда вышли за ограду храма, в спину, как метательный нож, воткнулся азартный крик:       — Поднимаем войска! На Ланьлин! Вырвем клану Цзинь их ядовитые зубы! — Голос до отвращения знакомый: глава Яо?       Цзинь Лин поморщился, а дядя, не останавливаясь, куда-то в туман сказал:       — Тао, присмотри.       — Будет сделано, глава, — донеслось из тумана.       — Может, паланкин? — заикнулся было Си Хэнь, глядя, как дядюшка Цзян в обнимку с племянником ковыляют по городским улочкам в сторону гавани.       Глава Цзян даже огрызаться на него не стал, хватило угрюмого взгляда из-под насупленных бровей.       Проклятый упрямец! Что бы ему стоило согласиться, даже не потому, что он всё сильней и сильней опирается на плечо Цзинь Лина, так, что у поводыря коленки подгибаются, а потому, что крови на фиолетовом ханьфу много, слишком много; и потому, что дядя не рявкнул, а только гневно зыркнул на беднягу Си; и что дышит неровно и с хрипом. Гуев высокомерный гордец! Скорей помрёт тут от потери крови и истощения ци, чем согласится признать, что серьёзно ранен. Вот как с ним таким быть! Ноги ему переломать, по-цзяновски? К счастью, пристань и большая боевая лодка у причала уже виднелись, оставалось идти меньше ли.       Цзинь Лин и не заметил, что, оказывается, Си Хэнь шёл с ними от самого храма, просто держался чуть позади, чтобы не нарваться на гнев главы. Мостки уже были кинуты на борт, когда глава Си осторожно спросил:       — Господин Цзинь Жулань, вы отправляетесь в Юньмэн? Возможно, вам стоит вместе с отрядом Тао Тяньшу проследовать в Башню Кои? Он оставляет мне десяток адептов, а остальные…       Цзинь Лин отчаянно замотал головой. Было совершенно невозможно бросить дядю Цзяна, положиться на помощь адептов Ордена Лотоса. Ведь Цзян Ваньинь — последний оставшийся в живых близкий родич. Цзинь Лин всегда завидовал тем, у кого большие семьи — куча братьев, сестёр, дядюшек и тётушек, не говоря уж об отце и матушке. У него не было никого, только два дяди: один со стороны отца, второй со стороны матери. Более дальние — были, но они никогда не пытались стать ближе. А сегодня в храме один дядя едва не зарезал его и рухнул в гроб вместе с жуткой нежитью, а второй почти дал себя убить, защищая Цзинь Лина от первого. Цзинь Лин так гордился ими обоими — оба герои Войны Солнца, достойные соратники отца, искусные воины, чья доблесть несомненна…       Как же так получилось?       Дядя Цзян покосился на Цзинь Лина и сказал:       — Ты понял, — главе клана Си.       Лодка отвалила от причала, закачалась на мелких волнах.       Дядю Цзяна устроили под навесом на корме, он молча лёг, даже не стал рычать на старшего адепта Мэй, которая села рядом переливать ему ци. Почему Цзинь Лин не умеет этого? Почему его никогда не учат самому нужному?!       Гроза давно закончилась, но небо закрывали низкие плотные облака, а мелкий дождь смешивался с брызгами волн. Над озером висела серая дымка. Горы и прибрежные рощи были видны как через серый шёлк — расплывчатые смутные силуэты, — если не знать, что там, то не поймёшь.       И на сердце у Цзинь Лина было так же сумрачно и серо, словно оно ослепло, перестало различать тьму и свет — только серые тени на сером. Всё, что он прежде знал, во что верил, — оказалось ложью. Тьма и свет смешались, превратившись в бесконечную серую пелену, в которой не различить ничего. И Цзинь Лин барахтается в этой беспросветной серости, как новорождённый щенок — слепой и бестолковый.       