Вдали от обезумевшей Конохи

      Каори замерла в немом ужасе. «Беги! Беги!» — забилось с тревогой в голове. Но она послушно остекленела, раскрыв рот от шока, заглатывая воздух в лёгкие. — Я дописал, — прошептал даймё, и Мадара, дёрнув листы из его руки, сложил их и спрятал в рукав кимоно. А затем обхватил голову мужчины и резко свернул её, после чего тело с грохотом упало рядом со столом, колыхнув пламя свечи.       Мадара поднял короткий клинок рядом с трупом — видимо, Оцки таки пытался сопротивляться мужчине, — и сделал первый шаг навстречу окаменелой Каори. Она попятилась, уткнулась спиной в балку, и тут же почувствовала, как невидимые колья пригвоздили её к этой опоре.       Мадара сделал ещё два неспешных шага в её сторону, бесстрастно проронив: — Прежде чем я услышу последний удар твоего сердца, даю право на прощальные слова.       Каори нервно вдохнула, глядя на Учиху, становясь свидетелем того самого момента, которого боялась полжизни — мгновения, когда всё человеческое умирало в Мадаре — и он обращался в живое оружие, глухое к мольбам о пощаде. Момента, когда были бессмысленны слёзы, любые слова и телодвижения. Момента, который станет последним в её жизни.       Он сделал ещё два шага — и паника застучала в её голове, выдавливая слёзы отчаяния из голубых глаз, а темп дыхания словно сошёл с ума. Мадара подошёл вплотную и, не выдав ни одной эмоции, внимательно осмотрел багровым взглядом каждый сантиметр женского лица — заплаканного, раскрасневшегося, искаженного в ужасе. Он медленно поднёс руку к её горлу. Каори тут же упала ему в ноги и, не сдерживая своих порывов, вцепившись за край его хакама, взорвалась истерикой, заливая ткань брюк своими слезами. И говорила, говорила, говорила… Как была глупа и подло поступала. Как столкнулась с угрозами и не смогла им противостоять. «Что я могла сделать? Что?!» — кричала она сквозь сопли, слёзы, слюни, которые сочились на пол и вытекали из неё с невероятным усердием.       А Мадара молчал. И оттого становилось ещё страшней, оттого оглушительней стучало сердце, и Каори с дрожью в голосе ожидала мгновения, когда холодное оружие пронзит её спину, и покаяние на этом оборвётся.       Когда кончились слова, и нечего было говорить, ответа сверху всё так же не последовало — только шум её нервного дыхания отскакивал эхом от дерева, и всхлипы раздавались в безмолвном пространстве. Через пару мгновений мужчина нагнулся, ухватил Каори за лацканы кимоно и одним рывком поднял её с пола. Припечатал с силой к балке. Схватил за горло. Она резко выдохнула от удара по позвоночнику, инстинктивно вцепилась в мужскую руку и заглянула в последний раз в его шаринган — и не увидела там ничего, кроме алого холода, поблескивающего в свете ночных фонарей. Каори зажмурилась. И почувствовала, как холодная сталь легко проникла ей под ребра, словно острый нож проткнул тёплое масло. Она не почувствовала боли. Только жжение, давление и нарастающую пульсацию в груди. А еще мигрень, что сдавила череп с такой силой, будто хотела его расплющить.       Остриё так же резко вышло обратно, и горячая кровь полилась следом, забирая с собой жизнь Каори. Она ещё раз дёрнулась в ужасе, и Мадара отпустил её. Грохнувшись на пол, женщина придавила рукой место ранения, но ничего там не обнаружила — ни крови, ни рваной одежды, ни боли. И лишь мигрень осталась с ней, колотя голову молотком, загоняя разум в сумрак. — Я буду скучать по временам, когда я тебя любил, — услышала она голос Учихи где-то высоко над головой. А затем раздались спешные шаги и хлопок входных створок.       «Гендзюцу, — обрадовалась Каори и испытала прилив облегчения и счастья. — Жива, это хорошо, — и зашлась в тихом, нервном смехе». Она попыталась подняться, но головокружение тут же притянуло обратно к земле, и затем подступила душащая тошнота. — Каори-сама! — раздался издалека голос Товы. Было слышно, как женщина спешит к ней со всех ног. — Что с вами?       Сглотнув позыв к рвоте, Каори попыталась ответить, но сумрак в глазах уплотнился и через миг лишил сознания.       «Это Мадара её так? За что? — слышался полушёпот сквозь тьму. — Неизвестно. Может, повздорили. Сама его знаешь, — шептали в ответ». Резкий запах заставил Каори очнуться. Помутнённым взором она увидела перед собой встревоженное лицо Товы в жёлтом свете фонарей. Женщина подносила к её носу нюхательную соль. — Слава Богам, вы оклемались! — она заулыбалась и отодвинулась. — Значит, жить будете!       