Откуда берутся звери…
В эту ночь было много чая… Чая и сигарет… В несанкционированном количестве… Ровно столько, сколько нужно для того, чтобы выбить из ноздрей но не из сознания этот отвратительный запах апельсинов. В эту ночь было всё несанкционированно. Банка с необжаренным кофе покинула полку, на которой та гордо красовалась почти полгода (ровно столько мать не заглядывала в мою берлогу). Я отыскала в закромах родины кофеварку, и моё жилище наполнил непривычный аромат кофе. На кухне моей холостяцкой квартиры сидели не я и одиночество, а я и Бёк — он за столом, я на диване. И ни капли намёка на романтику или сексуальное притяжение что в моём случае было бы хуже, болезненнее и острее. Бёк молчал, и спасибо ему за это. Нам обоим было чертовски не по себе, а потому мы откровенно плевали на манеры: он снял свой пиджак и ослабил галстук, даже не спросив у хозяйки разрешения, а я переоделась в пижамные штаны из плотной ткани с изображёнными на них геометрическими фигурами (просто мечта математика-извращенца) и в рубашку подстать, прикрыв этот писк «домохозяйской моды» тёплым пледом. Омлет уже давно остыл, но мы к нему не притронулись. И с какого бодуна я его приготовила? Всё равно встанет поперёк горла. Кристиан вырисовывал пальцем на скатерти кардиограмму всех стадий инфаркта миокарда, а я сидела без движения, обняв колени, и смотрела в одну точку. Не умею читать мысли, но сейчас мне это не нужно, потому что я точно знаю, он думает о том же, о чём и я.***
Допрос маньяка мы вели в специальной комнате, им оказался продавец видеокассет Адольф Гиршман, крепкий мужчина тридцати лет со звериным взглядом и хищным оскалом жёлтых зубов. Как он вырос из маленького кулька в такого зверя? Все мы родом из детства, кто не слышал этой избитой фразы? Отец Адольфа был богатеньким буратиной, а мать — легкомысленной кукушкой. Однажды, когда ребёнку было шесть лет, глава семейства ушёл из дома навсегда вслед за пышногрудой длинноногой блодиночкой. Мать Гиршман помнил только такой: вечно в боевом раскрасе, откровенно одетой, курящей, а вместо колыбельных и сказок на ночь — недвусмысленные звуки за стенкой, свидетельствующие о сценах 18+. Он несколько раз бросал школу и сбегал из дома… Потом интернат, где он получал насмешки, где сверстники его обделяли в любимом лакомстве — в апельсинах. А ещё он обожал кино… Кино особого жанра с кучей трупов и кровавой мясорубкой на экране, где он мог представить себя мачо, который раскидывает других одной левой. На месте этих «других» он представлял своих обидчиков из интерната, мать, которая его туда отдала перед тем, как укатить с новым хахалем в Германию, отца, который их бросил, свою первую женщину, старше его на двадцать лет, с которой у него были фиктивные, противные ему самому отношения за жилплощадь в Вене… А потом он захотел претворить кино в реальность. Он захотел мстить не только в мыслях… Мстить за все обиды и уходить незамеченным и безнаказанным, как Джек Потрошитель, его любимый герой… Именно этот недавно вышедший сериал стал толчком…***
Я поёжилась, прогоняя из воображения эти налитые кровью глаза. Как я смогу уснуть теперь? — Тесса, тебе холодно? — заботливая интонация Бёка выводит меня из ступора. Глупо моргаю, фокусируя взгляд на собеседнике. — Мне не по себе, Крис, — выдыхаю я, разминая шею. — Да, день жуткий, отвратительный, прям как тот сериал, — вздохнул Бёк. — Гораздо хуже, — мрачно ответила я. Кристиан встал из-за стола и пересел ко мне на диван. — Я, наверное, сейчас поеду, чтобы завтра не проспать всё на свете, — как-то неуверенно (вернее, нехотя) начал он. — Оставайся у меня, — ответила я, подавив зевок. — Что? — воззрился Бёк. Господи, парень, без фанатизма, я сказала «у меня», а не «со мной», улавливай разницу. Хотя, конечно, в час ночи это задачка не из простых. — Я постелю тебе на диване, — ответила я и приняла вертикальное положение, пока голубоглазый инспектор не придумал себе Бог знает что. Кроме Уве, никто ещё не ночевал в моей холостяцкой квартире. Но ничего, меня давно пора скомпрометировать. Через четверть часа наконец-то я растянулась на кровати. Сегодняшняя история о переходе внутреннего чудовища во вне при помощи кино как-то натолкнула меня на мысль, что кодекс Хейса совершенно не бесполезная штука и, может, не надо было её так пинать из года в год кинематографистам? И когда искусство стало мотивировать человека на совершение преступлений?.. Можно ли после такого его назвать искусством? С такими мыслями, претендующими на философские, я провалилась в сон… Глубокий сон… Я думала, мне приснится кошмар… Этот звериный взгляд, жёлтый оскал зубов… Эти корки апельсина… Но нет… Сон не содержал в себе ничего напоминающего о работе и этом деле и был до вопиющего несанкционированный… Сон, подобного которому я не видела никогда… Мне снился взгляд голубоглазого инспектора и его изящные руки, обнимающие моё тело, выходя за все рамки кодекса Хейса…