Больше нет перед ним ориентиров, и не с кем советоваться… все лгут. Одни — преследуя собственную выгоду, другие — потому что не видят истинного положения вещей, третьи — из жалости. Достойно ли будущему главе Ордена быть заложником чужой лжи? Я буду смотреть и решать сам! Только сам! Орден Цзинь — наследство моего отца, я приведу его к истинной славе.       Дядя Цзян встал во главе своего Ордена, когда был ненамного старше, а времена тогда были непростые, гораздо суровей, чем сейчас, но он же — справился, смог. Значит, и я смогу! Недаром же я — его племянник и воспитанник.       Фея, подойдя сзади, ткнулась мокрым холодным носом в ладонь. Она всегда чует, если у него на сердце неспокойно. Он присел и обнял её, зарываясь пальцами в косматый влажный мех. Только ей одной я могу верить безраздельно!       Другая мысль хлестнула вдогонку, боевым кнутом: Фея — подарок от шуфу! Цзинь Гуанъяо, как ты смел оказаться предателем! как ты смел так заботиться обо мне! держать смертельные струны у моего горла? подарить мне Фею — моего единственного надёжного друга?       По щекам Цзинь Лина опять потекло горячее; хорошо, что в сумрачном тумане и моросящем дожде никто не заметит, а если и заметит — не поймёт.       Ненавижу тебя, Мэн Яо!       Потому что больше не могу любить?       Цзинь Лин всегда, сколько себя помнит, имел два места, которые называл домом: Башня Кои и Пристань Лотоса. Ему говорили, что его отпустили в Пристань только после смерти бабушки Цзинь, когда ему исполнилось три года. Но одним из самых ранних воспоминаний, которое сохранилось отчётливо, было поле сунлян в Пристани, полное адептов в фиолетовом, и дядя Цзян держал А-Лина на руках.       — Я в защите не нуждаюсь, — кажется, дядин голос раскатывается не только над полем, кажется, что вся Поднебесная слышит его, — а вот за ним прошу вас присмотреть.       — Да, глава!       Единый выдох сотен, и А-Лину кажется, что все эти люди теперь его семья… отчасти так и было. Они очень разные — два дома А-Лина, и это — здорово: когда устанешь от церемоний, иносказаний и словесных выкрутасов в Башне, можно отправиться в Пристань. В Юньмэне не ценились витиеватые беседы, зато можно было всё, что не слишком одобряли в Башне: стрелять по воздушным змеям, не вылезать из озера хоть целый день, ловить рыбу руками, охотиться на жирных диких уток или водяных гулей с младшими адептами и целыми днями не уходить с поля сунлян, пока руки ещё держат меч! И меч А-Лин впервые взял в руки в Юньмэне: обычный, не одушевлённый клинок, но не деревяшку, а настоящий, стальной, пусть короче и легче тех, которыми пользовались адепты. И, конечно, первое, что он сделал, получив в руки оружие, — порезался, попытавшись взять его за лезвие. Боли не было, просто ладонь обдало горячим и на землю побежали быстрые красные капли. Позади испуганно ахнула няня.       — Этот меч теперь твой кровный брат! Береги его! — Дядя подхватил А-Лина на руки, и Цзинь Лин забыл, что нужно заплакать. Он теперь — воин, а воины не ревут, даже если порежутся! А потом До-дайфу коснулся ранки на ладони, и она тут же затянулась, заросла тонкой розовой кожицей.       Если же наскучат муштра и воинские упражнения и захочется роскоши — Башня Кои вся к твоим услугам.       И ещё был Мэйшань: оттуда родом обе бабушки Цзинь Лина, он любил туда ездить, но только в гости — домом никогда не считал.       Пристань Лотоса вырастала из марева, словно город призраков. К полудню туман немного посветлел, но так и не развеялся.       