Золото и яшма

      Как хорошо быть молодым главой, когда ты, гордый и отважный, входишь в распахнутые двери под громное провозглашение твоего имени, — и как же противно им быть, когда пытаешься сквозь чьи-то локти заглянуть в бумаги, касающиеся твоего собственного Ордена!       Цзинь Лин понимал, что это правильно. Что так нужно. Что эти люди, составившие регентский Совет, делают важную и необходимую работу. Что другого выхода нет: если доверить расследование людям Цзинь — они быстренько похоронят все преступления и сделают вид, что ничего и не было.       Но, духи предков, как же он злился — и чем дальше, тем больше.       Он честно приходил на все допросы свидетелей и выслушивал, как почтенные чиновники юлили и валили ответ на кого-то другого: «в тот год поставками строительного камня ведал многоуважаемый Цинь Вайбу, а недостойный слуга только подписывал платёжные листы»… — «к увольнению начальника стражи ничтожный не причастен, это было распоряжение главы назначить мастера Цай Сюня, а какие были резоны у главы, о том нам нижайшим знать не положено», — «…выморочное же имущество клана Тиншань Хэ было передано под руку Ордена Ланьлин Цзинь, и никаких возражений не было»… — «храм Пресветлой Гуаньинь в Юньпине глава, то есть Мэн Яо, строил на собственные средства, да только собственные средства эти всё равно текли из орденской казны!»… будь трижды проклят этот храм! Цзинь Лина тошнило от подсчётов и сплетен, как на лодке в бурном озере, он ничего не понимал и только надеялся, что потом, в свободную минуту, возьмёт все записи и сам как-нибудь потихоньку в этих делах разберётся.       Помимо свидетелей, чередой шли и обиженные — потрясая прошениями и пожелтевшими документами. Кому-то было отказано от хорошего места — «а взяли купеческого сынка, и вы их спросите, сколько его отец за то заплатил!» Кого-то обделяли Охотами, «и от того семья пришла в упадок и недостаток». Кого-то отослали из главной резиденции на окраины орденских земель — «я женился на барышне из Ордена Не, так точно нас с женой заподозрили в шпионстве!» Чтобы проверить все эти истории, регенты поднимали всё новые и новые бумаги и, на взгляд Цзинь Лина, важные дела просто тонули в мелких пересудах. Что толку копаться в обидах и взятках, ведь ясно же, что дядя тянул наверх своих людей в ущерб всем прочим — а какой другой глава поступал бы иначе?       Самому Цзинь Лину и тянуть было некого — ему ещё только предстояло найти своих.       «Принять наследие отца!» Ха! глупо было надеяться.       Из людей Цзинь Цзысюаня при главной резиденции не осталось ни одного человека. Цзинь Лин выяснил это ещё ребёнком — когда на его вопросы ему отвечали «я там не был», «я мало знал вашего уважаемого батюшку», «это было столько лет назад!» Со своими ровесниками он не дружил и им не доверял, потому что их героем и предводителем был Цзинь Жуцунь; да и что толку было бы с юнцов, ничего не знающих и не умеющих! Он надеялся, что в ходе расследования встретит хоть кого-нибудь — но так и не встретил.       Оставалось пока полагаться на этот проклятущий регентский Совет.       Нет, конечно, с помощью прадеда Юя и дяди Цзяна, Цзинь Лин пытался стать главой. Формально. Ему повысили содержание — те самые «личные средства, которые текут из казны». Перевели в другие покои — он жалел о своих прежних комнатах, но жил теперь в покоях отца. Приносили на подпись какие-то распоряжения — сути дел он не знал и подписывал наугад. На самом деле всем заправляли старейшины Ордена вместе с регентским Советом, и им не приходило в голову спрашивать Цзинь Лина, что и как на его взгляд надо сделать, или объяснить ему что зачем, — нет! они вообще отмахивались от него, когда он пытался вмешаться!       