По ту сторону леса

— Я провожу вас до верхушки, а дальше вы двинетесь сами, — нарушила молчание нимфа. — Мы и сами дойдем, только скажите, куда нам двигаться дальше, — нетерпеливо вмешалась Алиана, поглядывая на стремительно темнеющее небо. Нужно было уходить засветло, ибо под покровом ночи бродят по лесу дикие звери, а нимфа особенно не спешила, будто хотела растянуть прощание. — Я хочу вас проводить. Мы ведь знакомы так давно, я не могу просто попрощаться. — Пойми, Анаис, чем больше нас, тем мы заметнее, — покачала головой Каэлинн. — Я настаиваю! — И я не хочу тебя в это втягивать. Ты и без того нам помогаешь, особенно после того, что я… Анаис молча пожала плечами, явно не желая раскрывать эту тему. — Я совсем не обижаюсь, Каэлинн. И знай, я абсолютно не поддерживаю то, чем ты сейчас занимаешься, но делаю все это только ради Совеля. — Вы еще вместе?.. — Да, несмотря на твой «запрет». — Думаю, в этой ситуации осуждать вас было бы странно, поэтому… простите еще раз. — Не стоит. Анаис внезапно сделала шаг навстречу Каэлинн и обняла ее. Так крепко, что у той хрустнули кости, но от объятий веяло скорее приятельским холодком, нежели теплом искреннего прощания. Каэлинн хотела бы верить, что нимфе не все равно, но ее мысли занимал скорее дальнейший путь. — Пойдемте, — кратко кивнула Анаис, и сама побрела вперед, дабы девушки за ней поспевали. Ноги проваливались в сугробы, и путь до самого края поляны занял больше пяти, а то и десяти минут, тогда как летом дорога преодолевалась в разы быстрее. Все это время царило такое траурное молчание, будто девушки уже успели погибнуть, и теперь шли хоронить сами себя. В самой середине пространства, на вершине холма, где сугробы были больше, а ветер злее, Анаис обняла девушек, поцеловав каждую в щеку на прощание, будто они были близки. Каэлинн огляделась и, не увидев ничего подозрительного, решительно посмотрела вперед, где предположительно ее ждало новое будущее. — Спасибо, — сказала она Анаис. — Скажи Совелю, что я буду по нему скучать. — Он тоже будет по тебе очень скучать, я уверена. Все будут. — Мы скоро пойдем? — спросила Алиана нетерпеливо. — Уже, — ответила Каэлинн. Анаис не стала говорить красивых слов на прощание. Более того, они были не нужны. Девушки побрели сквозь буран, что чуть поулягся, поклявшиеся, что будут друг другу вечно верны, и надеявшиеся, что впереди их ждет что-то светлое. Скоро придет ночь, их тела скроет метель, и вряд ли можно будет найти двух беглянок, только если не остановить их сейчас. Нимфа сладко жмурилась в закате, пока фигуры удалялись прочь. Они шли медленно, но легко, будто с их плеч свалился огромный груз, и стена между их народами пала. Анаис было, впрочем, все равно: внутри только ядовитыми маками разрасталось неприятное, гложущее чувство, которое не давало ей быть счастливой за этих несчастных двоих. Не то зависть, не то гнев, не то ненависть к Недостойной. Анаис усмехнулась своим мыслям, когда девушки почти дошли до лесного каскада. Каэлинн запечатлела на лице Алианы поцелуй. — Это последнее, что останется от нашей прошлой жизни, — улыбнулась она. Алиана бросила взгляд на кожаный браслет на своем запястье, напоминая обо всем пережитом. — Нет, моя обычная жизнь закончилась при встрече с тобой. Девушки обнялись, намереваясь пойти дальше, и в этот момент что-то неуловимо изменилось, словно они были больше не одни. Из теней вперёд шагнули высокие фигуры, и высокий эльф с такой силой дернул Каэлинн за локти, что едва ли не вырвал ее кости из суставов. Эльфийка вскричала с такой яростью, какая, наверное, могла заставить повалиться наземь гору, и со всех сил рванулась вперед, но путь ей преградил второй эльф-стражник. Ей тут же, не слушая мольбы и угрозы, скрутили руки, заставили упасть на колени и едва не ткнули