Золото и яшма

      Жилище, которое в конце концов выбрал для себя Вэнь Нин, располагалось очень удобно: сухой грот на каменной полке, на середине скальной стены, закрытый от северного ветра и северных дождей, зато распахнутый южному солнцу. Добраться туда можно было только по выступам выщербленных скал без всякой тропы, внизу на покатом склоне расстилалась каменная осыпь до самой речки, а на другом берегу поднимался стеной лес, густой и неприветливый, — и ни следа человеческого не встречалось в этих местах, хотя окрестные земли были густо населены: под благим покровительством Ордена Гусу Лань уезд процветал.       Конечно, лютому мертвецу не требовалась никакая крыша над головой. Даже человеческое «мог бы спать под любым кустом» к нему было неприменимо, потому что он и не спал. Но все эти дни, пока он занимался разведкой вокруг стен Юншэна, пока запоминал тропы, подходы и караулы у ворот и на башнях, он зачем-то заодно искал себе постоянное пристанище — будто всё ещё был живым.       И будто ожидал, что А-Юань будет иногда заглядывать к нему в гости, как почтительный племянник к доброму дядюшке.       Вэнь Нин изменил свои планы — не вернулся на Луаньцзан, остался поблизости от Облачных Глубин, — когда провожал А-Юаня в Орден после поминальной службы. Мальчик возвращался словно не в безопасный дом, а на войну, и кажется, дело было не только в самовольной отлучке и неизбежном за неё наказании. Было похоже, что какое-то решение А-Юань всё-таки уже принял, как ни убеждал его Вэнь Нин не спешить; за решимость отвечает сердечное ян и услышать его Вэнь Нин не мог, но инь А-Юаня тоже готовилась: становилась всё холоднее и словно бы обрастала шипами. Открыто объявит всему Ордену своё истинное происхождение? может быть. В любом случае, следовало быть поблизости — просто на всякий случай.       Ещё в Цишане, на одной из лесных ночёвок, Вэнь Нин выждал, пока ланьский мальчик заснёт, — не хотелось видеть на этом лице гримасу отвращения от прикосновения мёртвой плоти, — и осторожно коснулся его руки: последняя проверка. Касание отозвалось лёгким теплом в пальцах — в юноше действительно текла родственная кровь, кровь клана Вэнь; и после этого касания рядом с чёрно-алой звездой господина Вэя зажглась серебристо-голубая звёздочка и потянулась от неё тонкая шёлковая нить.       Господина Вэя Вэнь Нин слышал всегда, с тех пор, как вспомнил и осознал себя в теле лютого мертвеца, — слышал не слова, а то, чем слова были наполнены. Призрачный Генерал сразу уловил приказ «Просыпайтесь!», когда господин Вэй вернулся в Поднебесную из смерти, — услышал и пробудился, даже гвозди Сюэ Яна не помешали, даже то, что приказывал тогда господин Вэй вовсе не ему. Он проснулся и пошёл.       Господин Вэй на Луаньцзан принял на себя обязанности Вэнь Нина, с которыми тот не справился, — и был роднёй их семье с тех пор. Поднимая это мёртвое тело и возвращая в него разум, господин Вэй отдал столько собственных сил и Тьмы, что теперь Вэнь Нин ощущал его как кровного родственника — потому что до сих пор хранил его инь, отданную тогда.       С тех самых пор Вэнь Нин всегда видит, где господин Вэй, как бы далеко он ни был: видит на обратной стороне собственных век, как мерцает чёрно-алая звезда, один из её лучей тянется прямо к сердцу Вэнь Нина, словно струна, словно тетива, и по этой струне текут колебания инь господина Вэя. Сейчас господин Вэй в безопасности и счастлив, поэтому Вэнь Нин не нужен рядом с ним, но если станет нужен, немедля вернётся, ведь долг перед господином Вэем огромен — за семью, за возвращённую память, за эту странную почти-жизнь, за слёзы счастья в глазах сестры, когда Вэнь Нин очнулся… Эта связь неразрывна и долго, очень долго была единственной.       