Пока Мэн Яо был жив, ему было дело до Цзинь Лина, и он-то никогда не отказывался объяснять, если Цзинь Лину приходило желание спрашивать, а теперь… Яо-шуфу, ты действительно собирался меня убить тогда, в храме? а что ж не убил-то? Не решился? смешно! Вэнь Жоханя — решился, а меня — не смог? Кто теперь ответит на эти вопросы? Кто подскажет, как стать настоящим главой, а не игрушкой хитрых стариков?       Злодеяния, погубившие самого Мэн Яо, регентский Совет расследовал всего-то два или три дня: все доказательства нашлись легко, их никто не прятал — достаточно было с помощью заклинаний взломать тайный архив, который дядя Яо создал после визита Вэй Усяня в прежнюю тайную комнату; нет чтобы просто всё уничтожить! Сохранились и нотные записи убивающих мелодий, и лекарское заключение о болезни малолетнего Цзинь Жусуна, названной «вялостью разума» (кто-то из обыскивающих узнал почерк и шёпотом сообщил, что лекарь этот как раз в те времена пропал без вести и так и не нашёлся), и расписка главы наёмников, получившего деньги за похищение юных адептов… да, дядюшка Яо был обстоятельным человеком! Нашлись при обыске и разные интересные предметы, чего только стоил знаменитый кинжал Истинной Смерти, принадлежавший Вэнь Жоханю и по официальной версии — уничтоженный в первый же месяц после победы как опасный тёмный артефакт. Несколько находок вызвали восклицания смешанной радости и гнева: люди из разных Орденов опознавали предметы и книги, пропавшие во время войны и почему-то не возвратившиеся к законным владельцам. Старейшина Лань Синь после обыска просиживал ночи напролёт, изучая заметки презренного Сюэ Яна о Тёмной Печати и о попытках подчинения Призрачного Генерала, а потом твёрдо потребовал уничтожить всё написанное этой рукой. Двоюродный дедушка Цзинь Гуантао тоже читал эти записи, но молча; он вообще почти всё время молчал.       Рукописи Старейшины Илина разбирали все вместе (учитель Доу и тут нашёл время повозмущаться плохим почерком, недостойным благородного господина!) и об их судьбе спорили до хрипоты, но Дэн Ай, помнивший Старейшину ещё ребёнком, настоял на том, чтобы часть записей вернуть при случае владельцу, а уничтожить только самые вопиющие (ну и копии, снятые кем-то старательным и аккуратным). Всем регентским Советом посмеялись над несколькими томами с красочными иллюстрациями — книги повествовали о великой роли Ордена Ланьлин Цзинь в войне Низвержения Солнца (Цзинь Лин едва не позабыл обидеться, вспомнив о Золотой Тысяче — пусть малыми силами, но отец воевал тоже!). Заново возмутились, обнаружив подсчёты доходов от каторжных работ — рудники, мосты и каналы, горные дороги строились на костях пленных. Долго спорили, кому передать на рассмотрение похищенный архив вэньских целителей.       Сам Цзинь Лин эти дни ходил как одурманенный: ничего этого он не видел и не знал и даже не подозревал, что подобное происходило в его Ордене. Воистину под позолотой всегда скрывается трясина!       Но регентский Совет всё равно его злил.       Поначалу он думал, что все они считают его неопытным юнцом и стараются уберечь от тяжёлого прошлого и от монотонной работы. Но очень быстро наслушался от них всех совсем другого:       — У вас недостаточно опыта, чтобы принимать решения, — Не Фэнлан, и смотрит поверх: ему удобно, он почти на целую голову выше Цзинь Лина!       — Вам следует сейчас уделять большее внимание основам, а не частным случаям, — Дэн Ай, вот уж от кого не ожидалось!       — Лучшие умы пытаются разобраться в том, что наворотил здесь Мэн Яо и как решить всё к вашей пользе, вам пока не следует вмешиваться, — а это прадед Юй, мило улыбается, смотрит ласково, но ничего не объясняет.       …и совсем уже дерзкое и неуважительное:       — Господин наследник, ваше присутствие отвлекает младших служащих и мешает их работе, — от вредины и брюзги учителя Доу: в переводе с вежливого орденского это предложение убираться и не лезть во взрослые дела.       Да, его считали неопытным юнцом — и он им всем просто мешал. Если б не звание наследника — выставили бы и захлопнули дверь.       А он всё равно продолжал лезть под локти и через плечи, пытаясь видеть, читать, знать. Они думают, Цзинь Лин должен отстраниться и верить всему, что они напоют ему? Ну уж нет! Наверился!       Как же он жалел сейчас, что прежде скучал, удирал на Охоты с Феей и всячески увиливал, когда Яо пытался учить его. Учиться управлять Орденом? Чему там учиться-то: рявкнуть, как дядя Цзян, и тут же всё сделают! Цзинь Лин было попробовал этот способ: Не Фэнлан и глазом не повёл, прадед отчитал как несмышлёного мальчишку, а учитель Доу только поморщился… но сделали каждый по-своему, совсем не то, что хотел Цзинь Лин.       Он чувствовал себя даже не игрушкой, а некой статусной вещью — вроде огнива на поясе: нужно иметь. Никому не интересно, что у тебя десяток слуг и сам разжигать огонь ты в жизни не будешь, или, на крайний случай, воспользуешься огненным талисманом, или всё-таки выучишь наконец заклинание призыва огня. Это всё неважно: огниво должно быть — часть одежды, показатель статуса, и плевать, что им в жизни никто не будет пользоваться. Так и господин наследник болтался, как это самое огниво, на поясе Совета: есть — и ладно.       А когда разговоры, заседания, допросы и чтения заканчивались, господину наследнику полагалось не отдыхать или охотиться, нет! нужно было идти на поле и до звёзд в глазах тренироваться с мечом или с луком, а потом сдаваться в цепкие руки мастера талисманов. Цзинь Лин был не против пострелять всласть, особенно в одиночестве, — но господин наследник, оказывается, даже учителей себе сам выбирать не мог, и вместо Цзян Чуаня к нему приставили старикашку Цзинь Лэминя, который сразу начал переучивать, как держать стрелу и как ставить плечи! В оставшееся время жизнь отравлял прадедушка Юй: ныл всем о талантах своего второго сына, надеясь пропихнуть кровиночку в регентский Совет, а самого Цзинь Лина расспрашивал с пристрастием, какие девушки ему нравятся, — наверняка уже составил список «удобных» невест. О своих настоящих мыслях Цзинь Лин с ним говорить не собирался: верить нельзя было теперь даже родственникам — особенно родственникам, для них он всего лишь ступенька. Дядя Яо хотя бы был честным: всегда говорил, что отдаст Цзинь Лину Орден в своё время, и делал хоть что-то, чтобы тот смог эту ношу принять, — хотя дядя Цзян никогда ему и не верил.       Этот единственный выживший дядя прилетел в Ланьлин всего один раз — Цзинь Лин даже обиделся на него за это: мог бы и побыть рядом в такое трудное время! — а потом рассердился на себя за то, что обиделся: глава Цзян был тяжело ранен в храме Гуаньинь и получил ещё и душевную травму, ему нужно время, чтобы исцелиться! Во время этого недолгого визита дядю сперва утащил Дэн Ай, потом Не Фэнлан, потом прадед Юй; когда они с Цзинь Лином наконец остались одни, разговор получился скомканный — дядя спрашивал о Совете, причём в обидной форме: «если они будут тебя задвигать, познакомятся с Цзыдянем!»; Цзинь Лин спрашивал о здоровье, очень стараясь не обидеть, но дядя обиделся всё равно — «по-твоему, я слабак, раз живу с чужим ядром!» — и только уже прощаясь Цзинь Лин рискнул спросить, не приходил ли случайно в Пристань Вэй Усянь. Дядя Цзян окончательно помрачнел и процедил уже с меча: «Пусть только появится! ноги переломаю!» — из чего Цзинь Лин ясно понял, что дядя по своему врагу очень скучает. Сам он про Старейшину старался не думать, даже когда читал его рукописи; а когда начинал думать — хотел и заново ударить мечом, и поговорить хоть часок.       