лицом в сугроб. — Анаис, ты предательница! — криком разнесся голос Каэлинн по холму. — Ты не заслуживаешь быть нимфой! Надеюсь, что тебя затопчет какой-нибудь са…! На полуслове оборвав, эльф закрыл Каэлинн рот ладонью, не дав ей выкрикнуть все, что она думала о стоявшей буквально напротив нимфе, что мерзко кривила рот в усмешке, да глядела своими водянисто-голубыми глазами сквозь ненавистницу. Стражник залез рукой под плащ Каэлинн и, несмотря на ее протест, вытащил из ножен все ее оружие. Алиана с еще более бесцеремонно заткнутым перчаткой ртом брыкалась в руках двух или даже трех — Каэлинн не сумела так быстро сосчитать — стражников. Они неестественно выкрутили ей руки, цеплялись за волосы и с каменными лицами причиняли ей неимоверную боль. Они уже знали, что она человек. И им было уж тем более на нее плевать. Каэлинн попыталась укусить за руку державшего ее эльфа, но тот грубым движением поставил ее на колени, так что она по пояс увязла в снегу. И даже в этом жесте уважения было больше, нежели в грубых ударах Алиане под ребра, каких Каэлинн не ожидала от своих собратьев. Ненависть к ней в их глазах была такой зверской, что ее хватило бы, наверное, на всю Землю. Стражник по забывчивости разжал эльфийке рот на мгновение, а она уже успела заверещать. — Убери от меня свои руки! Ты вообще знаешь, кто я?! — Знаю, — равнодушно бросил стражник, — и именно поэтому советую придержать язык. — Сам свой язык придержи, — ядовито процедила Каэлинн, но все же дёргаться не стала, зная, этим только роет себе яму. Но в легких росло и сжигало изнутри негодование. Девушка подняла взгляд в толпу эльфов, что внезапно объявилась на поляне. Нимфа стояла среди них, усмехаясь. Весь взгляд эльфийки выражал лишь: «зачем?» — Предательница! — крикнул кто-то со стороны, и толпа подхватила. Поднялся мощнейший гам, но он мгновенно стих, стоило в середину действа медленно, степенно и устало выйти дряхлому старику в темно-фиолетовом одеянии и с сухой ветвью клена в руках, служившей ему тростью. Молчание повисло тяжелой пеленой — Одна из нимф рассказала нам, — начал старик слабым дребезжащим голосом, но обернулся на несколько таких же невысоких иссохшихся фигур позади него. Старейшины. — Она рассказала, что недостойные стали наведываться в наш лес, — на слове «недостойные» Алиана возмущенно пнула стражника в сапог, а толпа взревела ненавидящим гомоном. — И все это благодаря одной из нас! Благодаря той, которая казалась отчему дому вернее, чем все мы вместе взятые! Той, что воспитывалась нами, как преданный солдат, и той, что так подло поступила, впустив в наш лес, в наш храм… человека! Эльфы затопали ногами, закричали так, что будто бы даже вздрогнули холмы от этого оглушительного грохота. Каэлинн надеялась, что ее матери здесь нет, ибо она бы не выдержала ее тяжелого, обвиняющего взгляда. Алиана же думала только о том, что сейчас с ними обеими собираются сделать. — А сейчас я хочу, чтобы сюда вышел отец этой несчастной, дабы донести ей, как плохо она поступила. И снова раздался грохот. Алиана попыталась вырваться, но ей просто дали размашистую пощечину. Гомон стих, когда, привычно чеканя шаг, перед толпой показался высокий мужчина, почему-то в простой осенней накидке, несмотря на зверский холод. Каэлинн не сразу узнала отца: нездоровый цвет его лица сливался со снегом, и сам воин даже не злился на нее. Это было в разы страшнее, ведь он был разочарован в собственной дочери. — Берриан, скажи хоть что-то, — сочувствующе тронул его локоть старейшина. Тот тяжко вздохнул, понимая, что дочь уже прочла его мысли в опустошенном взгляде. Молчаливый диалог был так скор, что эмоции эльфийки менялись с каждой секундой все резче и резче. — Папа, прости! — надрывно крикнула Каэлинн, порываясь его обнять и едва ли не плача, но ее руки были крепко сжаты стражником за спиной. Отец покачал головой и оглянулся на толпу, где в ожидании стояла Сетриаль с прижатыми к груди руками. — Папа! Папа, не уходи!