Теперь есть ещё А-Юань. Если приглядеться, под сияющим Светом ощущается его инь — густая плотная Тьма, медлительная и прохладная, как подобает Истинной: покой, ожидание, сон. Совсем не похоже на всех других адептов из Гусу.       Вэнь Нин понимает, что он, неживой уже осколок когда-то могучего клана, мало что может сделать для последнего из Вэнь и что, если он желает своему племяннику хорошей и правильной жизни, стоит держаться от него подальше, чтобы не навлекать неприятностей или того хуже — гонений. Вэнь Нин совсем не знает, как воспитывать и поддерживать благородного юношу для успешного начала жизни. А сам А-Юань, очевидно, не понимает, как изменится его жизнь, стоит ему уйти из Ордена: за давностью лет он забыл все тяготы жизни в Бинан Суо. Уже одной своей отлучкой в Цишань и на Луаньцзан он подверг свою будущую судьбу опасности, но отказать ему в поминовении предков Вэнь Нин не смог. Разве что постарался держаться отстранённо, стараясь, чтобы ланьский мальчик не привязался к нему. Только демоны знают, каких усилий это Вэнь Нину стоило, но, кажется, всё-таки не получилось.       Вторгаться на территорию Юншэна он не планировал — такое появление могло оказаться последним камнем на голову А-Юаня. Всё, что он мог — быть поблизости и прислушиваться: так он вовремя услышал бы беду и успел бы обратиться к господину Вэю за помощью; а в самом крайнем случае — всё-таки прорваться внутрь и обменять своё существование на шанс побега для А-Юаня. Пока же Вэнь Нин даже не сказал ему, что собирается остаться: одной тайной у мальчика меньше. О резиденции Ордена Лань ему и при жизни было известно очень мало — только слышал пьяное хвастовство Вэнь Сюя на пиру после погрома, — и теперь надлежало хорошенько осмотреться, то есть временно стать разведчиком.       Он выполнял эту роль добросовестно как мог: запоминал тропинки и мосты, следил за сменой стражи у ворот и на стенах, осторожно оценивал силу и плотность магического барьера. Барьер оказался проницаем для острого взгляда лютого мертвеца — с соседних гор удавалось заглянуть сквозь завесу на территорию резиденции и составить в голове примерный план: где жилые помещения, где парадные павильоны. Время стояло мирное — в караулы посылали в основном молодых адептов, вчерашних учеников, а те и рады были вдали от строгих глаз старших выспаться лишний часок или просто поболтать вполголоса с соседом-часовым обо всём на свете. Компасом господина Вэя никто из них не пользовался, охранные печати на дальних подступах Вэнь Нин заметил в первые же дни и научился проходить по краю их воздействия. Оставаться подолгу рядом с Облачными Глубинами всё равно было опасно: здесь почти не водились создания Тьмы, даже самые осторожные, и рано или поздно присутствие Призрачного Генерала обнаружилось бы; да и подходящего укрытия в круге пяти ли от стен он так и не нашёл, хотя искал старательно.       Нынешнее жилище он назвал Фэнжэнчао: именно эти птицы жили над его гротом, и это было хорошо — их крики стали бы сигналом тревоги при появлении на осыпи любого чужака. Вэнь Нина они не боялись, он смутно догадывался почему: коршун это же летающая инь. Вся прочая нечисть в соседних лесах и горах — а она была, хоть и вела себя очень осмотрительно и без нужды не показывалась, — к Вэнь Нину относилась со страхом и явным почтением и спешила убраться с его пути. Он заметил это, когда искал травы на луговых склонах и лесных опушках: козлоногие яоинь, обычно озорные и назойливые, выходить не осмеливались и подглядывали из-за кустов. Травы Вэнь Нин собирал по оставшейся человеческой привычке; но травы всегда пригодятся.       Он многое делал так, словно был ещё жив, хотя уже и не очень помнил, каково это — быть живым. Не то чтобы он цеплялся за старые привычки — как-то само получалось.       