А вот о проклятом Мэн Яо он в самом деле отчаянно тосковал и даже раза два видел его во сне.       Когда из Ордена Не пришло извещение о дате погребального ритуала, первой мыслью Цзинь Лина было — не ехать. Но вокруг заговорили сразу как о деле решённом, и он сдался без боя, заранее услышав произнесённое гнусавым голосом прадеда Юя: «Молодой наследник не может так опозорить наш и без того запятнанный Орден!» Всю дорогу и даже почти весь ритуал в нём жила глупая надежда: может быть, из всего этого похоронного великолепия на долю Мэн Яо, лежащего в том же гробу, достанется хотя бы одна палочка благовоний; и поэтому Цзинь Лин вёл себя примерно: стоял как полагается с печальным и задумчивым лицом, отрешённо глядел вдаль, говорил что полагается тихим траурным голосом, хлопал в ладони и кланялся… хотя на самом деле думал совсем не о главе Не, которого почти не знал живым и помнил только жутким лютым мертвецом с пришитой головой и бешеными глазами, — в конце концов, этот покойник чуть не убил его в храме и всего-то за цзиньскую кровь! Но о проклятом Мэн Яо если и думали, то молча и с ненавистью, и о нём не было сказано ни слова — словно он был жертвенной куклой, положенной в гроб, чтоб покойник и после смерти мог тешить свою душу ненавистью. На пиру восхваляли доблесть Ханьгуан-цзюня и Старейшины Илина, собравших расчленённое тело и разоблачивших убийцу, — в их отсутствие легко было их хвалить! Адепты Ордена Не провозгласили ещё и чашу за своего главу, да совсем не так, как привычно пьют за хозяина резиденции, а уважительно и торжественно, будто этот Незнайка тоже кого-то спас и разоблачил. А потом все буднично и деловито засобирались по домам.       И тогда Цзинь Лин принял своё первое настоящее решение в этой жизни и поклялся никогда о нём не сожалеть.       Удрать от своих получилось даже проще, чем прежде удирал на Охоты. Уже у ворот Цинхэ Цзинь Лин подошёл к Оуян Цзычжэню, сказал, что давно с ним не виделся и хотел бы погостить, если глава Оуян не против. Глава Оуян был всецело за, прадед Юй тоже отпустил его без лишних слов и возражений, и из долины Скорби Цзинь Лин отбыл вместе с Оуянами — так же чинно, со скорбным благопристойным лицом. На ближайшем привале их догнала Фея и отдала ему свиток, им же самим и написанный, — впрочем, читать-проверять никто не стал. Цзинь Лин посетовал, что его вызывает Саньду Шэншоу и нужно срочно отбыть в Пристань Лотоса, — дядю Цзяна вряд ли решатся спрашивать, посылал он за Цзинь Лином или нет. Оуяны сердечно распрощались с ним, предложили выделить сопровождение, Цзинь Лин великодушно отказался, вскочил на меч — и вернулся в Долину.       Купить дешёвое дуаньхэ и смешаться с толпой рабочих вообще было проще простого, их пересчитывали по именам только когда платили, а Цзинь Лина эти гроши нисколько не интересовали. Сойти за труженика он кое-как тоже смог, ведь нет ничего сложного в том, чтоб подтаскивать доски или уносить корзины с каменным мусором. Пещеру с гробом, оклеенным талисманами так, что было не видно камня, охраняли постоянно. На ночь в гробнице оставалась только стража, набранная из орденских адептов, — простых рабочих выпроваживали, впрочем, они не задерживались там и сами.       Целых три дня он толокся в Долине Скорби и искал возможность оказаться в склепе без свидетелей.       