Под навесом в лодке было сухо и тепло: всё-таки заклинатели Юньмэна не зря славились свои умением укрощать водную стихию. Даже беспросветная серость не помешала им вывести лодку точно к Пристани. Мне бы так! И не только на озере Дунху, а вообще в жизни — научиться видеть цель даже сквозь бессветный туман, находить ориентиры в бесформенном ничто…       Причал был мокрым, со снастей и ворот капало, словно весь мир плакал.       Миру можно.       Дядя Цзян оттолкнул адептов, помогающих ему подняться:       — Я ещё живой! Заняться нечем?       И сошёл на дощатый настил причала. Если не присматриваться — всё как всегда, а если присмотреться, видно, что глава Цзян идёт не своей походкой: медленно и не размашисто. Их встречали — плотная группа адептов, впереди Дэн Ай, управляющий резиденцией Ордена, и целитель До Сайнан.       Цзинь Лин плетётся вслед, и, хотя он-то не ранен, — ноги, как ватные, цепляются за невидимые щербины настила. Дядя Цзян приказывает отправить ещё десяток заклинателей в Юньпин в помощь клану Си, а остальных, кто свободен, предупредить, чтобы были наготове. Дэн Ай согласно кивает и торопливо уходит, а от До-дайфу так просто не отделаешься. Цзинь Лин ковыляет за дядей и целителем в жилые покои, пристраивается там в углу, чтобы не торчать на виду. Нелепо и глупо: можно подумать, что стоит ему отвернуться — дядя Цзян исчезнет, и тогда Цзинь Лин останется вовсе один во всём мире.       Целитель До что-то втолковывал дяде, не повышая голоса, и — удивительно! — дядя не спорил: нехотя, но соглашался. Так не похоже на него! Уж лучше бы орал и хватался за Цзыдянь. Уж лучше бы и правда переломал мне ноги, причём ещё позавчера: я б не смог мотаться по всей Поднебесной, как непривязанный осёл, сидел бы в Пристани, всем было бы проще.       Помощница До-дайфу приносит дымящуюся чашку, ставит на столик у дядиной постели, на обратном пути кивает Цзинь Лину, предлагая ему уйти. Он соглашается, но уходит не дальше смежных покоев: отсюда слышно, как дядя и целитель переговариваются вполголоса, и значит, случись что — Цзинь Лин обязательно услышит.       В покоях тихо и очень тепло, во всяком случае, по сравнению с промозглым туманом над озером. Шевелиться, делать что-то — нет сил. И то верно: он не спит уже вторую ночь, но заснуть невозможно — мысли медленно ворочаются в сердце, как тяжёлые острые камни, причиняя почти физическую боль.       Теперь я обязан жизнью убийце моего отца, верней, им обоим: Вэй Усяню и Призрачному Генералу. А на самом деле Старейшина Илина, которого так просто было ненавидеть и считать причиной всех несчастий, оказался жертвой интриг двоих самовлюблённых идиотов, а в груди дядюшки Цзяна сияет Светом ядро Старейшины. Сам Цзинь Лин готов ли сделать такой подарок хоть кому-нибудь живущему: расстаться с ядром, превратиться в обычного слабого и беспомощного человечка… это Старейшина-то — слабый и беспомощный?! С ядром или без, Вэй Усянь, Старейшина Илина был страшным, пугающим и невероятно сильным.       Нет. Никому из живущих не отдал бы Цзинь Лин своё золотое ядро, но не задумываясь расстался бы с ним, только бы его родители были живы, хотя бы один из них…       — Вам нужно поесть, глава Цзинь. — Сперва он даже не понимает, что обращаются к нему.       Всю его жизнь главой Цзинь был Гуанъяо. Другого он не помнит.       На подносе заботливо собрано всё, что он любит. Есть даже суп из молодых побегов лотоса, редкость в конце лета. Цзинь Лин ест, не чувствуя вкуса, и на третьей ложке ощущает горькую тошноту. Суп в этом совершенно не виноват.       