Золото и яшма

      Костёр в этот раз был «трусливый»: то и дело прижимался к углям и ждал новой еды… как всё в этом одичавшем лесу. Никто не приходил сюда охотиться или собирать хворост, никто не прокладывал новых тропинок взамен заросших; и всё здесь привыкло голодать и прятаться.       Деревья стояли молчаливым кольцом вокруг поляны, даже ветками не шелестели, только косились неприязненно — на костёр, на разостланное одеяло, на человека у огня. Лань Сычжуй не любил снимать меч, но всё-таки снял и положил неподалёку, рукоятью к себе: я не враг, я пришёл ненадолго и утром пойду дальше. Лес был не виноват, что не доверял никому. Громкие всплески доносились от кромки озера — там беззаботно плавали рыбы, потому что человек оттуда уже ушёл.       Умеют ли рыбы печалиться по исчезнувшему сородичу? или радуются, что оставшимся достанется больше еды и простора?       Лань Сычжуй подбросил в костёр ещё ветку и повернул рыбу на прутике другим боком к огню. В котелке понемногу согревалась вода, огненная ци перетекала от углей через светлое пламя к закопчённым бокам посудины. Всё в мире связано, рассказывали мудрые учителя в ланьши, единая основа у мира и у человека, но человек научился накапливать и использовать духовную силу и стал выше прочих живущих… и поэтому, должно быть, получил право хищника: питаться всеми, кто ниже. А если совсем коротко — одни и те же учителя провозглашали «не отнимай жизнь» и «вперёд на Луаньцзан!» Рыба дожаривалась. Вода закипела. Чай можно было уже заварить, а можно и подождать. Чайные сушёные листья хранились в белом шёлковом мешочке — давний подарок от Лань Цзинъи.       …и вдруг захотелось до слёз, чтобы этот привычный неунывающий друг был здесь рядом и говорил что-нибудь — всё равно что, лишь бы знакомым звонким лёгким голосом.       Свой собственный голос Лань Сычжуй, кажется, потерял где-то в мокром тумане на дворе храма Гуаньинь. Слова с тех пор получались ломкими и хриплыми, будто у деревенского пьянчужки.       В клочковатом тумане, где он осмелился окликнуть Призрачного Генерала: «Господин Вэнь!»       Тот и впрямь казался там призраком — чёрный зыбкий силуэт в мареве — и попятился, словно готовясь растаять от оклика. Лань Сычжуй сделал целых шесть шагов на ватных ногах, от портала входа через двор сквозь туман к воротам, чтобы не дать ускользнуть, исчезнуть снова вместе с незаданными вопросами.       Успеть спросить самое нужное, потому что потом не хватит смелости и потому что вот-вот кто-нибудь вмешается:       — Когда я был маленький, я жил на Луаньцзан?       Призрачный Генерал остановился и склонил голову, как слуга.       — Да.       Лань Сычжуй протянул руки, удерживая его от поклона.       — Ты жил там со мной?       — Да.       — И Вэй Усянь тоже?       — Да.       — Я и правда твой родственник?       — Да.       — Поэтому та мёртвая подошла ко мне…       Это уже был не вопрос, и поэтому Генерал не ответил. Серый воздух между ними поблескивал водяными капельками — где-то там за городом и горами собиралось взойти солнце.       Значит, я — Вэнь. Значит, я из тех, кого ненавидят.       Значит, мертвецы из кровавого пруда…       — Все они были моей роднёй.       Призрачный Генерал покачал головой:       — Только бабушка. Остальные — нет.       Неважно.       — Ты отнесёшь их прах обратно на Луаньцзан?       Теперь этот неживой человек выпрямился, как сделал бы и живой.       — Я хочу похоронить их в Буэтьен Чэн.       Пусть не родня, но они меня защищали. Дважды. Значит…       — Могу я пойти с тобой?       — А вы хотите пойти?       Буэтьен Чэн, повторил Лань Сычжуй про себя, окончательно вспомнив, какое место так называется. Мысли колотились изнутри, как пойманные летучие мыши.       — Да. — Только это он и знал твёрдо. Да, хочу. Должен, но главное, хочу.       — Вам позволят?       — Нет. — «Я не стану спрашивать», самое странное решение за всю ланьсычжуеву жизнь. — Но с Ханьгуан-цзюнем и учителем Вэем я хочу попрощаться.       — Тогда вам не в храм. Они уже на пути к городским воротам.       И вдвоём пошли быстрым шагом по улице, которая полнилась шепотками, но оставалась безлюдной.       — Кем я тебе довожусь?       — Молодой господин Лань — сын моего тангэ.       — Значит, ты мой дядя Цюнлинь…       — Дядя Нин. Так вы меня называли, молодой господин Лань.       — Пожалуйста, говори мне «ты». И «А-Сы» — от «Сычжуй».       — Это имя молодому господину дала его нынешняя семья.       — Тогда называй меня «А-Юань», когда мы вдвоём. Пусть хоть что-то будет из прошлого.       Из прошлого и о прошлом был и прощальный разговор с учителем Вэем… из счастливого прошлого. Сидя теперь у костра, он желал двум своим наставникам самого счастливого будущего — они заслужили! — но своё видел даже не в тумане, а в непроглядной тьме.       Призрачный Генерал появился из лесной чащи почти беззвучно: шаги не слышались, а вот ветки в охапке хвороста постукивали и шуршали. Эти толстые сучья только лютый мертвец и мог назвать хворостом! ломал и укладывал он их с лёгкостью, настоящая поленница получилась поодаль от огня. А ведь позади остался целый день дороги… но вспомни: мёртвые не устают.       Выйдя из просыпающегося перепуганного Юньпина, они условились добираться в Цишань порознь — Генерал по земле, а Лань Сычжуй на мече. Он никогда не бывал прежде в Безнощном городе, поэтому Вэнь Цюнлинь назвал ему некоторые ориентиры, хорошо видимые с воздуха… и осторожно предложил заночевать в предгорьях перед главным хребтом — «на случай, если вдруг молодой господин устанет после целого дня полёта». Он и устал, даже очень устал, и появившемуся месту встречи — Трёхглавому озеру — обрадовался: как раз вовремя. Место и впрямь было приметное, три острые зелёные вершины отражались в воде как в зеркале, — Лань Сычжуй налюбовался ими, пока ловил рыбу на мелководье. По привычке поймал двух гуию, упрекнул себя и отпустил одну обратно. Ждать Вэнь Цюнлиня долго не пришлось — как раз только успел закончить ловлю; сумерки встретили уже вместе возле костра. «Молодой господин мог бы по пути завернуть в Яова и купить припасов в дорогу, это ведь земли Ордена Цзян…» — «"А-Юань". И на "ты"».       Лань Сычжую даже в голову не приходило «завернуть в деревню за едой»; удивительно, что он по пути не падал с меча. Настоящий рой потревоженных мыслей всю дорогу клубился и кусался в сердце.       Всю жизнь Сычжуй не помнил прошлого, но хорошо знал, кто он в настоящем и кем станет в будущем. Знал, кого любит, кого уважает, кого не любит, но слушается; знал, кто свои и кто чужие. А врагов у него и не было — детские обиды и ссоры не в счёт.       Теперь получилось, что он враг им всем.       Не потому, что он изменился или сделал что-то неподобающее. Он остался таким же, каким был! но теперь уже не знал, каким будет и как снова встретится со своими.       Эти свои были среди тех, кто убивал безоружных и сбрасывал их тела в кровавый пруд.       В Ордене привыкли считать тех адептов героями, так что участие в осаде Луаньцзан не то что не скрывали — им при удобном случае хвастались.       Единственный, кто точно не был тогда на горе, — это Лань Цзинъи, его ровесник: был слишком мал.       Но пожелает ли этот Цзинъи по-прежнему дружить с Вэнем? Или поставит в вину, что Вэни убили его родителей?       