Каори нахмурила брови от звона в ушах, а затем огляделась — она была дома, в своей комнате, в которой собралось ещё почти с десяток обеспокоенных лиц. Каори попыталась подняться с футона, краем глаза увидела испуганную Амари, жавшуюся к открытым панелям, выглядывающую из-за чужих спин, но Това остановила женщину: — Лежите, госпожа! Там без вас разберутся, что делать с мертвецами. — Их много? — легла обратно женщина и устремила взгляд в потолок, чувствуя остатки мигрени. — Всех уложили. Как Мадара-сама и планировал. — И детей, и женщин? — сглотнула Каори. — Ну, так… Приказ же был такой, — пролепетала Това растерянным тоном. — Ясно, — прошептала Каори и прикрыла глаза, едва сдержав стон от звона в ушах. — Ну… Вы отдыхайте, — она услышала, как женщина поднялась на ноги. — А мы пойдем, — раздался топот гостей, выходящих из помещения. — Умеете же вы пугать, однако! Выздоравливайте! — слышалось уже на выходе, а затем панель с тихим шорохом закрылась. — Простите, — жалобно пискнуло в пространстве, и Каори узнала голос Амари.       Женщина вновь открыла глаза, повернула голову и увидела, как девчонка опускается со слезами на колени и ползёт к ней и, взяв Каори за руку, начинает реветь в голос: — Простите, я не знала, какие могут быть последствия моей откровенности. Если б знала, то молчала… — она склонилась над наставницей, усыпав кудрями её живот. — Дурости, а не откровенности, — со вздохом прошептала женщина и другой рукой погладила Амари по голове. — А ведь я могла погибнуть, — она слабо улыбнулась, — а всё из-за какого-то кучерявого парнишки. — Я обещаю, что больше не буду так поступать и во всём буду вас слушаться, — всхлипывала девчонка. — Не сомневаюсь, — шептала Каори, снова прикрыв глаза. — Вы простите меня? — Да, как только принесёшь мне воды, — прервала её заданием Каори, будучи не в силах выслушивать детское покаяние и придумывать в ответ нравоучения. — Да, я сейчас! — обрадовавшись, подскочила Амари и столкнулась на пороге с рвавшимся к матери Изуной.              Разминувшись с девушкой, мальчонка подбежал к Каори и, не обратив внимания на её изнемождённое состояние, навис над ней и коснулся лба: — Он ушёл! — обиженно прокричало в её голове, отчего женщина тут же распахнула глаза. — Он забрал свои латы, оружие и ушёл! А брат говорит, что навсегда! Он нас бросил?!       Изуна так хмурился, что, казалось, вот-вот разревётся. А его плечи вздрагивали от каждого нервного вздоха. Каори приподнялась с футона и, чуть помедлив, рассмотрев его лицо, обняла мальчика, стоящего перед ней на коленях. Её сердце с болью сжалось, и она принялась врать: — Нет! — гладила она его по голове. — Нет, он никого не бросил! Ото-сан сейчас решает важные проблемы. А как закончит — сразу же вернётся.       Мальчик отстранился и с недоверием нахмурился. — Не веришь мне? — вскинула брови Каори.       В комнату вошла Амари с кувшином и уже заполненным водой стаканом. Изуна отвёл взгляд в сторону, вытер рукавом промокшие глаза и, чуть погодя, выбежал из комнаты. Сознание Каори вдруг прояснилось, а звон в ушах исчез. — Мадара говорил, когда вернётся? — не глядя на девчонку, она поднялась с места.       Амари покачала головой: — Покинул деревню, никому ничего не сказав. — Это плохо, — женщина со вздохом растерянности взяла предложенный стакан и осушила его до дна. Теперь она могла трезво оценить случившееся и наконец-то всё обдумать.       Спустя полчаса, сидя в деревянной офуро, залитой горячей водой до самых краёв, Каори пыталась понять, что делать дальше. Случилось то, чего так боялась — её тайна была раскрыта, однако после этого ситуация сложилась совсем неясного характера. Очевидно было, что Мадара ушел искать след Мацусимы, чтобы найти предателя и свершить над ним правосудие. Но вернётся ли Учиха обратно? Ждать ли ещё последствий? Может, Мадара задумал публичную казнь своей неверной женщины после того, как притащит тело своего бывшего друга? Или вовсе не вернётся, затаив на неё пожизненную обиду? Слишком много вопросов докучали Каори, роясь прилипчивыми мухами над её головой. «Ну, не может же он свои личные стенания поставить выше безопасности деревни! — размышляла женщина, вдыхая пар, клубящийся над водой. — Или может. Ведь он получил здесь что хотел — заставил даймё подписать бумаги. Наверняка это отказные от земель и титула, а ещё письма союзникам с оповещениями о прекращении сотрудничества. Зачем ему теперь деревня?».       