Ещё усерднее он искал растения, из которых можно было бы сделать благовонные смеси для поминальных обрядов. Чеминьцзу попадалась на краю болотных бочажков в низинах, но росла плохо, бобы в тени вызревали мелкие и почти не пахли. Таоюнь встречалась целыми рощицами и обильно цвела, но выжимать и выпаривать масло было нечем и не на чем — огонь в Фэнжэнчао Вэнь Нин не разводил, хотя огниво всегда висело у него на поясе, ещё одна вещь из прошлой жизни. Удалось найти только четыре лианы суфань, и он бережно собрал и высушил их белые цветы: они тлели с душистым дымком и для поминальных молитв вполне подходили.       С края скального обрыва его нового жилья Облачные Глубины не просматривались — только горный пик над ними, когда его не закрывали туманы и тучи. Но до А-Юаня оставалось всего девять ли — для иньской связи вовсе немного. По тонкой струне теперь текли обида, гнев, возмущение, но отчаяния и страха не было.       Ничего удивительного: в Ордене Вэнь за самовольный уход тоже наказали бы сурово. А-Юань — сильный, он должен справиться. Мысли были благоразумные, но всё равно тянуло вмешаться, хотя Вэнь Нин понимал, что не выстоит в противостоянии с самым праведным из Великих Орденов, тем более в их собственных землях. Что он мог? быть поближе на всякий случай. А Луаньцзан подождёт, ей спешить некуда.       Рисковать не пришлось. Постепенно текущие ручейком боль и гнев начали стихать, медленно, как медленно светлеют небеса зимним непогожим утром; только обида и смятение стояли взбаламученным илом в чистой воде, не спеша осесть. Потом у Врат Ордена появился Лань Ванцзи — Вэнь Нин видел его своими глазами, потому что в то утро опять наблюдал за караульными. Ханьгуан-цзюню позволили встретиться с А-Юанем — этого Вэнь Нин уже не видел, разумеется, но ощутил, что к середине дня А-Юань стал спокойнее, хотя прежнее размеренное течение истинной инь так и не вернулось. Господин Вэй тоже был рядом — в городке у подножья горы, среди шума и людской суматохи; но Вэнь Нин не стал его беспокоить — вроде и так листья начали возвращаться к корням.       Вечером он смотрел, как Лань Ванцзи спускается с горы по главной орденской дороге. Когда-то давно этот человек играл музыку, помогавшую пробудиться, и с тех пор Вэнь Нин видел его так же хорошо, как господина Вэя, — разве что никаких лучей от этой белой звезды к нему не тянулось. Сейчас звезда дрожала белыми всплесками в объятиях чёрного льда, щетинившегося иглами, — гнев, тревога, совсем не ланьская злость, — нет, никакого спокойствия.       Почему Сычжуй снова не ушёл с ними?! и сам себе ответил: значит, снова выбрал остаться.       А значит, должен оставаться и Вэнь Нин. Всё равно его больше нигде не ждут.       Сам себе он сказал, что должен хотя бы поговорить с А-Юанем прежде, чем уходить. Не слишком достойная отговорка.       Было так странно решать самому за себя — почти никогда не приходилось прежде.       Первый раз А-Юань покинул Облачные Глубины в составе забавного отряда — шесть учеников, А-Юань и его друг в роли старших и двое настоящих старших, следовавшие за отрядом по пятам, но тайком. Вэнь Нин не знал, как обычно проходят Охоты в Ордене Лань, но казалось, что всё идёт обычным порядком: А-Юань был в середине событий, к нему обращались с вопросами, он отвечал вежливо и казался хоть и не радостным, но уверенным. Его молодой друг суетился, как проворная куропатка над выводком, старшие наблюдатели одобрительно кивали головами, лозы ядовитого плюща падали под ударами, — Вэнь Нин ничего не понимал в боевых техниках, но видел, с каким тщанием и усердием ученики отыскивали малейшие остатки Тьмы под камнями и брёвнами и не успокоились, пока не вычистили всё ущелье. Друг А-Юаня после Охоты принялся неумело, но щедро и старательно лечить пострадавших и даже уделил часть трав пастушку-простолюдину, — старшие неодобрительно нахмурились, но вмешиваться не стали. Вэнь Нин помнил этого мальчика на Луаньцзан — тот кидался в схватку очертя голову, но старался не отходить далеко от А-Юаня: конечно же они были друзьями. Вмешиваться не требовалось, поговорить не удалось, и Вэнь Нин вернулся в Фэнжэнчао ждать и наблюдать дальше.       