Вот так, видимо, и начинают практиковать инедию.       Сделав вид, что поел, он снова идёт посмотреть на дядю. В спальне непривычно тихо и спокойно. Опущены плотные занавеси на окнах. В полумраке только и видно, что глава Цзян лежит в постели, укутанный до самого носа, — невозможное зрелище вообще и посреди бела дня особенно. Прочее можно понять уже не глазами. Дыхание неглубокое, но без хрипов. Медленное: спит. Сколько же всего в него влили, чтобы заставить заснуть, и чего это стоило лекарям…       А значит, надо уходить.       В бесцельном блуждании по переходам и павильонам его наконец ловит за рукав До-дайфу — До Сайнан, главный лекарь Ордена. Его Цзинь Лин помнит всю жизнь, всё детство считал его стариком и только недавно понял, что старик этот не намного старше дяди Цзяна.       Один из тех, что были на Войне. Один из немногих, кто остался там жив.       — Молодой господин, идёмте. — До-дайфу за рукав отводит Цзинь Лина в тихую комнату где-то в главном доме. — Давайте мы здесь посидим немного, и вы расскажете толком, что случилось. Пристань гудит, но от пустых разговоров болит голова.       Цзинь Лин нехотя начинает говорить. Язык вязнет во рту. Вспоминать не хочется, произносить вслух — тем более, но отказать До-дайфу совершенно невозможно, Цзинь Лин в этом убеждался много раз. Старший целитель не будет злиться или кричать — вежливо и мягко настоит на своём. До-дайфу, пожалуй, единственный, у кого иногда получается переупрямить главу Цзян.       А ещё он единственный, кто отказался носить фамилию главной семьи, зачем-то воспоминает Цзинь Лин. Был принят, но не стал Цзяном. Как Вэй Усянь.       Цзинь Лин начинает рассказ с того, как удрал из Пристани после спешного Совета. Не смог поверить, что похищение его самого и других молодых адептов задумал и совершил рассудительный, безупречно вежливый и обходительный дядя Яо: Верховный заклинатель, великий и могучий Ляньфан-цзюнь, герой и образец для подражания. Зачем бы ему?.. Всё другое мог бы понять, а значит простить. Неудачная женитьба, что стала скорее бедой, чем виной. Убийство деда… этот дед и для Цзинь Лина не свят. Но украсть и подставить всех юнцов и, главное, самого Цзинь Лина?!       Захотел спросить сам, глядя в глаза! Надо же быть таким скудоумным! Самому сунуться в пасть зверя — и потащить за собой всех, кому не безразличен! потому что зверь оказался не тигром, а шакалом.       Чтобы объяснить всё понятно, пришлось рассказывать о похищении: как он, по обыкновению, сказал в Башне, что будет в Юньмэне, а в Пристани — что будет в Ланьлине, а сам отправился поохотиться с Феей на цзянши в ничьих землях. Заночевал в трактире — там-то его, сонного, и захватили. Больше всего он испугался тогда даже не за себя — за Фею. А чтобы объяснить, кто такие Лань Цзинъи и Лань Сычжуй, надо было рассказать и об учёбе в Гусу… потом об охоте на горе Дафань, ещё потом — кто такой Мо Сюаньюй и почему все уверены, что теперь в теле этого слабоумного обитает Вэй Усянь… и как Вэй Усянь в храме Гуаньинь пожертвовал своей дурацкой самодельной флейтой, чтобы не дать пристрелить Цзинь Лина, но напрасно, Цзинь Лина всё-таки схватили… и всё потому, что после собрания в Пристани Цзинь Лин кинулся как полный дурак в Башню Кои задавать свои умные вопросы дяде, а в Башне сказали, что Ляньфан-цзюнь отбыл в длительное паломничество в юньпинский храм… Невыносимо говорить о том, что было в храме: все пытались защитить его и только он сам ничего не мог сделать — оказался таким отличным заложником! куклой Цзинь Гуанъяо! и Призрачный Генерал закрыл их с дядей собственным телом от невообразимой нежити, которой стал бывший Глава Не…       Самому Цзинь Лину казалось, что в его бессвязном бормотании нет и не может быть никакого смысла, но До-дайфу, похоже, что-то понимал: иногда переспрашивал, иногда удивлялся, слушал внимательно и не спешил бранить молодого господина Жуланя за отлучки и легкомыслие.       