Из бани Каори выходила с убеждением, что Мадара надолго покинул селение, и не явится сюда, пока ему не понадобятся дети для его очередных планов по захвату и порабощению чего бы то ни было. Но понадобятся только во взрослом возрасте — когда станут полезны.       Каори вошла в комнату мальчиков, чтобы проверить, спят ли они. Она обнаружила там зажженый фонарь и напряжённые детские лица, инсценирующие крепкий, глубокий сон. Вздохнула. Отметила про себя, что ей решительно нечего им сказать, даже если б они до сих пор не спали и безобразничали, пытаясь друг друга перебороть в шутливом бою. И хотела уже было закрыть створку за собой, как подорвался Масамэ: — Я так и знал, что он надолго не задержится! — прокричал он. — Нечего было вообще с ним начинать разговаривать! — Я уже говорила Изуне, что ото-сан ушёл решать проблемы и вскоре будет дома, — с волнением выдала она ложь. — Неправда! Все кругом говорят, что вы поссорились! И что он не сказал, куда ушёл и когда вернётся!       Каори со стоном прикрыла глаза. Вошла в комнату. Села посередине двух футонов. Изуна к тому моменту также не спал и сидел на матрасе, жалобно насупившись. Каори посмотрела на Масамэ: — Все кругом могут говорить что угодно, — начала она. — И говорить разное, друг на друга никак не похожее. И ты всем будешь верить? — она улыбнулась грозно настроенному мальцу. — Я знаю, что Мадара дал вам обещание отправиться всей семьёй на Фудзияму после окончания войны, — улыбалась она через силу, — чтобы вы могли увидеть снег летом. Но для этого нужно поскорее завершить военный режим, и ваш отец очень старается в этом направлении, — она обратилась к Масамэ, поправив его одеяло: — И не всегда у него есть время перед каждым отчитываться.       Изуна подполз к ней и приложил пальцы к женской голове: — Он сказал, что мы дойдем до самой вершины Фудзиямы!       Она улыбнулась ему и погладила по щеке: — Мы дойдем до самой вершины и слепим там из снега огромного дракона! — А потом я растоплю его огненным шаром! — вспыхнула искра воодушевления в глазах Изуны, и мальчонка заулыбался в ответ. — Если брат тебя не опередит, то обязательно растопишь! — рассмеялась она и повернулась к Масамэ, который, раскрасневшись, тихо плакал, и слёзы бесшумно стекали по его щекам. — А если не придёт? — прошептал он. — Что тогда? Он же обещал меня научить… — тряс он нижней губой.       Каори нервно сглотнула, вытерла мальчишеские щёки рукавом и обняла Масамэ, погладив сына по спине. — А если не придёт, я самолично притащу его обратно. И заставлю его научить тебя тому, что он там наобещал, — она улыбнулась и провела по жёстким, спутанным волосам.              Малец отстранился от матери и, стыдясь своих слёз, опустил голову. — Спокойной ночи, ока-сан, — кивнул он, шмыгнув носом, натянул одеяло и улёгся на бок, чтобы поскорее скрыть свое постыдное положение.       Каори погладила Масамэ по плечу, затем поцеловала Изуну в лоб, пожелала обоим спокойной ночи и с тяжёлым сердцем покинула детскую.       «Я обязана вернуть его, пока не ушёл далеко» — сглотнула Каори и с воинственным настроением слетела на первый этаж, где отыскала бумагу, чернила, тонкую кисть и села за письмо.       Долго писала… Чёркала, комкала листы и вновь писала. Догорела и потухла свеча. Каори раздобыла новую, зажгла её и продолжила занятие, совершенно позабыв об аккуратности почерка. В какой-то момент на бумаге отпечатались смелые иероглифы о любви к Мадаре, о любви к детям. Об её аморальности и недостойности. О совести и чести. Вышли строчки из-под кисти с мольбой вернуться, обещаниями в её смиренности и покорности, свойственными только монахам… И когда весь поток слов, что был у неё в голове, наконец излился на три листа бумаги, она выдохнула и отложила кисть. Перечитала содержимое. Удивилась своему таланту метко подбирать фразы. Запаковала всё в самодельный конверт и подписала. Вышла на улицу в поисках дежурных и отдала приказ доставить письмо в почтовый пункт, где обычно и происходил обмен важными бумагами с Учихой. И, затаив надежду, — маленькую, несмелую, но всё же надежду, — ушла с беспокойством спать.