— Каэлинн подалась вперед. Внутри она вся тряслась от страха, что он возненавидит ее и оставит, как ненужную вещь. Она была виновата и в первую очередь перед ним, но не хотела, чтобы отец ее оставлял. Как и мать, как и Совель, как и все, кто окружал ее с самого рождения. — Каэлинн не могла так поступить. Ты не можешь быть моей дочерью… Я просто не верю… Берриан потер переносицу, пряча предательски выступившие слезы. — А ты, — он посмотрел на Алиану, — совратила ее и нарушила общий закон. Мы сжигаем врагов. — Ты не можешь так поступать хотя бы с нашей дочерью! — в ужасе крикнула из толпы Сетриаль. — Мой долг — защитить нас всех. И я не могу им поступиться. Предатели понесут наказание! — прорычал ее муж в ответ в полном разладе со своими чувствами, а толпа возликовала. И вопреки мольбам эльфийки, отец пополнил ряды бушующих собратьев. Каэлинн почувствовала опустошение, тяжесть в груди и накатывающие слезы. Она не знала, ненавидит теперь его или все еще сильно любит. Каэлинн поймала последний отчаянный взгляд матери сквозь толпу, ее истошный крик: «Берриан, не смей! Это все еще моя дочь! Моя Каэлинн!», а затем их лица исчезли среди мельтешащих фигур. — Я думаю, — продолжил старейшина, как ни в чем не бывало, — что нам следует выслушать также и ту, что помогла узнать о предательстве. Мы все благодарны Анаис за то, что она поддержала нас, когда нам так требовалась защита. Она передаст нам пленниц, и тогда мы сумеем научить их нашим законам. Каэлинн усмехнулась тому, как умело ее соотечественники превращают казнь в цирк уродов. Для них всегда смерть была учением, но пафос его был надуманным, а жестокость — преувеличенной. Тем временем Анаис подошла к ней почти вплотную и повернулась спиной, доказывая, что не боится и даже презирает эльфийку, стоящую на коленях. — Я знала Каэлинн очень и очень давно, — слезно начала лгать нимфа, — и верила, что она — преданный родине эльф и никогда не нарушит общий устав. И, конечно, ее поступок был неожиданным, но… я считаю, что следует преподать ей урок, ибо негоже врать своим близким. Мне жаль, Каэлинн… Ты это заслужила. — Я тебя ненавижу, — процедила эльфийка. Толпа взревела вновь, поддержав слова нимфы. Но та обернулась на Алиану, и взгляд ее не сулил ничего хорошего. — А человека — надобно сжечь! Стражники подняли девушек на ноги; толпа затопала и закричала, требуя справедливой расплаты; послышался чей-то плач, вой ненависти, выкрики о скорой смерти. Берриан, полный решимости, занял место рядом со стражей, что вела узниц. — Сжечь! Сжечь! Сжечь! — Папа! Папа, не надо, пожалуйста! — закричала Каэлинн. — Я ни в чем не виновата! Анаис, я тебя ненавижу! Эльфийка огляделась, пока ее вели куда-то вперед, почти волоча по земле, и не увидела среди окружающих Совеля. Почему-то ей стало от этого легче. Ее бросили в снег рядом с деревом спустя некоторое время пути и грубо привязали к стволу ремнем так туго, что она едва дышала. Алиана переходила из рук в руки, под крики и победный вой; ее пинали, толкали, душили. Нагло трогали, угрожали, смеялись. — У тебя такое милое личико, что я не против облегчить твои страдания, если ты меня поцелуешь. Я даже закрою глаза на то, что ты Недостойная, — эльф рассмеялся, держа Алиану за щеки, и потянулся к ней за поцелуем, но его оттолкнул его приятель. — Эй, постой, а как же я? С друзьями надо делиться! Он заломил девушке руки за спину, а она в свою очередь попыталась врезать по его мерзкой физиономии затылком, но была поймана в душащие объятия. — Ты, мерзкий грязный ублюдок, — процедила она. — Отпусти сейчас же! — Не так быстро, дрянь. Эльфа одернули за рукав, и он