Удивительно, но рассказанные события виделись как-то иначе, словно бы со стороны, и что ещё удивительней — складывались в общую картину.       — Вот так и выходит, что в смерти моих родителей виноват вовсе не Старейшина Илина, верней, не только и не столько он… а Цзинь Цзысюнь, Су Миншань и Цзинь Гуанъяо… — Получающаяся картина вовсе не радовала. — А я пырнул Вэй Усяня мечом в живот в Башне Кои, хотя он уже несколько раз до того спасал мою жизнь! Но всё равно он пришёл на Луаньцзан освободить нас. Дрался насмерть, рисовал на себе знаки, привлекающие духов. И мои друзья (друзья?..) сражались там, и дядя Цзян, и больше — никто! А я — идиот! В храме тоже… — Случившееся там было так чудовищно! — …и теперь я совсем не знаю, что мне делать.       — Будь всё хоть немного иначе, Лин-эр, — сказал До-дайфу, — я бы напоил тебя травами и уложил спать, но, кажется, у нас нет на это времени.       Цзинь Лин вскинул голову: тоже услышал приближающиеся торопливые шаги. По главному дому Пристани Лотоса кто-то шёл, почти бежал.       — …но ты должен знать, что Пристань Лотоса всегда будет твоим домом, — договорил До-дайфу, уже поднимаясь на ноги, — а Саньду Шэншоу всегда на твоей стороне.       В приёмный зал Цзинь Лин входит одновременно с гонцом. Дядя Цзян уже там, сидит в кресле главы, подтянутый и хмурый, как всегда, словно и не ранен вовсе и не лежал в глубоком лекарском сне всего час назад. Юй Энхань, много-много-юродный дядя, любимец прадеда Юя, всегда высокомерный, невозмутимый и лощёный — один из сильнейших заклинателей клана Юй, — сейчас выглядит встрёпанным и усталым, словно бежал всю дорогу своими ногами от Башни Кои, а не летел на мече.       — Срочное письмо от главы клана Юй! — рапортует как на параде, протягивает письмо Цзинь Лину, хотя косится на дядю Цзяна, и только отдав, переводит дыхание.       Цзинь Лин разворачивает. Торопливые знаки на самой простой бумаге, печати нет, но сомнений, кто писал, — тоже нет. Почерк прадеда Юя Цзинь Лин знает как свой.       «Ланьлин заполнен войсками Кланов, их предводители жаждут разграбления Ордена Цзинь. Цзинь Гуанъяо — неизвестно где, возможно, мёртв. Цзинь Гуанбао требует перехода власти к нему в обход тебя. Если ты, Цзинь Жулань, собираешься принять наследие отца, тебе должно немедленно прибыть в Башню Кои!»       «Наследие отца»! Провались пропадом Ланьлин и Башня, плевать на всякие там богатства, но предать отца, отказаться от его наследства, — как Цзыдянем поперёк спины огрели!       Цзинь Лин упрямо закусывает губы.       — Я отправляюсь в Ланьлин! — слышит себя со стороны, как кого-то другого.       Дядя Цзян выхватывает письмо из рук. По мере того, как он читает, брови его сходятся на переносице, свободная рука сжимается в кулак, на котором рассыпает лиловые искры Цзыдянь.       Цзинь Лин зажмуривается и снова открывает глаза. Не будет он ничего просить. Глава Цзян ранен.       — Дядя, я помню, что ты в семнадцать лет уже стал главой Ордена… — И всё-таки выбалтывает о чём думает: — но вам на той войне было легче! Вы хотя бы точно знали, кто враг и кто друг!       