Во второй раз отряд был ещё больше: человек тридцать адептов. До и после этого дня А-Юаня явно беспокоили тревожные сны — инь по ночам кололась и колыхалась, едва не расплёскиваясь; и Вэнь Нин, которому не требовалось спать, слушал и жалел, что господин Вэй не придумал никакого способа говорить на расстоянии — дотянуться, успокоить, утешить. Что-то менялось там, за стенами Облачных Глубин, что-то тлело, по временам вспыхивая неприкрытой злостью и снова угасая до молчаливой решимости.       И когда в начале месяца шуанцзян Вэнь Нин наконец-то увидел А-Юаня на тропе за воротами в сопровождении всего одного человека, уже не было так очевидно, друг этот спутник или же орденский соглядатай.       Другой слежки за ними не было. Себя Вэнь Нин шпионом не считал.       Если ланьский юноша снова будет кидаться с головой в Охоту — можно будет улучить удобный случай и поговорить с А-Юанем.       Этот Вэнь Цюнлинь стал слишком медлительным и осторожным: сперва не торопился догнать вставших на мечи заклинателей, потом ждал в отдалении, так, чтобы оба мальчика не услышали, когда проснутся, и не проснулись раньше времени. Неторопливые прохладные капли катились по иньской нити — жалко было будить. «После Охоты, — сказал он себе. — После Охоты они наверняка не будут спешить, остановятся на ночь, и я смогу спокойно расспросить А-Юаня, пока второй спит».       Этот Вэнь Цюнлинь был уверен в А-Юане — видел, как тот сражался в Цишане и других битвах; к тому же, вряд ли на орденских землях вылезет по-настоящему грозная нечисть. Вэнь Нин думал не об Охоте: искал слова для приветствия, чтобы не напугать и не встревожить; думал, как говорить с А-Юанем об орденских делах, чтобы не обидеть, но и не выдать своих страхов; думал… много думать — всегда не к добру!       Этот Вэнь Цюнлинь был уверен в себе: успеет вмешаться, если что-то пойдёт не так… слишком уверен! он даже не сразу понял, куда именно отправились ланьские мальчики и кто станет дичью на их Охоте.       Каменные змеи! Они не так уж страшны, когда их немного, но это гнездо было старое и большое и очень, очень опасное. Тут требовалось бы человек десять, умелых и опытных, но ланьских мальчиков было всего двое.       Надо было спешить!       Он всем телом ощущал «Услышь и подчинись», сыгранное гуцинем и флейтой, значит, второй мальчик — мастер флейты, и, несмотря на большое расстояние, заклинание даже Вэнь Нина заставило сбиться с шага и замедлиться. Может, они справятся! он продолжил бежать, с трудом разрывая путы ланьской мелодии. Потом флейта смолкла, остался лишь голос гуциня, и бежать всё равно получалось словно через вязкую липкую воду. Поэтому Вэнь Нин опоздал: в глубине гнезда колыхнулось что-то огромное, чёрной молнией вспыхнула Тьма и почти сразу же прозвучал совместный удар гуциня и флейты. Вэнь Нин споткнулся. Хорошо, что эта атака была направлена не на него. Гнездо было уничтожено полностью, но…       А-Юань ранен! Второй ланьский мальчик пытается помочь, но раненый бледнеет всё больше и тёмная инь каменных змей замерла в его венах, не отступая, — а значит, умений хватает ровно на то, чтобы не дать А-Юаню истечь кровью, а яду — распространиться дальше и остановить сердце. Сил этот самозваный лекарь тратит много, а вот знаний, кажется, не хватает… И Вэнь Нин решается: делает шаг вперёд, на каменный уступ, запятнанный отравленной чёрной кровью.       