немного ослабил хватку. Берриан склонился над ним, угрожающе сверкая глазами, и протянул ему кожаный ремень, такой же, каким была связана Каэлинн. — Прекрати этот цирк и привяжи ее к дереву, болван! Никто не давал тебе права творить что угодно. — Слушаюсь. Сию же минуту Алиана пропала из поля зрения эльфийки, оказавшись за ее спиной. Каэлинн узнавала эти места: совершенно недалеко оставалось до родного дома, но одновременно путь казался бесконечным. Эльфийка, не теряя попыток разорвать путы, созерцала рождение кострища: и взрослые, и дети сносили в одно место все сухие ветки, заготовленные на зиму. Они сумели воздвигнуть в сугробе высокую деревянную жердь, какие всегда использовали для сожжения тел. Алиана крикнула Каэлинн: — Да что с тобой такое?! Объясни мне, что происходит, сейчас же! Я хочу выбраться отсюда живой! — Они убьют нас, как ты не понимаешь?! Сукины дети! Я верила отцу, я надеялась, что он так не поступит! Анаис, глупая стерва… — Каэлинн наконец устало приклонила висок к дереву, издалека глядя на все еще стягивающихся эльфов. — И что нам теперь делать? — Понятия не имею. Они уже разводят костер… — Каэлинн, обещай мне, что не дашь нам умереть. Девушки плохо друг друга слышали из-за дерева, их разделяющего, но мысленно разглядывали лица друг друга и хотели коснуться бледной холодной щеки. — Если понадобится, я заставлю тебя выжить. — Уж постарайся не геройствовать, если есть мирный способ все исправить. — Его попросту нет. Эльфы упрямы по натуре, а община для нас важнее, чем ее члены. Я — неважная деталь, а ты — лишняя составляющая. — Ты ведь дочь главнокомандующего! — Я не сделала ничего, чтобы доказать свою ценность. Здесь может помочь только случайность или драка, а я… я не могу… мне будет тяжело это сделать. Я выросла среди этих эльфов и не сумею их убить. — Может, мы… Не успела Алиана договорить, как почувствовала, что на нее пристально смотрят. Эльфийка увидела женщину в сиреневом одеянии. Ее белые волосы мешались перед лицом на морозе и ее слегка потряхивало. Каэлинн замерла, узнав в ней свою мать: бледную, будто мгновенно исхудавшую, заплаканную. Сетриаль подбежала к пленницам, оглядываясь, упала на колени и взяла ладони Алианы в свои. — Кто ты? — горячо зашептала она Алиане в спешке. — Алиана. Я… я… я человек… Поверьте, ни я, ни Каэлинн не виноваты ни в чем! — Кто ты для моей дочери? — упрямо процедила Сетриаль, глядя своими водянистыми глазами почти сквозь узницу. Алиана растерялась и изогнулась, дабы увидеть Каэлинн, но ей это не удалось. — Я люблю ее, мама, — отрезала эльфийка. Она ожидала худшего после того, что сделал отец. Мать вздохнула, смиряясь. Она окинула Алиану взглядом, чтобы убедиться, что та точно не эльф, и сделать с этим ничего нельзя. — Как давно вы друг друга знаете? — Со дня моего посвящения, — Каэлинн потупила взгляд. — Так вот куда ты тогда делась… А ведь влетело Совелю. Что вы здесь делали? — Мы хотели убежать на ту сторону. Простите, это я уговорила вашу дочь, — опустила взгляд Алиана. — Вы обе виноваты, поскольку слишком юны. Но вы счастливы быть друг с другом? — Бесспорно. — Тогда я не знаю, кто ты, — Сетриаль взглянула на Алиану, — но, если вы правда любите друг друга, я постараюсь забыть о твоей природе. Я смогу сделать что-нибудь, чтобы вас не тронули и пальцем! Поговорю с Беррианом, со старейшинами… — Пожалуйста, помогите нам! — взмолилась Алиана, но Каэлинн ее перебила: — У тебя не получится, он слишком упрям! Мама, ты только загубишь себя. — Нет! Не смей мне перечить: я все еще твоя мать! Вы не умрете, вы попросту не можете! Ты же моя дочь… Берриан послушает меня… он не сможет… — Он больше мне не отец. — Как ты можешь так говорить?! Он любил и растил тебя эти сто шестьдесят лет! — Он велел убить меня! Сетриаль неожиданно подхватили под руки два стражника и попытались оттащить от пленниц. — Оставьте меня в покое! Это моя дочь! Уберите руки!