Молчание.       — Если бы так. Мы только и ждали стрелу в спину. Пока не начали побеждать! тогда, разумеется, все побежали к нам становиться союзниками.       Сейчас всё иначе. Ко мне никто не побежит.       Дядя Цзян поднимается на ноги и выпрямляется во весь рост.       — Сколько заклинателей сейчас в резиденции?       — Гарнизон и ещё десятков шесть: не все разошлись после штурма Луаньцзан, — чётко докладывает Дэн Ай.       — Гарнизон остаётся, все остальные — со мной. Через полчаса выдвигаемся в Башню Кои, — почти привычно рявкает глава Цзян. — А-Лин, переоденься, ты не милостыню просить собираешься!       Цзинь Лина чуть не под руки уводят из зала. В спальне с него в несколько рук стаскивают грязные, забрызганные кровью, глиной и ещё непонятно чем одежды, торопливо подсовывают другие — шёлковые, жёсткие от золотых нитей. Конечно, в Пристани есть парадные одежды Ордена Цзинь, всегда были. Цзинь Лин натягивает их на себя, позволяет чужим рукам расправить складки, завязать пояса, расчесать волосы, но разум его занят вовсе не этим.       Не так он представлял себе, как станет главой!       Яо-шуфу с любезной улыбкой говорил ему: «А-Лин, тебе не стоит увиливать от наших занятий: ты должен будешь с совершеннолетием принять от меня управление кланом». «Дядюшка, но я ведь и впредь смогу рассчитывать на вашу помощь?» Мэн Яо кивал, ничем не показывая раздражения или разочарования: «Безусловно, А-Лин. Но глава, который нуждается в помощи старших, — не глава вовсе. — Цзинь Лин уже одного роста с ним, смотрит глаза-в-глаза. — Тебе следует больше внимания уделять делам Ордена и меньше полагаться на меня». «А чем займёшься ты?» — почти дерзко спрашивал Цзинь Лин. «Дел у Верховного Заклинателя достаточно, я смогу больше заниматься ими, когда передам управление Орденом Цзинь тебе».       Солгал. Не будет рядом. Нельзя рассчитывать больше на его помощь.       Цзинь Лина наконец перестают теребить и дёргать — оказывается, успели окончательно одеть и пристойно причесать, пока он вспоминал. Из смежных покоев доносятся голоса:       — Глава, вам нельзя вставать.       — Полечу лёжа!       — Глава, берегите дыхание, вам смеяться вредно.       — Мне жить вредно! — рычит дядя Цзян, вот уж кого ни с кем не спутаешь. — Гуи и демоны, вот так позавидуешь лютым мертвецам! Призрачному Генералу тоже грудь пробили — и хоть бы что!       Цзинь Лина пробирает крупная дрожь. Дядю — этого дядю! — он отказывается видеть мёртвым.       Снаружи их уже ждут. В Ордене Цзян умеют строиться быстро.       Горизонт пылает багровым сквозь разрывы низких туч, когда отряд взмывает в воздух. Дождя больше нет, но очень сыро, кажется, что дышишь водой, сухая одежда мигом пропитывается влагой. Вчера на дорогу до Ланьлина у него ушло полторы стражи, и Цзинь Лину казалось, что он мчится как безумный. Сейчас темп задаёт дядя Цзян, а вчерашняя гонка выглядит неторопливой прогулкой. Становится некогда думать о чём-то кроме лезвия Шихуа под ступнями, встречного ветра и опасения отстать.       Расстраивался, что некого больше ненавидеть? Да не проблема совершенно: того же дядю Цзяна — не сидится ему на месте! Не дайте Небожители, кто-нибудь подумает, что он не в силах! С трудом встал, несмотря на усилия лекаря, шатается, но всё-таки взгромоздился на меч! Ладно, никто и не заикнулся о паланкине или повозке, но хотя бы верхом! Нет! Никак нельзя! А вдруг опоздаем, а вдруг кто-то решит, что Саньду Шэншоу ослабел! Сорвался как на пожар!       