Друг (или соглядатай?) вскидывает голову, глаза испуганно округляются, брови хмурятся, но руки его так и остаются прижимать повязку с травами к ране на руке, а губы шевелятся — он поёт одну из целебных мелодий своего клана. Именно эта мелодия, а вовсе не наспех сделанная повязка, сдерживает яд и не даёт А-Юаню шагнуть за Порог.       Вэнь Нин делает ещё шаг, второй; друг (всё-таки друг) отнимает одну руку от повязки, хватается за рукоять меча, но продолжает петь.       — Дядя Нин!.. откуда ты здесь?! — шепчет А-Юань. — А-Чжэн, не надо…       Только тогда этот А-Чжэн отпускает меч. Смотрит на Вэнь Нина с опаской и надеждой. Узнал? должен был узнать.       — Я заберу яд, — говорит Вэнь Нин. — Ты знаешь точки тай-юань и шао-хай? — Ланьский друг кивает. — Влей в эти точки столько ци, сколько сможешь.       Мальчик медлит: не доверяет, не решается принять помощь.       — А-Чжэн, — хрипит А-Юань. — Дядя Нин ученик и помощник Вэнь Цин.       Руки этого А-Чжэна быстро находят точки — наверняка знал, наверняка уже пробовал, — и поток Света, как чистая горная речка, вливается в потускневшие меридианы А-Юаня. Теперь забрать яд каменных змей — простая работа: ещё одна чашка Тьмы в глубоком тёмном озере, что хранится в сердце Вэнь Нина.       Щёки А-Юаня розовеют, он дышит свободнее и глубже, садится и высвобождается из чужих рук:       — Довольно, А-Чжэн, дальше я сам.       Второй ланьский мальчик не сразу, но слушается, и когда опускает руки, становится видно, что выложился он изрядно — даже губы побелели; и не садится, а скорее падает на валун.       Но всё-таки — насколько можно ему доверять: он действительно друг или соглядатай Ордена? Вэнь Нин нарушил все тайны, решившись помочь, — что будет теперь? Можно ли заставить или убедить А-Чжэна молчать?       А-Юань словно слышит его мёртвые мысли.       — Нин-санцонфу, это мой друг Лань Цзинъи. — Голос звучит уверенно и уже почти спокойно. — Мы выросли вместе, он мой брат по оружию и моё второе крыло.       Вэнь Нин знает, кто такие птицы бииняо: связь между крыльями так же сильна, как кровные узы или истинное побратимство. Значит, А-Юань обучен технике бииняо? кто учил его — приёмный отец?       — Цзинъи знает обо мне всё, что я знаю сам, — твёрдо говорит А-Юань, а потом его голос становится мягким и тёплым, как шёрстка ягнёнка: — Представляешь, Нин-санцонфу, что этот дурачок сказал мне сегодня с утра?       Цзинъи хмурится и вскидывает голову, явно собирается что-то возразить, но А-Юань продолжает:       — Меня выпустили на эту Охоту под его поручительство, а он сказал, что отпускает меня! Совсем отпускает!       Этот Вэнь Нин приказывает своим мыслям успокоиться. Если А-Юань так уверен, то кто такой его дядя, чтобы сомневаться.       А два крыла продолжали свой разговор, словно остались одни.       — Ну да! — настаивал Цзинъи. — Я и сейчас тебе скажу: ты свободен! Можешь идти куда пожелаешь, я не сторож тебе!       — Думаешь, что я смогу уйти, зная, что из-за меня тебя изобьют палками до полусмерти, а потом запрут в Келье? — возмутился А-Юань.       — Подумаешь! — фыркнул этот Цзинъи, было всё-таки в нём что-то птичье: то ли резкие внезапные повороты головы, то ли привычка пристально смотреть не моргая круглыми, как у птицы, золотистыми глазами. — В первый раз, что ли! Да и выпороли бы точно не до смерти: ведь в главной семье младшего поколения кроме нас с тобой нет. — И сменил усмешку на усталую улыбку: — Сычжуй, думаешь, мне легко смотреть, как тебя заперли в Ордене, только что на цепь не посадили, и как ты мучаешься из-за этого?       — На цепь? — переспросил Вэнь Нин, не слыша собственного голоса.       Ланьский юноша залился краской.       — Ну в смысле, письма писать запретили и выходить только под надзором, — вот теперь в его голосе отчётливо слышался страх. — А так всё как всегда… ну, почти.       — Почти, — повторил Вэнь Нин.       А-Юань тронул его за локоть.       — Дядя Нин, не слушай его. Никаких лишних и незаслуженных придирок и наказаний не было. Орден Лань старается быть справедливым.       — Все уже знают, кто ты по крови? — выговорил Вэнь Нин самый важный вопрос.       — Многие, — прозвучал осторожный ответ. — И многие ко мне не изменились.       Всё только начинается, перевёл для себя Вэнь Нин.       — Если…       — Да, — сказал А-Юань. — Я знаю, дядя.       Теперь нужно было сказать ещё одну важную вещь. Прежде принялся бы заикаться на каждом слове.       — Господин Лань Цзинъи, недостойный Вэнь Цюнлинь приносит глубочайшую благодарность за исцеление А-Юаня. — Вэнь Нин встал и поклонился, как положено, когда благодаришь за спасение жизни.       Ланьский мальчик замахал руками совсем не как положено, потом всё-таки спохватился и тоже склонился в поклоне.       — Господин Вэнь Цюнлинь, недостойный Лань Цзинъи благодарит за наставление. — И выпалил совсем уж неожиданное: — Вэнь-дайфу, а вы сможете научить меня ещё чему-нибудь?       Никто никогда не просил его об ученичестве. Вэнь Нин, когда умер, так и не успел стать мастером. После смерти он и вовсе не мог воспользоваться теми техниками, которым его когда-то обучила сестра, — целительство в Орденах основывалось на воздействии Светом, а Света у Вэнь Цюнлиня теперь не было вовсе.       — Ты знаешь основные правила подбора трав? — спросил Вэнь Нин, вспоминая те неровные пучки, примотанные к ожогам.       Ланьский мальчик виновато покачал головой.       — Нет, учитель Вэнь.       — Как же тогда ты выбираешь их?       — Я кое-что читал, совсем немного, — и принялся поспешно объяснять: — Для исцеленния ран, нанесённых жаром, нужны иньские травы, для исцеления после холода — янские.       — Не совсем так, — сказал Вэнь Нин, повторяя давно запомненное. — Если лечишь янскими травами, непременно бери треть иньских, и наоборот — в иньские всегда добавляй на треть янских. — И договорил про себя: ибо не живёт одно без другого, а Орден Лань предпочёл это правило позабыть.       Лань Цзинъи загорелся так, словно ему предложили увлекательную игру.       — Я попробую! можно, я попробую? Сычжуй, можно я попробую на тебе?       А-Юань вздохнул и протянул укушенную руку.       В мешочке цянькунь у этого юного лекаря было ещё достаточно лекарств; две травы — махуан и цяньген — он выбрал не раздумывая, а вот над остальными остановился и принялся кусать губы.       Вэнь Нин снял с пояса свой свежевысушенный запас.       — Это шувэйцао, — сказал он и протянул на ладони короткие серые стебли с тусклыми мелкими цветами. — Она изгоняет из крови жар и яды, а потом заживляет повреждённые сосуды. Попробуй.       Дальше ланьский мальчик сделал всё правильно: смочил водой ладони, растёр стебли и ломтики корня, приложил к змеиному укусу и принялся было прибинтовывать, но Вэнь Нин остановил его и посоветовал просто прижать смесь ладонью — «…и продолжай переливать ци медленными каплями».       Оставалось только ждать.       Вэнь Нин не любил сидеть сложа руки. В ущелье было много работы: собрать в одну кучу разрезанные змеиные тела, выдернуть по одному клыку из каждой пасти, промыть эти змеиные зубы в ближайшем ручье и оттереть песком от малейших остатков яда. Потом он продолжил складывать кучу, уже начинавшую издавать знакомое зловоние умирающей Тьмы, в правильный костёр и снял с пояса огниво — наконец-то оно пригодилось снова.       