— закричала эльфийка, отбиваясь. — Она предала всех нас. Вам нельзя говорить с пленницами. Успокойтесь. — Но это моя дочь! Это моя Каэлинн! Отпустите, я хочу обнять свое дитя! — Можете обнять на погребальном костре, если так жаждете, — бросил стражник и силой потащил за собой эльфийку. Она била его руками, но вскоре смирилась, и взглянула вслед Каэлинн таким взглядом, от которого по спине пробежали мурашки. Каэлинн наконец разглядела в толпе Совеля. Он бросал ветки в кострище, искоса посматривая на нее. Неужели он против нее? Неужели он помог Анаис сдать их?.. — Совель! Совель, я здесь! — закричала Каэлинн в надежде, что он подойдет, развяжет их с Алианой, и они вместе убегут из этого ада, но парень только отвернулся и продолжил увлеченно складывать ветки. Эльфийка разозлилась, но поделать с этим ничего не могла. Девушки замерли в ожидании. — Так почему они так ненавидят меня? — нарушила молчание Алиана. — Ты прекрасно знаешь. Много лет назад человек убил эльфа, и теперь мы ненавидим весь ваш род, — ответила Каэлинн и задумчиво добавила: — Наверное, нам стоило бы ненавидеть самих себя… — Но как это произошло? Ты так и не рассказала мне ни одну из своих историй. — Как будто сейчас время вещать об этом, а не пожинать плоды! Впрочем, может тогда ты поймешь, почему я отговаривала тебя навещать Холмы. Слушай… «Давным-давно, когда небо было ближе, а луна молода, на Земле жили только звери, птицы и волшебные существа. Они сосуществовали в мире и гармонии, питая землю счастьем, растили вместе пшено, танцевали на Новый год и славили великую Богиню. Нимфы создавали ветер, который опылял цветы, феи помогали ветру, а еще избавлялись от вредителей, эльфы правили порядком; сатиры разносили последние вести соседям, дриады взращивали деревья, а фейри оживляли ручьи. Однажды, никто не знает, почему (разозлилась ли Богиня или же смилостивилась), на Земле появились люди. Волшебные народы приняли их со всем гостеприимством, одарили богатствами, какими только могли, и показали места, где человек мог построить свои деревни. Человеку было этого мало: его не устраивала пшеница, кров, дичь и волшебный народ. Люди стали одержимы властью, деньгами и драгоценностями и начали забывать, кто дал им дом. Волшебный народ отдалился от людей, пускай и не бросил их на произвол судьбы. Любить теперь эльфу или иному сатиру человека строго запрещалось, ибо считалось, что их дитя умрёт, коли в нем смешается алчная людская кровь и кровь свободная, волшебная. И покарает нарушивших сей закон Богиня, его создавшая. Множество веков прошло с создания этого закона, и никто не решался его преступать. Однажды юный эльф спустился с Восточных холмов, дабы вылечить селение человеческое от тяжелой болезни, насланной Богиней за развязанную войну. И повстречал он там девушку, что была прекрасная как летняя ночь, и столь же покладиста, как утренний бриз. Они полюбили друг друга без памяти, не помня совершенно о данных им наставлениях и брезгуя карой божественной. Когда же девушка родила эльфу ребенка, то он скончался почти на ее руках, не выдержав грешной человеческой крови. Эльф, одумавшись, вспомнил о важнейшем законе Богини, и теперь не знал, что ему делать. А его возлюбленная разгневалась, думая, что именно никудышный муж удавил ее дитя, и вонзила в грудь ему кинжал. Тогда и со смертью брата волшебный народ узнал об их прелюбодеянии и сжег любовницу, дабы очистить мир от нарушителей, которые могли бы искупить грехи в посмертном огне. Но род волшебный обозлился на человеческий народ за то, что тот убил их потомка. И теперь эта ненависть поглотила всех и каждого. А люди потеряли границы дозволенного, начав убивать всех и