Ухожу в тишине (сторона B)

Приближался рассвет: Эдди понял это по белому прямоугольнику окна. Странный, конечно, цвет у столичного утра — словно город живёт не под небом, а под экраном проекта. Он снял очки и потёр воспалившиеся от бессонной ночи глаза. Рядом, компактно устроившись на диване, спал Стюарт. Напротив дремал Пол, уронив кудрявую голову на грудь. В соседней комнате тоже царила сонная тишина: Карл свернулся калачиком в кресле, Кристиан по-армейски лежал на спине, а Гарри предпочёл удалиться в собственную спальню. Эдди отложил очки и тоже попытался уснуть, но не смог: по глазам больно била белизна столичного утра. «Какой же блевотный цвет, — думал Эдди, прижимаясь щекой к бархатистой спинке дивана. — Вот поэтому я и не живу в столице: потому что у нас в городе нормальное синее небо. Здесь же, наверное, даже рассветов не бывает, а вместо них на востоке пузырится расплавленная плёнка. И как Лесли живёт тут, не видя ярких цветов?». Его сонные глаза вдруг широко раскрылись. Эдди вскочил с дивана и принялся искать хоть какой-то клочок чистой бумаги — потому что они со Стю исписали весь блокнот. По пути он споткнулся о лежавший на полу синтезатор, тихо ругнулся и замер, надеясь, что никого не разбудил. Но нет: только Пол что-то пробормотал во сне, а остальные даже не пошевелились. Эдди с облегчением выдохнул и схватил блокнот, чтобы хотя бы на обложке написать о нормальных цветах и нормальном небе, которого в столице никто не видел. «Ну хоть наушники я здесь найду?», — мысленно проворчал Эдди, который уже давно порывался навести в гостиной порядок, но всё ленился. Он сунул блокнот в карман джинсов и по второму кругу обошёл студию. Нашлись две пары наушников, но одни не работали, а вторые ни к чему не подошли. Тогда Эдди, махнув рукой, взял Minimoog и отправился на кухню. Он хотел запереться и в одиночестве подобрать мелодию к только что написавшемуся тексту. Но, пройдя вглубь кухни, Эдди вдруг заметил Лесли. Несмотря на рост в шесть футов, коллега умудрился втиснуться на крохотный диванчик, зажатый между холодильником и шкафом с посудой. Слепящий белый свет его нисколько не тревожил: Лесли спокойно спал, прижавшись виском к стене, и его медные ресницы мелко подрагивали во сне — как крылья бабочки. Эдди разочарованно вздохнул, осторожно положил синтезатор на стол и на цыпочках двинулся к плите: чтобы хотя бы выпить кофе, раз уж его занесло на кухню. — Уже утро? — сонно спросил Лесли. От звуков его голоса Эдди едва не подпрыгнул: он-то был уверен, что двигается как ниндзя. — Да, уже почти шесть. И извини, пожалуйста, — виновато улыбнулся Эдди. — Я правда старался не шуметь. — Страшно представить, что было бы, если б ты не старался, — с усмешкой заметил Лесли. Он мешком вывалился с узкого дивана и принялся рукой разминать затёкшие плечи. Эдди смущённо топтался на месте, не зная, сбежать с кухни сейчас или сначала всё-таки выпить кофе, но от размышлений его вновь отвлёк голос Лесли. Коллега заметил лежавший на столе синтезатор — и остатки утреннего полусна развеялись как дым. — Ты что-то написал? — Лесли указал взглядом на Minimoog. — Ну, «написал» — это громко сказано, — пожал плечами Эдди. — Так, есть одна идея. — А можно мне посмотреть? — сине-зелёные глаза полыхнули любопытством. — Да можно, наверное… Почему нет, — с оттенком сомнения в голосе ответил Эдди. Он вынул из кармана блокнот, протянул его Лесли — и тут же отдёрнул руку, ощутив, как лицо опалило стыдом. Эдди и Стюарт не знали нотной грамоты и свои песни играли на слух. Прообразы же мелодий, которые не были отточены до автоматизма, они записывали с помощью диаграмм и столбцов — языка, понятного для банковских клерков. Эдди этого не смущался и безо всякого стеснения протянул Лесли свой блокнот: он ведь помнил, как коллега пришёл ему на помощь и даже похвалил Dark and Stormy, которую они спели после этого. Но удивлённый взгляд Лесли мгновенно напомнил Эдди, какая между ними лежит пропасть. Теперь коллега точно будет смеяться — а этого Эдди и Стюарт боялись больше всего. Боялись и одновременно ждали, когда Лесли наконец фыркнет, наблюдая, как они играют на синтезаторе одним пальцем. «Дождались», — обречённо подумал Эдди, чувствуя лёгкое покалывание в скулах: верный признак того, что щёки сейчас покраснеют. Но Лесли не рассмеялся. Наоборот, удивление на его лице сменилось таким искренним сожалением, что Эдди вновь стало стыдно. Ну вот: теперь из-за него коллега чувствует вину за свой профессионализм, хотя, вообще-то, не должен. — Эдди, извини меня, — мягко улыбнулся