Потерять Цзинъи было бы так же страшно, как потерять, например, Ханьгуан-цзюня. А ведь Лань Сычжуй ушёл, ничего другу не сказав! Впору было завернуть в какое-нибудь Яова не за едой, а чтобы отослать письмо…       Вот только он понятия не имел, какими словами можно написать такое послание.       Подобало бы поговорить. Вот увидеть его перед собой — и сказать… Нет, пусть подольше не знает.       Докатился до трусости, адепт Ордена Лань?       И Призрачный Генерал… Он ведь не звал Сычжуя с собой, Сычжуй напросился сам. Что, если и ему он обуза? незнакомый мальчишка, воспитанный врагами…       …озеро с горными пиками появилось у него под ногами как нельзя вовремя!       И стало можно заняться ловлей и приготовлением рыбы, костром, прочим устройством лагеря, — привычными делами, а не жгучими мыслями.       Он поднял глаза на Призрачного Генерала: Вэнь Цюнлинь сидел по ту сторону костра, и тёплые отсветы пламени согревали его лицо, делая почти живым.       …вот так этот же дядя Нин уже сидел когда-то — над мерцающим огоньком масляного светильника, — за грубо обтёсанным столом из огромного камня, под серыми каменными сводами, — а на столе лежали обрывки бумаги, какие-то свитки и чёрная флейта.       Клочья воспоминаний крутились в сердце и никак не складывались во что-то цельное.       — Вода закипела, — сказал Вэнь Цюнлинь… дядя Нин. — Я заварил листья бохэ и цянь-гуо.       «Тебе нужно успокоиться и отдохнуть», перевёл Лань Сычжуй с языка трав.       — Я выпью, — сказал он вслух. Чай был горький, как его мысли.       Хорошо, что всегда был при себе этот маленький котелок, закопчённый на десятках, если не сотнях костров и жаровен. Сколько раз сидели с Лань Цзинъи и ждали, пока закипит вода или сварится каша, сколько раз и со сколькими шиди ели из этой посудинки все вместе, сталкиваясь свежевыструганными палочками…       — Расскажи о моих родителях, — попросил он и допил последний глоток.       Дядя Нин кивнул — словно бы не ему, а каким-то своим собственным мыслям.       — Их звали Вэнь Юнчжун и Цао Фэй. Ваш отец был целителем, а матушка травницей. Познакомились в лесу, где он лечил раненого адепта после охоты, а она собирала травы. Сначала встречались тайно: боялись, что Орден Вэнь не одобрит такую помолвку. Но старейшины одобрили с радостью, ведь девушка уже славилась. — Лицо Призрачного Генерала было неподвижно, губы двигались с трудом, словно он выталкивал слова. — Всю жизнь ваши родители были неразлучны. Вы стали их первенцем… и единственным ребёнком. Они погибли на войне, когда вам было меньше года.       — Как они погибли?       — Точно мы не знаем. Их забрали лекарями в госпиталь, когда началась война. Молодого господина они оставили у бабушки. На госпиталь были совершено нападение, вырезали всех включая персонал.       — Где они похоронены?       — Их таблички стоят… стояли в поминальном храме в резиденции Сенлин Сяову близ Донпо, где жил наш клан до войны. А могилы… кто знает. Скорее всего, все тела были сожжены.       — Тот мертвец, что вышел меня защищать, — это была бабушка?       — Да.       — Расскажи о ней. Какая она была?       — Добрая, — устало вздохнул Вэнь Цюнлинь. — У неё были умные руки, она могла на ощупь понять, где и почему что-то болит. Всегда защищала малышей, говорила, что им нужно набеситься в детстве, чтобы стать потом серьёзными людьми. Очень любила готовить, особенно всякие пирожки с начинками из всего на свете. А какой она была на Луаньцзан, молодой господин помнит сам.       Он не помнил. В обрывках памяти были чьи-то руки, чьё-то дыхание, но он не знал, чьи и чьё.       Больше спрашивать не получалось. Спать отправились молча: Вэнь Цюнлинь сел на траву и привалился спиной к широкому стволу дерева, а Лань Сычжуй закутался с головой в одеяло, нагревшееся у костра.       