каждого, поняв, что волшебство смертно. Волшебные существа вынуждены были попрятаться в леса и затаиться, чтобы выжить, а люди вырубали их, лишая волшебный народ крова. Они построили огромные города, деревни, дворцы, все глубже забивая волшебников в глубь леса, и с тех пор забыли про их существование, будто никогда ничего и не происходило. А волшебный народ до сих пор помнит и чтит память погибшего юноши, мечтая мстить. И гнев их будет беспощаден, сколь же были безжалостны люди, выжигая волшебные леса». Алиана поникла еще больше, дослушав рассказ. — Так значит, у меня совсем нет выхода? Меня никто не пощадит здесь, хотя и не я жгла леса и убивала ваш народ. — Они это понимают, только слепо следуют правилам, которые давным-давно не действуют. Девушки замолчали, и в тишине образовавшейся каждая искала свой способ избавиться от тесных пут. Казалось, что ноги и руки их давно задубели от пребывания в снегу, который пах морозной свежестью. Выхода попросту не было, а Каэлинн ненавидела, когда так получалось. Она не имела уже сил злиться, только разочарованно шмыгать носом и смотреть на поляну издалека. Алиана, невидимая ее взгляду, рыхлила снег ногами, набирала его в голенища сапог. Время замерло для них двоих, рискуя больше не продолжить ход. Охранники девушек, их будущие палачи, завозились, обсуждая предвестие смерти пленниц. Никто из них обеих не смел выдавить ни звука; глядел, как воздвигается все выше их смертный одр, и облака над ним плывут величаво, что вздыхали о том, что после смерти нет ничего, кроме темноты. Сотрется память о том, что было с ними месяц и два назад, и никто, кроме их останков, не вспомнит ни одного поцелуя и ни одного запаха друг друга под голубым небом. Каэлинн хотела быть рядом с Алианой до самой ее смерти, а дальше, возможно, отойти в мир иной вместе с ней. Эльфийка бы отрезала концы своих ушей, чтобы вместе с любимой жить среди ей подобных и больше не вернуться на родину, где теперь ее желали едва ли не распять. Они бы промышляли охотой, стиркой и торговлей, и все было бы у них хорошо еще множество лет. Тридцать, сорок, пятьдесят… рано или поздно они бы обе умерли. Но не сейчас, когда перед ними стремительно росли планы быть рядом друг с другом. Они даже не могли теперь взяться за руки, чтобы согреться, а могли только смотреть, как их готовят к жестокой братской казни. Ей было больно понимать, что взрастившие ее эльфы теперь близки ей никогда не будут. Мысли о том, что возможно ей придется кого-то сегодня убить, разъедали Каэлинн изнутри, ведь все, кто готовил ее к важнейшему испытанию ее жизни, теперь были по ту сторону стены. Впервые за сто шестьдесят один год ей не хотелось схватки. Каэлинн почувствовала, как ремни на ее плечах и груди разъезжаются, становясь слабее, и вскоре она смогла вдохнуть полной грудью. Это ей не понадобилось, ибо она сразу же задохнулась от мысли, что ее сейчас поведут на эшафот к погребальному огню, но она даже краем глаза не успела заметить воина, что развязывал ее. Сердце забилось чаще. Алиана почему-то молчала и не двигалась. Может, она боится? Или просто ей приказали молчать, пока Каэлинн решили сжечь первой. Девушка огляделась и поняла, что на нее никто не смотрит, каждый был занят своим делом, и мерзкие стражники крутили усы совершенно в стороне, о чем-то смеясь. Ремни упали мертвыми змеями в снег, и эльфийка сладко потянулась. Свобода. Сейчас она разделается со своим освободителем, развяжет Алиану, и они убегут отсюда как можно дальше, пока их будут искать. Каэлинн медленно, осторожно встала на задубевшие негнущиеся ноги, под которыми захрустел снег. Стараясь не обращать на себя внимание, она сделала пару неуклюжих шагов вокруг дерева, дабы развязать Алиану, как ей закрыли ладонью рот и дернули с такой силой, что она повалилась наземь.