ему Лесли. — Я не хотел тебя задеть: просто не ожидал увидеть такой способ записи. — Да всё нормально, — отмахнулся Эдди. — Это получилось… Ну, машинально. Если хочешь посмотреть, что получилось — вот, держи. И он снова протянул ему блокнот. Лесли осторожно его взял и открыл последнюю страницу, где на картонной обложке Эдди набросал текст и нарисовал несколько столбцов. Сожаление, как по команде, сменилось сосредоточенностью: словно щёлкнул тумблер, переключавший режимы с человеческого на рабочий. — Высота столбца отвечает за высоту тона, а ширина — за длительность? — спрашивал Лесли, медленно переворачивая страницы. — А высота произвольная? — Да, но это всё приблизительно, — ответил Эдди. — Мы играем в основном по памяти: поэтому каждый раз наши песни звучат по-разному. — Как интересно… — Лесли, наконец, вернул блокнот коллеге. — Ты, кажется, хотел её сыграть. Если я мешаю, то могу уйти. — Да всё нормально, Лесли. Если хочешь послушать — слушай на здоровье. Нормального, на самом деле, ничего не было. Вместе со Стюартом Эдди ещё мог что-то противопоставить коллегам, но играть одному было страшновато. И тем не менее он придвинул к себе синтезатор, водрузил блокнот на подставку и посмотрел на коллегу, наблюдавшего за ним с другого конца стола. Мятая рубашка, всклокоченные волосы, крапинки штукатурки на виске — в обычно аккуратном Лесли сейчас ощущалось что-то обаятельно-неряшливое и почти мальчишеское. Он вдруг по-хулигански подмигнул Эдди и сообщил: — Я пока почищу кофейник. И Лесли шагнул к раковине, пропадая из поля зрения Эдди. Клавишник уставился на синтезатор, чьи невзвешенные клавиши легко нажимались даже при невесомом прикосновении пальцев. Хотя они со Стюартом договорились держаться с Лесли настороже — сейчас Эдди казалось, что коллега никогда не будет смеяться над его игрой. Где-то по правую сторону от него Лесли сначала плеснул в лицо ледяной воды, а потом принялся звенеть кофейником и шаркать губкой. Под аккомпанемент меди и поролона раздались первые робкие аккорды, а потом Эдди негромко запел — и его резкий, отрывистый голос зазвучал куда мягче и плавнее. — Мир над тобой — ярко-голубой. Эдди пел, не сводя глаз с блокнота, и в его груди разрасталось какое-то странное чувство. Словно взвесив его на ладони, Эдди понял: это удовольствие от исполнения собственной песни. Она нравилась ему так, словно была написана не им, а кем-то очень классным. Кем-то, чьи пластинки стоят в витринах, а диджеи торжественно объявляют: «А сейчас — хит, ворвавшийся в чарты так же стремительно, как поклонники врываются на сцену к Sparks, чтобы обнять Рона Маэла. Итак, второе место в горячей двадцатке — Electric Blue электронной группы Decline». Щёки вновь закололо, потому что Эдди одновременно было хорошо и стыдно за что, он так гордится песней, написанной двадцать минут назад на обложке его рабочего блокнота. — Знаешь, — сказал Лесли, когда Эдди наконец убрал руки с клавиатуры. — Я думал, ты написал наш первый сингл.

***

Офис Unsound Records оказался во власти утренней суматохи. Пол, прихватив с собой Карла, умчался на поиски завтрака. Кристиан заперся в душе, а Гарри брился над кухонной раковиной и одновременно отвечал на первые звонки. Лишь Стюарта никому не удалось потревожить: он завернулся в ярко-голубое покрывало, которым застилали потёртый диван, и никак не реагировал ни на громкий голос Гарри, ни на прожектор столичного солнца, заливавший гостиную белым светом. Воспользовавшись суетой, Эдди и Лесли закрылись в комнате звукоинженера, чтобы сделать хотя бы простенькую демозапись. — Не возражаешь? — спросил Лесли, вынимая из кармана джинсов мятую пачку сигарет. — Я-то нет, но мистер Мэллиндер запрещает курить в студии, — заметил Эдди. — Свалим на Кристиана, — подмигнул ему Лесли. — Если я сейчас не покурю — Мэгги Тэтчер по сравнению со мной покажется тебе ангелом. — Тогда давай хотя бы окно откроем… Эдди дёрнул за толстенную раму — и в комнату ворвался холодный воздух, отдававший свежестью первых морозов и горелым запахом бензина. Лесли закурил, примешивая в гамму ароматов необычный виноградный дым, и сел напротив небольшого микшерного пульта, который Кристиан заказал специально для домашней студии. — Так, а что делать мне? — Эдди сел рядом с коллегой. — Я просто никогда не пользовался… Ну, всеми этими штуковинами. — Штуковины я беру на себя, — ответил Лесли так бодро, словно не он проспал всего три часа на тесном кухонном диванчике. — А с тебя — исполнение и пожелания по аранжировкам. — Пожелания? — Эдди непонимающе взглянул на коллегу. — Я