Днём и вечером гроб охраняли адепты Не, с ними разговаривать было бесполезно и даже опасно. Предутреннюю стражу, когда всем хочется спать, несли адепты Лань, этих святош тоже пойди уговори. В час тигра перед склепом обычно маялись кто-то и Лань Цзинъи — и эти «кто-нибудь» тоже иногда сваливали дрыхнуть, неженки, а Цзинъи оставался один.       Лань Цзинъи был худшим вариантом и при этом единственным из караульных, кого Цзинь Лин хотя бы знал по имени. Задира и насмешник, у которого язык не только без костей, но и без привязи! Цзинь Лин его терпеть не мог ещё с учёбы в Гусу. Правда, в городе И и на Луаньцзан они сражались на одной стороне, но и тогда казалось, что Цзинъи посмеивается над ним, только молча… и откуда было знать, как этот самый Цзинъи поведёт себя сейчас, тем более что среди адептов Гусу Лань в Долине он был за старшего.       Эту учёбу он и вспоминал, пока ел капустную похлёбку с каменщиками, прятался от дождя среди каменных плит и наблюдал за белыми Ланями в уютных палатках, — лучше уж было вспоминать, чем без конца прислушиваться к беззвучному вою из гроба.       …Вопрос о том, стоит ли Цзинь Лину отправляться в Гусу, был одним из немногих, по которому его шуфу и цзюфу проявили полнейшее единодушие.       — Без обучения в Облачных Глубинах воспитание наследника не будет достойно завершено, — уверенно говорил Цзинь Гуанъяо. — Надеюсь, там его обучат сдержанности и достоинству…       — Хоть немного приучат к порядку! — перебил его Цзян Ваньинь.       Оба хором договорили:       — Ты слишком его избаловал! — и гневно уставились друг на друга. Впрочем, Яо-шуфу как всегда сдался первым: улыбнулся привычной любезной улыбкой и примиряюще сказал:       — Раз мы оба согласны, полагаю, и спорить не о чем.       Они-то были согласны, а вот сам Цзинь Лин — нет! ему казалось, что цзиньских учителей этикета и риторики и цзяновских — меча и лука более чем достаточно, но его как всегда спрашивать не собирались.       Орден Лань уже заранее Цзинь Лину не нравился. Хоть сколько-то терпимым он считал только его главу — Цзэу-цзюня, побратима Яо-шуфу. Цзэу-цзюнь часто бывал в Башне Кои, умел мило улыбаться, необидно шутить и замечательно играть на флейте — Цзинь Лину нравилось слушать, когда глава Лань играл вместе с Яо. Остальные же адепты Гусу вызывали отчаянную скуку своим благостно-постным видом. Занудные святоши — так он определял их всех. Но делать было нечего: раз оба дяди за, не получится их поссорить и увильнуть, придётся ехать. Вместе с ним отправили парочку младших адептов, формально — тоже учиться, а фактически — присматривать и прислуживать. Эти-то были в восторге от доверия и выпавшей чести, а Цзинь Лина только что не тошнило от их льстивых улыбочек. Оба были старше него, и, как он вскоре убедился, оба докладывали о каждом его слове и шаге: один прадеду Юю, второй — дяде Яо. Пусть! Зато было весело гонять их, заставляя таскать его книги и принадлежности для письма! Всё правильно: ослам — ослиную работу.       В Облачных Глубинах Цзинь Лину не нравилось всё: ранние подъёмы, безвкусная еда, словно сено жуёшь! множество запретов и правил, и больше всего то, что он, Цзинь Лин, — без малого наследник и почти глава ордена, — должен быть как все прочие ученики и выполнять распоряжения какого-то мальчишки, всего на пару лет старше, — подумаешь, великий начальник — какой-то первый ученик! Всё своё недовольство он однажды и высказал своим прихлебалам.       — Вы неправы, господин Цзинь Жулань! — возразил ему Юй Дэлун (шпион прадеда Юя). — Господин Лань Сычжуй принадлежит к главной семье Ордена Гусу Лань, он приёмный сын Ханьгуан-цзюня и тем самым почти равен вам по положению.       — Приёмный сын! — презрительно фыркнул тогда Цзинь Лин. — Что ж тогда ходит такой тихий, как кухонный слуга?       — Традиции ордена Лань… — завёл Дэлун зазубренное, и Цзинь Лин сбежал, пока не заболела голова.       Но этот самый Сычжуй был ещё ничего: обычный зануда, каких в Ордене Лань каждый первый, а вот его приятель Лань Цзинъи — вот кто настоящая заноза! За одно только обзывательство его стоило бы убить: «Юная Госпожа»! Надо же было до такого додуматься! Если не совсем убить, то хотя бы избить хорошенько. Этот гад всё время крутился рядом и то советовал не усердствовать на поле сунлян и «беречь ручки», то «не гневаться, чтобы гадкие морщинки не повредили такую неземную красоту», то «ложиться спать пораньше, ради хорошего цвета лица». А когда Цзинь Лин, не выдержав, бросался с кулаками, эта юркая сволочь только уворачивалась, не позволяя себя коснуться и не отвечая на удары, и советовала взять вместо меча веер («Юной Госпоже больше пристало»)! Из-за него Цзинь Лин попал в самое противное наказание — был посажен в Каменный Погреб, в холод и сырость почти без света и совсем без дела; и то, что подлый враг тоже сидел в соседнем, совсем не облегчало эту мрачную участь… совсем как здесь, под холодными сводами Пещеры Скорби, где голодный Цзинь Лин притворяется рабочим, а Цзинъи несёт какую-то дурацкую почётную стражу.       И вот теперь ему надо как-то просить этого самого Цзинъи. Но выбора не было.       Только не кидаться в драку, повторял себе Цзинь Лин, пока сидел в засаде среди каменных плит и ждал, когда Цзинъи останется один на посту. Даже если он скажет «убирайся отсюда, а то вызову стражу Ордена Не!». Даже если назовёт меня юной госпожой, которая льёт слёзки по подлому предателю. Даже если будет орать на весь лагерь, что проклятый Мэн Яо достоин тысячи смертей и не достоин ни одного поминального хлопка. Я не должен с ним драться. Я должен пройти любой ценой, но не ценой драки.       — Если хочешь управлять людьми, — говорил ему когда-то Цзинь Гуанъяо, — ты должен посулить им что-то нужное. То есть купить.       — Ну, не каждого купишь! — возразил тогда Цзинь Лин.       Яо-шуфу только покачал головой:       — Каждого. Только цена будет разной.       — Дядю Цзяна тоже? — Это казалось невозможным, но Яо-шуфу кивнул:       — И его.       Цзинь Лин недоверчиво фыркнул. Купить Саньду Шэншоу? вот глупости!       — Цзян Ваньинь многое сделает ради своего единственного племянника, — благожелательно улыбаясь, сказал тогда Яо, — а если захватить тебя, не задумываясь разменяет собственную жизнь на твою.       — Кто же рискнёт!       — Не спорю, цена высока, но и человек этот не прост. Запомни, А-Лин: у каждого есть цена, надо только узнать её.       «Узнать цену? Так, дядя? Но я не знаю этой цены, и нет у меня ничего, что может быть нужно Цзинъи. К этой сделке я пришёл нищим! Интересно, а что нужно пообещать адептам Не, чтобы они не сразу прибили за просьбу помянуть убийцу их главы?»       Первую и вторую ночь Цзинь Лин надеялся, что Цзинъи будет просто спокойно стоять в карауле и спать с открытыми глазами, авось удастся как-нибудь проскользнуть мимо него, но этот неугомонный даже в одиночестве расхаживал туда-сюда, бормотал что-то и даже напевал себе под нос и спать вовсе не собирался. Время подходило к концу — Цзинь Лин должен был вернуться в Башню Кои дней через пять, считая от похорон, а прошло уже три и он так и не исполнил задуманное.       «Если ты не можешь сам назначить цену, её назначит тот, кого ты хочешь купить, и скорее всего эта цена тебе не понравится».       