Только бы хватило ци, только бы не опозориться, свалившись с меча у всех на глазах. Мне, не ему. Он не свалится.       В Ланьлин прибывают почти к полуночи, но город и не думает спать: освещён как на праздник, на улицах — толпы народа. Сверху похоже на разворошённый муравейник. Нашли себе развлечение! Над стенами резиденции — защитный барьер, а перед стенами — отряды заклинателей. Самая большая толпа — на городской площади, перед главными вратами. Даже с высоты слышен гул голосов, словно рокот прибоя. В оранжевом моргающем свете факелов Цзинь Лин узнаёт одежды Гусу Лань, которые кажутся рыжими. Отряд в фиолетовом — юньмэнцы из Юньпина — выглядят то чёрными, то пурпурными.       — Спускаемся! — командует дядя Цзян, как на Охоте или учениях, и первым направляет вниз меч.       Куда спускаться-то! думает Цзинь Лин, — там же толпа. Прямо на головы?       Выходит, что так: глава Цзян стремительно, с разворота начинает снижаться, за ним весь отряд из Пристани Лотоса. Внизу их увидели: на муравьёв под ногами словно кипятком плеснули — всего пара ударов сердца, и в толпе освободилось место, куда вполне мог поместиться весь отряд, шесть десятков человек.       Долетел! Не опозорился! Можно соступить с Шихуа, убрать его в ножны.       — Глава Ордена Цзян! — вытягивается в струнку перед дядей кто-то из клана Си, видимо, старший в первом отряде. — По вашему приказу заняли позицию перед воротами резиденции Цзинь. Внутрь после переговоров пропустили только глав кланов и командиров без свиты. Тао-дувэй в их числе.       Это всё не на самом деле. Это сон о приключениях заклинателей на Войне Солнца. Крепость в осаде.       Башня Кои в осаде.       — Надеюсь, до стрельбы дело не дойдёт, — словно эхом отзывается сквозь зубы дядя Цзян. — А-Лин, идём.       Перед ними расступаются. Знакомые лица видятся неузнаваемыми. Это им придётся стрелять?.. в них — придётся?..       Между отрядом и воротами — пятьдесят пустых шагов. Воздух в этих шагах звенит, как натянутая тетива.       Ворота сомкнуты так плотно, будто вообще не умеют открываться. Наверняка изнутри заложены брусом, как полагается.       Башня Кои никогда не видела у своих стен вражеских войск.       Перед дверью привратной башни — четверо старших адептов Цзинь. Цзинь Лин всех их знает в лицо, по именам и по родословным.       Неуютно им, должно быть, — всего вчетвером по эту сторону стен!       — Представитель Ордена Цзян уже присутствует в резиденции на переговорах, — старший делает безнадёжную попытку задержать дядю Цзяна.       — Я не представитель, а глава! — предсказуемо рявкает дядюшка и окутывается лиловыми искрами. На всякий случай, если кто забыл.       Им нехотя открывают дверь. Узкую — можно войти только по очереди.       Дядя Цзян пропускает Цзинь Лина первым, но идёт следом так плотно, что у Цзинь Лина на макушке шевелятся волосы от его дыхания.       За стеной тоже толпа. Кажется, что все обитатели резиденции вооружились и поспешили к воротам — даже слуги.       И снова перед Цзинь Лином расступаются молча. Будто он и здесь чужой.       До самых дверей Золотого зала, по всем бесконечным ступеням Небесной лестницы Цзинь Лин так и идёт сквозь ощетинившийся строй.       Дядя Цзян, должно быть, распахнул бы парадные двери ногой, если бы их не открыли заранее. Кто-то всё-таки помнит о правилах.       Но право возгласа с порога дядя Цзян не уступает никому.       — Цзинь Жулань! — произносит он, и рокочущий голос заполняет весь зал. — Законный наследник Цзинь Гуаншаня, молодой глава Ордена Ланьлин Цзинь!