Когда он вернулся к юношам, А-Юань дремал, привалившись к камню, а Лань Цзинъи осторожно рассматривал его руку и, увидев Вэнь Нина, закричал шёпотом: «Получилось, учитель Вэнь!»       На запястье А-Юаня осталась только небольшая ранка, как от укуса обычной змеи: две красных припухших точки — и всё.       — Даже перевязывать не придётся! — гордо сказал ланьский мальчик уже вслух. — Спасибо, учитель Вэнь, — и поклонился по всем правилам, прижимая руки к груди.       Вэнь Нин вернул поклон и приложил руку к губам, показывая, что нужно говорить тише.       — Молодой господин Лань, спасибо, что поручились за А-Юаня.       — Как будто могло быть иначе! — отмахнулся мальчик. — Просто раньше всегда он был у нас старшим, а теперь я, и мне это не нравится.       — В Ордене настроены против него?       — Не все, — горячо возразил Лань Цзинъи. — Он правду сказал, многие не изменились. Ну, лекарь Лань не захотела помочь, так ведь она не поэтому!..       — А-Юаню потребовался лекарь?..       — Не из-за наказания, — прозвучал спокойный голос А-Юаня, и спокойная рука опять потрогала за локоть. — Я просил Лань-дайфу помочь мне вернуть память. Она сказала, что не может. Вот и всё.       — Ты всё-таки… — начал спрашивать Вэнь Нин и не закончил: ответ был очевиден. Ланьское упрямство в сочетании с вэньской несгибаемостью давало свои плоды!       — Я не сдамся, — ответил А-Юань. — Иначе мне так и будут всю жизнь сниться кошмары, которые я не могу отличить от правды.       — Учитель Вэнь, — вскинулся Лань Цзинъи, с особой отчётливостью произнося фамилию, — учитель Вэнь, а вы не знаете средства для возвращения памяти?       Здесь было каменистое безлесное ущелье, а там над головой качались ветки разлапистых сосен и сидели безмолвные чёрные птицы. «Если я начну вам рассказывать про вас, молодой господин Лань Сычжуй, вы запомните мой рассказ и он станет у вас вместо памяти, а это неправильно. Вы должны вспомнить сами».       — Если бы была трава забвения, была бы и трава отверзения, — сказал он вслух. — Но в нынешних условиях только сам А-Юань может помочь себе… а от кошмаров может помочь мелодия «Омовения сердца»: заклинание Ордена Лань.       Молодой господин Лань Цзинъи виновато опустил голову.       — Меня этому не учили. После страшной гибели прежнего главы Не эта мелодия находится под запретом и исполнять её разрешается только самым-самым доверенным и проверенным мастерам. Но я мог бы пробраться в библиотеку…       — Нет, — сказал А-Юань голосом настоящего командира.       И теперь можно было немного поговорить о неважном — об осторожности.       — Как это случилось? — спросил Вэнь Нин, указывая на раненую руку.       — Я виноват, — хором отозвались оба ланьских мальчика и покосились друг на друга.       Впору было бы засмеяться.       — Я отвлёкся, — сказал А-Юань.       — Я был невнимателен, — сказал Лань Цзинъи. Получилось одновременно, перекрывая друг друга.       А потом А-Юань тронул красные точки на своём запястье:       — Как будем докладывать?       — О чём? — поднял брови Лань Цзинъи. — О том, что тебя цапнула обычная мелкая гадючка, когда ты умывался? Вот уж важный случай! прям повод не пускать тебя на Охоты и снять с соревнований!       Вэнь Нин посмеялся бы вместе с ними, если бы умел смеяться; вместо того он спросил:       — Соревнования?       — Да, — сказал А-Юань, — в Цинхэ. Я как раз хотел тебе рассказать. Дядя Нин, тебе туда нельзя, там же будут отлавливать нечисть для командной Охоты…       Представилось словно наяву: Призрачный Генерал как самая главная дичь перед строем орденских лучников… кажется, теперь он уже смог бы над этим засмеяться.       А Луаньцзан подождёт ещё, как ждала сотни лет.