На третью ночь Цзинь Лин решился, ждать дольше было бессмысленно: ведь всё равно из-за чего поднимется шум — из-за того, что он не вернулся в Орден вовремя, или из-за того, что его поймают здесь, рядом с гробницей. Возможность просто убраться из Долины обратно в Орден он даже не рассматривал — слово, данное самому себе, надо держать!       Всё получилось совсем не так, как Цзинь Лин себе представлял. Зря он заранее стискивал кулаки и зубы, готовясь к отпору, — Лань Цзинъи, который всегда был по ту сторону, сдался неожиданно легко и пропустил его к гробу, ничего не попросив, и даже не стал подглядывать и подслушивать.       И даже вой и шёпот из гроба притихли, когда он подошёл и опустился на колени.       — Дядя, — почти беззвучно проговорил Цзинь Лин, поджигая концы благовонных палочек неумелым жестом, чтобы не пользоваться чужим огнём. — Я пришёл. Я так скучаю по тебе! Мне очень тебя не хватает.       Я принёс шалфей и кассию, продолжал он молча, потому что старался проглотить слёзы. Может, это не самые твои любимые, я ведь не знаю. Я вообще так мало знаю про тебя, оказывается…       — И многое я очень хотел бы не знать, — продолжал он шёпотом, понемногу набирая голос. — Теперь все раскапывают про тебя всё самое грязное и никто не помнит, что ты всё-таки делал и что-то хорошее.       Было так тихо, что слышался дождь снаружи и тихое пение Цзинъи — как истинный благородный человек, мурлычет свои песенки, чтобы я знал где он.       — Я не знаю, почему ты убил главу Не. Может быть, ты был в своём праве, я не знаю. — Никакая тень не взвилась из гроба на эти дерзкие слова. — Только зря ты так обошёлся с его душой и телом, вот они и не простили тебя. — И второй негодующей тени не появилось тоже. — Я хотел бы пообещать, дядя, что приду ещё, но лучше я буду поминать тебя дома… и просто помнить. — И с трудом выговорил главное: — Мне ужасно жаль, что я был таким болваном и не слушал, когда ты учил меня. И спасибо за всё, особенно за Фею.       Слёзы всё-таки покатились, и он постарался побыстрее выйти на дождь. Прошёл скользящим шагом по мокрым камням мимо безмолвного Лань Цзинъи, бросив на ходу короткое «спасибо; больше к нему никто не придёт».       Путь к убежищу, где он оставил Фею и оружие, лежал вниз, потом опять вверх и снова вниз, в соседнюю долину, — по насквозь просыревшим тропам. Беззвучный вой и шёпот ещё долго звучали у него в ушах; надо быть Ланем, наверное, чтоб спокойно стоять и слушать. Долг перед дядей Цзинь Лин исполнил, долг перед Цзинъи — приобрёл. Долги всегда следует платить. Да, Мэн Яо держал струны у моего горла, но если бы действительно хотел, точно убил бы. Да, Лань Цзинъи препротивнейшая личность, но он пропустил меня к гробу.       Долина Скорби оставалась всё дальше и дальше за спиной, Фея сберегла меч и цзиньское парадное одеяние в целости и сохранности, можно было сбросить простолюдинское платье и возвращаться в Орден. Интересно, они уже хватились или ещё нет? Если нет — цена всем этим регентствам как вялой редьке в базарный день!       Цзинь Лин шагнул на лезвие Шихуа, одёрнул ханьфу и постарался сделать выражение лица «молодой господин возвращается из дружественного Ордена». Какая разница, получилось или нет! Башня Кои последние дни казалась ему пустой — при всей тамошней перенаселённости; им всё равно, о чём он думает, важно только, что жив и в наличии. Вот пока там жил Яо-шуфу — там были звуки.       Однажды Цзинь Лин пожаловался ему, что нет у него настоящего друга, которому можно доверить прикрывать спину. И тогда дядя Яо взял и подарил Фею, тогда ещё совсем маленькую и вовсе не страшную. «Лучший друг, который может быть у человека», — сказал Яо тогда.       В те далёкие дни Цзинь Лин не понял, как этот клочок меха может быть другом и тем более защитником, но теперь он знал цену и Фее, и дружбе.