Ему снилось странное. Он летел на мече, а под ним простирались поля закончившейся битвы — заваленные трупами, окутанные чёрным туманом… не то Луаньцзан, не то окрестности Безнощного города, не то история гибели родителей, — какие-то из сражений войны. Война кончилась давно и была для Лань Сычжуя фактом орденской истории, которую учили в школе; теперь она оказалась как-то очень близко к нему. Тела с высоты виделись изломанными кусками дерева или камня; он боялся различить знакомые лица и страстно желал их узнать.       Утром он придумал себе наказание за вечернюю трусость: сказал Вэнь Цюнлиню, что хочет идти пешком. Осталось не так много, старательно врал он, глядя в глаза Призрачному Генералу; и я плохо знаю эти земли… и мне хотелось бы ещё поговорить, если уважаемый дядюшка позволит.       Вэнь Цюнлинь снова поклонился как слуга.       «Должно быть, молодой господин хочет узнать побольше о своих родственниках?» — «"А-Юань". И если можно, расскажи, пожалуйста, как же всё так обернулось». Объяснить, что такое «всё», дядя Нин не попросил.       Они шли по заброшенной заросшей дороге, одинаково спотыкаясь порой о крепкие побеги ивовых кустов… странное дело, ведь далеко от воды — а ива растёт повсюду. Вэнь Цюнлинь наступал на ивняк сверху, всей силой поступи лютого; Лань Сычжуй проскальзывал сквозь заросль и «протекал» в обход, как учили. В небе над ними не было ни одной птицы. В осоке на обочинах не трещали цикады. Голос дяди Нина был единственным живым голосом в этой пустоши.       «…После пожара Юншэн Бучжичу нам с сестрой было приказано прибыть к Верховному Владыке. — Призрачный Генерал употреблял старые титулования, так давно уже никто не говорит. — Сестра и тогда пыталась уклониться от участия в делах главной семьи. С тех пор Владыка взял за правило оставлять меня при себе, если посылал её с поручениями, и наоборот. Сестра боялась за нашу семью и любила меня, поэтому у неё не оставалось выбора. — Как же странно слушать про мёртвую любовь из мёртвых губ. — А потом сестре приказали ехать в новый надзирательный пост… в Ляньхуа У».       Про поражение Ордена Цзян Лань Сычжуй читал и слышал множество раз; но никогда не думал, что глазами выжившего Вэня увидит всё ещё страшнее — и так, словно сражение было вчера. Вэнь Цюнлинь помнил мельчайшие детали: как ветер подхватил прядь волос господина главы Цзян на последнем развороте-замахе в схватке с Вэнь Чжулю, каким пронзительным чаячьим вскриком отозвалась на удар госпожа Юй Цзыюань, как тянулись друг к другу их руки в последнем неслучившемся касании… и как дрожал перепуганный мальчишка на краю тренировочного поля, где убивали его ровесников, — «они умирали молча, как настоящие воины!..» И о многом Лань Сычжуй никогда не читал и не слышал ни от кого: как отказывался жить раненый наследник Цзян с сожжённым ядром и как молодой господин Вэй умолял о немыслимой, невозможной пересадке… и как потом, вернувшись в надзирательный пункт, брат и сестра Вэнь хоронили мёртвых, отговаривась страхом заразы, и втайне служили по ним заупокойные обряды — «если кто-то узнает, скажем, что не хотим иметь дело с лютыми мертвецами», наставляла сестра. Лань Сычжуй забыл о кустах на заросшей дороге, о своих ноющих ногах забыл — слушал. Не зря ему этой ночью снилась война.       «…когда погиб первый молодой господин Вэнь, — Призрачный Генерал единственный в этом мире мог бы называть так Вэнь Сюя, — меня отослали в Дунпо под охраной, а сестра осталась при Владыке. Уехать оттуда и вернуться к нам она смогла только перед решающей битвой». — «Уехать? она сбежала?» — «Нет, она бы не рискнула убежать. Владыка сам отослал её. Не знаю, почему он так поступил». После поражения Ордена Солнца клан целителей ушёл из Дунпо и какое-то время скрывался в окрестных предгорьях, пока их не выследили с собаками и не отправили в какую-то деревеньку, ставшую лагерем пленных для всех выживших Вэней, — «нет-нет, там не так плохо жилось, стража даже отпускала нас по очереди в холмы за травами и кореньями, и воды позволяли набрать».       «Это были люди Ордена Цзинь?» — всё-таки спросил Сычжуй, хотя перед тем твёрдо решил не спрашивать.       Вэнь Цюнлинь ответил не сразу: «Да. Они тоже… вместе с другими».       Лань Сычжуй сбился с шага и остановился. «Но на тропу Цюнци вас забрали именно Цзини?» Призрачный Генерал ограничился коротким кивком.       «Там я умер, — сказал он и снова зашагал по заросшей дороге, как по лучшему мощёному тракту. — Господин Вэй выручил нас: в память о том, что мы ему помогали. Потом была Луаньцзан, и молодой господин Лань уже наверное помнит всё сам».       — Почти ничего не помню, — сказал Лань Сычжуй, догнал его и пошёл с ним рядом. «Но сделаю всё, чтобы вспомнить», договорил уже не вслух.       Бинан Суо, всплыло услужливо откуда-то из самых глубин. Мы так называли своё крохотное поселение на склонах той горы: четыре домика и пещера.       Лес закончился — это Лань Сычжуй понял не сразу. По сторонам дороги теперь начались сады, мало отличавшиеся видом от леса: неподстриженные деревья вытянулись вверх, стали коряжистыми, покрылись вьюном и мхом. Ветер, прилетавший с гор, казался похожим на шершавую плесневелую ткань — так пахнет нечисть, Лань Сычжуй хорошо знал этот запах. На обочинах, а то и в колеях, стали попадаться крупные кости, потом встретился первый череп — посмотрел на путников пустыми глазницами. К полудню черепов стало столько, что Лань Сычжуй перестал считать. Не только черепа провожали их взглядами: из кустов, из-за деревьев, из-за стен полуразвалившихся или обгоревших домиков смотрела стоглазая нежить, годами никем не тревоженная.       Близко никто из призраков не подходил — должно быть, заклинатель и лютый мертвец казались им слишком опасными… «а может, меня они боятся, а к дяде Нину относятся с почтением». У подножия гор простиралось целое поле могил с покосившимися камнями, и здесь уже Вэнь Цюнлинь сбился с ноги и шёпотом пообещал здешним мёртвым «сделаю всё что смогу». Лань Сычжуй… то есть Вэнь Юань!.. не стал ничего спрашивать и только возразил шёпотом «мы сделаем». Сколько потребуется лет, чтобы принести дары и отслужить ритуалы каждому? вечность, прошелестела плеть сухого ветра.       У тех, что лежали в кровавом пруду, не было даже могилы, ожесточённо повторял он, поднимаясь в гору по вьющимся поворотам.       Он никогда прежде не видел развалин укреплений и городов, поэтому руины Безнощного города показались ему делом рук демонов — кто ещё мог обрушить могучие стены, сжечь храмы и здания, раскидать человеческие кости сплошным покровом на плитах площадей! Тишина билась в ушах, давила на голову, заползала холодной лапой в грудь. Дядя Нин приостановился, посоветовал шёпотом «возьмитесь за свой меч, молодой господин, станет легче», — меч в ножнах дрожал, но под ладонью успокоился и отозвался коротким звоном: готов к бою.       Сегодня не будет боя, тихо возразил Сычжуй. Здешний бой закончился пятнадцать лет назад… а то, что длится до сих пор, — посмертие. Здесь нет врагов, здесь все стали равными.       А потом дядя Нин свернул с главной улицы к высокой платформе и обгорелым колоннам.       Крыша этого строения была уничтожена пожаром, от стен остались выщербленные камни. Полагаясь то ли на память, то ли на какое-то чутьё, Призрачный Генерал отбрасывал и разгребал чёрные брёвна и куски черепицы, ворочаясь в развалинах, как разгневанный медведь, а Лань Сычжуй стоял на ступенях и смотрел, как посреди бывшего Храма Предков появляется из хлама куча обугленных табличек с выщербленными золотыми надписями, — и подошёл ближе, когда дядя Нин застыл как статуя, держа в руках одну из них, самую большую, расколотую пополам явно ударом меча.       