могу говорить откровенно? — негромко спросил Лесли. — Ну, да… Конечно, — с лёгким удивлением ответил Эдди. Холодный ветер взъерошил рыжие волосы — и Лесли почему-то вспомнилось детство. Ему около пяти, и он вместе с братом гуляет в сквере возле дома. По брусчатке прыгают воробьи — серые комочки с глазами-бусинками, — а Лесли пытается всучить им кусок хлеба в надежде, что какая-нибудь из птиц сядет на ладонь. Постепенно воробьи привыкают к мальчишке в жёлтом дождевике, рискуют подлететь ближе и подцепить крошечным клювиком снежинку хлеба. В итоге терпение побеждает, и один из пернатых комочков всё-таки забирается в усеянную веснушками ладонь. Лесли, замирая от восторга, заглядывает в блестящие чёрные глаза — за секунду до того, как напуганная шумом птица стрелой устремляется в небо, — и ему кажется, что он различает в них спокойствие и доверие. Конечно, в пять лет ручные воробьи радуют куда сильнее, чем робкий клавишник в двадцать два года. Но всё-таки Лесли ощущал отголоски прежних чувств, когда видел, что Эдди пытается не отводить взгляд. И даже фраза, которая обычно предвещает не самые приятные разговоры, его не напугала. — Мне нравится то, что делаете вы со Стюартом, — аккуратно начал Лесли. — Но просто играть на синтезаторе — всё равно что покупать набор из трёх цветных мелков. Вы ведь электронщики: вам доступны миллиарды оттенков для того, чтобы раскрасить ваши песни. — А зря ты открытки сам не подписываешь, — улыбнулся Эдди. — Твои сравнения с цветами и мелками звучат… Ну, довольно поэтично. — Если до Рождества на нас не сбросят ядерную бомбу — я собственноручно подпишу для тебя открытку, — пообещал Лесли. — Но давай всё-таки вернёмся к студийной работе. Есть десятки техник и приёмов, которые помогут выразить… — Да я не сомневаюсь, Лесли, но… — Эдди окинул взглядом оборудование, из которого он мог уверенно назвать лишь синтезатор и магнитофон. — Но я даже не представляю, с чего начать. Когда вы с Крисом обсуждаете студийную работу — мне кажется, что вы говорите на санскрите, если на нём вообще можно разговаривать. — Готов на первых порах стать твоим переводчиком, — тут же предложил Лесли. — А потом ты сам заговоришь на студийном санскрите как на родном английском. Просто, Эдди… — Лесли взглянул Эдди прямо в глаза. — У вас ведь отличные песни. И я не могу молча смотреть, как вы упускаете возможность сделать их ещё лучше. Эдди задумчиво коснулся холодных клавиш синтезатора. На панели выше располагалось множество цветных кнопочек разных размеров и форм, но он даже приблизительно не представлял, для чего они нужны. Их со Стю инструменты были подержанными, инструкция от них пропала уже между вторым и третьим владельцем — а потому тот факт, что синтезаторы удалось включить, уже считался успехом. Да и чёрт с ними, с инструкциями: раньше Эдди не приходило в голову, что студия, по сути, это огромный инструмент, а не просто магнитофон для более качественной записи. — Раз уж мы говорим откровенно, — Эдди взглянул на Лесли. — Ты при первой встрече показался мне высокомерным мудаком. И я рад, что… Ну, ошибся. Лесли удивлённо хлопнул ресницами — но в следующую секунду расхохотался так громко, что у Эдди зазвенело в ушах. Он изумлённо уставился на коллегу, которого смех вдруг изменил до неузнаваемости. Если обычно лицо Лесли отличалось скульптурной красотой — ровный нос, высокие скулы, широкая челюсть, — то хохот превращал его в хитрую остромордую лисицу с глазами-щёлочками. Даже Гарри, кому-то выговаривавший по телефону, вдруг умолк, не понимая, откуда доносятся эти странные звуки. — Эдди, ты… — Лесли прижал пальцы к уголкам глаз. — Ты всё-таки не ошибся. — Если ты намекаешь на тот случай со Стюартом — то Стю может быть… Ну, непростым человеком, — Эдди снял очки, чтобы протереть их краем джинсовой рубашки. — Не держи на него зла, потому что он тоже не на тебя злится. «Везёт же мне с компанией…», — мысленно усмехнулся Лесли. В предыдущей группе ему приходилось иметь дело с нерешительным гитаристом и вокалистом, который метался между самолюбованием и самоуничижением. Зато Лесли со всеми сложностями его характера прекрасно вписывался в коллектив, который мог бы стать учебным пособием для студентов психологического факультета. — А вообще я предлагаю вернуться к работе, — Эдди вновь водрузил очки на нос. — Пока нас с тобой отсюда не выперли. Так с чего мы начнём, мистер звукоинженер? — С настройки синтезатора, — ответил Лесли. — Это всё равно, что начинать утро с чистки зубов, кофе и яичницы. Давай разберём на примере твоего Minimoog.