Посмертная хвала Вэнь Жоханю гласила: «Семнадцатый глава Ордена Вэнь, шестой Верховный Заклинатель, отважный воин, верный муж, любящий отец».       Лань Сычжуй сглотнул пересохшим горлом. Что из этого было правдой? возможно — всё?..       Дядя Нин оглянулся на него, снова отвёл взгляд. Смахнул, как сухие листья, огромные балки и камни с базальтового алтаря, сгрёб туда всю кучу табличек и принялся их расставлять, как они стояли всегда.       Что ж, даже Лань-шифу сказал однажды, что судить мёртвых может лишь Яньло-ван; и Вэнь Юань, как обычный смертный, подошёл ближе и тоже взялся приводить в порядок таблички своих предков.       Благовоний у него с собой было немного, всего с десяток палочек и два свитка коричной коры. Дядя Нин вытащил из своего заплатанного рукава два яблока — тёмных, сморщенных, явно с дикой лесной яблони, — осторожно разломил на несколько ломтей; пахли они как подобает: летом и мёдом. Слова ритуала они оба произносили вслух: Сычжуй — как учили на занятиях, дядя Нин — на каком-то наречии, где мешались знакомые и чужие слова. Тёплый пряный дымок курился над руинами, щекотал ноздри. Первое коленопреклонение — поклон — хлопок в ладоши — выпрямиться. Второе коленопреклонение — поклон — хлопок — встать. Третье коленопреклонение — поклон — хлопок — поклон. Благовония пусть догорают без нас.       — Я ошибался, — сказал дядя Нин, едва они оба встали на ноги. — Нехорошо будет моей… нашей семье упокоиться здесь, среди бесконечной ненависти. Их место на Луаньцзан.       — Думаю, они бы согласились, — выдохнул Лань Сычжуй, словно заново ощущая липкий алый прах у себя на ладонях. «Я знаю, они не хотели этой войны и не должны страдать из-за поражения», договорил уже беззвучно.       Дядя Нин коротко взглянул на него и склонил голову.       — Сестра жила в левом крыле дворца, вон там, — сказал он, указывая на высокие полуобрушенные стены. — Молодой господин пойдёт со мной или подождёт здесь?       — Я подожду, — сказал Лань Сычжуй… Вэнь Юань… и заново зажёг талисманом погасшую витушку коричной коры.       Раскалённая тишина висела вокруг.       Вэнь Цюнлинь вернулся, когда у Лань Сычжуя уже начало звенеть в ушах от горного солнца.       — Мародёры почти всё обчистили, — сказал он и бережно поправил за пазухой какую-то ношу. — Но даже им не понадобились старые сношенные сапожки сестры и её самые первые иглы…       — Мы можем уйти? — пересохшими губами спросил Лань Сычжуй. Солнце, и огонь, и обгорелые мёртвые… все смотрели на него, в него, так глубоко, как он и сам не заглядывал.       — Конечно, молодой господин, — сказал Призрачный Генерал.       На спуске всё-таки пришлось на него опереться. «Никому не говори», попросил Вэнь Юань, как в детском бреду. Иначе взрослые будут недовольны: лучший из учеников — и вот так сломился под дыханием неразвеянной смерти, как новичок-неумеха! «Я не скажу», совершенно серьёзно пообещал дядя Нин. — «Особенно учителю Вэю и Ханьгуан-цзюню». — «Понимаю, молодой господин».       А когда прояснилось в глазах и в голове, вокруг снова был лес, только другой, сосновый; и снова горел костёр и закипала вода в котелке. «Как ты разжёг его, дядя Нин?..» — «Господин Вэй когда-то отдал мне огниво. Сказал, что подобает носить такую вещь на поясе». Стыд горячей волной кинулся в щёки: Вэнь Цюнлинь сидел совсем близко, и теперь-то Сычжуй ясно видел, сколько швов и заплаток на его одежде… проще сказать, весь серый цюйцзюй и чёрный цзякан были одной сплошной заплатой. «Не огниво надо ему дарить… ничего, я сам». Заодно поближе разглядел цепи, которыми дядя Нин так лихо сражался на Луаньцзан: сейчас они были акукуратно намотаны на предплечья поверх тяжёлых браслетов-кандалов. «Разве он не хочет их снять?.. почему до сих пор не сняли?»       — Расскажи о себе, — попросил он, когда молчание стало тягостным. — Хотя бы то, что мне надлежит знать.       Вэнь Цюнлинь поклонился и передал ему чашку со свежезаваренным чаем.       — Особенно нечего добавить, молодой господин Лань. Я рос в Буэтьен Чэн, родителей не помню. Великий Владыка не обращал на меня особого внимания, его сыновьям тоже было не до меня. Друзей как-то не завёл… я сильно заикался, со мной было трудно разговаривать. Господин Вэй был первым, кто захотел со мной познакомиться и поговорить… а на соревнованиях даже заступился за меня перед вторым молодым господином. Я долго думал написать ему после того, но так и не собрался… а потом началась война. Когда мы встретились в Ляньхуа У, он сперва не узнал меня и даже попытался взять заложником, но потом вспомнил и доверился нам. Я был рад, что сестра согласилась помочь и мы смогли хоть что-то сделать. Ну а потом была тропа Цюнци, потом гора Луаньцзан… дальше вы знаете.       Не знаю, едва не выкрикнул Лань Сычжуй на всю поляну. Я почти ничего не помню, только какие-то несвязные обрывки!.. я же был ребёнком, — и понял, что говорит вслух.       — Я был ребёнком, а потом болел, — договорил он, очень стараясь сдержать слёзы. — Я думал, мне просто приснились все эти странные видения. Я не знал, что это на самом деле память…       Он ухватился за руку дяди Нина — выше кандалов, ниже залатанного рукава.       — Ты замечательно умеешь рассказывать! Я словно своими глазами всё видел и своими ушами слышал! Так расскажи мне! всё, что было со мной на тропе Цюнци и на Луаньцзан! — И договорил шёпотом сквозь сжимающееся горло: — Мне кажется, я теряю рассудок, когда пытаюсь…       Призрачный Генерал накрыл его руку холодной ладонью. Подождал немного и принялся осторожно разжимать пальцы.       — Не надо спешить, молодой господин Лань, — сказал он и переложил руку Сычжуя к Сычжую на колено. — Если я начну вам рассказывать про вас, вы запомните мой рассказ и он станет у вас вместо памяти, а это неправильно. Вы должны вспомнить сами.       И, забирая из второй безвольной руки опустевшую чашку, совсем тихо договорил:       — Ты вспомнишь, А-Юань… если захочешь.       Захочу, со всей твёрдостью клятвы сказал себе Лань Сычжуй, послушно допил ещё порцию травяного отвара и подтянул одеяло поближе, чтобы спать рядом с Призрачным Генералом — почти упираясь макушкой ему в колено.       Во сне была комната с обгорелыми стенами и неровными дырами вместо окон. Несколько человек в разномастных одеяниях обшаривали разбитые шкафы и сундуки, торопливо переговариваясь; а за стенами их поджидали ожившие мертвецы, в лохмотьях одежд и плоти. Мародёры кричали, пока их рвали на части… и проклинали псов-Вэней, согнавших их с привычных земель и сделавших всех нищими.       Он встал утром усталым, словно и не отдыхал. Попросил дядю Нина указать направление на Луаньцзан, чтобы можно было лететь на мече и по временам возвращаться к старшему родичу, бегущему по земле, — «если дядя позволит! этот недостойный давно хотел посмотреть, как быстро умеет перемещаться знаменитый Призрачный Генерал». «Молодой господин Лань уже видел меня — на горе Дафань», напомнил тот, но кивнул. Развалины Буэтьен Чэн вздымались на горном кряже позади них, Луаньцзан была где-то впереди — невидимая пока в утреннем мареве. Путь памяти лежал в сторону солнца, прямо в пасть зелёному господину Цинлуну.